В качестве наиболее существенного риска ... в Moody`s называют
"геополитическую поляризацию" в регионе: Армения, Белоруссия
и Казахстан сохраняют тесные связи с Россией, тогда как Грузия,
Молдавия и Украина все активнее сотрудничает с Евросоюзом[1]
Т. Едовина
В дипломатии наступательная инициатива ... лучший способ
защиты государственных интересов[2]
А. Громыко, министр иностранных дел СССР
Формирование новых центров силы в мире изначально предполагает, что в них будут сосуществовать как центробежные, так и центростремительные тенденции. Для России очевидно выгодно, чтобы центростремительные тенденции в рамках широкой коалиции ТС-ШОС-БРИКС набирали силу и быстрее превращали этот аморфный союз в реальную военно-политическую коалицию, способную противостоять Западу.
Прогнозируя развитие ВПО в мире на долгую перспективу, необходимо исходить изначально из набора возможных средств, имеющихся у государства вообще и у России, в частности, для укрепления и в конечном счете обеспечения своей национальной безопасности. Этот набор возможных средств достаточно ограничен. Еще более ограничен набор для тех вероятных средств, которые входят в этот теоретически возможный набор. Логически этот набор можно изобразить следующим образом.
Принципиально важно отметить, что такой выбор стоял перед государствами практически всегда в истории человечества. В ранние периоды количество вариантов сводилось к двум - подчиниться или бороться. Позже их спектр расширился, но остался достаточно ограниченным.
В XXI веке России предстоит принять такой принципиальный выбор, который еще не сделан. При М. Горбачеве и Б. Ельцине фактически выбор был сделан в пользу варианта II. 1, позже В. Путин обозначил выбор сценария N 1, но на каком из вариантов этого сценария остановился, остается неясно.
Один из реалистических сценариев развития ВПО - является сценарий создания евразийской системы военно-политической безопасности на основе формирования мощной политико-экономической и военно-политической коалиции в Евразии.
Любая система безопасности - мировая, региональная, национальная - имеет прежде всего пространственно-геополитическое измерение[3]. Даже расширение воздушно-космического пространства до глобального ТВД не отменяет этой характеристики потому, что конечные объекты безопасности и субъекты ВПО расположены на поверхности земли и воды. Так, оценивая демографические ресурсы (и, кстати, также мобилизационные ресурсы планеты во втором десятилетии XXI века и через 30 лет, мы видим что количественно и, главное, качественно к 2040 году они будут составлять большинство населения мира и соответственно самые массовые вооруженные силы.
[4]
[5]
Геополитика, география и внешняя торговля, которая по темпам развития будет опережать темпы роста ВВП, неизбежно будут предопределять и развитие международных военно-политических отношений.
Эту закономерность не отменяет даже то обстоятельство, что имели место мировые (глобальные) войны, а в послевоенный период некоторые государства и блоки пытались заявить о своей "глобальной ответственности". И в случаях мировых войн, и в процесс строительства военных организаций в относительно мирные периоды всегда сохранялся главный, основной потенциальный ТВД, от результатов военных действий на котором зависел исход войны и военное планирование. В ходе Первой и Второй Мировых войн таким ТВД была западная часть Евразии - Европа, хотя военные действия шли и на Тихоокеанском ТВД, и в Африке, и в Азии. Более того, есть основания полагать, что численность погибших, во время Второй Мировой войны в Азии могла быть сопоставима с военными потерями в Европе, но это отнюдь не отменяет вывода о решающем значении ТВД в Европе.
В настоящее время, а тем более в долгосрочной перспективе 30-50 лет, есть все основания полагать, что главным и решающим ТВД станет Евразия, причем, как и во времени Крымской войны, Первой и Второй Мировых войн, военные действия охватят все части Евразии и прилегающих акваторий, включая Арктику.
В этой связи любой стратегический прогноз и планирования должны начинаться с геополитического анализа и перспектив развития ВПО в Евразии.
Стратегический военный прогноз и стратегическое военное планирование в России должны исходить из того очевидного факта, что будущая военно-политическая обстановка (ВПО) будет являться лишь частью будущей международной обстановки (МО) и следствием сложившейся к тому времени системы международной и региональной безопасности. При этом надо исходить из того, что сегодня:
- не существует системы европейской и евразийской безопасности, для всех, а реально существующая система - Североатлантическая - направлена на обеспечение интересов только части государств;
- маловероятно, учитывая позицию Запада, что удастся сложить единую и справедливую систему безопасности в Евразии "от Лиссабона до Владивостока";
- существует возможность создания системы безопасности в Азии либо с участием КНР и России, либо отдельных систем безопасности. В мае 2014 года тенденции были таковы, что потенциальная возможность создания системы безопасности в Азии, в основе которой лежали бы отношения КНР и России, выглядели вполне реальными. В Азии необходимо создать новую архитектуру безопасности при участии России, заявил председатель КНР Си Цзиньпин на пленарном заседании Совещания по взаимодействию и мерам доверия в Азии СВМДА, который проходит во время визита и при участии президента РФ Владимира Путина. В своем выступлении лидер КНР, в частности, обратил внимание на необходимость совместной борьбы против "трех зол" и констатировал, что, "несмотря на растущие угрозы и вызовы, Азия остается перспективным и динамичным регионом".
Си Цзиньпин подчеркнул, что "безопасность должна быть универсальной", и пояснил, что безопасность одних стран не может обеспечиваться за счет безопасности других. "Споры нужно решать только мирными средствами, исключая возможность применения силы или угрозы ее применения", - подчеркнул председатель КНР.
Он добавил, что Совещание заинтересовано также в развитии отношений в сфере экономики и экологии. "Народы Азии испытывают сильное чаяние к международному миру и стабильности", - подытожил Си Цзиньпин[6].
Ко второму десятилетию XXI веке в мире сложилась единственная реальная военная система безопасности, основанная на системе ценностей, общих и национальных интересах и военной мощи западных государств, в основе которой лежит система военно-политических союзов, коалиций и договоренностей с США. Это - простая констатация факта, признание того, что ни нарождающиеся новые центры силы - Китай, Индия, Россия, Бразилия, - ни существующие системы международной и региональной безопасности не могут пока что стать реальными альтернативами сложившейся системе обеспечения безопасности под эгидой США. Как, необходима признать и то, что США и большинство их союзников такая ситуация абсолютно устраивает и они не планируют изменение парадигмы безопасности, основанной в ХХ веке на этой системе.
Именно этим объясняется нежелание США и их союзников развивать прежние международные институты (ООН, ОБСЕ и др.) и создавать новые институты международной и региональной безопасности, которые могут стать альтернативой уже существующей под эгидой США системам.
И, наоборот, отчетливо прослеживается стремление США не только укрепить контролируемую систему безопасности, но и расширить ее возможности за счет увеличения ее функций, вовлечения новых членов и укрепления обязательств. Отчетливо стал замечен тренд "геополитической поляризации", обозначенный еще в ХХ веке З. Бжезинским. Если во времена "холодной войн" расхождения между государствами и коалициями трактовались как идеологические и ценностные, то в XXI веке, когда идеологические и ценностные противоречия отошли на второй план, отчетливо проявилась другая, подлинная сущность - геополитическая, - когда идеологические, ценностные и даже экономические противоречия становятся лишь аргументами, "отблесками" более глубоких, геополитических противоречий господства и контроля. По этому поводу директор Института региональных проблем Н. Миронов справедливо заметил: "Черно-белая" шахматная (по Бжезинскому) картина мира ничего общего не имеет с идеологией либерализма и его базовыми принципами: правового государства, представительной демократии, политического плюрализма, конституционного устройства власти на основе диалоговых, парламентских форм выработки решений. Защита свободы и конституции в устах апологетов украинских и критиков российских реформ - это всего лишь ширма, прикрытие и обоснование конъюнктурных политических интересов"[7].
Таким образом следует признать (и события 2008 года в Грузии и 2014 года на Украине это подтвердили), что во втором десятилетии XXI века в мире существовала единственная полноценная система обеспечения безопасности для определенного круга государств во главе с США, объединенных единой системой геополитических интересов господства, маскируемых защитой либеральных ценностей, совпадением экономических и иных интересов. Эта система безопасности объективно не заинтересована в появлении новой всеобъемлющей системы безопасности, которая могла бы стать альтернативной. Более того, эта система препятствует малейшему движению в этом направлении.
Известно, что важнейшим условием, определяющим стратегическое военное планирование на долгосрочную перспективу, является прогноз будущей военно-политической обстановки (ВПО) в мире[8] вытекающий из прогноза геополитической обстановки. В этом смысле можно констатировать, что в начале XXI века начался процесс геополитической поляризации, который характеризуется не только появлением и усилением новых центров силы в мире, но и нарастание между этими центрами силы геополитических противоречий. В таких условиях преобладающими становятся тенденции консолидации вокруг этих центров силы других государств и организаций, формирование новых и развитие существующих коалиций.
Естественно, что эти тенденции идут откровенно в противоречие с усилиями по созданию всеобщей или региональной системы безопасности, изначально (как это было с инициативой России по созданию европейской системы безопасности) обесценивают все усилия.
Такой военно-политической контекст современной международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО) дополняется радикальными изменениями в ВиВТ, а также способах их использования (военном искусстве). Прежде всего, речь идет о том, что резкое усиление военно-политического значения систем ПРО и ПВО в конце ХХ века привело к тому, что само представление о безопасности и мерах ее обеспечения в мире, регионах и отдельных странах стало стремительно меняться. Так, глобализация привела к тому, что 60-70 процентов торгового оборота (поставок сырья, промежуточных продуктов переработки, средств производства, транспорта, реализации и т.д.) до формируется за счет глобальных промышленных цепочек[9]. В некоторых отраслях России, например, фармацевтике, эта доля достигает 80% и изменить ее быстро невозможно. Возникает ситуация импортной зависимости и взаимозависимости, которая в политическом и военном плане выгодна тем странами - лидерам, которые создают эти "производственно-транспортные цепочки" и в наименьшей степени от них зависят. Очевидный и яркий пример в ходе политического конфликта на Украине - отказ банковских систем "VISA" и "MasterCard", где доля российских клиентов не достигала 5%.
В растущем геополитическом противостоянии безопасности государств уже не может быть обеспечена только традиционными средствами обеспечения военной безопасности. Логика такова: наряду со средствами вооруженной борьбы (которые будут продолжать модернизироваться) и созданием качественно новых видов и систем ВиВТ, появляются силовые (но не военные) средства противодействия. Речь идет прежде всего о том, что сами средства обеспечения безопасности в XXI веке стремительно меняются, во-первых, и появляются новые, во-вторых. Происходит очевидный процесс выделения невоенных средств ведения силовых действий - прежде всего информационно-пропагандистских, гуманитарных, культурно-образовательных, сетевых, организационных, политико-дипломатических, экономических, финансовых и пр. - которые становятся главными инструментами обеспечения или дезинтеграции национальной безопасности.
В это же время происходит дальнейшая диверсификация традиционных и новых средств вооруженной борьбы, среди которых выделяются в качестве ведущих такие, как силы для специальных операций, "частные армии", гражданские вооруженные формирования и т.д.
Отдельно следует сказать о появлении и стремительно растущем значении высокоточного оружия и средств воздушно-космической обороны (ВТО и ВКО), которые должны обеспечить "силовой фон" для применения силовых и вооруженных невоенных акций. Без гарантированного "прикрытия" с воздуха применение любых силовых средств - как вооруженных, так и гражданских - бессмысленно. Эти же средства нападения и обороны способны гарантировать достижения политических целей конфликта на стадиях, когда они еще не переходят в масштабные вооруженные операции. Таким образом в XXI веке способность обеспечения национальной безопасности и суверенитета государств зависит от двух основных силовых групп: невоенных и собственно военных, среди которых выделяются отдельные способы и средства, которые можно изобразить на следующей логической схеме.
Если говорить коротко, то суть этих изменений свелась к возникновению во многом тождественности между понятием "безопасность" (которое в ХХ веке несло преимущественно политическую нагрузку) и способностью гарантировать, пример, эффективную ВКО.
Такое же тождество, по сути, возникло и между понятием "суверенитет государства" и "эффективная ВКО". События в Югославии, Афганистане, Ираке и Ливии продемонстрировали наглядно, что политические цели войны достигались преимущественно при помощи применения высокоточных систем оружия, которые поражали в приоритетном порядке:
- цели политического руководства и административного управлении;
- средства ПВО и военного управления;
- средства, обеспечивающие коммуникацию, связь и распространение информации, включая СМИ;
- собственно военные цели и объекты промышленности.
Таким образом возникла тесная взаимосвязь между способностью обеспечить военную безопасность от воздушно-космического нападения с понятием "национальный суверенитет" и региональной и международной безопасностью. Система международной или региональной безопасности, которая не гарантирует защиты от воздушно-космического нападения (т.е. высокой степени военно-политической интеграции ВС и военно-политического руководства), стала в XXI веке простой фикцией. Это наглядно проявилось в ходе воздушно-космических операций против Югославии, Афганистана, Ирака и Ливии, которые входили в систему международной безопасности под эгидой ООН, Лигой арабских государств и др. организаций.
__________________
[1] Едовина Т. Кризис вокруг Украины скажется на кредитных рейтингах стран СНГ // Коммерсант. 2014. 14 мая. С. 8.
[2] Цит. по: Громыко А.А. Полет его стрелы. М.: Научная книга. 2009. С. 302.
[3] Подберезкин А.И. Международная безопасность как следствие разных идеологических парадигм мирового развития. Книга 2 / Подберезкин А.И. Национальный человеческий капитал. М.: МГИМО(У). Т. II. 2012.
[4] Институт энергетических исследований российской академии наук. Аналитический центр при правительстве Российской Федерации. Прогноз развития энергетики мира и России до 2040 года / http://ac.gov.ru/files/publication/a/2194.pdf. С. 9.
[5] Институт энергетических исследований российской академии наук. Аналитический центр при правительстве Российской Федерации. Прогноз развития энергетики мира и России до 2040 года / http://ac.gov.ru/files/publication/a/2194.pdf. С. 46.
[6] Китай призвал Россию и других соседей создать новую архитектуру безопасности в Азии и вместе бороться против "трех зол" / Эл. ресурс: "NEWSru.com :: В мире" 21 мая 2014 г. / http://www.newsru.com/world/21may2014/colldefense.html
[7] Миронов Н.М. Тирания меньшинства // Независимая газета. 2014. 14 мая. С. 2.
[8] См. подробнее: Подберезкин А.И. Военные угрозы России. М.: МГИМО(У). 2014.
[9] Миронов В. Обходимся своим // Российская газета. 2014. 14 мая. С. 4.
