Игорь Шишкин: Игорь Ростиславович, в первые десятилетия советской власти еврейское влияние в коммунистической партии было чрезвычайно велико. На бытовом уровне такие слова, как комиссар, чекист и еврей даже воспринимались как синонимы. Но с конца сороковых годов процесс начинает идти в какую-то другую сторону. И ведь в конце пятидесятых, в шестидесятые годы мы видим много еврейских фамилий среди диссидентов, появляется еврейская эмиграция, на Западе Россию обвиняют в государственном антисемитизме. Что произошло?
Игорь Шафаревич: Это, конечно, очень интересный период, для меня тем более интересный, что я его лично пережил. Особенно, мне кажется, он любопытен тем, что он связан с созданием некоего грандиозного мифа об отношениях еврейства и коммунистического режима, владеющим до сих пор очень большим числом умов, как в России, так и на Западе. Это миф такого же порядка, как миф о тысячах жертв в Кишиневском погроме. Что ни говори, какие цитаты ни приводи, этот подсознательный образ оказывается сильнее ? миф о том, что вплоть до крушения коммунистического режима евреи в СССР подвергались жестоким гонениям. Иногда даже то, что происходило, связывают с Нюрнбергским законом в Германии, что-нибудь в таком роде.
Миф идет еще дальше вглубь, начинается еще с военного времени. Начинается с другого, более реального и более впечатляющего, действующего на всех мифа о готовившемся еще при жизни Сталина выселении всех евреев в Сибирь. Эта точка зрения очень была распространена, я помню. И я в этой книге, еще в первом ее варианте, высказал мнение, что это ничто, как миф, который ни с какой реальностью не связан. И потом рад был увидеть подтверждение этой точки зрения со стороны весьма компетентных лиц, причем интересно, что подтверждение в значительной мере основывалось на тех же аргументах, что и мне приходили в голову, человеку просто со стороны.
Прежде всего, это генерал Судоплатов, который был одним из руководящих деятелей НКВД. И, во-вторых, историк Костырченко, который, по-видимому, имел доступ к архивам и много с ними работал, по крайней мере, использовал очень большой массив источников. Он написал две книги. На одну я ссылаюсь в своей книге. Она написана с точки зрения концепции этих страшных преследований и так и называется: "В плену у красного фараона". Другая его работа, "Тайная история Сталина и антисемитизм", вышла уже в 2000 году, и я ее, к сожалению, использовать не смог и познакомился с ней после того, как моя книжка появилась в свет.
И тут произошел даже очень любопытный скандал. Автор в этой, второй книжке выражает сомнение по поводу возможности, более-менее какой-то реальности такой операции по отношению к евреям. А потом он написал специальную статью. И вот он, автор либерального, демократического направления, не смог эту статью напечатать ни в каком соответствующем его духу журнале. И он вынужден был напечатать ее в "Нашем современнике", в предисловии ругаясь по поводу того, в каком же журнале ему приходится печататься, открещиваясь от журнала и от всего его направления. Но, по-видимому, совесть исследователя-историка оказалась сильнее, и он свои факты хотел довести до сведения тех, кто хочет их знать.
И мне кажется, что в принципе, вся эта концепция гонения на еврейство, еврейские гонения в предперестроечное время абсолютно не соответствует реальности, той, которую и я помню, которую можно восстановить по фактам. Можно привести ряд аргументов. Прежде всего, это тот, который вы упомянули, может быть, наиболее значительный: появление еврейской эмиграции. Это сейчас кажется, что ничего особенного не было. Сейчас эти люди уезжают, приезжают, многие даже неизвестно, где живут, имеют два или три гражданства. Но тогда это противоречило принципам установленного режима, сама идея которого заключалась в абсолютной централизации, абсолютном управлении всей жизнью из центра, в частности, и каждым человеком.
Конечно, можно было бы уйти от какого-то начальника, с которым сложились слишком плохие отношения, перейти к другому. Но за тобой следовали все анкеты. И сотрудники спецотдела из того места, в которое человек ушел, звонили в предшествующий спецотдел, узнавали то, что в анкетах не принято было писать. Например, что не так с кем-то здоровался или еще что-то такое. Так что контроль оставался полный и абсолютный. То, что у человека открывалась возможность вообще от этого контроля отказаться, переехать, ясно было с самого начала, что это никак не может ограничиться одними евреями, если даже они были главной силой, которая пробивала это. Это был страшный удар для строя. И все-таки процесс эмиграции пошел.
Игорь Шишкин: Все же, уточните, почему вы считаете, что не существовало плана по вывозу всей евреев России в Сибирь, депортации?
Игорь Шафаревич: Во-первых, по чисто внешним причинам. Это была бы грандиозная акция, о которой должны были знать очень многие люди, должны были опубликовать очень яркие подробности. За эти подробности платили бы. Это было очень выигрышно. Никаких таких публикаций не было. И вот эту точку зрения поддерживает и Судоплатов, и Костырченко.
Во-вторых, режим сам изменился. Он уже был не готов на акции такого масштаба. Он мог реагировать расстрелом десяти ? двадцати человек, но не такой массовой высылкой, типа той, что происходила во время коллективизации. В стране происходили какие-то изменения, из которых видно было, что это стало уже совершенно не реальным. И я видел своими глазами, как осуществлялось какое-то противоборство номенклатуры с еврейством. Это было совершенно непохоже на то, что происходило в тридцатые годы, что тоже я помню, и отчасти знаю по рассказам, впечатлениям своих товарищей, рассказам старших. А теперь человека после многих попыток давления в желаемом направлении, не увольняли, а приглашали для беседы и предлагали ему уехать куда-нибудь далеко, например, на Дальний Восток. Он говорил, что он не поедет, что абсолютно комично выглядело по сравнению с нравами, к которым мы уже привыкли. Начинался какой-то торг, и он куда-то уезжал под Москву, куда мог ездить, живя в Москве, на несколько дней останавливаясь в гостинице.
Игорь Шишкин: Так преподавали многие в нашем Институте культуры, кстати. Им приходилось за чертой кольцевой дороги работать.
Игорь Шафаревич: Да, я знаю ряд таких людей. Атмосфера вокруг них не была такой, как раньше, когда от них все отстранялись. Я помню, что в тридцатые годы мой отец задержался, по телефону нельзя было тогда позвонить. Но была близко семья человека, с которым он вместе работал. Мать побежала узнать, не известно ли чего, так ее даже не впустили в квартиру. Такой страх был. Теперь же эти люди уже окружались вниманием. Никакого страха, никаких собраний, на которых сотрудники этих людей клеймили, каялись бы в том, что они раньше их не разоблачили. Ничего похожего не было. Вся атмосфера была абсолютно другая. Она не соответствовала той картине, которая рисовалась. Это достаточно пережить, чтобы понять, что это нечто разное.
Я лично, когда начались эти споры об эмиграции, думал (сейчас такого взгляда придерживаются очень многие, с кем я разговаривал), что понятие свободы, более или менее относительное хотя бы для какой-то части людей, эмиграции и существующий режим, просто несовместимы. И в каком-то смысле оказалось, что так оно и есть. То есть свобода и разрешение на эмиграцию ? это один из предвестников гибели всего режима. Какая причина заставила весь режим пойти на такую для него болезненную уступку, может быть, даже роковую? Обычно предполагают экономическое давление со стороны Запада. Но мне такой аргумент кажется неубедительным, потому что пошла же страна на "холодную войну", отказалась от вступления в план Маршалла, где и не то сулили, многомиллиардные кредиты. Следовательно, остается давление изнутри. Давление, очевидно, того еврейства, которое в номенклатуре занимало очень высокие посты, и с которым, так сказать, напрочь поссориться было невозможно. Вот теперь второй фактор.
Игорь Шишкин: Игорь Ростиславович, вы полагаете, что согласие на эмиграцию, это как раз знак того, что евреи не были сильно угнетены, как сейчас говорят, в России? Как раз свидетельство об их мощной силе, возможностях влиять на политику?
Игорь Шафаревич: Конечно, конечно. Дальше я приведу очень интересную цитату из этих книг Костырченко, он очень ярко формулирует. Но я хочу перечислить, обрисовать картину, перечислить разные факторы. Вторым фактором было, конечно, отношение к государству Израиль, существование которого, создание такого центра международного еврейства было чрезвычайно важным явлением. Сначала Израиль возник, благодаря поддержке Советского Союза в ООН, и сначала даже военной поддержке в первых войнах. Но потом стало ясно, что Израиль будет проводить проамериканскую политику.
Произошла переориентация. Она была видна уже в 1956 году, во время войны в связи с национализацией Египтом Суэцкого канала, и с тем, что англичане и французы его оккупировали, высадили там десант, а Израиль в эту войну немедленно включился. Тогда было поразительное явление, которое сейчас забыто. Это было заявление ТАСС, в котором говорилось, что была угроза посылки добровольцев. Это был один из факторов. Другой фактор ? нефтяной бойкот, организованный тогда арабскими странами. В результате этого страны, бывшие хозяева Суэцкого канала, должны были пойти на уступки и очистить оккупированные территории.
Но следующая война произошла в 1967 году. На нее тоже правительство наше реагировало чрезвычайно резко ? разрывом дипломатических отношений с Израилем. Но Израиль имел уже очень большие запасы оружия, более современного, поставленного Соединенными Штатами. И он эту войну выиграл, а арабские страны проиграли. Но после этого арабские страны ориентировались на Советский Союз. И это был в каком-то смысле максимум влияния в южном районе, который когда-либо Советский Союз или Россия имел.
Представьте себе, что базой советского морского флота была Александрия. Но за это надо было платить, прежде всего, поставками оружия. Потом в 1973 году испытание войной началось. Сначала Советский Союз поставлял в большом количестве оружие арабским странам. И они имели успех и отвоевали большую часть захваченных в предшествующей войне Израилем территорий. Но потом начались массовые поставки оружия в Израиль из Соединенных Штатов. И решался вопрос тем, включится ли в эту гонку Советский Союз, будет ли он в таком же масштабе поставлять оружие арабским странам.
Решение режима было таким, чтобы от этого уклониться. Война была проиграна. И арабам стало ясно, в конце концов, что реальная сила, на которую они могут ориентироваться, это Соединенные Штаты. С этого и начались поиски компромисса. Тогда включился в это дело Киссинджер, были переговоры с Садатом. Было заключено так называемое Кемп-Дэвидское соглашение, то есть это было отступление во втором важнейшем вопросе, вопросе отношений к Израилю. Разрыв дипломатических отношений, конечно, имел декоративный характер, а вот вопрос о поставках оружия или реальной войне, которая угрожала или существованию, или захватом, по крайней мере, очень больших территорий, оккупированных Израилем, это было очень важно. Вот в этом произошло отступление.
Третьим фактором я бы назвал картину нашего внутреннего положения. Я не хочу ссылаться на свои впечатления, на какие-то субъективные высказывания. Мне в 1976 году в руки попал самиздатский журнал "Культура", издававшийся еврейским обществом в Советском Союзе. И там была статья, в которой говорилось, что в 1976 году 96-98 % евреев живет в городах, причем в больших ? в непропорционально большем количестве, чем в малых и средних. В израильском журнале, который издавался на русском языке в Израиле, была статья в 1973 году, где говорилось, что евреи ? научные работники составляют среди научных работников 6,1 %. То есть примерно в 7,5 раз больше, чем численность населения. В том же номере журнала была напечатана статья профессора советологии в Иерусалимском университете Зеева Каца, где он утверждал, что примерно 70 % еврейской молодежи в Советском Союзе заканчивает университеты и институты, являясь наиболее образованной частью населения.
Уже после перестройки появилась книжка Рывкиной "Евреи в послеперестроечной России". Но в большом количестве имеется информации и о предперестроечном времени. И там по поводу периода до перестройки говорится, что евреи занимали весьма заметное место в структуре советского государства. Например, доля их среди научных работников и преподавателей высших технических учебных заведений была почти в пять раз больше, чем в городском населении. Интересно, что здесь сравнение происходит только с городским населением, уже с сельским населением автор вообще и не сравнивает. Все это показывает, что представление о каких-то жестоких притеснениях или гонениях являются чистым мифом.
Но из всей этой ситуации мы должны извлечь какие-то выводы. Например, наличие эмиграции, стремление к эмиграции показывает в какой-то мере неудовлетворенность имеющимся положением. Здесь, я думаю, уместно вспомнить слова Достоевского о том, что он не знает другого народа, который, как еврейский, всегда бы, вечно жаловался на свое вечное угнетение, на вечную подавленность и так далее. И в подтверждение слов Достоевского, в начале ХХ века на одном из самых первых сионистских конгрессов Макс Нордау сказал совершенно серьезно, не усмехнувшись, что евреи в мире сейчас являются самым нищим народом, не исключая даже эскимосов. То есть надо предполагать, что мы знаем каких-то эскимосских Ротшильдов, Варбургов, Шифов и так далее.
Эта ситуация, по-видимому, даже та, которая существовала, вызывала какое-то неудовлетворение. И в связи с этим, в новой книге Костырченко, по поводу тайной политики Сталина и антисемитизма в предвоенное время, говорится, "Ведь не мог же Сталин не считаться с тем, что на начало 1939 года из каждой тысячи евреев 268 имели среднее образование, причем, из русских 81. То есть пропорция была примерно в 3,5 раза больше. А по поводу высшего образования: евреев ? 57, а русских ? 6. То есть уже пропорция почти в 10 раз. Но, по-видимому, и эта ситуация воспринималась как ограничение и гонение.
Костырченко формулирует интересную мысль по поводу действий Еврейского антифашистского комитета, о которых я уже раньше упоминал ? что руководители Еврейского антифашистского комитета впали в эйфорию. Им стало казаться, особенно после поездки Михоэлса и Фефера в США, что при известной напористости с их стороны вполне возможны попытки американского еврейства, оказывать влияние на правительственные круги, участвовать в формировании государственной политики, политического курса в интересах советских евреев. Это, мне кажется, и произошло не среди группы руководителей ЕАК, а среди гораздо больших кругов.
И тут произошло столкновение с уже существовавшей тогда очень многочисленной советской партийной номенклатурой, которая даже по многочисленности своей не могла быть преимущественно еврейской, и которая своим положением делиться никак не хотела. То есть, как мне представляется, это была эпоха такого подталкивания плечами друг друга для того, чтобы освободить себе немножко больше места с той и с другой стороны. Но это было воспринято, я думаю, совершенно искренне, со стороны еврейства как жестокое гонение, некое подобие Нюрнбергских законов, а другие были этим чувством потом заражены.
Я потом написал работу, в которой собрал очень большое количество высказываний того периода. В то доперестроечное время был ряд публикаций, которые очень ярко характеризуют чувство протеста и возмущения, ненависти к окружающему народу, который вот так зверски может поступать. И, как мне кажется, глубже всего ситуацию понимает поэт. И в данном случае, Бродский. Он имеет контакт с каким-то коллективным, подсознательным, из которого рационально извлекает образы. И он говорит про Россию, характеризуя ее: "Где, грубо говоря, великий план запорот". То есть такого плана, как план, который может быть сформулирован, утвержден, его может быть, и не было. Но существовали какие-то тенденции, которые наткнулись в этот момент на сопротивление. В этот период возникли и многочисленные тенденции не только против коммунизма, но и антирусского направления. Например, княгиня Зинаида Шаховская цитировала некоего автора Амоса Оза, живущего в Израиле. Он в уме себе представляет фантастическую картину, как израильские танки идут, все громя, по России: "Дрожит и стонет русская земля, рушатся и падают церкви. Киев, Харьков, Приднепровье, Ростов ? все повержено, все сметено с лица земли. Месть! Месть!"
Но за что же месть? Очень трудно себе представить. В этот период возникло то, что называется правозащитным движением. Это очень сложное явление, которого можно здесь коснуться только поверхностно и с одной стороны. Оно было, конечно, естественной человеческой реакцией на какую-то искаженность всего режима в сторону его централизованного подчинения единому командующему центру. Искаженность, которая, в конце концов, и привела к его гибели.
И было действительно множество факторов жизни, которые вопияли о том, чтобы о них говорить и обратить на них внимание. Это была, прежде всего, деревня, находившаяся в совершенно неравноправном состоянии в соотношении с городом. Прямо как колония с метрополией.
Было чудовищное положение церкви. И первые высказывания на эту тему были, можно сказать, нерадикальными, неразрушительными. Например, сейчас никто не любит цитировать первый трактат, из-за которого Сахаров стал известен. Он несравненно менее радикален, чем теперешняя программа КПРФ. Там он не замахивается ни на руководящую роль партии, ни на какие-нибудь выборы. Он говорит о том, что цензура должна быть помягче и так далее, совсем другая картина.
С другой стороны, реакция власти была ? абсолютная нетерпимость, полное, обязательное преследование в той или иной степени вот этих тенденций. В это направление и большие силы еврейства ушли, очень большие, вскоре стало заметно. По всем знаменитым процессам, которые тогда проходили, так и получалось, что там примерно половина на половину встречались русские и еврейские фамилии. Процесс Даниэля и Синявского, Гинзбурга и Галанскова и так далее.
Надо сказать, что были и другие течения. Например, было большое количество людей, отстаивавших Байкал. Дело это было не простое, потому что власти хотели построить там и построили, в конце концов, губящий Байкал комбинат, и были очень не довольны этими протестами. Выступления против этого строительства отражались на жизни людей. Там не было никакого заметного еврейского участия. Точно также было такое мощное движение, которое достигло своей цели, против переброски рек. Достигло в значительной мере успеха, потому что властям стало ясно, что речь идет о нереальном проекте, как просто о кормушке, в которую нужно ухлопать миллиарды без всякой отдачи.
Как правило, чисто протестные действие, какие-то демонстрации, публикации, особенно за границей, очень влекли к себе. Все диссидентское движение было как-то сдвинуто, все его интересы. Оно было в значительной мере оторвано от жизни и обращено на два фактора. Прежде всего, на требование еврейской эмиграции. И, во-вторых, на преследование тех, кто в этом участвовал. То есть производило комическое впечатление, что, например, был такой самиздатский журнал "Хроника текущих событий", который об этих процессах, очень несправедливых, рассказывал: не протестуй они, их бы не сажали; перестали бы власти их сажать, они бы не протестовали. Это какой-то тупик, в который обе стороны себя загнали.
Был такой характерный эпизод, например. Осипов Владимир Николаевич стал издавать журнал русского национального направления "Вече". Это был редчайший журнал, который издавался не для сенсации, не для того, чтобы выпустить один номер. Он издавался полтора или два года. Как только вышел первый номер, немедленно было в этой "Хронике" сообщение, что появился журнал националистического и антисемитского направления. Осипов в этом кругу был своим человеком. Он знал, кто издает эту "Хронику", с некоторыми из них он в лагере сидел. Он с ними встретился и сказал: "Слушайте, ну где же это здесь? Здесь слово "еврей" не упоминается". В следующем номере была очень корректная поправка, что этот журнал действительно не является антисемитским, а просто националистическим. Но интересно, что все узнали об этом по передаче Би-Би-Си, которая известила о первом сообщении "Хроники" и, конечно, не вспомнила об этой поправке.
Это течение оказалось без всяких корней, без всякой поддержки, и очень легко распалось. Потом руководители этого издания "Хроники" были арестованы и выступили с покаянными речами на телевидении в очень стандартном стиле.
Но течение было подхвачено Западом. То есть оно влилось в "холодную войну", которая была уже тогда в разгаре. Даже публикации о наших лагерях, которых на Западе было большое количество, которыми Запад совершенно не интересовался, стали в этот момент бестселлерами. Например, непосредственно после войны левые все еще были прокоммунистически настроены. Сартру принадлежит знаменитая фраза о том, что разговоры о существовании принудительного труда в Советском Союзе недопустимы, потому что "они могут вызвать отчаяние французского пролетариата". Был такой французский коммунист Пьер Дэкс, который выдвинул лозунг, что наличие лагерей в Советском Союзе, это и есть доказательство отсутствия капиталистической эксплуатации. Прошло буквально несколько лет. И Сартр уже с возмущением нападает на коммунистический строй, правда, поддерживая культурную революцию в Китае, а Пьер Дэкс написал предисловие к "Одному дню Ивана Денисовича", переведенному на французский язык, и так далее.
Была введена поправка Джексона?Веника, которая грозила Советскому Союзу экономическими какими-то неудобствами до тех пор, пока не будет решен вопрос о еврейской эмиграции. Хотя вопрос давным-давно решен, и все о нем забыли, поправка существует, кажется, до сих пор. Левые французские философы (такое течение было) Глюксман, Леви и так далее, тоже объявили, что социализм в Советском Союзе является лже-социализмом. Возникло в коммунистических партиях течение еврокоммунизма, в котором они пытались как-то отмежеваться от сталинских образцов.
Типичным проявлением этого была радиостанция "Свобода". Она была создана как орудие холодной войны. Началось с того, что они честно заявляли, что радиостанция существует на деньги, ассигнованные американским Конгрессом. Но о том, кто там работал, можно судить по письму одного епископа Русской Зарубежной церкви, опубликованному тогда, где он приводит фамилии редакторов. И там, в основном, еврейские фамилии. Туда начала вливаться как раз новая эмиграция. Начались скандалы, обвинения старых сотрудников в антисемитизме, суды в Западной Германии. Суды они не выигрывали, но соответствующие сотрудники места освобождали. Это была боевая, острая, противосоветская и противорусская, это многие отмечали, радиостанция.
В этом расхождении десятилетиями существовавшего единства, почти не разделимого между коммунизмом и еврейством, реакция двух сторон была совершенно неравноправна. В то время как радиостанция "Свобода", например, открыто клеймила советский, коммунистический строй рабским, тираническим и так далее, пропагандисты, которые существовали в Советском Союзе, отвечать ей не рисковали. Даже слово "еврейское влияние", "еврейство" было запрещено. Оно было заменено термином "сионизм", что производило вообще странное впечатление, потому что все воспринимали сионизм, как течение выезда в Израиль. Даже еврейская эмиграция не была сионистской, потому что подавляющая часть ехала в Америку. Андропов уже под старость обратился в политбюро с письмом, в котором он говорил, что теперь так называемые правозащитники уже подавлены, опасности режиму не представляют. Реальная опасность для режима ? вновь появившиеся "русисты", с которыми надо бороться. Таким образом, к концу восьмидесятых годов коммунистический строй в СССР полностью лишился поддержки еврейства как внутри страны, так и во всем мире. И мне кажется, последующая история показала, что без этой многосторонней поддержки и в руководящих кадрах, и в администрации, и в репрессивных органах, и в области пропаганды, и в западном общественном мнении он существовать не смог.
http://www.narodinfo.ru/article/200
viperson.ru
