В развернувшейся между Китаем и США борьбе за лидерство, для всех стран мира важно понять, какой станет новая система доминирования в случае победы той или иной стороны.
Крайне сомнительно, что будет изобретена абсолютно новая форма управленческой стратегии. Более вероятно то, что новое станет некой комбинацией элементов, отработанных в прошлом.
Поэтому обратимся к истории вопроса.
Системы доминирования: от экспроприации до интеграции
История эксплуатации покорённых народов представляет собой непрекращающийся поиск баланса между уровнем силового контроля и эффективностью. Независимо от хронологического периода или культурного контекста, доминирующие государства стремились не только к подчинению побеждённых, но и к созданию устойчивой долговременной системы перераспределения ресурсов в пользу метрополии, сочетающей прямое принуждение с прагматической целесообразностью.
С определёнными допущениями можно выделить три основные модели доминирования.
Экспроприационная модель: прямое насилие и экономическое изъятие
Наиболее архаичная и жёсткая форма взаимодействия с покорёнными территориями — тотальное подавление и систематическое разграбление. Ассирийская империя практиковала массовые депортации для подавления сопротивления, Римская республика полностью уничтожила Карфаген, а Чингисхан и Золотая Орда осуществляли тотальную экономическую экстракцию завоёванных регионов.
Однако уже в античную эпоху сформировалось осознание, что долгосрочный контроль требует адаптивных управленческих стратегий. Александр Македонский интегрировал персидскую аристократию (сохранение сатрапий), заключал династические союзы (Сузские свадьбы) и основывал города на завоёванных землях (Александрия). Римская империя распространяла институт гражданства, развивала инфраструктуру (дороги, акведуки). Кир Великий (Ахеменидская империя) демонстрировал толерантность к локальным культам (восстановление Иерусалимского храма) и сохранял автономию подчинённых царств (Вавилон, Лидия).
Апофеозом экспроприационной модели (краткосрочная прибыль при высоких рисках восстаний) стал европейский колониализм. Колонии рассматривались исключительно как источники сырья и рынки сбыта, а инфраструктура (порты, транспортные сети) создавалась в основном для вывоза ресурсов.
В Конго при Леопольде II миллионы погибли на каучуковых плантациях.
Британская политика в Индии привела к деиндустриализации, изъятию зерна и, как следствие, к массовым голодоморам.
Французские земельные законы (1863, 1873) лишили алжирцев собственности, передав её колонистам.
Даническо-подарочная система: экономическая индукция лояльности
Альтернативой прямому насилию выступала модель, основанная на экономическом подкупе элит подконтрольных территорий. Наиболее показательный пример — китайская внешнеполитическая стратегия, где террор замещался системой преференций. Конфуцианская идеология трактовала отношения с вассалами как «семейные» — иерархичные, но взаимовыгодные. Китайская империя предоставляла соседям экономические блага (шёлк, зерно, серебро) в обмен на политическую лояльность. Китай мог позволить себе связанные с этим затраты, поскольку диспропорция в потенциале между Китаем и его вассалами историками описывается метафорой: «соотношение шара для боулинга и шарика для пинг-понга». Хотя о рафинированном альтруизме речи не шло: политика Китая в этой области прекрасно описывается идиомой: «Бросить кирпич, чтобы получить нефрит» (拋磚引玉).
В рамках выбранной стратегии практиковались династические браки (ханьские принцессы выдавались за кочевников). Экономические льготы соседям заменяли Китаю военные экспедиции.
Однако гуманость этой системы имела определённые пределы. Император Хунъу (династия Мин) применял жёсткое давление на Корею, демонстрируя, что «доброжелательный гегемон» действует рационально и жёстко, когда это необходимо.
Интеграционная модель: долгосрочные вложения в стабильность
Некоторые империи предпочитали не экспроприацию или подкуп, а постепенную интеграцию завоёванных территорий. Это требовало инвестиций в инфраструктуру, включение локальных элит в управленческие структуры и предоставление экономических преференций. Российская империя служит классическим примером такой стратегии — она обеспечивала устойчивость власти, но была крайне ресурсозатратной.
Современные имперские стратегии.
В настоящее время доминирующие государства сталкиваются с теми же задачами, но методы стали менее очевидными. Однако исторические наслоения и фактор индивидуальных амбиций усложняют этот процесс по сравнению с эпохой классических империй.
Приведённый здесь исторический экскурс был необходим для того, чтобы понять, какое место на шкале мировой гегемонии пытается сегодня для США занять Трамп. Это позволит выявить те нетривиальные задачи, которые стоят перед элитой Америки, стремящейся сохранить (и усилить) лидирующие позиции этой страны в современном мире.
Надо признать, что от предыдущих владык Града на холме Трампу досталось не самое простое наследство, но и в этих условиях политика 45/47 президента США может рассматриваться в качестве очередной попытки найти новый баланс между контролем и эффективностью в условиях глобализации.
Финансовая составляющая американского мирового лидерства представляет собой крайне замысловатую, местами разрозненную, частично противоречивую систему, сформировавшуюся в условиях более чем полувекового противостояния США и СССР, одинаково стремившихся к глобальному доминированию. Такая ситуация породила систему финансового взаимодействия между государствами, в которой причудливым образом сочетались элементы экспроприационной, даническо-подарочной и интеграционной форм отношений в связке «лидер — ведомый».
На обоих полюсах страны-лидеры практиковали в основном интеграционную модель. Вложения в страны-сателлиты осуществлялись в самых разнообразных формах, но цель у антагонистов была одна — получение возможности определяющего влияния и политического контроля.
Самим фактом своего существования СССР весьма способствовал развалу мировой колониальной — в основе своей экспроприационной — системы.
Любая страна, заявлявшая о выборе социалистического пути развития, вполне обоснованно могла рассчитывать на финансовую, политическую и военную помощь со стороны СССР.
Противоположный лагерь цементировал свои бастионы использованием системы экономических преференций, таможенными послаблениями, освобождением союзников от бремени военных расходов под зонтиком НАТО (США) и т.д.
Крушение СССР оказало гигантское влияние на всю конфигурацию мировой цивилизации. Рассыпался не только Советский Союз. Развалился весь проект мировой социалистической системы, когда с мировой карты исчезли и Варшавский договор, и Совет экономической взаимопомощи. Преемница СССР — Россия прекратила поддержку ранее прикармливаемых сателлитов, создав в этих странах (например, на Кубе) ситуации крайних форм кризиса во всех сферах их жизнедеятельности.
На США этот подарок судьбы оказал двойное действие: Соединённые Штаты реально захватили место единственного мирового гегемона, поставив своего побеждённого противника в зависимое положение, но, одновременно с этим, США снизили активность в глобальной конкуренции.
Достаточно неожиданно для американской элиты сначала на горизонте планирования, а затем и совсем рядом возник феномен современного Китая.
В развитии каждой страны можно найти причины и факторы самого разнообразного свойства. Но в истории Китая XX века роль США была не только очень существенной, Штаты фактически перезапустили двигатель развития этого гиганта. Они приняли активное участие в формировании системы управления экономикой этой страны, насыщали её финансово и технологически (сумма вложений в экономику Китая с середины 70-х голов по настоящее время оценивается в $2 трлн.), но в итоге желаемый контроль над Поднебесной так и не был достигнут. Китай в XXI веке обрёл полный суверенитет и стал реальным источником риска потери Америкой лидирующих позиций в мире.
В течение длительного времени США и Китай рассматривали друг друга как непримиримых врагов.
Зондирование возможности некоторого улучшения отношений началось в самом начале 70-х годов прошлого века с «пинг-понг дипломатии». Стороны воспользовались спортивным антуражем минимальных контактов, затем медленно расширяли их вплоть до беспрецедентного визита президента Никсона в непризнанный США Китай в феврале 1972 года.
Импульс реального сближения Китая и США возник после военных столкновений между СССР и КНР на острове Даманском, ставшем кульминацией ухудшения отношений между двумя странами в 60-х годах.
Война между КНР и Вьетнамом, в которой СССР стал союзником Вьетнама и принял в ней непосредственное участие, продемонстрировала США желательность и реальную возможность создания центра перманентного напряжения между Китаем и Советским Союзом.
С 1979 года, после нормализации американо-китайских отношений и начала экономических реформ в Китае, американские компании активно инвестировали в китайскую экономику. Эти инвестиции сыграли ключевую роль в развитии Китая как глобальной производственной и технологической державы. Надо иметь в виду, что до перехода к экономическим формам сотрудничества с США потенциал Китая примерно в 4,5 раза уступал советскому.
Первоначальное принципиальное решение об участии США в развитии экономики КНР было подчинено достижению главной цели — созданию ещё одного военно-стратегического противовеса СССР. Экономические выгоды, возникшие при их реализации, в расчетах присутствовали, но по факту их величины содержали ранее не прогнозируемый бонус. Однако затем именно соображения выгоды оказались той обильной смазкой, на которой США прокатились в китайском направлении до того места, где они достаточно неожиданно для себя выяснили: изначально задуманное использование потенциала Китая в геополитических интересах США сформировало не только китайское экономическое чудо — рост экономики за период с 1970-2024 годы в 420 раз — но и жёсткий мировой финансово-экономический китайский тренд. В Азии, Африке и Латинской Америке Китай реализует современный вариант связи «лидер-ведомые».
Вся мировая финансово-экономическая система сложилась и сегодня еще несёт в себе родовые признаки той поры, когда доля США в ВВП планеты составляла более 50%. Сегодня едва ли 15. Эти вновь возникшие условия и беспрецедентный рост экономики Китая закономерно требуют от США максимальной концентрации сил. Именно этим объясняется предпринятый Трампом переход от (преимущественно) интеграционной модели в отношениях со странами, ранее получавшими различные преференции и носившими титулы партнёров по НАТО, к экспроприационной модели, когда суммы заявленных выплат в пользу суверена многократно превышают реальные возможности вассалов. Но другого варианта для Америки просто не существует. Современный Китай рассматривается элитой Соединённых Штатов как экзистенциальная угроза, что и диктует политику, проводимую Трампом.
США при Трампе прекратят субсидировать своих сателлитов, во-первых, потому, что в этом нет реальной необходимости: к России они не перебегут, а к Китаю и тем более, и во-вторых, противостояние с Китаем требует концентрации всех видов ресурсов.
Но переход к экспроприационной модели проблему не решает: победа в гонке за лидерством теперь уже с Китаем возможна только при изменении внутреннего устройства США.
И что произошло с Соединёнными Штатами за последние 30, самых комфортных в их истории, лет?
Страна переживает глубочайший кризис, она расколота. Первенство в экономике потеряно. Преимущество в вооружениях утрачено. Мировое демократическое лидерство под сомнением.
Можно вспомнить, что в течение всего времени противостояния США кратно превосходили СССР по экономическому потенциалу.
И тем не менее, борьба за мировое лидерство в таких условиях была реальной. Это не была игра в одни ворота.
Почему СССР мог сопротивляться, организуя встречные угрозы?
Потому, что его экономическая и политическая система была создана для перманентного нахождения в состоянии борьбы. Она могла делать то, что были не в состоянии осуществить США, например практически мгновенно концентрировать свои ресурсы на решающих направлениях. И опыт создания и развития ракетно-ядерного потенциала с нуля до уровня паритета с США тому яркое подтверждение.
Китай не СССР. Но кое-какие сущностные элементы директивной системы управления он имеет. Компартия Китая способна организовать быстрое решение самых сложных политических, экономических и технологических проблем.
А США в их сегодняшнем состоянии так сделать не могут.
Борьба за мировое лидерство требует реального единоначалия, а если еще точнее, то диктатуры.
Вообще-то идея о диктатуре находится в последние годы в дежурном состоянии. Её призывают, её отгоняют, одни ждут, другие боятся.
Приход диктатуры возможен, но только не в США.
В сегодняшних реалиях стран победившей демократии переход к автократии, необходимой для принятия жёстких управленческих решений невозможен.
Поезд уже ушёл.
Что такое диктатура? Это концентрат, выделенный из элиты, держащийся на достигнутом внутри неё консенсусе. Каким образом этот консенсус возникает — отдельный вопрос. Но особенность современного этапа развития той части нашей цивилизации, которую мы называем «демократические страны», заключается в том, что согласие элит в этой области недостижимо, а поэтому директивное управление в них — невозможно.
Существующие структуры управления США не мотивированы на реализацию такого решения.
Поэтому исход битвы за мировое лидерство между США и Китаем предрешён.
Хотя...
Есть ещё и Россия.
