Спустя почти столетие после своего зарождения теория международных отношений всё ещё находится в стадии самоопределения[2]
Т. Алексеева, профессор
Когда превосходство Запада исчезнет, большая часть его могущества просто-напросто испарится, а остаток будет рассеян по региональному признаку между несколькими основными цивилизациями и их стержневыми государствами[3]
С. Хантингтон, политолог
Основные вопросы по Главе II. «Общие вопросы теории и методологии анализа и прогноза развития ВПО»
– Соотношение понятий «политика» и «война».
– Классики политики и военные теоретики о войне.
– Государство, нация и общество: соотношение понятий.
– Политические военные и не военные силовые средства.
– Государство, политика и война.
– Теория международных отношений и военная теория: как преодолеть «летаргический сон»?
Незавершенность разработки теоретических и методологических проблем политики и международных отношений в советское время сказывается непосредственно сегодня, когда «поверх» не бесспорных, а порой и не законченных советскими политологами концепций был наложен мощный пласт западных идей и теорий, которыми занимались многочисленные школы и университеты. У советской и российской науки были очень скромные возможности и крайне мало времени, чтобы выйти на высокий уровень. Те десятки исследователей в АН СССР и институтах и лабораториях, которые смогли наработать новые идеи и мысли «поверх» или «рядом» с российским научным капиталом, сразу же оказались на периферии как только с запада хлынули потоки информации и ученых, которые имели многочисленные преимущества перед новыми российскими научными школами, которые создавались под сильным и жестким контролем со стороны официальных западных институтов и неправительственных организаций типа «фонда Сороса», представители которого, кстати, сразу же заняли ключевые административные посты в науке. И не только в академической, но и ведомственной.
Надо признать, что кроме западного лоббизма очень силен был и прозападный лоббизм в правительстве и администрации президента, которые формировали критерии оценок (те же индексы и количественные показатели), которые использовали западные методики и критерии. В результате к началу нового века в России сохранились слабые остатки национальной политической школы, которые не могли ни административно, ни финансово конкурировать с западными установками и концепциями. Слабые попытки препятствовать этому «западному валу» неизбежно натыкались на непонимание даже со стороны власти.
В полной мере сказанное относится и военно-политической проблематике — небольшие коллективы в АН СССР и некоторых институтах были к концу 80-х годов либо уничтожены (как Отдел военно-политических и военно-технических исследований в ИМЭМО АН СССР), либо реорганизованы (как в Дипломатической академии), либо незаметно исчезли (как в МГИМО) вместе с тематикой и программами. Уцелели лишь те, кто обеспечивал «научное прикрытие» интеллектуального разгрома (типа отдела международной безопасности А. Арбатова в ИМЭМО), который осуществили А.Н. Яковлев и М.С. Горбачев в конце 80-х годов.
Похожая ситуация сложилась и в военной науке, где кризис Вооруженных сил России превратился в разгром военной науки до степени полного уничтожения. Отдельные островки сохранились в ОПК страны, где осталась пятая часть ученых и конструкторов.
Старый спор о соотношении политики[4] и войны[5], активизированный еще К. Клаузевицем[6] и обострившийся в конце XX века, похоже, не окончен и сегодня. В самых разных формах он существовал и существует до настоящего времени с тех пор, как появилось государство, сам смысл создания которого и его существование заключается в способности вести войну. Очень прямо и точно по этому поводу высказался крупный военный теоретик и практик А.Е. Снесарев (оправдав и обосновав, кстати, неизбежность ведения активных и наступательных действий в войне, от которых стало модным вдруг почему-то отказываться): «Раз существенной целью государства является его самозащита от внешних врагов, то такая самозащита должна быть реальной, а не правомерной только: реальную же самозащиту нельзя мыслить без наступления без активных мероприятий»[7].
Иными словами, до тех пор пока существуют государства и их интересы в мире, война будет оставаться неизбежным атрибутом их существования, важнейшим и конечным средством их политики.
Вместе с тем уже в XX веке стало ясно, что у военной силы есть пределы применения: мощность ядерных боезарядов и последствия их применения стали таковы, что их использование в сознательно запланированных военных операциях стало бессмысленно. Созданные вначале сверхмощные термоядерные боезаряды в 100 и более мегатонн, оказались бессмысленными. В мае 2020 года Американское издание «We are the Mighty» в статье о физике Эдварде Теллере, который занимался разработками термоядерного оружия, продемонстрировало на примере Москвы возможные последствия применения 100-мегатонной бомбы.
При помощи общедоступного компьютерного симулятора Nukemap авторы материала установили, что при взрыве «царь бомбы» в центре российской столицы была бы уничтожена не только Москва, но и прилегающие регионы, а радиоактивные осадки выпали на расстоянии около 1500 км от эпицентра.
Авторы статьи указывают, что Теллер хотел создать супермощную бомбу, однако после многолетних исследований в начале 1950-х годов американские власти пришли к выводу, что практического смысла в таких разработках нет. Там указали, что в случае использования термоядерного оружия против СССР существует реальная угроза радиоактивного заражения в том числе Западной Европы и США. В результате Теллеру было предложено заниматься другими проектами[8].
Вопросы соотношения политики и войны, государства и войны в новом столетии не утратили своего значения, хотя эти дискуссии и выглядели несколько устаревшими еще до Второй мировой войны. Появление новых видов и систем ядерного и термоядерного оружия, качественные изменения в военном искусство во второй половине XX века заставили и политиков и политологов вернуться к этой проблеме, а сами дискуссии в 80-е годы стали предметом политических переговоров и во многом превратились в спекуляции с подачи М.С. Горбачёва и поддержанных им ученых и публицистов, сделав сам предмет дискуссии во многом заложником публичной политики «нового мышления» М.С. Горбачёва, которая заявляла об «отмене войны как средства политики».
Подобная политика сопровождалась откровенной демагогией, целью которой стало ослабление государства и его институтов. Эта политико-идеологическая концепция либеральных демократов сохранилась и до настоящего времени. Её суть — максимальное ослабление влияния государства и его институтов. За этой сутью скрываются многочисленные инициативы практически во всех областях общественной и экономической жизни — от проблемы прав человека, свободы СМИ. До гендерных и иных проблем.
В результате подобной примитивизации произошло сознательное ослабление ВС СССР и силовых институтов, которые в итоге привели к развалу ОВД и самого государства. Ошибочность подобных рассуждений в реальной политике была неизбежно осознана уже в России 90-е годы в самом широком общественном мнении прежде всего потому, что отрицание роли военной силы не произошло, более того, именно в эти годы военная сила стала ещё активнее использоваться западной коалицией в Ираке, Югославии и целом ряде других стран, которое сопровождалось быстрым расширением НАТО на восток, к границам России. Очевидное несоответствие деклараций и реальной политики вновь заставило оживить дискуссию о роли государства и военной силы[9].
Надо признать, что усиление дискуссии о роли военной силы и государства стало объективным следствие и тех антиглобалистских процессов набиравших силу во втором десятилетии нового века, которые стали развиваться в мире и вылились в усиление роли институтов государства, в особенности в разгар пандемии коронавируса, противодействию миграции, выходу Великобритании из ЕС и целого ряда других событий.
Эпицентр спора переместился в область поиска возможностей силового (в том числе военно-силового) применения государством инструментов насилия или, как стало принято говорить в США, «силового принуждения». Как в военно-технической области, так и в области военного искусства появились новые возможности для такой политики силового принуждения — от информационно-когнитивных и экономических до военно-технических средств, способных «точечно», избирательно, без глобальных последствий, применять военную силу. В качестве одного из примеров иллюстрации подобных дискуссий можно привести мнение гендиректора Корпорации «Тактические ракетные вооружения» (КТРВ) Бориса Обносова в отношении сразу нескольких подобны тем, в частности:
– проблемы гиперзвука, объединяющей несколько десятков проектов, каждый из которых в результате реализации способен привести к появлению качественно нового вида или системы, обладающей разрушительной силой и высокой точностью;
– проблемы применения ИИ, который уже используется в боеголовках МБР, но предполагается использовать и на других ракетах;
– создание широкого спектра боеприпасов для беспилотников весом в 50—100 килограммов;
– создание боевых частей с исключительно кинетическими возможностями поражения (к которым В. Обносов пока относится критически) и т. д[10].
Эти примеры иллюстрируют мысль о том, что общая тенденция создания высокоточных средств поражения малой мощности и высокой боевой эффективности (в т.ч. способности преодоления средств ПВО-ПРО противника) стала доминирующей тенденцией военно-технического развития ВВСТ. Но эта же тенденция предоставляет уже не только теоретическую, но и практическую возможность избирательного применения военной силы, в том числе и во внутриполитических конфликтах между самыми разными акторами, например, иррегулярными формированиями и террористическими организациями[11].
Другой пример — появление на вооружении ВМФ России ракет «Калибр-М», дальность поражения которых превышает 4500 километров, что позволяет им эффективно бороться с ВМС западной коалиции и наземными целями, не преодолевая созданные ими рубежи противолодочной обороны, или с помощью ракет Х-32, которые со скоростью более 4 МАХов и на высоте до 40 км (т.е. не досягаемой для ПРО противника) способны уничтожать практически любые цели на суше и море[12].
Все эти и множество создающихся новых средств нападения и обороны формируют впечатление возможности «гибкого» применения военной силы, в особенности, когда эти средства оснащаются менее мощными боезарядами (как в соответствии с программой переоснащения ядерными БЧ малой мощности в США).
Новые особенности формирования ВПО создают принципиально новые условия для политики силового принуждения и использования силовых инструментов государства в политике, заставляют по-новому рассматривать как роль современного государства в мире, так и процессов глобализации и универсализации, возвращают проблеме взаимоотношения государства и политики новую актуальность. При этом оказывается, что целые области этой проблематики требуют не просто уточнений, а новых подходов и осмысления, в частности, например, когда речь идет о приоритетах силовой политики, которые отчетливо сместились от приоритета нанесения военного поражения к приоритету информационно-когнитивной победы в противоборстве. Или от приоритета уничтожения ВС и ВПК вероятного противника (который доминировал весь ХХ век) к приоритету подчинения правящей элиты этого противника.
_____________________________________
[1] Военно-политическая обстановка (ВПО) - в данном контексте трактуется как совокупность характерных особенностей военно-политических отношений в процессе формирования МО между государствами и другими субъектами, акторами и факторами мировой политики (См., например: Военная энциклопедия, 1996 г., Военный энциклопедический словарь, 2007 г. и др. трактовки).
[2] Алексеева Т.А. Современная политическая мысль (XX-XXI вв.): Политические теории и международные отношения. М.: Издательство «Аспект Пресс», 2016, с. 187.
[4] Политика - зд. и далее: применение на практике искусства и науки управлять государствами и другими субъектами политического процесса. (См., например: Политика, Толковый словарь: Русско-английский. М.: «ИНФРА-М», 2001, 453 с.).
[5] Война - зд.: (традиционное понятие) основной тип военного конфликта между государствами, коалициями и отдельными акторами ВПО, требующий полной мобилизации и напряжения всех сил, средств и ресурсов с целью решительного разрешения возникших между ними противоречий и достижения победы.
[6] Здесь и далее К. Клаузевиц цитируется по работе: Клаузевиц, Карл фон. «О войне». М.: АСТ, 2019. 320 с., ил.
[7] СнесаревА.Е. Философия войны. М.: Финансовый контроль, 2004, с. 188.
[8] СМИ в США на примере Москвы показало эффект применения термоядерной бомбы//РБК. 07.05.2020 / Подробнее на РБК: https://www.rbc.ru/rbcfreenews/5eb39aed9a 7947d34fa99992?from=newsfeed
[9] См. подробно по истории военной политики России в 80-е годы: Подберёзкин А.И. Современная военная политика России: Учебно-методический комплекс. В 2-х томах. М.: МГИМО-Университет, 2017. Т. 2. 987 с.
[10] Коротченко И. Уверенное движение вперед // Национальная оборона, март 2020, № 3, сс. 44-46.
[11] См. подробнее: КрасинскийВ.В. Международная террористическая организация «Исламское государство»: история, современность: монография. М.: ИНФРА-М, 2017. 108 с.
[12] Мозговой А. Зачем Америке понадобился адмирал Горшков // Национальная оборона, март 2020, № 3, сс. 105-109.
