У заслуженной артистки России, лауреата Государственной премии имени К.С.Станиславского Надежды Владимировны Надеждиной - тройной юбилей: 75 - летие, 50 лет творческой деятельности и 30 лет работы на омской сцене. Поздравляем! Желаем сыграть еще хотя бы... одну - две - десять любимых ролей. И еще - порадовать зрителя творческим вечером, устроенным в честь юбилея. А накануне знакомим вас с монологом актрисы, записанным в концертном салоне "Ретро".
Своей основной школой я считаю Московский "Ленком". Потому что учеба у меня получилась рваная: окончила Куйбышевскую студию, после войны два года работала в Смоленске, потом поступила в студию при Московском Художественном театре, с 3 - го курса ушла оттуда... И в 50 - м, по приглашению Александра Васильевича Шубина, главного режиссера Омского драматического, год была здесь, в Сибири.
Первый муж мой, Михаил Иванович Пуговкин, популярный киноактер, был принят в Московский "Ленком". Появилась возможность оказаться в этом театре и для меня. Я приехала, поиграла, почитала перед Берсеневым, Бирман, Гиацинтовой - и меня взяли. В дуэте с Карнович - Валуа, прекрасным актером, в "Новых людях" (по роману Чернышевского) сыграла Даму в трауре - роль объемную, интересную. Ввелась в несколько спектаклей: всегда была на стреме, знала все роли, которые мне нравились, и сидела на всех репетициях и спектаклях, в которых мечтала сыграть. Если кто заболеет, меня спрашивали: "Надя, знаешь роль, мизансцены?" - "Да" - "Иди на сцену". Так сыграла и Рашель - в "Вассу Железнову" меня ввела Серафима Германовна Бирман.
В "Ленкоме" мастера сцены опекали молодежь. 14 молодых способных актеров как бы подразделялись на группы, и так случилось, что я попала в группу, которую наблюдала, пригревала, учила Серафима Германовна Бирман - за что я до сих пор благодарна судьбе. Потому что, в какой школе ни учишься, все равно актера формирует театр, режиссер. Если я что - то умею, то во многом - благодаря Серафиме Германовне.
В "Ленкоме" нас, способных девчонок, было много. И все мы, как чуда, ждали роли. Я хотела играть. А тут из Вологды получаю письмо от Шубина: зовет меня на роль Федры. И я бросила Москву, о чем не жалею: никто из моих подружек, кроме Елены Алексеевны Фадеевой, так и не расцвел: погасли, потухли, а я на свою жизнь пожаловаться не могу. Когда я уезжала, Бирман меня благословила. "Молодая актриса хочет играть, - говорила она. - И правильно делает". Перед отъездом она сказала: "Надежда! У Вас фамилия громкая - Ленина и имя красивое... возьмите себе псевдоним - Надеждина". Я так и сделала.
Были, были роли! И в Норильске, где я встретила свою любовь, судьбу - Александра Ивановича Щеголева, и в Смоленске, Саратове, Кемерове. И в Омске, куда я приехала в 1969 году.
Любимые роли... Одна из них, конечно же, в "Царской охоте" Зорина - Екатерина II. Акцент, речевую интонацию Екатерины режиссер Артур Юзефович Хайкин принял сразу. А натолкнула меня на такое решение одна обрусевшая немка, которая прожила в Омске 40 лет. Я ее слушала и соображала: елки - моталки, какая - то особая музыка речи! Как у Ножери Давидовича Чонишвили. На сцене он разговаривал великолепным русским языком, а потом заходился - и в нем прорывался подлинный грузин. Так и у этой немки было. А я в роли люблю найти что - нибудь эдакое... И вот на одной из репетиций, не предупредив Артура, я просто начала сцену с Дашковой: "Здтраффствуй, Екатерина Романоввнаа..." И продолжила: "Пойдтмтее - ка, судтарь мой, вод сюдта, ссдезсь нам никкто мешать не сстанетт..." И Артур принял. Хотя на спектаклях больше ругался: "Сильный акцент!", "жирно!". А в Куйбышеве пришел за кулисы, раскрыл руки, словно всех обнял, и - на весь театр: "Ве - ли - коо - лееп - ноо!.. Сыграли 200 раз, и один только раз - "великолепно!"
"Царская охота".
Роль Екатерины состоялась. Зорин, автор требовательный, написал мне на программке: "За умную, интеллигентную Екатерину - благодарю, буду рад нашей встрече", - и ни единого замечания в мой адрес. Признал.
Любила я Софью Андреевну в "Ясной Поляне" Орлова, считая: помогаю Щеголеву - он блистательно играл Льва Николаевича Толстого.
Очень любила Барабанову в "Ретро" Галина: пройдя через несчастья, испытания, она сберегла живую душу... Признаюсь вам: влюбляюсь в роль, над которой тружусь.
Вспоминаю Лику из "Московского хора". Режиссер мне сказал: сейчас таких женщин нет. А у меня с этой женщиной есть точки соприкосновения, потому что Лика - как громоотвод... Петрушевская написала о коммуналках 56 - го года, куда после смерти Сталина из лагерей возвращались реабилитированные. Лика и ее родственники живут в такой коммуналке, словно пчелы в улье: не продохнуть. Лика пытается, чтоб все по - доброму было, но у ее близких одни проблемы: от невестки к другой женщине уходит сын, внучка беременна. Лике 70 лет, но она находит в себе силы всех мирить, успокаивать. "Я буду с тобой, доченька, - говорит она невестке, - я тебя никогда не оставлю, только ты меня не бросай". А сыну: "Ну, что же, если у твоей новой жены родится ребенок, привози ее сюда, я буду на кухне жить. Все жены при тебе будут, все дети - тоже, все будет хорошо". Трогательный, благородный человек.
А еще раньше я играла Эржи, "Голубку", в комедии Дярфаша "Проснись и пой!" У нее тоже непростая история: муж Пишта Орбок (эту роль замечательно играл Алексей Федорович Теплов) увлекся молоденькой. Эржи, узнав об этом, быстрыми и мелкими шлепками била его по щекам - из ревности. И вдруг понимала: господи, что я делаю? От него зависима, что будет? И у меня наворачивались слезы, а зрители хохотали. Мигдат Нуртдинович Ханжаров не раз мне говорил: "Твою "Голубку" я никогда не забуду". А режиссеру Якову Марковичу Киржнеру очень нравилась моя Кукушкина из "Доходного места" Островского: "На твой акт из кабинета выхожу и сразу - в ложу, в голос хохочу: настолько ты смешная".
"Поздравляю с премьерой, с хорошей работой. Всегда с Вами интересно", - это надпись Хайкина на программке "Доходного места". Я много у него играла. В "Нашествии" Леонова - Анну Николаевну, мать Федора, человека, которого все считают пропащим. Но ведь мать, кем бы ни был ее ребенок, до последнего мгновения верит: все изменится.
Когда Хайкин ставил комедию Островского "Правда - хорошо, а счастье лучше", я страдала, болела. Он всеми, а больше всего мной, был недоволен. Не знаю, какой он представлял себе Барабошеву. Видимо, жесткой, сильной. А я помнила "основных героинь" - статных, красивых, хотя и в возрасте, женщин. Я пошла поперек этих представлений. На одной из репетиций повязала себе косыночку на лоб, едва не до бровей, концы ее завязала бантиком. И сразу мне так уютно стало в этой косыночке... И сразу же я нашла то, как она стремительно ходит, вся в заботах: сын запивается, внучка загуляла. А тут еще Грознов, его она панически боится... Зрители любили сцены с Грозновым, особенно вальсок. "Спрятался месяц за тучкой..." Мы пели, потом Александр Иванович Щеголев поднимал кверху руку с платочком, и я вокруг его руки прокручивалась - по всей сцене, уходя с ним за кулисы. В зале - гром аплодисментов...
Все было: успех, похвалы критиков... Ирина Мягкова в журнале "Театр" писала о моей Калугиной из "Сослуживцев" Брагинского и Рязанова: "Хотя, подобно многим исполнителям этой роли, актриса тоже пользуется приемами внешнего превращения из мымры в красавицу и является нам вначале самоотверженно уродливой, тем не менее в ее поведении до превращения все время проскальзывают нотки, оправдывающие разительность последующей трансформации. Надеждина тактично и тонко заявляет о человеческих возможностях своей героини, а в самой странности ее поведения нет агрессивного службизма..."
Может, и не скромно мне самой цитировать театроведов, да ведь сегодня творческая встреча. Я хочу сказать: наверное, моя актерская судьба все же состоялась. Но жизнь продолжается. Пока живу, хочу работать!
Материал подготовлен Светланой Яневской
www.ic.omskreg.ru
16.12.2008
