Сергей Маратович, как реализуется идея интеграции науки и образования в деятельности РЭШ?
Российская экономическая школа реализует стандартную американскую концепцию исследовательского университета, когда профессора факультета занимаются и преподаванием, и исследованиями. Ведущие университеты России в области естественных наук во многом работают по этой модели, так был создан Физтех, как система интеграции образования и исследовательских институтов Академии наук, так же работают естественнонаучные факультеты МГУ, но в общественных науках мы, в некотором смысле, пионеры. Мы исходим из того, что в магистратуре высокое качество образования можно обеспечить, только если профессора являются исследователями, работающими на переднем крае науки. Мы формируем преподавательский состав, нанимая профессоров на международном рынке труда, предлагая им такие же контракты, которые они получили бы в американском университете. И хотя зарплата наша меньше, структура контракта такая же - tenure-track. Заключается договор сроком на шесть лет; при этом половину своего времени профессор должен тратить на исследования, и именно по качеству исследований мы оцениваем профессора. В силу молодости своей организации мы полагаемся на внешнюю экспертизу, обращаясь к ведущим американским и европейским экономистам, которые формируют специальный комитет для оценки уровня научных достижений специалиста. Если по истечении шести лет ученый демонстрирует серьезные успехи в научной деятельности, он получает tenure (пожизненный контракт).
Такие контракты дают стимулы для работы над долгосрочными исследовательскими проектами. Однако для того, чтобы заключать долгосрочные и пожизненные контракты, необходимо долгосрочное финансирование. Поэтому мы начинаем формировать endowment - капитальный фонд, на доходы с которого мы будем финансировать эти самые контракты tenure-track и tenure. В свою очередь, для того, чтобы получать взносы в endowment, необходима современная структура корпоративного управления. Поэтому в РЭШ ректор подотчетен совету директоров, не только определяющему стратегию развития школы, но и активно участвующему в управлении Школой.
Получается, что процесс интеграции заключается лишь в том, что у вас преподают ученые-практики, или же проводятся еще какие-то дополнительные работы в этом плане?
Студент, естественно, должен участвовать в исследовательских работах, он обязательно должен написать магистерскую диссертацию, которая является самостоятельным научным исследованием. Но надо сказать, что на уровне магистерской программы нельзя всерьез ожидать исследований, которые могут быть опубликованы в лучших международных журналах (хотя отдельные такие случаи у нас и были). Главное, это все-таки то, что студенты общаются с людьми, которые на самом деле вовлечены в передовые исследования.
Дело в том, что в некоторых российских вузах преподаватели экономики не занимаются исследованиями и не могут рассказать студенту помимо того, что написано в учебнике вводного или промежуточного уровня. С другой стороны, содержание этих учебников имеет очень слабое отношение к настоящим проблемам экономики России. Поэтому у студентов возникает ощущение того, что экономическая наука применима к Америке, но не к России. Сдругой стороны, именно передний край науки, достижения последних 20-30 лет - исследования, связанные с несовершенными рынками, ассиметрией информации, неполнотой контрактов, коррупцией, неразвитыми институтами и т.д. - это как раз то, что нужно знать человеку, который работает в России. К сожалению, эти работы, как правило, не включены в учебники бакалаврского уровня. Поэтому, если экономику преподают люди, никогда не занимавшиеся исследованиями, они оставляют у студентов самое превратное впечатление о современной экономической науке.
Как решается вопрос финансирования, насколько прозрачны эти источники?
Мы собираем плату за обучение с двух третей студентов, каждый из них платит примерно половину того, что мы тратим на его обучение. Поэтому плата за обучение дает нам примерно треть бюджета. Кроме того, совместно с Банком Русский Стандарт нам удалось реализовать программу долгосрочных студенческих кредитов. Во время обучения студент не платит ничего, а расплачивается в течение десяти лет после окончания РЭШ. Это позволяет набирать студентов, не обращая внимания на их финансовые возможности - даже если денег нет сейчас, высокая зарплата по окончании РЭШ позволит расплатиться по кредиту. Наши выпускники получают очень хорошую зарплату, в частном секторе в том числе. Это означает, что мы можем собирать достаточно высокую плату за обучение. Мы регулярно проводим опросы среди выпускников, чтобы рассказать последующим студентам о том, какие перспективы их ожидают. Соответственно, нам удается убедить своих будущих студентов в том, что учиться у нас не только трудно и дорого, но и полезно для карьеры.
То, что плата за обучение не окупает наших расходов, нас не пугает. Магистерская программа по экономике не может существовать за деньги, получаемые с платы за обучение, так как помимо того, что даем студентам знания, необходимые им на рынке труда, мы производим общественное благо. РЭШ формирует профессию экономистов России, повышает уровень дебатов по экономической политике, представляет Россию в мировой экономической науке. Это то благо, за которое каждый индивидуально взятый студент не должен платить. Поэтому мы рассчитываем на гранты от благотворительных организаций. Примерно 50% нашего финансирования составляют гранты Международных благотворительных организаций, а остальная часть поступает от российских предпринимателей и фондов.
Вообще мы постараемся перейти на общепринятую в США финансовую поддержку на основании не только достижений, но и потребностей. В этом году в нашей школе начали выдавать социальные стипендии в 1800 рублей в месяц, в будущем эта сумма будет расти.
Какое соотношение зарубежных и отечественных специалистов в штате преподавателей?
В основном, преподаватели - это россияне, которые закончили докторские программы в США и Европе. Рынок ученых-экономистов устроен очень интересно - это действительно единый глобальный рынок (в отличие от других дисциплин, где он построен на парных взаимодействиях). Все университеты с вакансиями съезжаются в одно и то место, на конференции, и там они друг друга интервьюируют, понравившегося выпускника приглашают посетить университет, дать семинар, познакомиться с факультетом. Потом уже делается предложение и т.д. Мы на этом рынке присутствуем с 1999 г., нанимаем примерно два человека в год. Сейчас у нас тринадцать профессоров такого уровня.
Нанимать профессоров на этом рынке очень трудно. Не секрет, что преступность в нашей стране высокая, общественные блага отстают от других развитых стран, да и денег мы платим меньше, и потом наш университет сравнительно молодой и не такой устойчивый. Если бы у нас не было понимания нашей уникальной миссии - того, что мы действительно создаем новую профессию ученого-экономиста в России, то, конечно, мы не смогли бы убедить этих людей в важности работы у нас. Самый главный аргумент заключается в том, что если они будут работать в нашей школе, они все равно будут учеными мирового уровня. И нам действительно удается это сделать: люди, которые приезжают к нам работать, публикуются в лучших международных изданиях, участвуют во всех конференциях. Фактически наша школа сейчас представляет российскую экономическую науку в мировой системе. Если поедете, например, на конференцию Европейской экономической ассоциации, Американской экономической ассоциации, то увидите, что там теперь есть и россияне. Из них 90% вероятней всего окажутся связанными с нашей школой.
Сталкиваетесь ли ваша школа с проблемами, аналогичными проблемам российской научной системы?
Наши трудности во многом отличаются; это обусловлено в первую очередь тем, что мы негосударственное учреждение. Например, существование такой структуры управления, как у нас, в государственном ВУЗе невозможно по закону. Мы можем предлагать долгосрочные контракты, которые институты РАН предлагать не могут. Гибкость, которая есть у нас, позволяет решать очень много вопросов. С другой стороны, труднее преодолевать бюрократические барьеры. Естественно, единственный способ выжить - это существовать полностью в правовом поле. Мы не имеем право получать деньги от государства, зато мы отлично выдерживаем конкуренцию за счет честной системы отбора студентов; возможно по качеству студентов, мы одна из лучших экономических магистратур в Европе.
В вашей школе решена такая проблема утечки мозгов. Как этого можно добиться в системе российской науки?
Обещаний увеличения зарплаты вдвое или втрое или до уровня 30 тысяч рублей в месяц недостаточно для возвращения людей или удержания молодых специалистов. Для примера, в той же Америке математики получают 50 тыс. долларов в год, у экономистов стартовая зарплата 60-80 тыс. долларов в год. Помимо этого, профессора имеют очень много льгот, о которых у нас речи пока не идет. Ученые в Америке и Европе представляют верхний средний класс. Человек, выбирающий карьеру ученого, уверен в том, что у него не будет проблем с куском хлеба масла. Его работа престижна и высокооплачиваема. Ученый спокойно может завести семью, купить жилье и т.д.
У нас, к сожалению, все обстоит иначе. Я боюсь, что все истории о поддержке молодежи закончатся тем, что будет поддержка позиций на уровне 15-30 тысяч рублей в месяц, которая сможет удержать молодых ученых максимум на год или два после окончания ВУЗа, после чего люди будут уходить в частный сектор или уезжать за границу. С моей точки зрения, пусть лучше они уезжают за рубеж, потому что так есть надежда, что когда-нибудь мы их сможем вернуть. А когда специалисты уходят в частный сектор, то они попросту теряют свой научный потенциал.
В том плане важно решить еще одну проблему: какие институты поддерживать, а какие нет, каким ученым давать высокооплачивамые позиции. Само Министерство сделает это с трудом. Ученые тоже не могут это сделать, потому что есть конфликт интересов. Но есть несколько объективных вещей, которые можно сделать, в том числе и при помощи ученых, которые уехали. Им нечего делить с российскими коллегами. Нельзя не приветствовать работу Министерства по построению индекса цитирования.
На Ваш взгляд, какая из систем: американская или европейская ближе российской действительности?
Пока европейская, но с точки зрения научных достижений она отстает от американской, и это отставание все заметнее. Проблема у них как раз в том, что есть разрыв между образованием и наукой, и образование финансируется государством. А государственные университеты не обладают необходимой гибкостью с точки зрения контрактов, рынка труда, найма хороших преподавателей, стимулов для исследовательской работы. Передовые университеты пытаются решить эти проблемы, приближая свою структуру к американской. В общем, все эти проблемы похожи на наши, российские.
Я думаю, что наши университеты стоит разделить на исследовательские и преподавательские. В Америке подавляющее большинство университетов и колледжей - как раз преподавательские, а вся наука делается в исследовательских, которых наберется сто-двести. По-видимому, нам также нужно создать 20-50 исследовательских университетов по американской модели.
Как Вы считаете, что может помешать развитию системы венчурного финансирования в России? Пока, на мой взгляд, для венчурных фондов у нас недостаточно развиты институты, главным образом, нет компетентных и независимых институтов исполнения контрактов - судебной системы и органов исполнения судебных решений. Законодательную базу поменять достаточно легко, но не хватает органов, которые эти законы будут выполнять. Дело в том, что венчурные контракты - очень сложные и очень длинные. Исследования показывают, что чем сложнее контракт, чем больше он похож американскую модель, тем более успешен венчурный фонд. Но в России писать и выполнять сложные контракты тяжело, и, к сожалению, судебная система пока далека от идеала компетентности и независимости. Мне кажется, это главный барьер.
Денег в России много, кроме того, государственные органы - по крайней мере, на словах - подталкивают частный капитал инвестировать в несырьевые отрасли. Я думаю, в России будущее за так называемыми корпоративными венчурными фондами. Это означает, что внутри крупной корпорации создается имитация венчурного рынка, на котором воспроизводятся отношения между венчурным капиталистом и предпринимателем, не выходя на открытый рынок. То есть сотрудники корпорации или люди со стороны должны прийти в технопарк, который существует внутри компании. Соответственно, там вместо российской судебной системы будет действовать некая внутренняя система исполнения разрешения конфликтов, исполнения контрактов, основанная на репутации этой корпорации. Некоторые крупнейшие российские корпорацие уже думают над этим, а некоторые даже реализуют идею на практике.
В проекте программы преобразования науки предлагается использовать аренду имущества для частичного решения финансового вопроса. Есть ли подобный опыт в американской системе науки?
Мне кажется, это хорошая идея. Нужно провести исследования использования площадей Академии наук. Это два миллиона квадратных метров, из них сушественная часть и так сдается в аренду. Это огромный ресурс. Думаю, если создать управляющую компанию, которая занималась бы непрофильной недвижимостью Академии наук, можно было бы получить большие деньги и пустить их на нужды науки. Так собственно во многих американских университетах и делается. Например, есть земля, которую университетам подарили либо частные лица, либо штат с ограничением, что эту землю продавать нельзя, зато ее можно сдавать. А доходы, естественно, используются для финансирования основной деятельности университета. Думаю, что сейчас мы видим искреннее стремление правительства реформировать российскую науку и образование. Недоверие, которое возникло между ректорским сообществом и руководством РАН, с одной стороны, и правительством - с другой, не позволяет влить в эту систему те большие деньги, которые есть в бюджете и в частном секторе. Если преодолеть это недоверие и создать новые хорошие механизмы управления, то есть люди, есть и шансы, хотя бы по некоторым направлениям вернуть науку на мировой уровень - хотя бы по некоторым направлениям.
16 августа 2005
http://www.opec.ru/point_doc.asp?d_no=57286
