В судьбе каждого человека бывают моменты, всю значимость которых он начинает ценить не сразу, а лишь некоторое время спустя. Наверное, именно к таким случаям и относится наша встреча с выдающимся деятелем МГИМО, ректором университета в период с 1974 по 1985 гг., Николаем Ивановичем Лебедевым.
Для нас, современных студентов МГИМО, те времена кажутся безнадежно далекими, свидетельства которых хранят лишь истрепанные черно-белые фотографии и воспоминания. И кажется, что никто и ничто не сможет окунуть тебя в атмосферу того советского прошлого. Но поверьте, что каждый из вас забудет о суетности времени, хоть раз увидев непринужденную улыбку этого человека.
С Николаем Ивановичем мы общались не один час. Несмотря на спонтанность встречи, было неимоверно сложно заставить себя вернуться к настоящему. Насколько завораживающе и эмоционально этот человек может рассказывать о жизни - о войне, о своем партизанском лихачестве, о МГИМО тех лет, о людях, с кем его сводила жизнь.
...1942 год, война. Я работаю на Каширской электростанции, в 16 лет стал учеником токаря. Я не хотел продолжать учебу, я стремился на фронт. Мы все были воспитаны в духе величайшего патриотизма, готовые на все ради Родины. Вскоре совершенно неожиданно мне предложили стать Секретарем по военной работе Каширского горкома комсомола. С ума сойти, в 16 лет и такая должность - приписные пункты, призывники в армию, столько было работы. Но я рвался на фронт, мне же и неудобно было. Все ушли, а я здесь, занимаюсь бумажками. Решил писать в московский областной комитет комсомола с просьбой направить либо на фронт, либо в партизаны. И вот в декабре 1942 года меня вызывают в Москву и говорят, что по запросу ЦК комсомола Белоруссии направляют в центральный штаб партизанского движения. И вот он Сивцев Вражек, где находился белорусский штаб партизанского движения...
Николай Иванович оживляется. Он с такой отчетливостью помнит детали, что не перестаешь удивляться. И даже не успеваешь опомниться, как ты уже переносишься в те славные военные времена, когда каждый был готов к самопожертвованию.
...Встречает меня секретарь ЦК комсомола, спрашивает сколько лет. Я и говорю, родился в 1925 году. Он что - то бормочет - сердце екнуло, ну думаю все, не возьмут в партизаны. Спрашиваю в чем дело. А мне и говорят, что думали сделать меня комиссаром партизанского отряда, а я, оказывается такой молодой. Незадача. Слава Богу, взяли и направили в школу партизанского движения под Москвой, где нас целый месяц учили взрывать, вести подпольную работу. Вскоре перебрасывают в тыл врага - подпольная группа, как сейчас помню, две радистки были Маша и Наташа, редактор подпольной газеты, хромой такой и все равно рвался на фронт. Десантировали нас под Минском, поставив четкую задачу вести партизанскую борьбу на границе с Украиной и Польшей...
В этот момент сложно не заметить, как Николай Иванович трепетно вспоминает каждую деталь тех лет, словно пытаясь прожить их заново. Самое интересное, что его азарт настолько заразителен, что волей неволей ты уже и сам ощущаешь себя на его месте, на место молодого паренька, который сражается за свою родину.
...Меня сделали заместителем комиссар бригады по комсомольской работе - у меня даже справка об этом цела, с 1944 году храню. Я не мог не оправдать все это боевым подвигом, я должен был показать своим боевым товарищем пример. И вот однажды мы поехали на встречу с подпольщиком (это было недалеко от Бреста0, в разговоре с которым я узнал, что сутра три немецкие подводы ездили в город за провиантом. Первая мысль была - есть ли взрывчатка? Местные недоумевают - куда, там же мертвая зона. Ничего, - говорю, - двинем. Заложили взрывчатку, от волнения сделали все с точностью до наоборот, не так, как нас учили, все таки страшно. Никогда не верьте, когда говорят о том, что он был спокоен, идя в бой. Нет, это совершенно не так, человеку все-таки хочется жить. И вот мы растянули веревку к взрывателю, залегли в кустах, достали ППШ, который где - то откапали и привели в порядок, а сердце так сильно бьется. Появляются подводы, дергаю веревку- взрыва нет, вскакиваю, из всех сил тяну ее снова- взрыв, автоматные выстрелы, мертвые немцы, и вдруг вижу, как один, истекающий кровью вскакивает и убегает, я за ним - думаю в плен возьму. Вот он юношеский максимализм. Почти догоняю его, как вдруг он падает и кричит - "братцы не бейте, я свой, из краснодарских". А у меня слезы...
В эту минуту сложно передать чувства, которые, наверное, испытывал Николай Иванович. Нам не понять, как это было тяжело не столько физически сколько морально. Смерть, презрение, предательство, жажда подвига. Это оживало на глазах, погружая в те далекие времена, память о которых останется вечной.
...Потом оказалось, что за подводами шла рота мадьяр. Испугавшись партизанской диверсии и приняв выстрелы автомата за работу пулемета, они остановились и принялись обороняться. Потом мы узнали, что навстречу этой роте вышла немецкая группа, и в этой неразберихе они просто обстреливали друг друга. Так я совершил свой первый подвиг, за который меня комиссар отряда так прорабатывал, так отчитывал, и, тем не менее, сразу же представил к награде "Партизан Великой Отечественной войны I степени". В партизанском отряде я воевал до освобождения Бреста и полного освобождения Белоруссии...
После этих слов стало немного грустно. 65 лет назад все плакали, встречали победу, вспоминали павших. И казалось, что ничего не изменит отношение человечества к величайшему подвигу советского народа. Мы всматривались в эти глаза, наполненные любовью к родине, внимали словам человека, пареньком прошедшим войну, и не могли понять логику людей, которые пытаются переосмыслить итоги тех дней. Зачем? Неужели они не верят в искренность тех, кто готов был отдать за них жизнь? А Николай Иванович уже рассказывал о том, как решил продолжить учебу, прерванную войной.
...Я пришел к ректору Институа международных отношений и говорю, что не смогу поступить, потому что ни одного иностранного языка не знаю. В школе меня один год учили немецкому, на следующий иностранных языков не было, потом - английскому, если были преподаватели. Но ректор ответил: "Нам такие люди, как вы, нужны, отдыхайте, мы вас принимаем". Так меня и приняли в 1946 г., без экзаменов. Но я был трудоголиком, закончил первый курс без единой четверки. Человек, если очень старается, своего добъется...
Но тут же бывший партизан признался, что в жизни все намного сложнее. На втором курсе он узнал, что его тестя арестовали. А это означало, что скоро и он сам уже не будет никому нужен.
...Я снова пришел к ректору и рассказал ему откровенно, что хочу закончить учебу как можно скорее. И получил право пройти 3 и 4 курс за год. Не смотря на это, по знанию французского языка я был третьим во всем институте. Однако после защиты диплома в МИД меня не взяли. Только директор архивного управления предложил пойти к нему на работу, но я ему прямо сказал, что не хочу работать с бумажками. Снова обратился к ректору, и тот посоветовал идти в аспирантуру. В 1953 г. я уже был кандидатом исторических наук. Стал доктором наук в 40 лет - редкий случай. Потом сделали деканом МО, а после 6 лет стал ректором...
И только о своих заслугах сказал довольно кратко. О них уже написал в поздравительном письме по случаю 80-летия Николая Ивановича его бывший помошник и нынешний ректор Анатолий Васильевич Торкунов. Сказал очень скромно и убедительно.
...На следующий день после моего назначения звонит замначальника управления кадров и хочет передать список тех, кого нужно принять. Я ему отвечаю: со списком можешь не приходить. Очень трудние отношения с управлением кадрами были. Зато блестящие - с Громыко, Андроповым, Гришиным. Начались экзамены, я снова списков не принимаю. Ведь когда меня на должность ректора утверждал Андрей Андреевич Громыко, он сказал: "Ты партизан, мы знаем твой характер, ты принимай правильные решения, а мы тебя поддержим". Я и делал то, что считал правильным...
Все имена, которые помнит этот человек, невозможно сосчитать. Некоторые не скажут нам ничего, другие - все еще на слуху. Генеральные секретари и министры обращались к нему с личными просьбами. Какими? Спросите лично у Николая Ивановича Лебедева. Он вам все расскажет.
...Громыко был профессионал высочайшего класса. Непреклонный человек, его так и называли - Мистер Нет. Его невозможно было переубедить, скорее он заставит вас поменять свою точку зрения. Он неимоверно трепетно относился к нашему институту, был требователен к кадрам, которые мы готовили. Людям, с которыми у него были достаточно дружеские отношения, он мог показать свои эмоции. Помню, пошли на меня жалобы, работать невозможно. Прихожу к нему, прошу уволить, так как работать невозможно, а он и говорит: "Николай Иванович, но вы что, вот у меня шашка с бриллиантами, берите и рубите всех, вы все правильно делаете"...
Когда наша встреча подходила к концу и три часа удивительных воспоминаний остались позади, Николай Иванович весело заметил, что стариков очень трудно заставить молчать. Но глядя на его гордую осанку и юношеский задор, мы задали себе вопрос: неужели прошло столько лет с тех пор, как этот человек молодым пареньком ушел в партизаны? Нет, он и сейчас все также молод душой. А это ли не главное, когда смотришь на искреннюю улыбку человека и понимаешь, что он счастлив.
Источник: официальный сайт факультета МЖ МГИМО
