Сообщения из Рима полностью шли через мой отдел: я должен был их редактировать для предоставления Гитлеру[1]
В. Шеленберг, начальник СД
Напомню, что Италия крайне негативно относилась к аншлюсу Австрии и даже передислоцировала несколько своих дивизий к границе с Германией, но вот, знал ли об этом Гитлер, если его не предупреждал В. Шеленберг, – остается загадкой. Как остаются загадками и другие донесения руководителей разведок своим политическим руководителям.
Здесь и далее я постоянно буду обращаться к теме субъективности политических, идеологических и военных оценок, которая играет очень важную роль в процессе принятия политических решений не только в мире, но и в России. Оценка того или иного сценария развития МО и его варианта от сценария и варианта развития ВПО нередко порой очень сильно отличаться даже в рамках одной правящей элиты[2]. Причем как с содержательной, так и политической точки зрения.
С точки зрения содержательной, международной и военно-политической, нередко получается так, что политическая и экономические опасности и угрозы представляю из себя больше по своему значению проблемы, чем «чисто» военные опасности и угрозы. И последствия их, конечно, более значительны. Так, например, в начале 1943 года гитлеровское руководство стояло перед выбором стратегии кампании лета 1943 года. По признанию Манштейна, Гитлер хотел добиться в 1943 году «ничьей» с СССР, не рассчитывая уже на победу, но желая сохранить рейх, т.е. политическая цель была достаточно понятной – добиться успеха в кампании 1943 года с Красной Армией в условиях её превосходства над армией Германии, что позволило бы заключить мир на «нейтральных условиях».
Но с военно-политической и стратегической точек зрения этого можно было добиться, – вспоминает Манштейн, – двумя способами: первый, которого придерживались гитлеровские военачальники практически единогласно, заключался в стратегическом отступлении и изматывании Красной Армии, а затем нанести ответный удар. Либо нанести упреждающий удар под Курском. Оценки были самые разные, но победила вторая точка зрения, Гитлера, в том числе и потому, что он катастрофически боялся всегда отступления и требовал обороняться даже в невыгодных условиях[3].
Таким образом был выбран вариант наступательного поведения гитлеровской армии, получивший название «Цитадель», и соответствующего развития варианта ВПО летом 1943 года, который перерос в сценарий крупномасштабного отступления и окончательной потери инициативы Германией. Оценка ВПО и выбор варианта поведения Гитлером весной 1943 года, по мнению многих, привел к самому неудачному развитию сценария ВПО на Восточном фронте. Примечательно, что на выбор того или иного варианта развития ВПО играла возможность высадки десанта союзников и открытия второго фронта (чего так и не произошло еще целый год). Таким образом политическая элита и руководство страны могут и имеют нередко разные, даже полярные, оценки на состояние МО и ВПО, от которых зависит выбор того или иного варианта или даже сценария развития событий.
Не случайно то, что подобные оценки опасностей и угроз, как правило, стараются зафиксировать в политических или нормативных документах. Так, оценки опасностей и угроз в России зафиксированы в Стратегии национальной безопасности, Военной доктрине и последнем (2 июня 2020 года) варианте «Об Основах политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания»[4]. В Указе президента РФ прямо говорится (Ст.12):
«12. Основными военными опасностями, которые в зависимости от изменения военно-политической и стратегической обстановки могут перерасти в военные угрозы Российской Федерации (угрозы агрессии) и для нейтрализации которых осуществляется ядерное сдерживание, являются:
а) наращивание потенциальным противником на сопредельных с Российской Федерацией и ее союзниками территориях и в прилегающих морских акваториях группировок сил общего назначения, в составе которых находятся средства доставки ядерного оружия;
б) развертывание государствами, которые рассматривают Российскую Федерацию в качестве потенциального противника, систем и средств противоракетной обороны, крылатых и баллистических ракет средней и меньшей дальности, высокоточного неядерного и гиперзвукового оружия, ударных беспилотных летательных аппаратов, оружия направленной энергии;
в) создание и размещение в космосе средств противоракетной обороны и ударных систем;
г) наличие у государств ядерного оружия и (или) других видов оружия массового поражения, которые могут быть применены против Российской Федерации и (или) ее союзников, а также средств доставки этих видов оружия;
д) неконтролируемое распространение ядерного оружия, средств его доставки, технологий и оборудования для их изготовления;
е) размещение на территориях неядерных государств ядерного оружия и средств его доставки».
Эта фиксация оценки свидетельствует и об оценке правящей российской элитой состояния МО и ВПО в мире на июнь 2020 года. Она, кроме того, предназначена для того (или даже прежде всего), чтобы у противной стороны не было сомнений и противоречивых толкований относительно использования Россией ЯО.
Несколько иная ситуация возникает, когда в основе оценок правящей элитой состояния МО и страны находятся политические и идеологические основания. С точки зрения политико-идеологической, надо ясно представлять себе, что в результате революции в России 90-х годов сложилось два лагеря в правящей элите (которые во многом аналогичны лагерям и в других развитых странах, например, в США), – сторонников глобализации и универсализации, демократизации и других процессов, характерных для глобального общества, и сторонников сохранение национальной идентичности, системы ценностей и национальных интересов.
Эти два лагеря обеспечивают «площадки» для классически и неоклассических политических и идеологических течений и партий.
Тем более, когда в стране, как в России, происходят радикальные социальные изменения. Такие оценки, как известно, – следствие не только реализации национальных или государственных интересов (потребностей), но и социально-классовых, групповых, личных. Кроме того, радикальные изменения, происходящие в последние годы в мире, ведут к ломке всей системы международных отношений и, как следствие, самым радикальным переменам в международной и военно-политической обстановки , а также нередко и стратегической обстановки, причем как глобальной, так и особенно региональной стратегической обстановки[5]. Достаточно посмотреть на государства, расположенные по огромной дуге от Алжира до Афганистана.
Представления и оценки отличаются настолько радикально, что современное общество раскололось на тех, кто в настоящее время считает войну нормой существования цивилизации, тех, кто (как, например, я) даже полагает, что война фактически уже идёт[6], тех, кто считает её в будущем неизбежной[7] и тех, кто по-прежнему оптимистично уповает на победу «здравого смысла» и тяги к международному сотрудничестве, представляющему «самостоятельную ценность».
Примечательно, что те немногие в России, кто полагает, что стратегическая ситуация в мире и в отдельных региона развивается «нормально», как и в предыдущие десятилетия,- тоже есть, но с каждым годом их остаётся всё меньше и меньше не только в России, но и на Западе. Буквально за последние 3–4 года отношение к оценке СО и ВПО в мире и в России изменилось радикально – от умеренно-оптимистического к резко пессимистическому. Эти субъективные ощущения отдельных представителей правящих элит чрезвычайно важны прежде всего потому, что они формируют готовность (или её отсутствие) у элиты и общества к мобилизации и борьбе, либо к капитуляции.
Естественно, что эти изменения в СО немедленно отражаются на планах военного строительства. Более того, в силу специфики создания ВВСТ, длительной фазы НИОКР и испытаний, реакция на негативные изменения в СО может быть преувеличенной, Так, отказ США от Договора по РСМД в 2019 году повлек за собой ускорение разработок в России по созданию и модернизации соответствующего класса ракет, а обострение ВПО в первой половине 2019 года, провокации США и их союзников привели, например, к пересмотру планов развития ВКС (в частности, увеличения производства самолетов СУ–57 с 20 до 70 единиц), которые озвучил В.В. Путин в мае 2019 года.
От реализма и степени ощущения опасности в области безопасности правящей элитой зависит степень готовности к затратам государственных, национальных и собственных ресурсов. Поэтому существовали и существуют как количественные, так и качественные оценки военных опасностей[8] и угроз[9]. По понятным причинам такие оценки не бесспорны и вокруг них ведутся оправданные споры. Тем не менее именно эти оценки лежат в основе оценок СО, возможных войн и военных конфликтов. При этом решающее значение имеет максимально точное определение и характеристика особенностей СО в том или ином регионе или на ТВД. Так, на Восточной Украине, где СО в 2014–2019 годах формировалась как борьба между различными негосударственными акторами, использующими самые разные средства силовой борьбы, характер опасностей и угроз был нетрадиционен, он соответствовал скорее угрозам духовного и ментального, информационно-когнитивного плана, которые применяли преимущественно иррегулярные формирования.
Пример борьбы на Украине, решающего влияния изменения СО на формирование не только ВПО, но и МО в 2014 году – очень яркий пример иллюстрации влияния военных конфликтов и субъективных, порой незначительных факторов на формирование ВПО и даже МО. И, наоборот. Этот же пример демонстрирует насколько слабо оказалось влияние МО на СО, особенно политико-дипломатических средств на переговорах в Минске на создавшуюся ВПО. Более того, аналогичное слабое влияние «факторов Женевы и Казахстана» на СО в Сирии доказывает, что роль военной силы в конфликтах остаётся в конечном счёте решающей, когда дело доходит до её прямого использования.
Пример оценки военной опасности и военной угрозы
Опасность - теоретическая - потенциальная - возможная - реальная
Угроза - потенциальная - реальная - непосредственная - неотвратимая
Опасности и угрозы могут отличаться по избранным цветам (синий, оранжевый, красный) времени (стратегическая/долгосрочная; оперативная/среднесрочная; тактическая/краткосрочная) и т. д. Вычленение качества опасности/угрозы имеет значение и с точки зрения оценки ее масштабов, так и необходимой реакции.
Так, исходя из негативных оценок ВПО, требуется широкая национальная мобилизация (идеологическая, политическая, экономическая) и создание общенационального органа управления по примеру ГКО СССР в 1941 году, а также, как правило, серьёзные коррективы в военное планирование[10]. И, наоборот, оптимистические оценки требуют сохранения нынешнего курса, либо даже капитуляции правящей элиты.
Иногда, правда, есть у третье состояние общественного мнения – неадекватно-оптимистическая оценка ВПО и собственных ресурсов (как в своё время у одного из генералов, защищавших Севастополь в 1854 году, когда тот обещал «закидать шапками» врагов), либо ещё большая неадекватность пессимизма («всё пропало»), которая особенно свойственна для благополучной части российского общества, поспешившей «породниться» с Западом. И первое, и второе состояние чрезвычайно опасны вообще, но особенно для тех, кто профессионально занимается политикой. К сожалению, субъективность подобных оценок скорее правило, чем исключение с которым приходится считаться в реальной политике. Иногда подобная субъективность даже начинает доминировать (как при М. Горбачева), фактически искусственно формируют МО и ВПО.
Поэтому при анализе, а тем более прогноз нужен максимально объективный подход в оценке МО и ВПО. Прежде всего с точки зрения теории и методологии, которые позволяют уйти от любимых нашими политологами бесконечных цитат западных историков, политиков и журналистов, использования классического советского академического подхода («с одной стороны и с другой стороны», которым прославилась политологическая школа ИМЭМО РАН), когда в итоге так и не ясно, чего же ждать (точнее – ждать всего), что и выдаётся за «академическую науку».
Важно, на мой взгляд, всегда помнить, что формирование современной международной и военно-политической обстановки происходит под влиянием сотен и даже тысяч факторов, из которых в целях нужд практической политики, прежде всего, долгосрочного планирования в социально-экономической и военно-технической области, необходимо (что и делается, как правило, на практике) пытаться вычленить наиболее важные, решающие в настоящее время[11]. Можно признать, что учёт большинства этих факторов и тенденций (тысяч и десятков тысяч) уже стал возможен в связи новыми возможностями сбора и обработки информации, в частности, в области «больших баз данных» и мощных компьютеров, но практических результатов такого использования в России не известно. Это может говорить как об их отсутствии, так и засекреченности информации (В своей работе сотрудники Центра военно-политических исследований МГИМО МИД РФ, например, использовали сотни, но не тысячи таких факторов).
В известных работах обычно (даже серьёзные аналитические структуры) выделяют всего до десятка основных субъектов (политику основных государств-субъектов МО – США, КНР, Франция, Япония, Россия, Великобритания и ряд других) и несколько десятков других факторов и тенденций из известных нескольких тысяч. Очевидно, что многие субъекты и акторы остаются «за скобками» анализа. Не учитываются иногда не только быстро приобретающие силу новые государства, но даже формирующиеся коалиции, набирающие силу новые глобальные тенденции, связанные, например, с 4-ым этапом промышленной революции и новейшими военными технологиями и соответствующей военной политикой отдельных государств[12].
Так, на мой взгляд, очень важными тенденциями становятся тенденция переноса противоборства в когнитивно-информационную область, когда враждебное влияние оказывается даже не на государство и его институты, а на систему ценностей и представления нации[13]. Этот акцент в противоборстве всё ещё игнорируется, как представляется, по политическим причинам: достаточно большая часть правящей российской элиты считает, что «интеграция с Западом» и «интеграция в западную систему ценностей это одно и то же.
_______________________________________
[1] Шеленберг В. В паутине СД. Мемуары. М.: Вече, 2018, с. 39.
[2] Огромный материал по этому вопросу изложен в работе: «Концепция обоснования перспективного облика силовых компонентов военной организации Российской Федерации». М.: Издательский дом «Граница», 2018. 512 с., с ил.
[3] Манштейн, Э. фон. Утерянные победы. М.: Вече, 2017, сс. 471–474.
[4] Путин В.В. Указ Президента России № 355 от 2 июня 2020 г. «Об основах ролитики Российской Федерации в области ядерного сдерживания».
[5] Стратегическая обстановка (СО) – зд.: совокупность факторов и условий, в которых осуществляется подготовка и ведение военных действий, Определяется состоянием ВПО. Характеризуется применяемым оружием, составом, группировкой и характером действий, решаемыми задачами на ТВД (СН).
[6] Именно эти расхождения отчетливо проявились, например, в ходе ежегодной научно-практической конференции, состоявшейся в Академии Генерального штаба ВС РФ 2 марта 2019 года.
[7] См., например: Подберёзкин А.И. Третья мировая война против России: введение в концепцию. М.: МГИМО-Университет, 2015.
[8] Военная опасность – зд. Состояние межгосударственных или внутригосударственных отношений, характеризуемое совокупностью факторов, способных при определенных условиях привести к возникновению военной угрозы.
[9] Военная угроза – зд. состояние межгосударственных или внутригосударственных отношений, характеризуется реальной возможностью военного конфликта.
[10] Военное планирование – составная часть военных мер организации военной политики, развития военной организации, военного строительства и совершенствования органов и способов их применения.
[11] Этому посвящены специальные работы ЦВПИ, в частности: Стратегическое прогнозирование и планирование внешней и оборонной политики: монография: в 2-х т. Под ред. А.И. Подберёзкина. М.: МГИМО-Университет, 2015. Т. 1. Теоретические основы системы анализа, прогноза и планирования внешней и оборонной политики. 2015. 796 с.
[12] President Donald Trump, Executive Order 13806 / https://www.whitehouse.gov/ presidential-actions/presidential-executive-order-assessing-strengthening-manufacturing-defense-industrial-base-supply-chain-resiliency-united-states/
[13] На этот аспект, в частности, обращал внимание начальник ГШ ВС РФ Герасимов В.В. в выступлении на конференции 2 марта 2019 года. В 2011–2013 годах в своих работах, посвященных роли и значению человеческого капитала и его институтов, я обращал специальное внимание на это обстоятельств. См.: Подберёзкин А.И. Национальный человеческий капитал. М.: МГИМО-Университет. 2011– 2013 гг. Т. 1–3.
