Мальчишки просто ринулись туда! Я помню, было 5000 заявлений на 500 мест, все - от отличников. Поэтому отбор проходил исключительно по состоянию здоровья. До сих пор не понимаю, как мне удалось попасть в число самых здоровых ребят Москвы! Как мне тогда очень хотелось красоваться во фланке, бушлате, бескозырке! А любовь к флоту пришла позже. Так я одел форму в 16 лет и 34 года не снимал ее.
Служил на Северном, Балтийском и Черноморском флотах. Ходил на всех классах боевых кораблей, надводных и подводных.
- Несмотря на то, что во время Великой Отечественной войны Вы были курсантом, Вам, тем не менее, пришлось принимать участие в боевых действиях. Как это получилось?
- С началом Великой Отечественной войны попытались урезать сроки учебы в высших военно-морских заведениях. Но как ни старались власти, оказалось, что офицера командного профиля обучить меньше, чем за 3,5 года нельзя. А инженеру-механику для должной подготовки необходимо 4 полных года. Тогда приказом народного комиссара ВМФ были введены курсантские практики, по которым курсанты летом расписывались на боевые корабли и воевали, наравне с остальными. Поэтому во дворе каждого военно-морского училища стоят скорбные стелы с именами курсантов, погибших во время таких практик.
В 1944 году из нашего училища на Северный флот поехало 45 ребят. А вернулось - 36, остальные остались на дне Баренцева моря. Несколько однокурсников, погибло в трагической истории с конвоем БД-5 в Карском море. Позже я воевал на Каспийской флотилии, на плавучей зенитной батарее, и на Северном флоте на большом охотнике "Штурман" в качестве дублера моториста. Мы встречали караваны союзников на 72-ой параллели и сопровождали их до входа в Кольский залив.
- Вы продолжали воевать, когда для большинства людей война уже стала историей. Расскажите, пожалуйста, о Вашем опыте боевого траления.
- По завершении училища, в 1947 году, получил назначение инженером-механиком на Шестой краснознаменный дивизион тральщиков Северного Флота и занимался послевоенным боевым тралением. Базировались на Полярный, а пахали тральцами Баренцево и Карское моря от Линахамари до Тазовской бухты в устье Оби. Мы плавали на кораблях, которые СССР получал от Америки по ленд-лизу.
В простонародье - "амики". Когда их строили в тропическом Майями, вряд ли кому-то в голову приходило, что эти тральщики окажутся в суровых условиях Арктики, да еще и по полгода без комфортного базирования!
На них отсутствовали рефрижераторы, конструкцией предусматривались только бытовые холодильники. Поэтому к концу боевого траления весь рацион состоял из щей из сухой капусты, сухой картошки и солонины, притом, что на второе - та же солонина. Так я лишился зубов (смеется).
Что Вам особенно запомнилось из опыта боевого траления?
- Запомнилось, как топляком у нас на корабле однажды погнуло лопасть гребного винта и мы шли под одним двигателем. А когда мы вышли из губы и оказались уже на минном поле, у нас полетел и второй двигатель. Мы оказались без хода в "супе с клёцками". Пошла игра в орла или решку. Но раз я с Вами разговариваю - все закончилось хорошо. Мы тогда не боялись ничего, были молодыми, холостыми, бесстрашными. К тому же, нам платили большие деньги: за каждый час со включенным тралом на минном поле, за каждую обезвреженную мину, за пребывание в отдаленных районах Арктики. Мы заново открывали для страны наглухо заблокированный сотнями тысяч немецких мин. Очистить от них Северный морской путь - являлось делом государственной важности.
- Какое место в Вашей жизни занимает поэзия? Когда Вы начали писать?
- Сергей Наровчатов уверял, что настоящий поэт пишет стихи с 6 лет. Я несколько припозднился, принявшись за это дело в 8 лет. Зато продолжаю писать до сегодняшнего дня: вот сегодня ночью родилось несколько стихотворений... В своей жизни я издал 21 книгу: поэзия, публицистика, проза. К числу моих литературных учителей отношу поэтов Всеволода Азарова, Николая Флерова. В Союз Писателей меня рекомендовал Давид Самойлов. В 1973 году я был единственным инженером-механиком, членом Союза писателей, чем ужасно гордился.
- Многие до сих пор вспоминают Вашу грандиозную ссору с советской властью. В чем была причина конфликта?
- Последние 6 лет флотской карьеры служил в Москве в закрытом НИИ военпредом, имел самый высокий допуск секретности. После демобилизации оказалось, что являлся самым совсекретным евреем! И выехать за границу не могу.
Проходит 5 лет, 10, 15... Вокруг меня кипела жизнь: писатели разъезжали по разным странам, а я мог передвигаться только в пределах СССР. Через 17 лет невыездного статуса, мое терпение лопнуло. Я подал в суд на запрет на выезд за пределы Союза, формально на первый отдел министерства среднего машиностроения. Но всем было ясно, что иск-то подан на КГБ. В 1990 г. это был первый в СССР процесс против всесильного ведомства. Знаменитость пришла как к герою Чехова, что попал под извозчика. Пошли статьи, репортажи в разных СМИ, в зале суда яблоку было негде упасть от иностранных журналистов.
Дело мое рассматривалось 3 раза в районном суде и 2 в городском. Все эти процессы, как и следовало ожидать, я проиграл. Суд всякий раз выносил решение, что КГБ здесь ни при чем, меня не выпускает ОВИР, а на эту инстанцию в суд подавать было нельзя. Мой адвокат после этого процесса сделал блестящую карьеру, уехав в США. Как же меня хлестанула обида, когда в Санкт-Петербурге на первом военно-морском салоне, в котором принимали участие представители двух десятков стран, проходя между стендами, на одном из них я вдруг увидел то, чем я занимался и из-за чего меня не выпускали долгие годы... Вот оно во всей красе, продается. Даже указаны телефон и адрес.
- Говорят, что Ваша память - настоящая копилка занимательных историй. Расскажете одну для читателей "Трибуны"?
- С удовольствием. Одно из самых веселых приключений в моей жизни - попадание в сумасшедший дом. Однажды мой сослуживец капитан-лейтенант Петров заявил на прямо мостике комдиву Иванникову, Герою Советского Союза, что у него не чищены пуговицы. Когда Петров повторил это еще дважды, комдив понял, что дело плохо. Мне было поручено сопроводить Петрова в больницу.
Приключилась предсказуемая накладка, карету скорой помощи в порт не подали. Мне стоило больших трудов доставить коллегу в госпиталь якобы на комиссию по определению его пригодности к военной службе. Там он уверенно заявил, что это именно он привел меня "сдавать", а я и есть тот самый пациент.
Вместо того чтобы слушать мои аргументы, врачи вняли ему, как старшему по званию. В итоге связали меня, украсили смирительной рубашкой, потащили в палату. Может, и просидел бы я там еще долго, но на мое счастье на следующий день обросшие щетиной Петров на улице сообщил патрульным, что у них не чищены пуговицы... Так мы поменялись местами. В это время на флоте распространились слухи, что я допился до белой горячки. Меня встречали по возвращении в Полярный как национального героя
- Как Вы встретили День Победы?
- В мае 1945 года Победа висела в воздухе, чувствовалось, что вот-вот все закончится. И вот 8 мая курсант 3 курса Кабаков перелез через восточные ворота адмиралтейства, ушел в самовольную отлучку и с девицей поехал на Елагин остров, где очень неплохо провел время. Потом вернулся обратно через те же восточные ворота, вернулся в спящий кубрик и спокойно лег спать, новостей не зная. На следующее утро был обычный подъем - ни минутой раньше. Но он сопровождался почти мгновенным "Ура!" Кто-то крикнул: "Победа!"
Мы не целовали друг друга и не стреляли в воздух, но "ура!" гремело во всех кубриках адмиралтейства. Позже, во время построения на плацу, кто-то из политотдела сообщил, что мне предстоит читать стихи о победе. Я сказал "есть" понимая, что стихов собственно Дне Победы-то у меня нет. Но есть о том, что она обязательно будет. И вот перед самым началом митинга, два капитана первого ранга вывели на трибуну под руки высокого старика. Несмотря на теплый солнечный день, обутого в валенки. А на его груди сверкали звезда героя Соцтруда и три ордена Ленина. Так я впервые в жизни увидел знаменитого кораблестроителя Крылова. Увы, незадолго до его ухода. А тогда он поднялся на трибуну, где уже стоял начальник училища Крупский, племянник Надежды Константиновны. Не помню, кто потом выступал, что говорил: все это время я безостановочно повторял стихотворение про себя. Поскольку точно знал, что более торжественного чтения в моей жизни больше не будет. Тогда всякий осознавал, что именно сегодня свершилось нечто невероятное. После прочтения стихотворения не помню, хлопали ли мне, какая вообще была реакция - просто вернулся в строй.
- Чем запомнился вечер того дня?
Вечером в училище было объявлено увольнение для всех курсов, даже первых. А вот наш дизельный факультет в качестве наказания за систематические нарушения дисциплины был расписан для проведения салюта. Нам выдали ракетницы, провели инструктаж. Мы пошли в город, продираясь сквозь ликующую толпу. Нас буквально вырывали из строя, в руки совали чекушки, стаканы с водкой. Нас тащили зайти домой, поздравляли. Значимость флота для Питера колоссальная, а тут еще и долгожданный День Победы. Весь город на улицах, счастье - невероятное. Я не видел слез на глазах - только радость. Конечно, мы выпили. Мне лично хватило стакана водки, который я закусил дареной краюхой хлеба. И выпил, как можно догадаться не один. В итоге во время салюта пять-шесть ребят получили ранения. В училище "торжества" продолжилось. Но этого я уже не помню - пришел и рухнул...
- А потом?
- А потом была служба и долгая, яркая, как мне думается, жизнь.
www.viperson.ru
