Послужит ли здоровью и развитию детей запрет на вредную информацию?
В Госдуме готовится к рассмотрению законопроект "О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию".
Всю предназначенную для юного поколения печатную и визуальную продукцию предлагается разделить на категории в зависимости от ее воздействия на психику ребенка. Нуждаются ли "Колобок" и "Доктор Айболит" в законодательном регулировании их возрастной аудитории? Можно ли, запрещая или ограничивая доступ детей к определенным книгам, фильмам, компьютерным играм, добиться воспитательного результата? Об этом спорят депутат Госдумы Нина Останина (фракция КПРФ) и директор Центра образования N109 г. Москвы Евгений Ямбург.
Российская газета: Что может, а что не может нанести вред детской психике, мы сейчас обсудим. Но сначала вопрос обоим оппонентам: вас в детстве что пугало?
Нина Останина: Меня пугали привидения. Точнее, мои подружки в пятом классе пугали меня привидениями. Если честно, я до сих пор, когда засыпаю, приглядываюсь к стенам, потолку... И сплю при ночнике.
Евгений Ямбург: А у меня очень рано умер отец, потом случился инфаркт у мамы. В какой-то момент я, шестилетний, остался один в квартире и испытал страх заброшенности. Но вот книжек, наводящих ужас, в моем детстве не было, это я честно могу сказать. Хотя страшилки - это, вы знаете, такая же часть детской субкультуры, как и любая другая. Я однажды был свидетелем того, как Эдуард Успенский, автор "Чебурашки", в музее-квартире Чуковского блистательно работал с детьми. "Ну что, друзья, рассказать вам веселую историю?" - "Нет, хотим страшную. Про черную-черную комнату, про летающий гроб..." А возьмите русские народные сказки. Они ведь далеки от пасторальности. Или вспомните детскую считалку: "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить, все равно тебе водить". Это что - пропаганда насилия и жестокости? Не надо все доводить до абсурда.
Останина: Помню, когда мы только начали дискуссию по этому закону, один из депутатов сказал: "Если вы примете такой закон, придется запретить "Лебединое озеро", потому что там лебедя убивают". Но речь ведь не о шедеврах мировой классики. Речь о продукции определенного сорта. Может, мы о законе конкретнее поговорим?
РГ: Хорошо, давайте конкретнее. Хотелось бы понять, зачем нужны новые меры. Ведь есть же принятый еще в 1998 году Закон "Об основных гарантиях прав ребенка в РФ". Разве он не защищает детей от вредной информации?
Останина: С этим законом в руках правоприменитель бессилен против изготовителей всяческой непотребщины, пропагандирующей жестокость, порно, наркоманию. Федеральных установлений на сей счет как не было, так и нет, в каждом регионе - свои правила.
РГ: А новые меры в чем состоят?
Останина: В том, что определяются виды информации, противопоказанной тому или иному возрасту.
Ямбург: Кто это будет определять?
Останина: Эксперты.
Ямбург: Это нереально. Сколько экспертов, столько и точек зрения. Слишком тонкая материя. Вот есть, например, в Англии Стивен Фрай - комедийный актер, драматург, журналист, шоумен и писатель, один из остроумнейших и наиболее читаемых на родине авторов. С точки зрения общественной нравственности это страшноватый человек. У него тьма пороков. Он лгал, воровал, мошенничал, сидел в тюрьме - чего с ним только не было! Но этот человек считается национальным достоянием Великобритании. Он, например, смеет касаться таких тем, которые у нас публично не обсуждаются. Ну и как вы оградите юного читателя от Стивена Фрайя?
Останина: А вы детям какого возраста посоветуете его читать?
Ямбург: Да они меня и не спросят. Кто-то в двенадцать лет начнет читать Стивена Фрайя, кто-то - в четырнадцать. Тут все зависит от интеллектуальных возможностей и потребностей. Раньше на киноафишах писали: "Детям до 16 лет..." Сегодня такая регламентация смешна и бессмысленна: купят диск DVD и посмотрят. Поймите меня правильно. Как и любой вменяемый педагог, я не могу быть в восторге от того, что дети получают продукцию, травмирующую их психику; тут мы с вами стоим на одних позициях. Но чем закончатся попытки что-то там запретить или ограничить? Боюсь, ничем хорошим. Запреты и ограничения на пошлость, дурновкусие очень быстро, как у нас это бывает, перетекут в идеологическую сферу.
Останина: Но во всех цивилизованных странах доступ детей к той или иной информации давно и успешно регулируется. Так и в Германии, и во Франции, и в Австрии, Швеции, США, Японии...Ребенок спрашивает: "Папа, что мне почитать?" Или: "Мама, что мне посмотреть?" И тогда родители, взяв с прилавка книгу или диск DVD, говорят: "О нет, тебе это рано. Давай поищем что-нибудь другое". Почему же у нас так нельзя? Понимаю, вы против запретов. Но маркировка информационной продукции, предназначенной для детей, носит исключительно рекомендательный характер.
Ямбург: Как - рекомендательный? Вы же хотите эту маркировку узаконить. В таком случае это не закон, если он носит рекомендательный характер.
Останина: Закон касается изготовителей продукции и тех, кто пускает ее в оборот. Родителям этот закон ничего диктовать не будет.
Ямбург: Тогда никаких возражений. Хотя по-прежнему остается вопрос: а судьи кто? Кроме того, я не понимаю, почему надо вводить специальный закон, почему регулировать доступ детей к информации нельзя инструктивными документами правительства.
Останина: Ну не будет правительство каждую книжку с пристрастием перелистывать, не будет бегать на каждую фабрику игрушек. К тому же правительственное постановление не дает оснований привлекать к ответственности изготовителя или распространителя вредной для детей продукции. Хотя вряд ли вы станете отрицать, что, скажем, телесериалы обладают серьезным воздействием на детскую аудиторию. Помните фильм "Бригада"? После его показа в Краснодаре стали создаваться подростковые банды с таким же названием.
Ямбург: Типичная история, каких на нашей памяти немало. Но меня беспокоят другие вещи. "Майн кампф" по-прежнему продается на каждом углу. Это что, не развращающая продукция? Или мы будем только с детскими страшилками бороться?
Останина: "Майн кампф" - особый случай. На этот случай есть другой закон.
Ямбург: Вот я о том и говорю. Даже распространение экстремистской литературы не всегда удается пресечь, хотя закон есть.
Останина: Это уже проблема правоприменителей, а не разработчиков закона. Вот в Германии, например, уже полвека применяют закон, регулирующий доступ детей к информации. Почему же у нас, вы говорите, это не получится? Чего вы боитесь?
Ямбург: Я боюсь глупости и вранья. Боюсь того, что заслон вредоносной пошлятине, адресованной детям, мы так и не поставим, а вот идеологических заборов нагородим.
Останина: Мне кажется, вы преувеличиваете опасность использования этого закона в идеологических целях. Его разработчики постарались дать четкие формулировки, исключающие вольное толкование прописанных в законе норм. Речь идет о том, чтобы информационная продукция, предназначенная для детей, была классифицирована по возрасту и соответствующим образом промаркирована.
Ямбург: И это все? Весь закон только к этому сводится?
Останина: Не только к этому. Самое главное, устанавливается ответственность за производство и распространение детских книг, фильмов, компьютерных игр... Или вы считаете, что такой закон вообще не нужен?
Ямбург: Я хочу понять, что там еще есть, кроме этого.
Останина: А этого разве мало? Если у ребенка после прочтения какой-то книжки случился невроз, родители вправе спросить с тех людей, которые эту книжку издали, и с тех, кто ее продает.
Ямбург: Неврозы у детей случаются не от прочтения какой бы то ни было литературы и не от кинопросмотров. Неврозы возможны от многих причин, начиная с генетической предрасположенности и кончая обстановкой в семье, это вам скажет любой психиатр. Доказать, что именно после сказки "Колобок" с ее трагическим финалом ребенок впал в депрессию, абсолютно невозможно.
Останина: А содержащаяся в книгах нецензурная брань? Она тоже, вы скажете, не влияет на формирование ребенка?
Ямбург: Как педагог я, естественно, не могу быть сторонником нецензурщины. Но сегодня в школьной программе - "Один день Ивана Денисовича". А там "смефуёчки", "маслице-фуяслице", Солженицын в этих словах одну букву меняет. Что делать?
Останина: Насколько я понимаю, "Один день Ивана Денисовича" изучают не в третьем и не в пятом классе, а, наверное, в девятом или десятом.
Ямбург: Хорошо, а как тогда быть с фильмом "Маленькая Вера", где есть откровенная постельная сцена. Этот фильм следует запретить?
Останина: Не запретить, а точно определить, с какого возраста его можно смотреть.
Ямбург: Ну и с какого, скажите? Сексуальный дебют сегодня происходит в двенадцать лет. Вы, законодатели, реально представляете себе, что волнует ребят в этом возрасте?
Останина: Вы считаете, эксперты неспособны оценить, есть в произведении пропаганда секса или наркотиков?
Ямбург: Эксперты - такие же люди, как мы с вами. Кто за наркотики? Никто. Кто за проституцию? Никто. Мы вменяемые люди. Но, как только мы встаем на почву нашей непростой, с каждым днем все усложняющейся реальности, начинают возникать очень серьезные вопросы.
Останина: Значит, пусть дети, обколовшись, по-прежнему бросаются с балконов? Что вы предлагаете, Евгений Александрович?
Ямбург: Я хочу сказать, что не верю, будто с помощью нормативных документов можно добиться исправления нравов. В борьбу с наркоманией, проституцией, прочими пороками, проникающими в подростковую среду, ваш закон ничего не добавит, это пустая трата времени и сил. Меня очень настораживает запретительный пафос готовящегося закона.
Останина: Почему запретительный? Он - защитный. Защитить детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию, - вот мы чего добиваемся.
Ямбург: Ну кто же против этого, все - за. А дальше начинается реальная жизнь. Например, сейчас на экраны косяком выходят фильмы, где полно нецензурной брани. Как к этому относиться? Я тут спорил с одним режиссером, у которого в картине солдаты отчаянно матерятся. Он говорит: "А что вы хотите, это окопная правда". "Да, - говорю я, - когда солдат идет в атаку или на штурм какого-то дзота, он может не выбирать выражения. Но много вы видели солдат, которые в присутствии жены и детей употребляют мат?"
Останина: Думаю, тут все зависит от чувства меры и от того, является ли фильм (скажем, тот, о котором вы говорите) подлинным произведением искусства, а использованный его создателем прием - в полной мере художественным.
Ямбург: Согласен. Но в законе, разработкой которого вы занимаетесь, как раз об этом нет ни слова. Сказано, что запрет налагается, например, на информацию, "провоцирующую детей на совершение действий, ставящих в опасность их жизнь и здоровье". Прекрасно. Но как тогда быть с романом Юрия Трифонова "Дом на набережной"? Там есть эпизод, где молодые люди, превозмогая страх, как бы испытывая себя, ходят по краю балкона на огромной высоте. С точки зрения будущего закона такая бравада "провоцирует на совершение" опасных для жизни действий, но это ведь реальная жизнь. А что прикажете делать с гениальным фильмом Ролана Быкова "Чучело", ключевые эпизоды которого, согласно вашему закону, можно расценить как "пропаганду жестокости и насилия"? Я помню, с какой яростью накинулось на этот фильм советское министерство просвещения и в каких муках картина пробивалась на экран. Ладно, Ролан Быков после смерти был признан выдающимся мастером, и на "Чучело" ныне никто покушаться не станет. Но если завтра появится что-нибудь не слабее "Чучела" и тоже о школе, какова будет судьба этой картины?
Останина: Мне кажется, вы усложняете. Представьте: ребенку купили игрушку, он с нею поиграл, а после этого наложил на себя руки.
Ямбург: "После этого" не значит "вследствие этого". Ни в каком суде никто никогда не докажет связь между игрушкой, сколь бы "провоцирующей" она ни была, и детским суицидом. К суициду ведет целый комплекс причин, а не изготовленная кем-то на продажу дурацкая страшилка.
Останина: Но, прежде чем выбрасывать игрушку на прилавок, надо все-таки понимать, безопасна эта игрушка для детской психики или нет. И если она небезопасна, к ее изготовителю следует принимать меры- вплоть до лишения лицензии.
Ямбург: Какие-то разумные ограничения действительно нужны. Вопрос в том, насколько они действенны. Вы уверены, что ваш закон будет работать?
Останина: Пока не вижу оснований в этом сомневаться. В конце концов кто-то должен сделать первый шаг.
Ямбург: Делайте, на то вы и депутаты. Только пусть не будет иллюзий.
Останина: Все в наших силах. Пока этот закон не принят, в нем еще что-то можно уточнить, исправить, доработать. Вот вам тому пример. Меня пригласили поучаствовать в теледискуссии о проекте закона, устанавливающего порядок, названный журналистами "комендантским часом". Это о том, что после 22 часов дети должны находиться на улице только в сопровождении родителей. И в ходе дебатов мне мой оппонент говорит: "Что вы делаете? Теперь подростков станут хватать, отправлять в милицию, сажать там в клетку и держать взаперти до утра". И посоветовал: "Уж если вы хотите ограничить пребывание детей на улице в ночное время, так хотя бы впишите в закон, что в течение получаса задержанный подросток должен быть препровожден к родителям". И мы, принимая закон, эту рекомендацию учли. Законопроект, о котором мы с вами спорим, тоже еще можно откорректировать.
РГ: В чем совпадают позиции уважаемых оппонентов?
Ямбург: В том, что мы оба считаем: пошлость, мерзость, грязь не должны обрушиваться на детей. Только в отличие от Нины Александровны я полагаю, что с помощью специального закона защитить ребят от всего этого не удастся.
Останина: Почему ж не удастся? Давайте попробуем.
Валерий Выжутович, политический обозреватель
Опубликовано в РГ (Федеральный выпуск) N4889 от 15 апреля 2009 г.
