Однажды на вечере для блокадников артисты пели песни военных и послевоенных лет. Принимали их замечательно. Но вот вышла Нина Ургант, спела песню из "Белорусского вокзала", и аплодисменты стали похожи на гром салюта. Тогда она спела еще одну: "Ведь мы же с тобой ленинградцы, мы знаем, что значит война...". Тут началось нечто. Люди повставали со своих мест, стали обнимать Нину Николаевну, целовать. Актриса, которую чуть не задушили в объятиях, стояла очень смущенная и предложила поаплодировать создателям песни поэту Максу Дахие и композитору Виктору Плешаку.
- Виктор, а как вы стали композитором?
- В 1981 году по первой программе ЦТ прошла талантливая передача о хоре девушек МПВО (местной противовоздушной обороны. - Авт.) Ленинграда. Там впервые было рассказано, как я стал композитором, - почти античная легенда. Оказывается, мама, когда я был еще грудным ребенком, ходила со мной на репетиции этого хора и на время пения клала меня на рояль, где я, тихо улыбаясь, лежал, не издавая ни звука. И тут, вероятно, мамин хор, словно превратившись в хор древнегреческих жриц, произнес мне приговор на всю жизнь: "Будешь композитором! Ты будешь композитором!!!". До семи лет я и не подозревал об этом. А когда впервые прикоснулся к роялю, то музыка сама пошла из моих пальцев. И так до сих пор!
- В начале ХХ века был популярен тезис "искусство для искусства", затем известный советский лозунг "искусство принадлежит народу". Прокомментируйте их, пожалуйста.
- Михаил Глинка уже сказал по этому поводу: "Мне хочется, чтобы моя музыка была понятна и близка как любителям, так и знатокам". Я считаю, что это идеал того, как художник должен воспринимать свою миссию на земле.
- Могли бы вы дать определение понятию "искусство"?
- "Искусство - гигантская песнь человечества о самом себе". Это изречение я "вынес" с выставки своей давней знакомой, художника-дизайнера Инны Олевской. На великолепном блюде-картине, принадлежащем теперь Эрмитажу, я увидел эти слова и полностью подписываюсь под ними.
- Станиславский сказал, что "театр начинается с вешалки". А с чего начинается театр для вас?
- Мной написано более сорока сочинений только для музыкального театра и более пятидесяти для драматического, поэтому я отвечу, прежде всего, как театральный композитор. Театр для меня начинается с идеи. Кстати, это самое трудное. Но только идеи, конечно, мало. Нужна команда единомышленников, нужен театр, нужна площадка, где с помощью команды эта идея воплотится в жизнь. Мне повезло, что подавляющее количество моих театральных работ поставлено. И есть режиссеры, либреттисты, актеры, наконец, театры, с которыми у меня многолетняя творческая дружба. В Ленинграде-Петербурге это был Театр имени Ленсовета, где мне посчастливилось работать с одним из самых музыкальных драматических режиссеров Игорем Владимировым. Затем - Театр на Литейном, где с Яковом Хамармером мы делали только музыкальные спектакли. Театр Буфф с легендарным Исааком Штокбантом. Всегда интересно было работать с корифеем театрального Петербурга Александром Белинским.
- Сейчас много беспомощных режиссеров в оперных театрах. Без каких качеств человеку не стоит браться за оперную режиссуру?
- Без любви к опере, безукоризненного знания этого жанра, без желания раскрыть именно то, что хотел сказать композитор, что заложено в его партитуре.
- Как вы относитесь к постановкам классических опер, где меняются эпоха, социальное положение героев, мотивы их поведения?
- Правильно делают авторы мюзиклов, когда запрещают что-либо менять в мизансценах, пластике, декорациях при постановке своих сочинений. Жаль, что не существует охраны классических шедевров от посягательств всех кому не лень "удивлять" публику "новым" их прочтением. Вот и появляются спектакли, где "Онегина" играют в психбольнице, а "Кармен" - на помойке. В таких случаях очень жалко детей и всех тех, кто пришел на оперу впервые, да еще, не дай Бог, знает музыку наизусть.
- Позволили бы вы ставить подобным образом вашу оперу?
- Нет, не позволил. Я предложил бы режиссеру сочинить новое произведение, которое полностью совпадет с тем решением, которым он хотел испортить предыдущее.
- Что такое современность в искусстве?
- Современность определяется формой, свежими и новыми формами высказывания. Например, театр Някрошюса, поэзия Бродского, музыка Пендерецкого, Губайдуллиной, Гаврилина, Тищенко. А содержание искусства почти не меняется на протяжении тысячелетий. В Америке я был потрясен музеем современного искусства Гугенхейма, причем не только картинами и скульптурами, но и тем, как они показаны, то есть опять-таки формой. Но форма часто обманывает нас. ХХ век явил массу примеров того, как в погоне за новыми формами терялось содержание, а такое искусство не может выжить.
- Насколько для композитора имеет значение то, что пишут музыкальные критики?
- Я начал писать оперы благодаря критику Михаилу Бялику, который, прослушав мою сонату для флейты и фортепиано, порекомендовал мне это. Хотя в те годы у меня даже мысли подобной не возникало. Критики и критика, конечно, нужны, но мне хотелось бы, чтобы они относились к каждому творцу бережно, без грубости, а самое главное - чтобы их статьи были профессиональны.
- Что такое успех?
- Успех - необходимое условие для профессиональной работы в искусстве, он окрыляет художника. Именно благодаря успеху моих первых песен я стал профессиональным композитором еще задолго до окончания композиторского отделения Ленинградской консерватории и вступления в Союз композиторов. Но "факел" успеха надо постоянно поддерживать, доказывать, что успех был не случайным.
- Чем отличается гений от очень талантливого человека?
- Гении создавали Библию, Евангелие, народную музыку. Есть даже гении одного произведения. Но кто это должен определять? В начале XXI века было проведено много различных опросов, особенно за рубежом: "Назовите самых гениальных людей тысячелетия, всей истории человечества, ХХ века". Из России или СССР в эти списки почти никто никогда не входил. Когда опросы проводились у нас, выяснилось, что в пятерку лучших композиторов всех времен и народов попали Игорь Крутой, Раймонд Паулс, Игорь Николаев. Бетховену, Шуберту, не говоря о Бахе с Монтеверди, там делать было нечего.
- Почему сейчас нет песен, которые пела бы вся страна?
- Во-первых, страна разучилась петь. Массовое хоровое искусство осталось в далеком прошлом. Во-вторых, почти нет профессионалов, умеющих написать массовую песню. Песня должна попасть в "болевую" точку сегодняшнего дня, должна волновать, запоминаться. Обратите внимание на то, что люди поют - народные песни, русские романсы, песни 1930 - 1970-х годов в основном. Эти произведения рассчитаны на массовое пение. Песни, начиная с 1980-х годов и по наше время, за редким исключением, рассчитаны на пассивное слушание, на движение, но только не на пение! В-третьих, нет пропаганды. Ведь раньше песни выходили преимущественно из кино. А фильмы шли десятилетиями, все их смотрели по многу раз. Программ радио- и телевидения было две, от силы три, а сейчас - сотни. Даже если и прозвучит хорошая песня, услышать ее снова можно не скоро.
- Как родилась песня "Ведь мы же с тобой ленинградцы...", одна из лучших песен о войне?
- Эта песня не могла не появиться. Ведь все мое детство я слышал рассказы мамы о блокаде, а рассказчица она была яркая, поэтому я воспринимал блокаду как часть собственной жизни. Макс Дахие по неоднократной просьбе хористок МПВО написал стихотворение "Ленинградки". Я пришел в хор показать эту песню и предупредил, чтобы не плакали, но и сам разревелся - словно перенесся в те годы. Нина Ургант спела ее в своих концертах более 4000 раз! Знаменитый кинодокументалист Ефим Учитель попросил нас с Максом написать для своего фильма "Мы из блокады" новый текст "Ведь мы же с тобой ленинградцы". Новые слова потребовали при неизменной мелодии другого ритма, другого размера. Из медленного вальса песня превратилась в медленный марш. Интересно, что песню, а ей без малого 25 лет, народ принял в двух вариантах. Патриарх ленинградской эстрады Герман Орлов великолепно исполняет ее до сих пор. Поют эту песню и детские коллективы. В Москве к 60-летию полного снятия блокады вышел диск, куда была включена эта песня. Авторы не указаны, просто написано: "Песня блокадных лет "Ведь мы же с тобой ленинградцы""...
- А кем-нибудь другим вы бы хотели стать?
- В детстве был небольшой период, когда я во что бы то ни стало хотел стать клоуном. Моим кумиром был Борис Вяткин со своей собакой Манюней. Пришлось маме вести меня в цирк и встречаться с главным режиссером Венециановым, который с пониманием отнесся к моему желанию, но терпеливо объяснил, что клоун - профессия уникальная, надо много уметь, а учиться этому можно только в Москве в цирковом училище, куда таких маленьких не принимают. И мы с мамой вместо циркового в Москве отправились в хоровое училище в Ленинграде, которое я и окончил. Когда мне было лет десять, я пристрастился к чтению и захотел стать писателем. А в юности, руководя женским хором в институте гематологии и начитавшись "Этюдов оптимизма" Мечникова, решил стать биологом, причем не просто биологом, а ученым, открывшим тайну бессмертия. Но, видно, пророчество маминых подруг действовало сильнее, так что ни клоуном, ни писателем, ни ученым я не стал. Но музыку для цирка и особенно для клоунов пишу, с писателями, драматургами, поэтами дружу, а разгадку бессмертия - жду!
05/05/2004
www.mk-piter.ru
