Конечно, если политические деятели настолько уязвимы, ими легко манипулировать, я говорю это с тяжелым сердцем
С. Лавров
о черногорском политике Джукановиче
Не эффективность в целом правящей элиты в России связана с тем, что она лишена нескольких обязательных для правящей элиты качеств, но, прежде всего, нравственности и патриотизма, которые лишают её в поведении ясных ориентиров на интересы нации и государства. Стало нормой игнорировать эти интересы, ориентируясь на личные и групповые, прежде всего, корыстные, когда зарубежные активы и богатство стали главными критерия «успешности».
Это произошло из-за того, что в последние десятилетия существования СССР правящая элита перестала подвергаться какой-либо селекции с точки зрения соответствия её национальным и государственным интересам России. Сначала потому, что доминировали партийно-классовые интересы, затем – потому, что эти классово-партийные интересы превратились в групповые и личные, наконец, – только в личные. Вот как этот процесс описывал человек, который мог наблюдать его вблизи, – Руслан Хасбулатов: «Не было селекции, когда народ выбирает лидера. Плохой он или хороший, но его избрал народ. В следующий раз изберет другого, если что. Я считаю, что предтечей распада страны стал Юрий Андропов. Это он приблизил к себе Горбачева и других посредственных людей – только потому, что они были ему удобны. Андропов в 70-е годы превратил офицерский корпус КГБ в армию писарей, которые занимались только тем, что постоянно следили за гражданами, за их личной жизнью, подслушивали их телефонные разговоры и так далее. Андропов пытался все регулировать, влезал во все мелочи, устраивал склоки между различными государственными деятелями. И в начале 80-х, уже будучи явно больным человеком, все равно рвался к власти».
К этому времени полностью ушло поколение революционеров – людей, которые придерживались нравственных установок. А новая элита уже вовсю завидовала образу жизни на Западе, эти люди использовали свои должности для продвижения личных интересов. Тогда же возник и комплекс неполноценности перед Западом, заискивание. Этот слой советских управленцев принимал огромное количество ошибочных политических и административных решений, плюс к тому вел себя неподобающим образом – на глазах у народа. В своей совокупности отдельные ошибочные решения, соединившись, создали разрушительный механизм огромной кумулятивной силы и в итоге взорвали всю могучую систему.
«У Горбачева было сто процентов ресурсов, чтобы потягаться с Ельциным. У него оставалась армия и весь силовой блок. Стукни он кулаком по столу, прикажи арестовать некоторых, навести порядок! Но нет. Горбачев просто самоустранился – от страха», – заявил газете ВЗГЛЯД последний председатель Верховного совета России Руслан Хасбулатов.
Ровно 30 лет назад, 12 июня 1990 года, первый Съезд народных депутатов Российской Федерации принял Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, утвердившую приоритет Конституции РСФСР над правовыми актами СССР. Документ положил начало «войне законов» между РСФСР и СССР. Считается, что он дал старт «параду суверенитетов», который завершился спустя полтора года заключением Беловежских соглашений.
Сейчас это покажется странным, но за Декларацию дружно голосовали не только сторонники Бориса Ельцина, но и его ярые враги. За Декларацию было подано 907 голосов из общего числа в 1068. При этом ранее на том же съезде Бориса Ельцина избрали председателем Верховного совета – то есть главой республики – с перевесом лишь в несколько голосов. Дело в том, что Декларация ненадолго объединила между собой прозападных либералов с частью русских патриотов-почвенников, считавших, что Россия превратилась в донора союзных республик, а живет при этом хуже них. Писатель Валентин Распутин с трибуны съезда даже прямо призвал вывести РСФСР из состава Советского Союза.
На том же съезде первым заместителем Ельцина был избран депутат из Грозного Руслан Хасбулатов, который на ближайшие полтора года превратился в надежного соратника будущего президента России и позднее сменил его в кресле председателя парламента. Хасбулатов успел принять участие и в подготовке Декларации. Ранее он не раз комментировал те события, подчеркивая, что под понятием «суверенитет» имелась в виду только социально-экономическая сфера, а никак не оборона или внешняя политика.
Взгляд: Руслан Имранович, вы уже говорили, что Декларация 12 июня 1990 года хотя и заложила «трещину» в отношения России и Союза, но все же не сыграла решающей роли в гибели СССР. Какие же тогда факторы сработали?
Руслан Хасбулатов: Главным образом – личный фактор. Объективных причин для развала огромного могучего государства не было. Это лишний раз доказывает, насколько важен субъективный фактор в большой политике.
Будь Горбачев состоятельным как глава государства, ничего страшного бы не произошло. В судьбах любых крупных государств бывают трудные времена. В зависимости от уровня мудрости правителей проблемы или решаются, или государство исчезает. Об этом свидетельствует вся мировая история. Поэтому принятие Декларации о суверенитете – это вопрос даже не третьестепенный, а десятистепенный.
Очень вредную роль сыграло решение Горбачева стать президентом СССР, принятое в марте 1990 года. А ведь страна-то к этому не приспособлена. Это же федерация с коллективным руководством. Даже в периоды репрессий, когда Сталин был диктатором, решения все равно официально принимало коллективное руководство, их оформляли как указы Верховного совета СССР. А тут вдруг Горбачеву захотелось поиграть в президента – и тут же начались распри между разными структурами власти. Горбачев захотел стать президентом, потом Ельцин захотел, потом лидеры автономий, вроде Якутии, в составе РСФСР тоже захотели стать президентами. Отсюда все и пошло.
Ну а спусковым крючком послужила попытка государственного переворота в августе 1991 года, после чего Союз был резко ослаблен. Но и тогда он не мог исчезнуть. Если бы заговорщики во главе с Ельциным не подписали Беловежские соглашения, полагаю, что Советский Союз выжил бы даже в таких условиях.
Взгляд: Вы уже говорили, что осенью 1991 года, то есть в промежутке между попыткой переворота и Беловежской пущей, Горбачев еще мог сохранить ядро Союза из восьми–девяти республик. Однако известно, что Ельцин к тому времени уже, по сути, превратил Горбачева в своего заложника, не давал ему действовать. На какие ресурсы Горбачев мог опереться в тот момент?
Р. Х.: У Горбачева было сто процентов ресурсов, чтобы потягаться с Ельциным. У него оставалась армия и весь силовой блок. Стукни он кулаком по столу, прикажи арестовать некоторых, навести порядок! Но нет. Горбачев просто самоустранился от страха. Все там были трусливые.
Как первый зам я поддерживал Ельцина все то время, но я пытался его урезонить. Я постоянно разговаривал с Горбачевым, чтобы снять напряженность между ними.
Но при этом осенью 1991 года я все время опасался, что Горбачева попросту арестуют. Чуть ли не каждый день ждал этого.
Вот пример. События в Чечено-Ингушетии в ноябре 1991 года начались с того что Ельцин ввел там чрезвычайное положение. Этот план разработал Руцкой – кстати, без обсуждения со мной. В итоге получилась неразбериха. Солдат высадили в аэропорту Грозного безоружных, а их оружие и боеприпасы зачем-то направили в аэропорт Владикавказа. Солдаты сидели мерзли, ничего не делали. Дудаев, который к тому времени захватил там власть, испугался, подумал, что высадился массированный десант, и сбежал из Грозного. Но потом ему сообщили, что там прибыл не спецназ, а молоденькие солдатики, почти без оружия. Он осмелел и вернулся.
Естественно, что национальные профессиональные, в том числе научные, интересы стали занимать второстепенное место. Это в полной мере относится не только к интересам социально-экономического развития, но и интересам внешней политики и безопасности страны. Объективный анализ политики на всех уровнях вытеснен сугубо конъюнктурными соображениями, когда в течение 15–25 лет «ведущие» политологи и ученый по несколько раз меняли свою «принципиальную» точку зрения в зависимости от политической конъюнктуры, побывав и в лагере «принципиальных коммунистов», и «сторонников перестройки», и «демократов», а теперь уже – «государственников». Для того чтобы убедиться в справедливости этих строк достаточно посмотреть на биографии тех «ведущих экспертов», которые формируют общественное мнение на телевидении и в университетах, но, главное, претендуют на роль законодателей политической моды.
Подобная всеядность этих экспертов лишает политический анализ даже относительного доверия, что усугубляет объективные трудности оценки международной и военно-политической обстановки в мире. В качестве иллюстрации примера, в котором описывается современная МО, можно привести мысль, высказанную ветераном политологии и бывшим сотрудником МИДа В. Мизиным: «Главной чертой мировых процессов, как нынешняя пандемия коронавируса наглядно продемонстрировала, является скорее их стохастическая непредсказуемость[1] (не очень понятна, кстати, эта двойная «непредсказуемость» – А.П.). Развитие мира не просчитывается и не прогнозируется даже на среднесрочную перспективу. Можно только гадать, каким станет весь мир после все же ожидаемого конца коронавирусной пандемии»[2]. – Глубокая мысль В. Мизина о непредсказуемости «мира» дает основание для вопросов о том, насколько вообще возможно понимание политики и тенденций в развитии МО и ВПО?
Далее политолог пишет: «Но уже на нынешний момент можно сказать, что фактически обрушилась вся прежняя конструкция международных отношений. Множатся и попытки расшатывания западными партнерами традиционных устоев международного права, пренебрежения ключевыми прерогативами ООН и ее Совета Безопасности. Многие эксперты полагают, что мир стоит на пороге нового витка борьбы за передел сфер влияния». И далее: «От системы прежних союзов и коалиций, интеграционных блоков и концепций типа «единой Европы» государства все больше, как бы, самоизолируются, озабочиваются защитой, прежде всего, национальных интересов, поддержанием собственной идентичности. Кризис диалектически толкает правительства ведущих индустриальных государств к укреплению центральной регули– рующе-охранительной роли государства, нового этатизма. Либеральный глобализм, по мнению многих политологов, практически провалился; дело идет к возрождению концепций национальной идентичности и суверенности, даже обособленности – зачастую под популистскими, а то и ксенофобскими лозунгами»[3].
Запоздалая констатация того, что давно произошло в МО ничего не добавляет даже к тезису о «непознаваемости» политики, но далее В. Мизин делает еще более смелый вывод: «Стало ясно, что оказались либо недееспособными, либо заблокированными многие послевоенные механизмы обеспечения международной безопасности. Требуется, разумеется, не их «закрытие» или слом, но планомерная реформа в привязке к изменившимся мировым и, прежде всего, евроатлантическим реалиям, а возможно и подкрепление новыми механизмами по принципу ad hoc»[4].
Не очень понятна логика рассуждений, из которой ясно, что прежние механизмы не работают, но требуется «их реформа» «в привязке к евроатлантическим реалиям», а, кроме того, и создание оригинальных специальных механизмов обеспечения безопасности. Каких механизмов? И почему «в привязке к евроатлантическим реалиям?»
За общим фасадом туманных рассуждений В. Мизина ясно, что все непредсказуемо, старые механизмы не работают, но их ломать не надо, а надо добавлять к ним некие «временные», специальные. Данный пример – характерен для того, чтобы показать насколько абстрактны и не конкретны чаще всего рассуждения политологов и экспертов в последние десятилетия относительно анализа МО и ВПО[5]. Они не имеют, как правило, никакого конкретного и прикладного значения для решения политических задач, фактически только затуманивая реальность до неких абстрактных высот, за которыми, однако, просматривается вполне конкретная цель – поиски очередных компромиссов и вариантов сотрудничества с теми, кто не хочет политического сотрудничества и компромиссов. Собственно этим и ограничены все научные и политические задачи экспертов и большинства международников последних десятилетий, которые мало изменились со времен М. Горбачева–А. Яковлева и Э. Шеварднадзе[6].
Говорится об этом в данной работе потому, что оценка МО-ВПО-СО, как и внутриполитической обстановки в стране, всегда носит субъективный характер. Этот субъективизм зависит от образованности, интеллектуального багажа, профессионализма и нравственных качеств, способности отстаивать некие принципы и нормы, а также творческих возможностей конкретной личности. Весь этот «набор» качеств в последние десятилетия оказался по сути невостребованным, что породило и соответствующую правящую элиту, и соответствующие субъективные оценки, искажающие сверх всякой меры объективные реалии формирования ВПО и внутриполитической обстановки[7].
Так, например, сегодня ясно, что вся история современных войн и развитие ВПО происходило в разрезе противоборства иррегулярных формирований за исключением американского нападения с союзниками на Ирак в 2003 году. Однако вплоть до настоящего времени это так и не нашло своего отражения ни в создании соответствующих ВВСТ, ни в подготовке ВС и командного состава, ни перепрофилировании ОПК, наконец, в изменении структуры военной организации страны. К. Сивков по этому поводу справедливо заметил: «Сейчас до военных доходит, что для гибридных войн нужны и особые системы вооружения. Тенденция эта проявляется в создании легких и быстроходных колесных машин с противопульным бронированием и сильной противоминной защитой, позволяющих разместить на борту различные системы стрелкового вооружения, а также ПТРК, безоткатные орудия, одиночные или небольшие пакеты пусковых устройств (ПУ) для неуправляемых реактивных снарядов (НУРС). Но зачастую этим в инициативном порядке заняты предприятия, выпускающие соответствующие образцы гражданской техники.
Единой структуры в развитии систем вооружения для такого специфического вида вооруженной борьбы, даже для регулярных войск, пока не просматривается. Что касается производства оружия для иррегуляров, то нам неизвестно ни одного материала, где в целостном виде излагались хотя бы требования к нему»[8].
Парадокс заключается, однако, в том, что чем больше субъективизма у различных слоев правящей элиты, чем больше идей, тем больше шансов для ускоренного развития и меньше внутриполитической стабильности.
Таким образом, главная задача повышения эффективности государственного управления заключается в решении диалектически сложной проблемы одновременно: повышении творческого потенциала правящей элиты и общества, максимальное «раскрепощение», но, одновременно, сохранение контроля над развитием всех процессов в интересах поддержания внутриполитической стабильности. Искусство «сохранения баланса» оказалось доступным правящим кругам в КНР, которые смогли обеспечить ускоренные темпы развития последние 40 лет, сохраняя полный контроль КРК, а до этого – США, которые смогли добиться быстрого развития (по сути дела, –«скачка») при Ф.Д. Рузвельте не только в период выхода из кризиса, но и в период войны.
Поэтому развитие творческих возможностей у представителей правящей элиты имеет не только положительные и обязательные черты и характеристики, но и может угрожать стабильности и самому существованию государства как сложной и открытой системы. Именно эта ситуация сложилась в СССР при М. Горбачеве, когда всплеск творческой энергии масс сопровождался разрушительными последствиями, которых не удалось «направить в мирное русло».
Именно эту ситуацию мы наблюдаем уже длительное время в США, где правящие элиты и общество разделились 50:50, практически поровну, что многократно доказывалось при голосовании. В результате исчезла практическая разница в политических подходах. С одной стороны (когда речь идет о вопросах безопасности, программах ВВСТ и других вопросах безопасности) наблюдается удивительное единодушие – за санкции против России проголосовали практически 100% конгрессменов и сенаторов, – но, с другой стороны, такое единодушие не означает сохранения равновесия, энтропии. Которое неизбежно должно быть нарушено (и было нарушено Д. Трампом).
В реальной политической жизни в последнее время политические платформы демократов и республиканцев настолько сблизились, что ни о каких «полярных» различиях речи быть не может. И это не должно никого путать: вместо них на первый план выдвинулись разногласия по малосущественным деталям, и такое усреднение взглядов не может вести к решению действительно важных проблем. В результате политический процесс стал постепенно переживать «равномерное распределение энергии», т. е. энтропию.
Как считают некоторые эксперты в США, «То, что наше общество в процессе выборов разделилось практически поровну, только подтверждает факт отсутствия различий между партиями. Отсюда следует, что в нашем обществе присутствует состояние энтропии, и поэтому сейчас практически не имеет значения, какая партия у власти, ибо и при той, и при другой мало что изменится. В том, что страной управляют люди, согласные друг с другом по основным вопросам, таится опасность, даже если их убеждения – плод здравого смысла. Опасность заключается в том, что в их головы вряд ли придут по-настоящему новые идеи. Они удовлетворены равновесием, которое достигла страна, а в результате избиратели не в состоянии отличить Фому от Еремы и соответственным образом голосуют»[9].
Говоря о значении качества правящей элиты и принимаемых ею решениях с точки зрения оценки, анализа и прогноза развития ВПО приходится констатировать, что имеющийся сегодня опыт и результаты развития России за последние годы свидетельствуют о том, что на протяжении последних десятилетий правящая российская элита находилась в глубоком интеллектуальном кризисе, который выразился в том числе и в катастрофическом состоянии всей системы управления страной.
Интеллектуальная и творческая летаргия на десятилетия стала нормой правящей элиты, что привело к формированию соответствующего класса управленцев, а сдвиг в представлениях о системе ценностях в сторону личного обогащения привел к невиданной прежде коррупции в стране среди представителей управленческого звена всех уровней. В результате в стране сложился класс управленцев, не способных принимать эффективные решения и прогнозировать их последствия, а, главное, сама потребность в научном анализе и прогнозе при оценке состояния, например, ВПО стала зависеть не от качества экспертизы, а от личной воли и настроения лиц, принимающих решения: иногда эти решения были правильны и эффективны (как, например, прекращение приватизации и создание Концерна ВКО «Алмаз-Антей»), но чаще – ориентированы на субъективные и порой эгоистичные желания руководителей. Причём, чем крупнее масштаб таких решений и их последствия, тем меньше за ними стояло реального научно-экспертного обеспечения. В качестве доказательства можно привести десятки разработанных и принятых нормативных документов – от Концепции социально-экономического развития России (март 2008 г.) до многочисленных публичных инициатив, так и оказавшихся не реализованными (не случайно А. Кудрин в начале 2020 года сказал о крайне низкой доле реализованных решений).
С точки зрения анализа и прогноза МО и ВПО ситуация внешне обстояла более благополучно: реалистические оценки ВПО стали звучать после мюнхенского выступления В.В. Путина (февраль 2008 года) на конференции по международной безопасности. Проблема, однако, заключалась в том, что не только политические условия сдерживали развитие научного анализа ВПО, но и процессы саморазрушения науки, уничтожения научных школ и катастрофического сокращения количества и качества человеческого капитала (ЧК) в этой области.
Естественно, что для детального анализа МО и ВПО требуются огромные человеческие и иные ресурсы, но эти затраты многократно окупаются потому, что даже незначительная ошибка в оценке МО и ВПО «на старте» анализа ведет к колоссальным политическим и материальным потерям в будущем. Так, ошибка, сделанная гор– бачевско-ельцинской правящей элитой в отношении реального сценария развития МО (стремления США к созданию зависящей от них финансово-экономической и военно-политической системы, получившей позже название «однополярной») привела к развалу ОВД и СЭВа, а позже и СССР, что уже через короткое время привело к формированию сценария «силового принуждения» России к капитуляции.
Еще опаснее ошибки в стратегических прогнозах и оценках развития того или иного сценария ВПО, когда желаемое выдается – сознательно или нет – за действительность. В этом случае происходит неадекватное целеполагание и создание ошибочной национальной стратегии, что может быть схематично отражено на следующем рисунке, в центре которого находится правящая элита («Д»), принимающая важнейшие решения на основе неких оценок по самому широкому кругу вопросов. Очевидно, что качество и оперативность таких решений прямо влияет на:
– состояние системы ценностей и адекватную оценку национальных интересов («А»);
– состояние МО и ВПО (Б»);
– формулирование политических приоритетов, целей и задач («В»);
– точную оценку национальных ресурсов («Г»).
От точности и своевременности оценок зависит и эффективность национальной стратегии развития и безопасность, выбора средств (в т.ч. ВВСТ) и способов её реализации, а также защита самых важных стратегических объектов – системы ценностей и национальных интересов.
На предложенной схеме несвоевременность (запоздание) и не адекватность оценки МО и ВПО со стороны правящей элиты (оценка показана как вектор «Д»–«Б»), который неизбежно ведёт к катастрофическим последствиям для безопасности страны:
1. Неадекватность в оценке МО и ВПО ведет почти всегда к неадекватности (переоценки или недооценки) значения и масштабов тех или иных стратегических целей и задач (группа «В») внешней и военной политики правящих элит и, прежде всего, их лидеров, т. е. чрезмерной амбициозности, например, у Наполеона или Гитлера в отношении Российской империи и СССР, которая привела эти режимы и лидеров к краху. Именно недооценка способности СССР и РККА к сопротивлению и возможностей советского ВПК и экономики, мощности государственного строя стали главными причинами поражения Германии, которые открыто и чаще всего упоминаются в воспоминаниях военных и политических деятелей Германии того времени[10].
И, наоборот, адекватность в оценке МО и ВПО того же Гитлера накануне нападения Германии на Польшу поражает сегодня своей точностью. По признанию фельдмаршала Э. Манштейна, 21 августа 1939 года на совещании в Оберзальберге, Гитлер сделал достаточно подробное и субъективное, но масштабное и точное освещение состояния МО на тот период. Приведу его максимально подробно по воспоминанию фельдмаршала.
«Гитлер убежден, что западные державы в решительный момент опять не возьмутся за оружие» по следующим причинам:
– «отставанию Великобритании и Франции в области вооружений, в особенности авиации и противовоздушной обороны;
– практической невозможности западных стран оказать эффективную помощь Польше, помимо наступления через «Западный вал», нам которое (из-за больших жертв) оба народа не пойдут;
– внешнеполитическая обстановка, особенно в Средиземноморье, ограничивавшая свободу действий Великобритании;
– внутриполитическая обстановка во Франции;
– наконец, не в последнюю очередь, личности Чемберлена и Даладье, из которых никто бы не взял на себя принятие решения об объявлении войны».
Здесь также важно подчеркнуть, что недооценка собственных национальных целей может вести к ослаблению режимов потому, что нации и обществу нужны масштабные позитивные цели, обосновывающие необходимость руководства со стороны власти. Если таких целей нет, либо они заменены «прагматизмом», «техническими» задачами, то у режима сохраняются серьезные уязвимости с точки зрения сохранения внутриполитической стабильности. Именно такой «практицизм» долгие годы господствовал не только во внутренней, но и во внешней политике России, который в самые последние годы был только-только потеснены идеями патриотизма.
2. Неадекватность (как правило, недооценки или даже игнорированию) степени влияния враждебной МО-ВПО на национальную систему ценностей и интересов ведет к системному кризису в самоидентификации (как это было в России в период 80-х–90-х гг.) и подрыву суверенитета.
Влияние Запада на систему ценностей в СССР было настолько разрушительным, а сопротивление и противодействие этому влиянию, прекратившееся при М. Горбачеве и при Б. Ельцине, настолько символическим, что эта стратегия разрушения идентичности и суверенитета привела к желаемому результату: к концу 90-х годов в России фактически отсутствовала система национальных ценностей и приоритетов, которая «де-факто» была заменена на систему «универсальных», «западно-либеральных» ценностей. Это особенно наглядно проявилось в ходе войны в Чечне, где против собственной армии и силовых структур были использованы политические, медийные и правовые институты государства.
В России осознание значения этих приоритетов пришло с очевидным опозданием только во втором десятилетии нового века, когда угроза стала настолько очевидной, что игнорировать её было невозможно. Именно эта причина стала важнейшей при пересмотре некоторых положений Конституции РФ летом 2020 года.
Именно поэтому не только развивающиеся страны, но и лидеры Запада тщательно и официально-публично защищают свои национальные системы ценностей и интересы, справедливо полагая, что это (как, например, в США) – их важнейшие политические приоритеты.
3. Недооценки влияния МО-ВПО на саму правящую элиту страны (например, перспектив персональных санкций), что ведет неизбежно к деформации политического курса, подкупу или запугиванию правящей элиты. Недооценка внешнего влияния на общество и правящую элиту всегда имело катастрофические последствия в истории государств: подкуп, предательство национальных интересов, шпионаж и прочие преступления – некоторые формы такого внешнего влияния.
Но наиболее сильными и важными в настоящее время стали информационно– когнитивные способы внешнего влияния, которые превращают субъекты в управляемые объекты. Так, внешнее влияние в США по вопросам гендерного равенства, расовой и гендерной принадлежности приобрело в последние годы гипертрофированные формы, когда такому влиянию уступают государственные институты, например, полиция, политическая и судебная власти, что отчетливо проявилось во время социальных волнений в США весной-летом 2020 года.
Примечательно, что такие формы активно использовались прежде для внутриполитической стабилизации в целом ряде государств Европы Африки, что поставило вопрос об «управляемости» социальными конфликтами в США со стороны неких третьих сил.
4. Недооценка значения МО и ВПО ведет к принятию в конечном счёте неэффективной национальной стратегии социально-экономического развития и безопасности, которая не соответствует основным приоритетам, ценностям и национальным интересам. В результате принятия такой стратегии могут быть потрачены бессмысленно национальные ресурсы, но, главное, не решены задачи обеспечения национальной безопасности. Так, например, стратегия ВКП (б) начала 20-х годов по распространению «пожара мировой революции» потребовала от слабого государства, каким был в то время СССР, не только огромных валютных затрат, но и осложнила МО и ВПО, дала возможность, например, Великобритании спекулировать на антикоммунизме («письмо председателя Коминтерна Зиновьева»).
И, наоборот, адекватные и точные оценки со стороны правящей элиты ведут к повышению эффективности политики страны в области безопасности. Классический пример – своевременная разработка в СССР ЯО и средств его доставки (стратегических бомбардировщиков и межконтинентальных баллистических ракет), которая привела к формированию не только благоприятной СО, но и ВПО и даже МО в мире, – хорошо известен.
Менее известны другие примеры своевременной и точной оценки значения будущих систем и видов ВВСТ, например, противокорабельных ракет (ПКР), которые радикально изменили соотношение сил в мире на море. СССР долгое время был единственным государством, где такие ПКР разрабатывались и массового использовались. В других странах развитию противокорабельных ракет не уделялось особого внимания. Единственной страной, кроме СССР, где ПКР активно разрабатывались в 1950-х, была Швеция.
21 октября 1967 г. у берегов Порт-Саида ракетами П-15 «Термит» выпущенными с египетских ракетных катеров типа «Комар», был потоплен израильский эсминец Эй– лат. Это был первый случай боевого применения противокорабельных ракет. Только в 1960-х, после первых случаев успешного применения противокорабельных ракет советского производства в локальных конфликтах, эффективность специализированного противокорабельного оружия была оценена должным образом. Первой разработанной не в СССР и не в Швеции противокорабельной ракетой была израильская «Gabriel», принятая на вооружение только в 1970 году.
Цели усиления внешнего влияния на другие государства не только сохраняются, но и приобретают ещё большее значения в современный период, когда они переходят от форм «мягкой силы» (создания привлекательного образа) к политике новой публичной дипломатии, которая стала частью политики «силового принуждения». Границы между этими формами внешнего влияния очень размыты, если вообще и существуют, но в наши дни они отчетливо приобрели характер цивилизационного внешнего влияния.
5. Неадекватность в оценке МО и ВПО ведет к неадекватной оценке национальных ресурсов и возможностей. Эта проблема достаточно широко распространена среди политиков, хотя переоценка ресурсов также опасна, как и их недооценка. Так, на мой взгляд, накануне нападения Наполеона в России существовала определенная недооценка национальных ресурсов с точки зрения внешних опасностей, хотя военный министр (Барклай де Толли) и государь-император (Александр I) и предпринимали действия по материально-технической (запасы артиллерии и пр.) и дипломатической подготовке (мир со Швецией и Турцией) к войне.
Ситуация, на мой взгляд, во многом повторилась накануне Крымской войны, а затем в Первую мировую войну, когда Россия слишком щедро распорядилась в пользу своих союзников национальными демографическими и материальными ресурсами, что обескровило её к 1917 году.
На мой взгляд, СССР также не вполне адекватно оценил МО и ВПО в мире и в Европе в период 1944–1945 годов, когда в интересах союзников слишком активно вёл военные действия в Европе, а затем и против Японии. И. Сталин, видимо, исходил из того, что Великобритания и США будут оставаться союзниками СССР и после войны, хотя более реалистические оценки МО и ВПО позволили бы СССР менее активно наступать на Германию в Европе (позволив союзникам внести более серьезный вклад в победу), а, тем более, не спешить к полномасштабной войне против нейтральной Японией. У СССР была масса оснований сдержанно участвовать в помощи союзникам в Арденнах[11] и на Дальнем Востоке.
______________________________________
[1] Стохастическая непредсказуемость – Стохастичность (др. греч. στόχος – цель, предположение) означает случайность. Зд.: стохастический процесс – это процесс, поведение которого не является детерминированным какими-либо принципами, условиями, обстоятельствами и т. п.
[3] Мизин В.М. Новые многополюсные драйверы мировых тенденций // Портал МГИМО-Университета. 19.06.2020
[4] Ad hoc – латинская фраза, означающая «специально для этого», «по особому случаю». Как правило, фраза обозначает способ решения специфической проблемы или задачи, который невозможно приспособить для решения других задач и который не вписывается в общую стратегию решений, составляет некоторое исключение. Например, закон ad hoc – это закон, принятый в связи с каким-то конкретным инцидентом или для решения какой-то особой задачи.
[5] См., например: Васильев А.М. От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке. М.: Центрполиграф, 2018, 670 с., с. 210.
[7] Подробнее об этом я писал во многих работах. См., например: Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке / Глава 2.2. «Национальные интересы России и их субъективная интерпретация в политические цели России до 2025 года» (сс. 367-388). М.: ИД «Международные отношения», 2018.
[9] Фрумкин С. Век политической энтропии / scientifically. Info 12.10.2014.
[10] См., например: Кейтель В. Размышления перед казнью. М.: Вече, 2017, сс. 303-317.
[11] Наступление в Арденнах ( англ. Battle of the Bulge – «Битва за Выступ») – операция немецких войск на Западном фронте в ходе Второй мировой войны. Проведена 16 декабря 1944 – 29 января 1945 в Арденнах (юго-запад Бельгии) с целью изменить обстановку на Западном фронте, разгромив англо-американские вооружённые силы в Бельгии и Нидерландах, по возможности склонить США и Англию к сепаратным переговорам о мире и прекращении боевых действий на Западе, тем самым высвободить силы для Восточного фронта. После начала 12 января 1945 года СССР «Висло-Одерской операции» превратилась в разгром немецкого Западного фронта.
