Урегулирование конфликтов вокруг непризнанных государств на постсоветском пространстве все больше попадает в фокус международного внимания.
Едва ли не на первом месте международной в повестке дня в отношении Черноморско-кавказского региона стоит грузино-абхазский конфликт. Что бы ни говорили представители официального Тбилиси о необходимости интернационализации его урегулирования, это и так уже стало реальностью. Конфликт Грузия - Абхазия обсуждался на Совете безопасности ООН два раза в течение полугода. По этой проблеме была принята Резолюция N 1716 (октябрь 2006 г.), ход исполнения которой проверялся на другом заседании Совбеза ООН 24 января 2007 г. Именно грузино-абхазская проблема стала "точкой размена" в российско-американских отношениях. Весьма критическая в отношении Грузии Резолюция N 1716 была принята в обмен на благожелательное голосование России по КНДР. Свой доклад по этнополитической ситуации в Абхазии в начале 2007 г. представил сам Генеральный секретарь ООН. На неделе, предшествовавшей заседанию Совбеза, Пан Ги Мун презентовал свое видение ситуации в Гальском районе Абхазии, где в канун нового года были зафиксированы вспышки насилия с двух сторон.
Традиционно российские политики и дипломаты опасались самой возможности интернационализации, но, как показали события последних месяцев, в ней нет ничего такого, что бы угрожало России. При одном условии: российской дипломатии требуется уметь правильно расставлять акценты и приоритеты. И если в октябре 2006 г. представители России смогли "увязать" абхазскую проблему с корейской, получив при этом выгодную резолюцию, требовавшую отказа Грузии от воинственной риторики и провокаций, то значит все возможно. Отказ от радикального антиамериканизма и умение увязывать волнующие США и других членов Совета безопасности ООН проблемы с той же абхазской ситуацией могут сделать процесс интернационализации хорошо управляемым. Более того, интересам России интернационализация Абхазии вовсе не противоречит, просто нужно правильно определиться с ее форматом. Отказ от идеи подключения к мирному урегулированию каких-то внешних сил кроме России был бы чрезвычайно непродуктивным.
Сегодня Москва не имеет алгоритма действий в отношении, как признанных мировым сообществом независимых государств - Украины, Грузии, Беларуси, Молдовы, Азербайджана, - так и в отношении государств de facto - Абхазии, Южной Осетии, Нагорного Карабаха, Приднестровья. При этом у Москвы нет даже "завирального" плана действий. Можно рассматривать Россию как спонсора непризнанных государств, но почему в таком случае Москва до сих пор не выйдет официально из режима санкций против той же Абхазии, введенных с ее же согласия государствами СНГ? Зачем Москва, как "спонсор" Южной Осетии устроила мандариновую блокаду на КПП "Нижний Зарамаг", нанеся существенный экономический урон своим же гражданам (они же - граждане непризнанной Южной Осетии)? Сначала Россия объявляет санкции против Грузии, а затем, как ни в чем не бывало, возвращает своего посла в Тбилиси и заявляет о "нормализации" двусторонних отношений. И т.д. и т.п.
С официальным признанием независимости Абхазии и Южной Осетии Кремль явно не торопится. Вместе с тем, многие в Москве были бы не прочь сделать это здесь и сейчас. Об этом, в частности, в очередной раз заявил Константин Затулин в докладе "Отношения России и Абхазии: проблемы теории и практики", сделанном 19 декабря 2006 г. в Государственной Думе. Однако у Кремля, судя по всему, нет готовых ответов по вопросу о непризнанных государствах. Косвенным образом российская позиция по перспективам Абхазии определяется согласно универсалистской концепции разрешения этнополитических конфликтов на территории СНГ, которая была выдвинута президентом Путиным в 2006 г., и согласно которой возможный косовский прецедент можно будет использовать для легитимации самоопределения Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья и Нагорного Карабаха. Насколько может быть применим "косовский казус" - вопрос отдельный. Скажем лишь, что буквальное следование "универсализму" означает, среди прочего, принятие косовской модели урегулирования конфликта, в частности возвращения беженцев в места их прежнего проживания. Представим себе на секунду, что означает принятие "косовской модели" в Абхазии, т.е. возвращение порядка 100 тыс. грузин в места своего прежнего проживания? Ничего кроме нового всплеска насилия, это не вызовет. А значит с использованием опыта Косово российской дипломатии надо быть на порядок аккуратнее.
Принять "под свою высокую руку" Абхазию и Южную Осетию Москва не может по многим причинам. Во-первых, для этого придется переписывать Конституцию, к чему сегодняшняя элита не готова. Во-вторых, возникнет необходимость инкорпорирования этих непростых территорий в российский социум (внутри России с Чечней, Дагестаном, Тувой и даже Поволжьем ситуация далеко не так оптимистична). В-третьих, возможны серьезные международные осложнения и международная изоляция России. Значит, необходимы другие сценарии. Юридически тут тоже все далеко не однозначно. С признанием Абхазии и Южной Осетии будет создан прецедент этнополитического самоопределения и изменения границ внутри СНГ: нарушится основополагающее правило времен распада СССР - межреспубликанский пакт о границах перестает работать. При этом российская политика в Абхазии и в Южной Осетии слишком жестко вписана в другие контексты (имперско-энергетический, антидемократический и многие другие). А значит, снова Россию ждет далеко не "блестящая изоляция".
В этой связи интернационализация грузино-абхазского урегулирования может быть вполне на руку России. Только вот какая? Россия должна как можно больше акцентировать внимание на роли ООН и Совета безопасности. С одной стороны к этим структурам апеллируют все, включая Грузию. С другой стороны, у России в ООН существуют свои ресурсы влияния. Таким образом, Москва смогла бы одновременно и свою роль не растратить, и подключиться к международному тренду. Та же Миссия ООН в Грузии, работающая в полевых условиях и хорошо знакомая с реальной ситуацией в Абхазии, в гораздо меньшей степени готова верить пиару Саакашвили. В интересах России контакты абхазской политической и деловой элиты, представителей "третьего сектора" с европейскими структурами, как государственными, так и неправительственными, имеющими серьезное воздействие на общественное мнение внутри своих государств. Если Россия заинтересована в том, чтобы Абхазия была в перспективе государством de jure, то ее изоляция и концентрация исключительно на Старой площади и Кремле, не помогает, а мешает. Изолированная Абхазия, поддерживаемая одной лишь Россией, не имеет шансов на выход в мировое сообщество. Россия может пойти на формально-юридическое признание Абхазии без ущерба для своих интересов только в том случае, если такое признание будет обеспечено "концертом держав". Без этого Москве следовало бы ограничиться фактической политической поддержкой Абхазии, поскольку ее силовое инкорпорирование Грузией означает дестабилизацию внутри России, на территории Северного Кавказа.
А значит "открытие" Абхазии объективно выгодно России, поскольку в ином случае оно состоится, но уже без российского участия. Уже сегодня экономическое освоение Абхазии активно ведет Турция, и даже Румыния (в топливно-энергетической сфере), несмотря на жесткое неприятие другого непризнанного государства - ПМР. В Москве необходимо осознать простую истину: никакого мирового заговора нет в природе, есть лишь не вполне адекватное представление о том, что происходит на постсоветском пространстве в целом, и в Абхазии в честности. Иностранные эксперты и деятели НПО, становясь более информированными о ситуации внутри непризнанных государств, меняют свое мнение на 180 градусов. Следовательно, задачей Москвы должно стать формирование адекватной информационной картины.
Другой вопрос - миротворческая операция в зоне грузино-абхазского конфликта. Здесь России нельзя терять свою "эксклюзивную роль". Идея о введении международных полицейских сил в Гальский район, озвученная американским дипломатом Мэтью Брайза в ходе его визита в страны Закавказья, не может быть реализована без ущерба для российских интересов. Введение международных полицейских создаст несколько "центров силы", настроенных конфронтационно по отношению друг к другу. Если миротворцы маркированы как пророссийские, то полицейские, как прогрузинские силы: вместо окончательного замирения может произойти размораживание конфликта с подключением внешних сил. Что же касается деятельности российских миротворцев, то спрашивается, кто помог возвращению в Абхазию порядка 60 тыс. беженцев? Сегодня, несмотря на все просчеты и провалы российской политики в Грузии, следует признать, что роль российских миротворцев в зоне конфликта была стабилизирующей. Именно они не дали "разморозить" конфликт в мае 1998 и осенью 2001 г., хотя такие предпосылки были.
Совместив военно-политическое доминирование в зоне грузино-абхазского конфликта с поощрением международных контактов абхазской элиты, переведя политические дискуссии по урегулированию грузино-абхазского конфликта на уровень мирового сообщества, дополнив миротворческую миссию активным ООН-овским форматом, Россия могла бы существенно усилить свои позиции гаранта мира в кавказском регионе. Для этого потребуется умение достигать ситуативные союзы с США и странами ЕС, быть более гибкими и корректными, но "цена вопроса" - стабильность Кавказа должна заставить Кремль быть более реалистичным и прагматичным.
Сергей Маркедонов
Февраль 02, 2007
http://www.prognosis.ru/news/region/2007/2/2/moskva_abkhazia.html
