Так получилось, что на данном этапе развития цивилизации истории России и Сирии вновь достаточно тесно пересеклись, но что удивительно так было уже неоднократно. И ниже приводятся некоторые весьма интересные исторические фрагменты подтверждающие это.
С.Путилов: "Крестовый поход" монголов. Почему хану Хулагу не удалось закрепиться на Святой земле
Выражение "татаро-монгольское нашествие" вызывает у русских людей исключительно неприятные исторические ассоциации. Менее известно, что именно этим азиатским кочевникам христианская цивилизация обязана последней попыткой установить на Святой Земле господство креста над полумесяцем.
Древняя цитадель с "кремлевскими" зубчатыми стенами - самый впечатляющий монумент города Алеппо - северной столицы Сирии. Крепость, на стенах которой саблями и пушечными ядрами выщерблены 2500 лет непрестанных войн и осад, прекрасно видна из любой точки города. На нее-то я и держу курс по запруженным толпами улицам Халеба, как называют Алеппо местные жители. За 500 лет до Рождества Христова правитель из династии Селевкидов приказал насыпать на скалистом берегу реки Кувейк огромный холм и воздвиг на нем могучую цитадель. Последний раз эти неприступные стены штурмовали воины монгольского хана Хулагу. ( Но как показывают исторические хроники далеко не последний раз. Хулагу – это внук Чингизхана. Покоритель практически всего Ближнего Востока, нынешних территорий Ирана, Ирака, Афганистана).
Во главе их стоял полководец Кит-Буга-нойон. (Он имел достаточно высокий титул в монгольской иерархии – четвертый сын второй жены Тулуя - младщего сына Чингизхана).
Он, как и многие из его кочевых соплеменников, исповедовал древнюю еретическую форму христианства - несторианство.
Проникнув до края земли - в пустыню Гоби, Китай и Манчжурию, восемь столетий спустя после осуждения на Вселенском соборе в Эфесе лжеучение константинопольского патриарха Нестория вернулось на Ближний Восток. Странное вероучение, отрицающее, что Христос был Богом, несли на своих копьях всадники хана Хулагу. Кочевники, одевавшиеся в шкуры и утолявшие жажду кобыльим молоком, не разбирались в догматических тонкостях, превративших их в изгоев христианского мира. Но они были лучшими воинами своего времени. Страх парализовал волю мусульманских властителей Ближнего Востока, едва они прослышали о том, что на них движется хан Хулагу.
...Широкие стены алеппской цитадели хорошо сохранились и по сию пору. Они обнесены глубоким рвом, который когда-то заполнялся водой и служил защитой при нападениях врагов. Глубина рва умопомрачительная - 20, а ширина - 30 метров. Войти в цитадель можно, только преодолев высокий каменный мост, перекинутый через ров. Высокие стены, многочисленные бойницы и отверстия для слива кипящего масла или смолы на головы врагов позволяли крепости выдерживать длительную осаду. Однако, как говаривал еще знаменитый дед хана Хулагу - великий и ужасный Чингисхан: "Стена не прочнее и не слабее мужества обороняющих ее людей".
Учитывая, что значительное количество монгольских воинов и их полководец Кит-Буга-нойон исповедовали христианство, ряд историков, включая Льва Гумилева, называют ближневосточный поход хана Хулагу в 1256-1261 гг. "крестовым походом" монголов. Действительно, никогда еще в истории ислам, зажатый между вторгшимися в Святую Землю рыцарями-крестоносцами и монгольскими кочевниками, сокрушившими исламское могущество от Средней Азии до Средиземного моря, не оказывался так близко к своему полному уничтожению. Однако отсутствие единства среди христиан Ближнего Востока, одни из которых поддержали Хулагу, в то время как другие сделали ставку на союз с египетскими мусульманами-мамелюками против монголов, привело к неожиданному результату.
...Проникнув в цитадель Алеппо, первым делом направляюсь в музей "мусульманской воинской славы" - приземистое здание с небольшими окошками-бойницами. На стенах развешаны кривые ятаганы, ржавые сабли, ощетинившиеся шипами булавы. Мой сирийский друг-суннит увлеченно рассказывает, что когда-то это грозное оружие крушило латы "ненавистных крестоносцев". Но не монголов. Узнав, что орды монгольских кочевников перешли Евфрат и на всем скаку движутся к его городу, владыка Алеппо Насир Юсиф Айуби в январе 1260 г. объявил о своей покорности захватчикам. К тому времени Хулагу уже покорил Багдад и казнил главу всего исламского мира - великого халифа ал-Мустасима. В Европе тогда заговорили о союзе с монголами. Но крестоносцы Святой Земли, знакомые с татаро-монголами не понаслышке и ставшие свидетелями чинимых ими зверств и насилия, были настроены куда более скептически. Так, хотя сирийский Алеппо покорился завоевателям без боя, это не уберегло его мусульманских жителей. Городские мечети были разрушены, страницы священного Корана топтали копыта монгольских лошадей. Впрочем, христианам жизнь была сохранена.
И все же франки, более века до этого пришедшие на Ближний Восток, не испытывали радости при виде творимых войском Хулагу бесчинств в отношении мусульман. Может, крестоносцы посмотрели на себя со стороны и устыдились, видя, как отвратительны убийства и грабежи, если даже они прикрываются "священными" лозунгами? Как это было, например, при взятии ими самими Иерусалима, который они потопили в крови "неверных".
В музее вижу еще один "аргумент" в защиту веры тех времен - небольшую катапульту. Рядом с ней горка ядер: от выщербленных каменных "арбузов" до смертоносных крошечных "теннисных" шариков. Насколько пригодны все эти орудия убийства для распространения религии? Особенно такой миролюбивой, как христианство. Как показали безрезультатно окончившиеся крестовые походы латинских рыцарей на Ближний Восток, не особенно много пользы оказалось от всего этого арсенала. Хотя не менее важен и другой урок. Если бы христиане объединили свои усилия и, опираясь на военную мощь хана Хулагу, сокрушили в 1260 г. могущество египетских мамелюков, то тогда, кто знает, может, прибыв из Москвы в Дамаск рейсом "Аэрофлота", российский турист сейчас первым делом отправлялся бы посмотреть жемчужину Востока - увенчанный крестом громадный собор св. Иоанна Крестителя. А не мечеть Омейядов, в которую переделали христианскую святыню мусульманские завоеватели.
На то, что поход хана Хулагу был именно "крестовым походом", указывают многие обстоятельства. Будучи язычниками-шаманистами и частично христианами (в основном несторианами), монголы со времен Чингисхана были настроены к исламу, мягко говоря, недружелюбно. Мусульмане выступали главными врагами великого завоевателя с тех пор, как он двинулся на запад. Сначала "Властитель тронов и корон" сокрушил правителя Хорезма шаха Мухаммеда. Владения последнего простирались от Индии до Багдада и от Аральского моря до Персидского залива. Сам багдадский халиф был лишь пешкой в руках могущественного Хорезм-шаха. Но ничто не могло остановить вырвавшихся из монгольских степей воинственных кочевников.
Легенда гласит, что, завоевав центр исламской мудрости - Бухару, Чингисхан обратился к жителям покоренного города со словами: "Я - гнев и бич небес - пришел, чтобы уничтожить вашего грешного правителя так же, как я сокрушил других императоров". И умудренные исламской наукой муллы согласно кивали словам неграмотного монгола, поскольку за спиной Чингисхана стояли его непобедимые тумены. А вообще нужно отдать должное великому завоевателю. Ко всем религиям он относился исключительно терпимо. Поэтому толпы служителей всех религий окружали трон властителя мира и сопровождали монгольские орды. Это были одетые в рубище несторианские монахи, православные священники, посланники папы римского, исламские муллы, бродячие ламы в оранжевых одеяниях, вращавшие свои молитвенные колеса, плутоватые шаманы, совещающиеся с черепами. Свобода вероисповедания предоставлялась всем. А вот с содомитами, лжесвидетелями и черными магами разговор был короткий: яса - свод законов Чингисхана - предписывал предавать их смертной казни.
В 1251 г. великим ханом стал Мункэ, внук Чингисхана. ( О причинах принятия им титула Великого Хана я подробно изложил в своей публикации «Династические проблемы Золотой Орды»)
Он поставил перед своим братом Хулагу задачу установить власть великого хана над Западной Азией. Главное направление удара - на Багдад, Сирию и Палестину. Объективно это было на руку крестоносцам, воевавшим в то время на Святой Земле. Поход монголов на Ближний Восток начался в 1253 г. На всем огромном протяжении великого марш-броска от Амударьи до Средиземного моря монголы целенаправленно уничтожали мусульманских правителей. Последователей Христа при этом они не трогали. Христианские Грузия, Киликийская Армения и Антиохийское княжество быстро признали власть хана. Примечательно, что по настоянию хана Хулагу, заключившего союз с Никейской империей, латинский князь Боэмунд VI вынужден был вернуть в Антиохию православного первосвятителя Евфимия и выслать католического патриарха.
Хотя Хулагу и придерживался буддизма, он был известен своей склонностью к христианству. Его жена Докуз-хатун исповедовала несторианство. Ревностными христианами несторианского толка были "начальник штаба" Хулагу, найман Кит-Буга-нойон и его ближайшие помощники. В ставке великого хана в Каракоруме всегда было много христиан - несториан, католиков, православных, армян. Главным же союзником монголов во время их "крестового похода" стал царь Малой Армении (Киликии) Гетум I, мечтавший при помощи монгольских полчищ сокрушить Багдадский халифат и создать великое армянское государство. Еще в 1253 г. Гетум I предложил верховному хану Мункэ подписать договор о союзе, который, в частности, предусматривал установление дружбы между монголами и христианами, освобождение духовенства от податей, помощь монголов в освобождении Святой Земли и возвращение всех армянских земель, занятых мусульманами.
Нужно сказать, что союз хана Хулагу с христианами был отнюдь не случаен. Связи между монголами и христианством (преимущественно несторианского толка) складывались веками. В 431 г. на Вселенском соборе в Эфесе был предан анафеме константинопольский патриарх Несторий, неосторожно заявивший, что "у Бога нет матери". Учение Нестория было мгновенно осуждено в Эфесе и снова проклято там же в 449 г. (Эфесский разбой). Окончательно анафема упорствовавшим несторианам была произнесена на Халкедонском соборе в 451 г. От репрессий они могли избавиться лишь путем отречения от своего лжеучения, что сделать отказались даже перед лицом гонений. Большая часть несториан ушла в Персию, где в 499 г. в Ктезифоне возникла несторианская патриархия.
Из Персии несториане широко распространились до самых восточных пределов Азии. В VI в. христиане не без успеха проповедовали свою веру среди кочевых тюрок. Тюрки, захваченные в плен византийцами в битве при Балярате в 591 г., имели на лбах татуировку в виде креста и объясняли, что это сделано по совету христиан, живших в их среде, чтобы избежать моровой язвы. В 1007 г. крестились тюркоязычные онгуты, лесовики-меркиты, гузы и отчасти джикили. У уйгуров, обосновавшихся в Турфане, Карашаре и Куче, христианство вытеснило остатки манихейства. Вместе с верой в Христа уйгуры восприняли сирийское письмо и создали весьма высокую культуру. Пышно расцвело христианство и в Семиречье. До сих пор в Средней Азии археологи находят древние тюркские надгробные памятники с изображением креста. В 635 г. несторианство проникло в Китай, где было встречено даже правительством весьма благожелательно. Первые императоры династии Тан, Тайцзун и Гаоцзун покровительствовали христианам и позволяли им строить церкви.
Не охваченной миссией оставалась лишь Северо-Восточная Монголия. Но скоро ситуация изменилась. В ХI в. начались гонения на христианство в Китае. Бежавшие оттуда несториане перебрались к кочевым народам пустыни Гоби и развернули там проповедническую деятельность, увенчавшуюся необычным успехом. В итоге полностью были крещены самые развитые монгольские племена - кераиты и найманы. Ханом кераитов тогда был несторианин Тогрул-бек, которого в средневековых европейских легендах называли "царем-священником Иоанном".
Но Чингизхан стремился объединить под своей властью монгольские и тюркские народы. И двух правителей быть не могло. Сначала им были завоеваны кераиты (1203 г.), а их могущественный правитель Тогрул-бек убит двумя воинами-тюрками. Череп "священника Иоанна", как повествуют хроники, был покрыт серебром и хранился в юрте одного из тюркских вождей, став предметом поклонения. Затем Темучин (так звали Чингисхана до принятия титула великого хана) покорил племя воинственных найманов. Два этих могущественных племени умножили силы монгольского войска и, что главное, ознакомили монголов с христианством. Так, найманская царевна Суюркуктени вышла замуж за любимого ханского сына Тулуя и сохранила при себе несторианскую церковь со священниками и имуществом. Дети ее Мункэ, Хубилай, Хулагу и Ариг-буга были воспитаны в духе уважения к христианской религии, хотя по монгольской ясе не могли быть крещены.
Так что, когда хан Хулагу в 1253 г. начал поход на Ближний Восток, многие его воины уже были христианами. К этому времени относятся попытки папы римского и европейского рыцарства направить энергию неукротимых монголов против своих смертельных врагов - мусульманских правителей Ближнего Востока. Французский король послал в ставку великого хана Мункэ своего посланника монаха Рубрука. Незадолго до того объединенная европейская армия потерпела страшное поражение от монголов у деревни Лигнице в Карпатах (1241 г.). Над Европой явственно нависла угроза разделить участь Руси, ранее покоренной Батыем. Миссия Рубрука закончилась провалом, поскольку великий хан Мункэ в обмен на союз предложил папе римскому и европейским монархам стать его вассалами. Такие условия были неприемлемы. Естественно, поход монголов в Святую Землю с опаской был встречен крестоносцами. Королевство Иерусалимское, орден госпитальеров так и вовсе выступили на стороне врагов монголов - египетских мамелюков, пропустив их через свою территорию. Но это будет позже.
А пока, взяв Багдад, монгольские войска прошли сначала плодородными равнинами Междуречья и повернули на Алеппо. Мусульманский правитель города, как мы знаем, отворил перед ними ворота. 1 марта 1260 г. монголы без боя взяли Дамаск и продвинулись далее на юг - до палестинской Газы (до самой границы современного Египта). Религиозная терпимость, которую хан Хулагу внедрял на отвоеванной у мусульман территории, означала освобождение христиан, находившихся в положении "людей второго сорта". Вот что писал мусульманин - современник событий: "Монгольский хан Хулагу повелел, чтобы каждая религиозная секта открыто заявила о своей вере и что ни один мусульманин не должен против этого возражать. В тот день не было ни одного христианина, будь-то из простого народа или из знати, кто бы не облачился в свои самые нарядные одеяния".
Зато отношения с крестоносцами у монгольских завоевателей, признававших лишь один принцип союзнических отношений - полное признание вассальной зависимости от них, складывались непросто. Не способствовало сближению и то, что приказ подчиниться был послан монголами самому Папе Римскому Иннокентию IV: "Если ты хочешь властвовать над землей и водой твоей вотчины, ты, папа, должен прибыть к нам лично и предстать перед тем, кто правит территорией всей земли. А если ты не приедешь, то мы не знаем, что может случиться". Именно такое угрожающее письмо было послано римскому первосвященнику великим ханом Байчу-нояном. Излишне говорить, что Иннокентий IV не стал совершать поездку в далекий Каракорум. Кроме того, крестоносцы попросту опасались, что, покончив с бросившими им вызов египетскими мамелюками, неукротимые монголы разделаются и с ними.
Лев Гумилев назвал главным виновником раздора между монголами и франками графа Жульена Сидонского, который "без повода и предупреждения" напал на небольшой монгольский патруль. В столкновении с графским отрядом погиб племянник несторианского военачальника Кит-Буги-нойона. В ответ монгольские войска осадили Сидон, взяли его и разрушили до основания. Сам граф Жульен успел убежать на генуэзском корабле. Христианские князья встали на сторону графа-разбойника. Обвинив монголов в разрушении Сидона, они объявили "желтых крестоносцев" главными врагами Святой Земли. Не предпринимая, впрочем, никаких активных действий, предоставляя монголам и египетским мамелюкам возможность истреблять друг друга. Эта тактика, как покажут дальнейшие события, оказалась ошибочной.
В 1260 г., когда монгольская армия остановилась близ Газы, Хулагу неожиданно получает известие о смерти верховного хана Мункэ. Царевич спешно возвращается в Иран для решения вопроса о престолонаследии, оставив в Палестине небольшой отряд под командованием Кит-Буги-нойона. 3 сентября 1260 г. в битве при Айн Джалуте (недалеко от Назарета) сошлись армии монголов и мамелюкских эмиров Кутуза и Бейбарса. Сначала монголы, одно имя которых внушало ужас, одерживали верх. Но мамелюкская гвардия выдержала первый натиск монгольской конницы и пошла вперед. Кочевники дрогнули, потеряли строй, и Кутуз, воспользовавшись их замешательством, ударил по центру, где сражался главнокомандующий Кит-Буга. Монголы обратились в бегство. Несторианин попытался скрыться, но был схвачен и казнен по приказу Кутуза.
Потерпев поражение, монгольское войско ушло за Евфрат. А европейцы, не оказавшие никакой поддержки монгольским "крестоносцам", остались один на один с могущественным Бейбарсом. Опытный мамелюкский полководец повел дело таким образом, что очень скоро под властью франков остались лишь Триполи и Акка. А с падением Акры (1291 г.) последний крестоносец покинул Святую Землю. Что касается Хулагу, то он был провозглашен ильханом Ирана и стал основателем новой династии иранских государей, которая правила до 1353 г. Потомки главы "желтого крестового похода" приняли ислам и заключили мир с мамелюкскими султанами.
Сергей Путилов. Аллеппо –Москва.
Чего мне не хватило в этой истории похода Хулагу в Сирию. Причины, по которой он не продолжил этот поход. У Хулагу появился главный враг. Претендент на звание Великого Хана монголов. Сводный брат Батыя – Берке. И именно с ним войска Хулагу воевали, пытаясь отстоять для Хулагу звание главного Хана монгольской империи. Это спасло Сирию от нашествия армии Хулагу, а Россию от набегов туменов Берке. Войска Берке и Хулагу многие годы уничтожали друг друга. Спустя годы Сирия все же попала под иго потомков Хулагу. Основатель турецкой династии Османов считается потомком ильханов Ирана. Дед Османа –Сулейман является одним из прямых потомков Хулагу. Именно поэтому спустя многие годы Тамерлан и направил свои войска, чтобы окончательно зачистить государства Средней Азии и Ближнего Востока от чингизидов. Ниже приводятся фрагменты из книги жизнеописания Тимура.
Тимур и Баязид I османский
Едва возвратившись в Самарканд после похода в Индию , завоеватель с рвением принялся за то, чтобы снова ближе заняться делами запада. Обстоятельства там выглядели несколько угрожающе. Правда, в Египте только что скончался (801=1399) султан Баркук, Ахмед Ибн Увейс лишь с трудом держался в Багдаде, где его ненавидели за его жестокость, при помощи Черных Ягнят Кара Юсуфа, а с этим последним можно было надеяться справиться, как бывало уже часто. Около этого же времени туркмены Белого Ягненка под предводительством Кара Йелека (или Османа, если называть его магометанским его именем) лишили власти и жизни Бурханаддина Сивасского, которого они преследовали; раньше это могло бы казаться благоприятным для Тимура: но теперь на то же самое место действия выступил другой противник, который казался более равным грозному князю войны, чем все предыдущие. В 792–795 (1390–1393 г.) состоялось присоединение султаном Баязидом большинства маленьких турецких эмиратов к османскому государству, возвысившемуся после битвы при Амзельфельде (791=1389) до значения державы и на европейской почве; а когда Баязид, по просьбе жителей Сиваса, которые не могли быть слишком довольны обращением грубых туркменов, около 801 (1399 г.) овладел также страной до Евфрата между Эрзинганом и Малатией, он сделался непосредственным пограничным соседом провинций Армении и Месопотамии, на которые заявлял притязания Тимур. Это было прямым вызовом Тимуру, который раньше взял под свою защиту Эрзинган, принадлежавший уже собственно к Армении. К этому прибавилось еще то, что при приближении Тимура, который в 802 (1400 г.) вступил с большими толпами в Азербайджан и после одного из своих обычных хищнических набегов на Грузию собрался идти на Багдад, Ахмед Ибн Увейс и его союзник Кара Юсуф бежали оттуда к Баязиду и нашли у него доброжелательный прием, между тем, как наоборот, многие из развенчанных последним малоазиатских эмиров появились в лагере Тимура и прожужжали ему уши громкими жалобами на произведенное над ними насилие. Тон дипломатических переговоров, которые последовали по поводу этих вопросов между обоими, почти одинаково могущественными и, во всяком случае, одинаково надменными государями, был более чем ясен; несмотря на это, в поведении Тимура можно было заметить несвойственную ему в других случаях медлительность. Он не скрывал от себя, что здесь ему предстояла самая серьезная борьба в его жизни. Баязид имел в своем распоряжении силы всей Малой Азии и большей части Балканского полуострова, сербы которого составляли одну из самых превосходных частей османской армии; сам Баязид едва ли уступал Тимуру в смелости и энергии, а этот последний находился на самой крайней западной границе своего огромного царства, посреди порабощенных и притесненных народов, которые легко могли бы превратить в окончательную гибель первое же поражение, нанесенное ему Османами. Зато Баязиду недоставало одного качества, особенно драгоценного для полководца, и которым Тимур обладал в высшей степени: предусмотрительности, которая допускает все на свете скорее, чем презрение к противнику. Уверенный в своем всегда победоносном, как он полагал, войске, он не счел нужным делать особенные приготовления в Малой Азии для встречи могучего врага, и остался спокойно в Европе, чтобы, если возможно, довести еще до конца осаду Константинополя, которою он был занят с некоторого времени. Там застало его известие, что Тимур в начале 803 (1400 г.) перешел через Евфрат и взял приступом Сивас. Даже один из сыновей Баязида был будто бы взят в плен при этом и вскоре после того умерщвлен; но и без этого он имел достаточно поводов чтобы собрать теперь все силы против опасного соперника.
Поход Тимура в Сирию, сожжение Дамаска (1400)
В то время, как полки Баязида набирались в Европе и Азии. Тимур решился, прежде чем двинуться дальше вглубь Малой Азии, обезопасить сначала свой левый фланг, которому легко могли угрожать мамлюки из Сирии; также и Багдад находился еще в руках одного оставленного Ахмедом Ибн Увейсом наместника, а на мелких месопотамских князей, как мы уже видели, нельзя было положиться. Для того, чтобы держать последних в страхе, он воспользовался пока туркменами Белого Ягненка под предводительством Кара Йелека, который, конечно, был чрезвычайно восстановлен против Баязида и охотно взялся оберегать крепость на Евфрате, Малатию, без труда завоеванную татарами; сам же Тимур поставил себе задачей осенью 803 (1400 г.) начать войну с Сирией. Она оказалась легче для него, чем он мог предполагать. Сыну Баркука, Фаpаджу, было только пятнадцать лет, и его эмиры только что перессорились до такой степени, что все государство грозило расшататься через это, и Сирия едва не освободилась от египетского господства. Хотя в данную минуту внутреннее согласие было кое-как восстановлено, но между предводителями войск все еще существовали разные смуты и взаимное недоброжелательство; нечего было и думать об общем, руководимом одной сильной волей, сопротивлении татарскому нападению. Только одни сирийские эмиры решились выступить на встречу врагу при Халебе (Алеппо), однако и они не приняли сообща твердого намерения рисковать последним; таким образом, Тимур одержал победу; Халеб был страшно разорен, остальные города северной Сирии заняты без сколько-нибудь значительных затруднений, и уже во второй половине 1400 (конец 803) г. завоеватель стоял перед самым Дамаском, куда, наконец, нашли дорогу и вялые египтяне, в сопровождении своего слишком юного султана. Они могли бы также хорошо остаться дома: в то время, как то там то здесь происходили стычки, раздоры между эмирами снова взяли верх; многие затеяли план – понятный при данных обстоятельствах – заменить царственного отрока человеком способным к действию, а когда проведали об этом приближенные Фараджа и он сам, все было кончено. Им удалось в безопасности вернуться в Каир, предоставив сирийцам справляться, как сумеют с врагом. Оказалось, что дело плохо. Хотя нечего было думать о деятельной обороне, и город Дамаск вскоре добровольно сдался, причем лишь замок продолжал еще некоторое время сопротивляться, однако едва ли даже сам Тимур свирепствовал где-нибудь хуже, чем здесь и потом опять в северной Сирии. Цель этого ясна: Тимур хотел дать такой убедительный пример Мамлюкам и их подданным, чтобы они не отваживались еще как-нибудь мешать его дальнейшему наступлению в Малую Азию.
В самом Дамаске не оказалось недостатка в предлогах религиозного характера для того, чтобы оправдать самое ужасное обращение с жителями. Тимуру, который и здесь разыгрывал роль шиита, возмущенного несовершенствами правоверных, доставляло особенное удовольствие пугать несчастных заступников суннитского духовенства коварными вопросами об отношении между Алием и предшествовавшими ему законными халифами; потом, в лицемерном негодовании на порочность дамаскинцев – которые были, во всяком случае, не хуже, чем остальные турки или даже персы этого времени – и на безбожие Омейядов, которые почти всегда жительствовали тут же, Тимур велел своим татарам расправляться здесь так же, как между христианами в Грузии и Армении. В конце концов город был «по ошибке» подожжен, и большею частью выгорел; во всяком случае, трудно поверить, чтобы не было умысла ври разрушении мечети Омейядов. Древняя почтенная церковь Св. Иоанна, которую арабы только приспособили к своему богослужению, а позже турки тоже пощадили, была все еще одним из первых храмов ислама несмотря на повреждения, причиненные ранее одним пожаром; теперь она была умышленно разорена и вновь предана пламени, от которого на этот раз пострадала гораздо хуже – позднейшее восстановление могло только отчасти вернуть ей её прежнюю красоту. Несмотря на заключенные условия капитуляции, солдаты Тимура истребляли жителей города массами, оставшиеся в живых были ограблены самым бесстыдным образом, и подобным же образом была опустошена вся страна до границы Малой Азии. Такими решительными мерами Тимур, конечно, достиг своей цели вполне: сирийские и египетские эмиры, которые и без того находили подходящим воспользоваться слабостью правительства, лишь увеличившейся вследствие постыдного бегства султана Фараджа, для новых взаимных ссор, конечно, остереглись становиться впредь поперек дороги завоевателю мира, и сам беспомощный призрачный государь, который вскоре после того (808=1405) должен был уступить на год власть одному из своих братьев, оставался до смерти Тимура совершенно покорным; можно предположить – это, конечно, не вполне доказано – что он даже беспрекословно подчинился обращенному к нему в 805 (1402) г. требованию, чеканить монеты с именем Тимура, чтобы только не вызвать нашествия на самый Египет.
Вторичное взятие Багдада Тимуром (1401)
После того, как татары восстановили по-своему спокойствие в Сирии, их толпы потянулись обратно через Евфрат, чтобы тоже осилит снова Месопотамию и Багдад. Это не стоило им большого труда, так как Белые Ягнята представляли надежную опору при Малатии, а Черные были значительно ослаблены долгим отсутствием своего предводителя Кара Юсуфа в Малой Азии. Все же показалось нужным еще раз привести к порядку их толпы, находившиеся в Армении, послав туда отдельный отряд, в то время, как Ортокид был наказан за свою измену разрушением Маридина. Хотя сам он удержался в своем укрепленном замке, не было найдено необходимым тратить много времени на взятие его: Ортокид не был достаточно опасен для этого. С Багдадом было другое дело; хотя глава его, Джелаирид Аxмед, тоже не хотел отказаться от безопасности пребывания под защитой Баязида, но наместник Фарадж, управлявший там вместо него, имел общего с египетским султаном только одно имя; это был храбрый человек, и во главе арабских и туркменских бедуинов, которыми он командовал, он не боялся самого дьявола в человеческом образе. Отряд, посланный Тимуром против древнего города халифов, не был впущен. Тимур должен был отправиться туда лично с главными силами, и сопротивление, оказанное также и ему, оказалось так сильно, что он тщетно осаждал город в течение сорока дней, пока старой лисе не удалось застать защитников врасплох в минуту недосмотра. Как говорят, Тимур вторгся в город в самый священный день мусульманского церковного года, в большой праздник жертвоприношения (Зуль-Хидджа 803=22 июля 1401 г.) и тут лишь слишком точно исполнил ужасный обет, будто бы данный им, зарезать людей вместо обычных жертвенных овец. В этот день каждый воин Тимура должен был представить не по одной голове, как при Исфахане, а по две, чтобы с соответствующей празднику роскошью соорудить излюбленные пирамиды из черепов, а так как оказалось затруднительным собрать наскоро все число голов, простиравшееся до 90.000, то убивали не только некоторых из приведенных с собой из Сирии пленных, но еще множество женщин. Храбрый Фарадж погиб со многими из своих людей при попытке пробиться на лодках вниз по Тигру.
Война Тимура с османами (1402)
Но мы ведь отказались давать более обстоятельные сведения об ужасах этой воины; поэтому обратимся скорее к последнему великому успеху, положившему самый блестящий венец деяниям страшного воина Тимура уже на закате его слишком долгой жизни. Теперь он уже не оставил ни одного достойного внимания противника ни в тылу, ни с обоих флангов; хотя после отступления Тимура на зимнюю квартиру в Карабах (Азербайджан), Ахмед Ибн Увейс, вероятно, в надежде на подвигавшиеся приготовления Баязида и стараясь отвлечь от него врага на восток, внезапно появился снова на развалинах Багдада и начал собирать вокруг себя рассеянные остатки своего прежнего войска, однако пока нечего было опасаться серьезных затруднений от этих слабых набегов, и приготовления к решительному удару против Баязида могли идти в полном спокойствии. Без сомнения, нам сообщают, что Тимур сделал еще одну последнюю попытку придти к мирному соглашению с турками. Несмотря на то, что приближаясь теперь уже к семидесяти годам, он обладал все в той же степени прежней самоуверенной энергией, едва ли он все-таки мог с совсем легким сердцем вступать в борьбу с османским султаном, который недаром носил прозвище Ильдирима («молнии»), и силы которого, если в общем и менее значительные чем у Тимура, могли быть вполне собраны и готовы в короткий срок, между тем как его собственные войска были рассеяны по всей передней Азии от Евфрата до Инда и Яксарта. Последние войны в Сирии и Месопотамии тоже стоили многих людей; к тому же можно было заметить признаки меньшей готовности в эмирах, которые предпочли бы утопать в приятном покое на награбленных сокровищах, чем беспрестанно сызнова подвергаться тягостям войны. Одним словом, Тимур мог желать пополнить сначала свое войско на родной почве Трансоксании и освежить его новыми силами, как он многократно делал это уже в прежние годы; поэтому он, в первый раз в своей жизни, хладнокровно перенес тот вызов, что Баязид снова овладел издавна спорной пограничной крепостью Эрзинганом, пока татарское войско было занято Багдадом. Хотя он снова назначил там своим наместником Tахеpта, того же князька, которому собственно принадлежал город, и который с большой приятностью справлялся со своей задачей лавировать между обеими державами, но Тимуру как бы то ни было необходимо было блестящее удовлетворение, если он не хотел в глазах всего света склониться перед Османом. Что он и теперь еще стал искать его путем дипломатических переговоров, мало похоже на его прежнюю манеру; но во всяком случае из этого ничего не вышло. Баязид оставил в продолжение целых нескольких месяцев без ответа его посольство, в котором он между прочим настоятельно требовал выдачи предводителя Черных Ягнят, Кара Юсуфа; когда наконец прибыло ответное известие, отрицательное и при том довольно невежливое, оно застало завоевателя мира уже к западу от Евфрата, на пути от Сиваса к Цезарее, после взятия приступом одного турецкого пограничного городка. Армия Баязида правда стояла справа от Тимура возле Toката; но он знал, что она вынуждена будет за ним последовать, если он пойдет на главный город, Бpуссу.
Битва при Ангоре (1402)
Армии обеих сторон сошлись при Ангоре; но в то время как султан, не обращая внимания на некоторое недовольство, подымавшееся в его войсках, с некоторым хвастовством отправился на охоту в виду врага и слишком долго промешкал там, чтобы успеть позаботиться о тактических подробностях, Тимур обеспечил за собой выгоды положения и посеял по возможности недовольство в рядах турок, чего он никогда не упускал делать относительно могущественных врагов. Кроме собственно османских войск, янычар, и надежных сербов, армия Баязида заключала в себе солдат из мелких государств, упраздненных им лет за десять до того, и некоторые отряды татарских наездников, находившихся в Малой Азии еще с первых монгольских времен. Последние охотно поддавались наущениям, приглашавшим их перейти на сторону их соплеменников; первые были все еще преданы своим прежним государям, которые также находились в стане врагов, и кроме того были раздражены против Баязида из за всего его поведения: так и у них посланные хитрого Тимура находили благоприятный прием для своих предложений. Когда около конца 804 (середина 1402) г. началась решающая битва, в критическую минуту большая часть малоазиатов и все татары перешли к Тимуру: весь правый фланг Баязида был расстроен этим, и поражение его решено. Но в то время как все кругом обратилось в бегство, султан непоколебимо стоял в центре армии со своими янычарами. Он не имел намерения признать себя побежденным; так выдержал он, пока его верные телохранители не были совершенно истреблены. Когда при наступлении ночи он, наконец, согласился покинуть поле битвы, было уж слишком поздно: падение его лошади предало его в руки преследовавших врагов, и как некогда греческий император перед сельджуком Альп-Арсланом, так теперь султан османов, при одном имени которого еще незадолго дрожала Византия, явился пленником перед татарским бегом Тимуром. Основан ли на истине распространенный рассказ о том, что Тимур возил его с собой в железной клетке во время своего дальнейшего шествия по Малой Азии, была ли затем эта клетка клеткой, или скорее носилками, окруженными решетками, в конце концов, так же безразлично, как достоверность множества анекдотов, передаваемых о личной встрече и дальнейших сношениях между победителем и побежденным: достаточно, что Баязид не долго терпел раздирающую муку глубоко пораженной гордости. В то время как войска его тюремщика опустошали огнем и мечем Малую Азию по всем направлениям, наполовину разрушили Бpуссу, колыбель османского величия, наконец отняли даже Смирну у родосских рыцарей Иоаннитов и жестоко расправились с ней, в то время, как его собственная дочь принуждена была отдать свою руку внуку Тимура, сокрушённый султан видимо угасал, и прежде еще, чем укротитель его буйной головы выступил в обратный путь на восток, Баязид умер в своем заточении (14 Ша'бана 804=9 марта 1403).
Государство Тимура к концу его жизни
Ближний Восток после Ангорской битвы
Тимур, разумеется, не мог думать о том, чтобы распространить свои завоевания на османское государство и по ту сторону Босфора; от такой мысли его заранее должно было удержать сознание самой слабой стороны его большого царства: что собственно коренная часть его лежала на восточной границе. К тому же, еще до войны с Баязидом, византийские государи Трапезунда и Константинополя вошли с татарами в переговоры, для того чтобы избавиться с их помощью от опасного османского противника и обязались платить им дань; этим они, по восточным понятиям, сделались вассалами Тимура, за которым таким образом без дальнейших стараний была обеспечена слава подчинения своему скипетру этих непримиримых врагов ислама. Поэтому, раздав снова Малую Азию выгнанным Османами эмирам, как своим вассалам, он предоставил остальное османское государство, находившееся исключительно на европейской почве, самому себе, что он мог сделать с тем большим достоинством, что сын Баязида, Сулейман, которому удалось спастись из Ангоры в Румелию, очень смиренно просил оттуда о мире. Кроме того, Тимуру оставалось, как мы помним, устранить еще одного старого и беспокойного врага, находившегося в тылу у него, в Багдаде. Ахмед Ибн Увейс не без труда – его собственный сын восстал против него – удержал Багдад во время малоазиатских событий, преимущественно с помощью своего старого друга Кара Юсуфа, который при приближении Тимура снова явился с запада к своим Черным Ягнятам. Позже между самими союзниками возникли несогласия; Ахмед должен был бежать в Сирию от туркменского вождя, и этот последний играл роль государя в Багдаде, пока Тимур находил удобным разрешить ему это удовольствие. Это было недолго. После того как вся Малая Азия была покорена и победитель Баязида снова водворил выгнанных им эмиров в их княжествах, как своих вассалов, он направился в Армению и дал почувствовать тяжесть своей руки тем, которые показали себя строптивыми в последнее опасное время. Ортокид из Маридина, который дрожа явился лично со многими подарками, был еще милостиво принят, но грузины, тоже оказавшиеся опять непокорными, были чувствительно наказаны, а Кара Юсуф был разбит при Хилле (806=1403) посланным на юг войском. Теперь он тоже бежал в Сирию, но был заключен в замок в Каире вместе со своим прежним союзником Ахмедом, но приказанию султана Фараджа, боявшегося гнева своего повелителя. Теперь уже ничто не мешало Тимуру возвратиться на родину, после четырех лет, проведенных в войнах в Персии и западных странах: по дороге были еще уничтожены некоторые мятежники в прикаспийских землях, и в Мухарраме 807 (июле 1404) г. победоносный полководец (снова вступил в свою столицу Самарканд во главе своего войска.
Подготовка похода в Китай и смерть Тимура (1405)
Но неутомимый завоеватель намеревался дать себе только немного месяцев, не для отдыха, но для приготовления к новому, гигантскому предприятию. От Москвы до Дели, от Иртыша до Средиземного моря не осталось больше ни одной провинции, земле которой не пришлось бы стонать под копытами его коней; теперь взоры его обратились на восток. Кашгарское ханство, которое со времени похода 792 (1390) г. лежало беспрекословно у его ног, примыкало уже непосредственно к границе Китая. Предлог к тому, чтобы вторгнуться теперь и в Срединную Империю, было легко найти. Уже в 1368 (769 – 70) г. Чингисханиды из рода Хубилая, царствовавшие там до этого года, должны были уступить место основателю национальной Минской династии, это было достаточным основанием для Тимура, державшего себя до самой своей смерти, как мажордом потомков монгольского владыки мира, чтобы представить своим эмирам как неоспоримую необходимость присоединение вновь этого потерянного члена к царству.
Созванный им немедленно курултай одобрил эту достохвальную мысль с воодушевлением, которое могло бы несколько сравниться с чувствами французского сената к великому Наполеону. Немедленно приступлено было к выполнению её: семидесятилетний старик в сущности не мог терять много времени. Уже на пятый месяц после въезда в Самарканд, армия, с невероятной быстротой снова дополненная до 200.000 человек, выступила через Яксарт. Но слишком скоро ей пришлось остановиться. В Отраре, еще на правом берегу реки, Тимур заболел горячкой, настолько сильной, что почти с первого момента можно было предвидеть смертельный исход.
17 Шабана 807 (18 февраля 1405) стрелка упала, часы остановились, и время восторжествовало и над самым могущественным и прославленным из всех когда-либо живших мусульманских государей. Все было кончено, и здесь действительно применимы слова: «Все прошло, будто и не бывало».
Гур-Эмир – мавзолей Тимура в Самарканде
Как видим Сирийский поход Тамерлана стал весьма полезен России. Его внимание было полностью переключено на южные богатые районы Азии. А устранение Тохтамыша руками безродного Эдигея с помощью войска Тимура привело к многочисленным дворцовым переворотам в Золотой Орде, и в конечном итоге к получению независимости Русских земель. А Сирия вплоть до окончания Первой Мировой войны входила в состав Османской Империи. Со времен Первой мировой войны, когда Сирия освободилась из-под власти Османской империи, в ней было всегда очень неспокойно. Восстания против французов, которые пришли на место турок, буквально не прекращались. Только в относительно спокойном 1922 году Франция потеряла в Сирии 5 тысяч солдат убитыми.
С 13 ноября 1970 года Сирией правит династия Асадов. Ее основатель Хафез Асад (в переводе -- "оберегающий лев") пришел к власти в результате военного переворота, свергнув ничуть не более легитимный режим. Хафез Асад скончался в июне 2000 года, причем за несколько лет до смерти создал все условия для мирной передачи власти своему сыну Башару Асаду.
Хафез Асад не просто создал современную Сирию и стал ее пожизненным президентом. В течение всей последней трети прошлого века он был одним из символов ближневосточной политики -- как Ясир Арафат или ныне тоже покойный король Иордании Хусейн.
Детство и юность Хафеза Асада прошли в атмосфере, до предела насыщенной политикой. Ему едва исполнилось 16 лет, когда французские войска без единого выстрела покинули Сирию. Сирийцы гордились этим как собственным достижением, что не вполне справедливо: вывести войска Франции пришлось фактически под давлением Советского Союза. Однако всплеску национальных чувств в Сирии это факт нисколько не мешал.
Асад к тому моменту уже покинул родное селение и перебрался в Латакию, чтобы завершить образование в средней школе. Неудивительно, что в городе он всерьез увлекся политическими вопросами. Вскоре он вступил в Партию арабского социалистического возрождения (БААС), находившуюся тогда на подпольном положении и насчитывавшую в Сирии всего около 500 членов.
Идеология БААС соединяла в себе социализм и национализм. Лидеры партии требовали национализировать все компании с иностранным капиталом и объединить все арабские государства.
БААС создавалась и по сю пору остается партией светской, к исламу равнодушной, что легко объяснимо: ее основатель Мишель Афляк исповедовал христианство. Отделения БААС действовали во многих арабских странах, но наибольших успехов партия добилась в Ираке и Сирии, где стала правящей.
Благодаря религиозной индифферентности баасистов алавитское происхождение Хафез Асада не мешало его партийной карьере. Еще будучи старшеклассником, Асад стал председателем городского комитета БААС в Латакии. А вот в первой арабо-израильской войне 1948 года будущему президенту не удалось поучаствовать только из-за досадной случайности: на пункте приема добровольцев в Дамаске, куда он отправился, услышав о начале боевых действий, ему отказали по причине слишком юного возраста.
Политика была не единственным увлечением Хафеза Асада. В юности он мечтал стать врачом. Однако то ли под влиянием первой арабо-израильской войны, то ли потому, что не хватало денег на медицинское образование (так гласит официальная биография), он выбрал военную карьеру. Будущий президент поступил на летный факультет одного из сирийских военных колледжей.
Закончив его, Асад благодаря своим связям в партии БААС, ставшей к середине 50-х годов влиятельной политической силой, смог поступить в сирийскую Академию ВВС, а затем отправиться на стажировку в Египет и Советский Союз.
Едва ли капитан Асад, изучавший мастерство летчика-истребителя на военной базе под киргизской столицей Фрунзе (ныне Бишкек), имел возможность близко познакомиться с тогдашним советским руководством. Несмотря на активную пропаганду, не превратился он и в убежденного социалиста советского образца. Однако когда несколько лет спустя Асад пришел к власти в Сирии, в СССР знали: это свой.
Не хуже складывалась и партийная карьера Асада. Уже к началу 60-х годов он превратился в одного из лидеров сирийской БААС, причем контролировал ее важнейшее -- армейское -- крыло. Пользуясь своим влиянием в партии, он активно продвигал на высшие посты выходцев из алавитской общины. Наконец, он серьезно укрепил свои позиции среди единоверцев, женившись на Анисе Махлюф, представительнице одного из самых богатых и влиятельных алавитских кланов.
Все это и привело его к вершинам государственной карьеры. После баасистского переворота в Сирии 8 марта 1963 года Асад стал бригадным генералом, командующим сирийскими ВВС и ПВО, затем, в 1966-м, после так называемой революции 23 февраля, когда к власти пришли левые баасисты, министром обороны.
Хафез Асад спокойно ждал, пока его товарищи по партии национализировали все минеральные ресурсы и промышленность Сирии, проиграли Израилю "шестидневную войну" в июне 1967 года и потеряли в результате этого Голанские высоты и город Эль-Кунейтра. А затем, пользуясь недовольством населения, организовал военный переворот под лозунгом исправления ошибок или, как говорили в таких случаях его советские коллеги, перегибов.
К ноябрю 1970 года короткая история независимой Сирии насчитывала уже более двух десятков военных переворотов. Переворот, организованный Асадом, стал в их череде последним. До сих пор никто из политических соперников не сумел всерьез поколебать власть династии.
Вернув владельцам кое-что из национализированных левыми баасистами мелких промышленных предприятий, Асад сбил волну недовольства прежним правительством. А окончательно поставив под свой контроль нефтяную промышленность, он превратился в полноправного хозяина сирийской экономики. Кстати, именно хозяином его за глаза называли в ближайшем окружении.
Армию и спецслужбы по-прежнему контролировали выходцы из алавитской общины. Представители богатых семей, не исповедующие это направление ислама, довольствовались хозяйственными постами. Президент (Хафез Асад занял этот пост после "народного волеизъявления" в марте 1971 года) и по совместительству главнокомандующий в звании фельдмаршала возвышался над всей этой системой сдержек и противовесов.
Центральной внешнеполитической идеей президентства Асада стала бескомпромиссная борьба с Израилем. В 1973 году, получив солидную советскую помощь, сирийский президент попытался вернуть утраченные несколько лет назад территории на Голанах. Однако израильтяне отразили наступление войск и настолько продвинулись вглубь территории Сирии, что могли наносить артиллерийские удары по Дамаску. От полного разгрома Асада спасла только помощь со стороны соседних арабских режимов и активные действия советских дипломатов в Совбезе ООН.
Поражение не привело к падению авторитета президента внутри страны. Как и Саддам, Асад умел внушить народу, что, несмотря на все обстоятельства, он является великим полководцем.
Кроме того, имидж несгибаемого борца с сионистами и империалистами, который Асад приобрел в результате войны, оправдывал себя вне зависимости от военных успехов. Пользуясь этим имиджем, сирийский президент стал получать обильную финансовую помощь как от арабских нефтяных монархий, так и от СССР. Президент и сам не жалел денег. Военные расходы Сирии в 70--80-е годы поглощали до 50% ее бюджета.
В итоге Асаду удалось создать довольно мощную по арабским меркам армию. И даже взять некоторый реванш за поражение 1973 года, захватив большую часть соседнего Ливана, ослабленного гражданской войной. Правда, торжество было недолгим. Уже в начале 80-х в Ливане сирийцев потеснил Израиль, который в очередной раз разгромил непобедимого полководца Хафеза Асада. Не помогло даже то, что некоторыми сирийскими дивизиями командовали советские военные консультанты.
Районы Ливана, оставшиеся под контролем Сирии, стали питательной базой для взращивания антиизраильских террористических организаций. Вместе с Ираном Хафез Асад подкармливал "Хезболлах"(запрещена в России), а самостоятельно -- "Исламский джихад"(запрещена в России). Сложнее складывались отношения с Организацией освобождения Палестины. Хафез Асад и Ясир Арафат(запрещена в России), соперничавшие за финансовую помощь нефтяных монархий, друг друга очень не любили.
Правда, поддерживая исламистов за рубежом, Хафез Асад не выносил их присутствия у себя дома. Лидеры экстремистской организации "Братья-мусульмане"(запрещена в России), действовавшей в Сирии на протяжении многих десятилетий, постоянно напоминали населению о "неправильной" с точки зрения "чистого" ислама религиозной принадлежности президента. Опасаясь последствий такой пропаганды, Асад шел на исключительно жесткие меры по отношению к "братьям". В 1982 году его войска после месячной осады и артобстрела взяли штурмом третий по величине в Сирии город Хама, в котором находился главный центр исламистов. Число жертв достигло нескольких десятков тысяч.
В итоге после двух десятков лет правления у Хафеза Асада осталось только два врага -- старость и болезни. В 90-х врачи обнаружили у него диабет и лейкемию, сирийский президент перенес несколько инфарктов. Одним из побочных эффектов лечения стало облысение. Поэтому на публике Асад появлялся в кепке, а на парадных портретах его по-прежнему изображали с густой, как и полагается "льву", гривой.
О передаче власти кому-нибудь из сыновей президент начал задумываться давно. Долгое время на роль преемника Асад готовил своего старшего сына Баселя, однако в 1994 году наследник погиб в автокатастрофе. Многие до сих пор считают, что это было подстроено людьми из ближайшего окружения Асада, претендовавшими на власть. Как бы то ни было, президенту пришлось искать нового преемника.
Его выбор пал на следующего по старшинству сына -- Башара, которому на момент смерти брата исполнилось 29 лет. Башар Асад, который в то время учился в ординатуре одного из лондонских медцентров на офтальмолога, не задумывался о государственной карьере. Но планы срочно пришлось менять. Хафез Асад вызвал сына из Лондона и спешно начал превращать врача в будущего президента. Для начала Башар был в звании капитана зачислен в элитное сирийское соединение -- Дивизию республиканской гвардии. Затем ему были поручены некоторые внешне- и внутриполитические дела.
При этом Хафез Асад стремился поручать сыну только такую работу, которая могла бы способствовать росту его популярности. Например, Башар возглавил бюро по рассмотрению жалоб и обращений граждан и кампанию по борьбе с коррупцией. Последнее, кстати, позволило президенту вовремя избавиться от некоторых потенциальных конкурентов его сына. Так, незадолго до смерти самого Асада покончил с собой премьер-министр Сирии Махмуд Зуби, обвиненный в получении взяток. В отставку был отправлен влиятельнейший шеф военной контрразведки генерал Али Дуба, а его место занял зять Хафеза Асада и большой друг Башара Асеф аш-Шаукат. Наконец, в Дамаске были ликвидированы несколько компаний, принадлежащих младшему брату Хафеза Асада -- Рифаату, когда-то сыгравшему важную роль в уничтожении "братьев-мусульман", но проявившему после этого чрезмерные амбиции и изгнанному президентом от греха подальше в Швейцарию.
Стоит отметить, что в разгроме политических противников активнейшее участие принимал сам Башар Асад. Вопреки всем ожиданиям, из врача он быстро превращался в будущего диктатора. А тут еще израильский премьер Эхуд Барак вывел израильские войска из Южного Ливана. В Сирии это было воспринято как крупная победа Башара, отвечавшего за ливанское направление в руководстве страны.
В результате переход власти от отца к сыну прошел как по нотам. В день смерти Хафеза Асада 10 июня 2000 года сирийский парламент внес поправки в конституцию, понизившие возрастной ценз для кандидатов в президенты с 40 до 34 лет (возраста наследника). После этого депутаты единогласно избрали президентом Башара, а чуть позже был проведен референдум, на котором их решение поддержали 97% избирателей, причем многие сирийцы из алавитской общины ставили отметки в бюллетенях собственной кровью.
Пока Башар вполне справляется с задачей сохранения власти. Во всяком случае, ни о каких крупных конфликтах в руководстве Сирии пока не слышно. Сам президент настроен весьма решительно. Своего первого сына он назвал в честь отца. С прозрачным намеком на то, что в будущем Сирией будет править Хафез II. Вопрос только в том, не помешают ли престолонаследию американцы. Но древние исторические традиции Востока показывают, что династическая передача власти во всех странах Азии – это есть единственное условие стабильного их развития. В случае начала процессов военных переворотов или попыток насильственного свержения власти в странах воцаряется неуправляемый хаос. Народ Сирии это понимает. И на последних вполне демократических выборах дружно проголосовал за Башара Асада. Несмотря на весьма сильное влияние извне. Восток – дело тонкое. Так было, так есть, так будет.
В.А. Лекомцев.
