В современном политически пробудившемся мире, наше осознание особенностей различных цивилизаций требует от нас ориентации на межцивилизационные коалиции, на взаимное уважение и сдержанность в стремлении управлять другими нациями[1]
З. Бжезинский, политолог
В определенные исторические периоды развития МО и ВПО значение собственно военных факторов начинает стремительно возрастать, компенсируя отчасти те или иные недостатки факторов, определяющих мощь государства и его не военные возможности. Именно так происходило, например, в первой половине 30-х годов, в Германии, когда та пыталась избавиться от ограничений по Версальскому миру. По признанию Г. Гудериана, «компенсировать эту слабость (количество и качество ВВСТ – А.П.) нам приходилось превосходством в организации и управлении». В частности, в концентрации немногих бронетанковых сил в дивизии и корпуса[2]. Именно в 1935 году были сформированы первые три танковые дивизии Германии, которые сыграли в самом ближайшем будущем огромную политическую роль при оккупации Рейнской области, Австрии и Чехии, а позже и войне с Польшей и Францией в условиях, когда промышленное, военное и экономическое превосходство противников было неоспоримо[3].
Период 2021–2025 годов, как уже говорилось, будет периодом, когда произойдет массовое переоснащение ВВСТ основных государств качественно новыми типами и системами оружия, которые существенно изменят способы его применения. И неизбежно скажутся на состоянии не только ВПО, но и МО в мире. Именно развитие ВС, а также ВВСТ в этот период может радикально повлиять на изменения в МО. У США для этого есть огромные ресурсы. Прежде всего, финансовые. В качестве примера можно привести их способность быстро увеличивать государственный долг, который вырос на 8 трлн. долларов всего лишь за несколько лет.
Это связано не только с долгосрочными программами РФ и США, но и практически всех остальных государств-центров силы, способных концентрировать у себя качественно новые ВВСТ в значительных количествах[4]. Сегодня это видно на примере использования БЛА в Ливии, Сирии и Нагоном Карабахе, но в действительности качественные изменения произойдут не только в ВВСТ, но и на всех уровнях военного искусства – от тактики и оперативного искусства до стратегии, а, главное, на уровне военно-политическом, – где военно-технические последствия будут иметь наибольшее политическое значение[5]. Очень напоминающие те, которые произошли во второй половине 30-х годов в Европе, когда создание бронетанковых и механизированных корпусов, авиационных соединений в Германии и России намного опередило развитие в других странах и повлияло непосредственно на военно-политическую и международную обстановку в мире.
Развитие новых видов и систем оружия в «переходный период» 2021–2025 годов за очень короткий период времени может привести к аналогичным изменениям в мире. Эти изменения самым серьезным образом отразятся на процессах формирования ВПО и МО в мире[6].
Главной особенностью «Реалистического» варианта сценария развития МО до 2025 года я считаю резкое обострение развития военно-силового сценария ВПО, которое выражается, прежде всего, в повышении вероятности региональных и локальных конфликтов не только с традиционными противниками – западной военно-политической коалиции и исламской ЛЧЦ, но и лидерами других ЛЧЦ и коалиций а также центрами силы, представляющими самостоятельное военно-политическое значение, например, Ираном или Турцией или Пакистаном, но, прежде всего, теми, которые смогут использовать в своей антироссийской политике США – Украиной, Польшей, прибалтийскими государствами. То, что после Второй мировой войны в мире произошло более 90 войн и конфликтов делает это явление обычным и традиционным событием в политике и отношении между государствами (особенно в результате распада Югославии и СССР), а эскалация военно-силового противоборства со стороны Запада неизбежно приведет к росту численности и увеличению масштабов таких конфликтов в будущем[7].
Развитие СО, войн и конфликтов потребует от России радикального изменения отношения к этим явлениям. В том числе с военно-технической точки зрения, когда потребуется значительно количество ВТО неядерного оружия, военной техники и боеприпасов. Если старых советских запасов может быть и достаточно, то для качественно новых систем и видов ВВСТ необходимы, как показал опыт локальных войн, в частности, войны в Карабахе в 2020 году, большие стратегические запасы боеприпасов и ВВСТ.
Не секрет, что к войне в Афганистане в 1979 году СССР оказался на начальном этапе не готов, хотя и готовился скрытно более года, проводя частые учения основных участников – 5-ой и 108-й дивизий, отдельных бригад и полков, а также 103-й десантной дивизии, когда призывались более 50-и тысяч военнослужащих запаса и резерва, проводились командно-штабные учения и т. п. Но в целом войска и техника оказались не готовы к ведению боевых действий и набирались опыта уже в процессе военных действий.
Опыт, который приобретался быстро на практике, серьезно отличался от представлений прошлого. Так, малоэффективными в условиях горной местности оказались бронетанковые соединения, но резко возросла потребность в артиллерийских и авиационных корректировщиках (как и позже в Чечне и на востоке Украины) и т. п. К сожалению, как признавал позже командующий 40-ой армией Б.В. Громов, этот опыт, доставшийся дорогой ценой, плохо изучался и осваивался. В Чечне в 94-м году, во многом пришлось всё начинать сначала – от ввода в Грозный танков до не точного использования авиации и артиллерии[8].
Если в отношении первого предупреждения покойного З. Бжезинского – политика, процитированного в эпиграфе, правящих кругов США во втором десятилетии XXI века подтверждается, то относительно «уважения» к нациям и государствам и «сдержанности» очевидно нет. Именно после 2010 года, то есть с началом «переходного периода» в политике США всё быстрее исчезают как уважение, так и сдержанность не только по отношению к другим ЛЧЦ и государствам, но и своим союзникам по коалиции. При Д. Трампе этот процесс приобрел не просто ускоренный, но и публичный характер. «Переходный период» 2010–2025 годов характеризуется качественным, «фазовым» переходом, который существенно отличается от предыдущих периодов в развитии МО и ВПО, когда принципиально меняются как общие, так и многие частные характерные черты и отличительные особенности развития МО и ВПО. На мой взгляд, прежде всего, следует рассмотреть особенности развития ВПО по всем четырем основным группам[9]:
– субъектам;
– акторам;
– тенденциям;
– когнитивным особенностям развития НЧК и его институтов[10].
Но в самом начале можно говорить и об общих чертах «переходного периода» для всего сценария развития МО-ВПО и всех 4-х групп факторов и тенденций, которыми являются:
Первое. Консолидация на двусторонней основе под эгидой США широкой прозападной военно-политической коалиции, которая стала открыто противопоставлять себя остальным членам мирового сообщества и другим ЛЧЦ – от китайской ЛЧЦ и российской ЛЧЦ до исламской, латиноамериканской и других ЛЧЦ и центров силы. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась с приходом к власти администрации Дж. Байдена, который сразу же начал процесс двусторонних и многосторонних переговоров, вовлекая в него как международные организации (ЕС), так и нейтральные страны (в марте 2021 года в консультациях, например, принимали участие Финляндия и Швеция, а к санкциям присоединилась Швейцария).
Второе. Постепенное увеличение военной составляющей среди других силовых средств политики на всем спектре их возможного применения – от ускоренного развития сил специальных операций (ССО) до создания качественно нового потенциала СВКН и СВКО, ВТО и стратегических наступательных и оборонительных вооружений;
Третье. Ликвидация многосторонних и двухсторонних институтов и систем сотрудничества во всех областях (исключая некоторые, специально оговоренные и выгодные США области). Практически к началу 2021 года был создан универсальный и очень широкий фронт конфронтации и противоборства, включающий все возможные области потенциального сотрудничества, – от спорта и науки до совместного экологического сотрудничества;
Четвертое. Выход из системы и договоров по ограничению вооружений и военной деятельности, сложившихся в результате компромиссов 70-х–90-х годов. Фактически км началу 2021 года осталось несколько старых договоров и Договор СНВ-3, переговоры по продлению которого при Д. Трампе так и не были начаты.
Пятое. Развитие силовых – военных и не военных – средств и мер силового принуждения до уровня, обеспечивающего военно-силовое превосходство западной ЛЧЦ над другими ЛЧЦ и центрами силы. Эта стратегическая установка Запада не ставилась под сомнение, а, значит, изначально не предполагала сотрудничества в критически важных областях, например, стратегической стабильности[11].
Шестое. Возможный переход к массированным военно-силовым действиям против основных противников на отдельных ТВД и в отдельных регионах мира к 2025 году[12].
Седьмое. Как итог – эскалация применения мер и средств силового принуждения до уровня, характерного перехода к качественно новым отношениям (по сути – откровенно военным) и прямо враждебным в политико-дипломатической, финансовой и экономической областях. Именно это фактически стало реальностью в 2021 году. Можно в целом согласиться с выводами коллектива военных авторов, сделанными в 2020 году, о том, что «развязывание (эскалация) информационно-психологической борьбы – наилучшая для США…. форма межгосударственного противоборства в условиях безусловного обеспечения Россией своей безопасности за счет стратегических сил сдерживания»[13].
Но с важными оговорками: во-первых, этот вывод не относится ко всем региональным конфликтам и потенциальным кризисам, а, во-вторых, «безусловное» обеспечение безопасности за счет СНВ не является в будущем таким, уж, безусловным.
До 2025 года просматривается достаточно поступательное увеличение масштабов военного финансирования создания ВВСТ в США, что вызвано, во-первых, огромными и без того расходами, превышающими расходы всех других государств, которые задали инерцию НИОКР и программам создания ВВСТ в период правления Д. Трампа; а, во-вторых, приоритетами администрации и в целом правящей американской элиты, восстановление в целом промышленного лидерства и перспективных НИОКР, которые связаны со сменой технологического уклада и очередным витком в промышленной революции[14].
Это видно, как минимум, в заявленной к настоящему времени политической и военной стратегии США ещё при администрации Б. Обамы, а тем более Д. Трампа и их союзников[15], – с Россией, Китаем, Ираном и целым рядом других стран[16]. Вплоть до 2026 года ожидается достаточно медленная динамика в модернизации СЯС США. Так, в 2021 ф. г. финансовый запрос Пентагона вырос незначительно: на 2020 год было востребовано 704,6 млрд долл., на следующий 2021 год аппетиты военных остановились на уровне в 705,4 млрд долл. Увеличение не превысило и одного млрд.
По основным направлениям финансовые запросы распределены следующим образом. На модернизацию ядерной триады отводится 28,9 млрд. Из них 7 млрд долл. потратят на обновление программного обеспечения, развитие системы управления, контроля и связи. На НИОКР и строительство нового стратегического бомбардировщика В-21 потратят 2,8 долл.; на доводку и производство вооружения атомной субмарины – ракетоносца класса Columbia выделят 4,7 млрд долл. На НИОКР и производство новой ядерной крылатой ракеты воздушного базирования большой дальности LRSO (Long Range Standoff) потратят 474 млн долл. Разработка новой системы ядерного сдерживания Ground Based Strategic Deterrent (GBSD) обойдется американскому бюджету в 1,5 млрд долл.
Одним из приоритетов Стратегии национальной обороны США является глобальная программа противоракетной обороны (ПРО). На ее развитие в 2021 году потратят 2,3 млрд долл. Корабельные комплексы ПРО SM-3 IIA и IB обойдутся бюджету в 619 млн долл. Развитие и поддержание системы перехвата межконтинентальных баллистических ракет (МБР) AEGIS оценили в 1,1 млрд долл. На комплексы ПРО THAAD и Patriot потратят соответственно 916 млн и 780 млн долл.
Россия планирует продолжение подготовки инфраструктуры ракетных войск стратегического назначения (РВСН) для размещения комплексов МБР «Ярс», «Сармат», «Авангард». Активно ведутся работы по интеграции системы связи РВСН в единое информационное пространство Вооруженных сил Российской Федерации. На грядущий период запланированы работы, связанные с дальнейшим развитием и применением инфоркоммуникационных технологий для существующих и перспективных систем связи, контроля и управления. Продолжится перевооружение войсковых частей РВСН на комплексы «Авангард», «Ярс». ВМФ РФ получит новые стратегические субмарины класса «Борей-А». Возможно, сроки постановки межконтинентальной баллистической ракеты «Сармат» на боевое дежурство будут несколько скорректированы из-за сложившихся обстоятельств.
Россия продолжит развитие системы ПВО/ПРО страны. На 2021–2027 годы запланирована передача Воздушно-космическим силам РФ 12 дивизионных комплектов новейших зенитных ракетных систем С-350. Продолжится поставка в войска ЗРС С-400 «Триумф». Так, в 2020 году только Центральный военный округ было поступления двух полковых комплектов данной системы. Ещё несколько дивизионов было создано для экспорта.
Таким образом, программы строительства ВВСТ в США, как и у их союзников, запланированы на долгосрочную перспективу. В основе такой политики Запада находится, как уже говорилось, категорическая установка на сохранение американского контроля над финансово-экономической и военно-политической ситуацией в мире в новых условиях при помощи инструментов насилия, получивших название «политики силового принуждения»[17]. Таким образом политика западной военно-политической коалиции откровенно выступает в силовое противоборство с целым набором объективных мировых тенденций и факторов, что неизбежно ведет к эскалации этой силовой политики в военно-силовую политику.
Пока что этому отчасти препятствует состояние военно-стратегического равновесия, установившееся ещё в 70-е годы между СССР и США, которое обеспечивает стратегическую стабильность. Причем не только в узком понимании этого значения (как стабильность в области ядерных вооружений), но и в широком понимании, как не способность военной силой обеспечить достижение политических целей, что и стало одним из немногих предметов переговоров во времена Д. Трампа в 2020 году.
Во многом это связано с сохранением рисков применения СЯС обеими сторонами и продолжающимися (хотя, как правило, мало известными) инцидентами. В частности, военно-стратегическое равновесие предполагает, что процесс принятия решений об использовании ЯО требует времени[18]. Так, своего рода «график» принятия такого решения президентом США в ответ на применения СЯС РФ американские эксперты описывают следующим образом[19]:
– 0 минут – запуск МБР России
– 1 минута – обнаружение спутниками США запуска
– 2 минута обнаружения запуска РЛС США
– 3–4 минута передача информации в центр НОРАД
– 4 минута тревога в Белом доме
– 5 минута первая детонация БРПЛ (уничтожение АПЛ)
– 7 минута – 8 минута (максимум) обсуждение с президентом и его советниками проблемы
– 13 минута – принятие политического решения
– 15 минута – передача решения о запуске
– 20 минута подтверждение, расшифровка и идентификация
– 23 минута завершение процесса запуска
– 25 минута – разрыва российских МБР
Этот процесс, как видно, трудно нарушить если не прибегнуть к новым процедурам и использованию новых систем оружия, способных нанести «обезглавливающий» или «разоружающий» удары при гарантированной защите ПРО. Для этого нужны массированные и качественно новые решения не только в военно-технической области – создании гиперзвуковых систем, новых систем СЯС и ПРО, но и политико-дипломатические и иные силовые (не военные) способы поражения противника. Попытка противодействовать силой нарождающимся новым условиям и факторам формирования МО и ВПО со стороны США неизбежно ведёт к военному конфликту. В той или иной форме. Собственно говоря, и сам «переходный период» это период перехода от силового противоборства к военно-силовому, который можно условно обозначить по времени периодом 2014–2025 годов.
В мире формируются новые условия и факторы, которые, безусловно учитываются в политике разных субъектов, но не всегда в порядке приоритетности и полностью. Так, эти новые условия вытекают, прежде всего, из изменений в соотношении сил и усиления военно-силового противоборства между локальными человеческими цивилизациями (ЛЧЦ)[20] и их военно-политическими коалициями, а также глобальных тенденций в развитии человечества (демографических, технологических, экономических). Они достаточно часто и определенно прогнозируются в навязываемом Западом сценариях развития ВПО, которые будут неизбежно вести к эскалации и провоцировать международную напряженность, сознательно расширять спектр силовых средств и мер их применения, а также инспирировать (нередко искусственно) военные конфликты[21].
Эти изменения отражаются и на внешней политике и политике безопасности ведущих государств-лидеров ЛЧЦ и их коалиций. Так, существовавшее долгое время политика стратегического сдерживания к началу «переходного периода» себя уже исчерпала – она не давала США возможность в полной мере применять военную силу, а России эффективно обороняться, вынуждая её постоянно уступать своим оппонентам.
Главная цель США и их союзников до «переходного периода» (1945–2000 гг.): создать финансово-экономическую и военно-политическую глобальную систему МО-ВПО, которая находилась бы под их полным контролем. В том числе и при помощи военной силы[22].Развал СССР и Социалистического содружества, ОВД и СЭВа, фактическая ликвидация суверенитета большинства других государств завершилась войнами против Ирака, Югославии, Афганистана и других государств и акторов, которые выступали в различных силовых формах борьбы против западной коалиции (международного терроризма, гуманитарных катастроф и т. д.).
2000–2010 годы – период завершения формирования проамериканской коалиции, контролирующей все политические и финансово-экономические процессы в мире в условиях противодействия СССР–ОВД и национально-освободительного движения и фактическое утверждение системы МО-ВПО, подконтрольной США и их коалиции.
________________________________________
[1] Бжезинский З. Предисловие к книге С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций» / Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2016, с. 5.
[2] Гудериан Гейнц. Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939–1945. М.: Центрполиграф, 2020, с. 34.
[3] Мир в XXI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам / Подберёзкин А.И., Александров М.В., Харкевич М.В., Родионов О.Е., Аватков В.А., Боришполец К.П., Зиновьева Е.С., Булатов Ю.А., Каберник В.В., Кузнецов Д.А., Лещенко П.В., Лунев С.И., Малов А.Ю., Подберёзкина О.А., Пономарева Е.Г., Силаев Н.Ю., Сотников В.И., Стрельцов Д.В., Тихова В.В., Юртаев В.И. и др. М. : МГИМО, 2018.- 768 с.
[4] Подберёзкин А.И. Политика стратегического сдерживания России в XXI веке. М.: ИД «Международные отношения», 2019. 808 с.
[5] Тренин Дм. Новый баланс сил: Россия в поисках внешнеполитического равновесия. М.: Альпина Паблишер, 2021. 471 с
[6] Кьеза Дж. Цугцванг для человечества. М.: Книжный мир, 2019, с. 4.
[7] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Война и политика в современном мире. М.: ИД «Международные отношения», 2020. – 312 с.
[8] Громов Б.В. Ограниченный контингент. М.: Яуза Каталог, 2019, сс. 118–158.
[9] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Война и политика в современном мире. М.: ИД «Международные отношения», 2020, 312 с.
[10] Ильницкий А.М. Ментальная война России // Военная мысль, 2021, № 8, сс. 29–33.
[11] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Политика стратегического сдерживания России в XXI веке. М.: ИД «Международные отношения», 2019. 808 с.
[12] Подберёзкин А.И. Роль США в формировании современной и будущей военно-политической обстановки: монография. М.: ИД «Международные отношения», 2019. 462 с.
[13] Военно-технические и военно-экономические аспекты итогов и уроков Второй мировой войны. Коллектив авторов под ред. проф. Викулова С.Ф. М.: АПВЭи Ф, Канцлер, 2020, с. 6.
[14] Новиков Я.В. Движение вверх / Сайт ЦВПИ, 28.08.2021 / http://eurasian-defence.ru/?q=analitika/dvizhenie-vverh
[15] The National Military Strategy of the United States of America 2015. Wash., June 2015, pp. 3–5.
[16] Summary of the 2018 National Defense Strategy of the United States of America. Wash., January 18.
[17] Gompert D., Binnendijk H. The Power to Coerce. Cal., RAND, 2016, pp. 3–41.
[18] Новиков Я.В. Движение вверх / Сайт ЦВПИ, 28.08.2021 / http://eurasian-defence.ru/?q=analitika/dvizhenie-vverh
[19] Strategic Consequences of Hypersonic Missile Proliferation. Report NSRD RAND. Wash., 2019, p. 16.
[20] См. подробнее: Подберёзкин А.И., Александров М.И., Родионов О.Е. и др. Мир в ХХI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам: монография. М.: МГИМО-Университет, 2018, СС. 39–81.
[21] Долгосрочное прогнозирование развития отношений между локальными цивилизациями в Евразии: монография / А.И. Подберёзкин и др. М.: Издательский дом «Международные отношения», 2017, 357 с.
[22] Подберёзкин А.И. «Риск начала Третьей мировой войны не просто сохраняется, он стремительно усиливается», / Национальная оборона, 2021, №4, апрель, СС..9-20.
