Говоря о будущих угрозах, следует принимать во внимание, что они не возникают «вдруг»[1]
А. Фролов, эксперт
Стратегическая стабильность, как состояние уверенного социально-экономического развития общества и государственных институтов в условиях безопасности, имеет мало общего с привычной трактовкой «стратегической стабильности» как отсутствия возможности для безнаказанного применения ядерного оружия. Даже с собственно военной точки зрения «стратегическая стабильность» в нашем понимании означает невозможность безнаказанного и успешного применения военной силы. Причем не только как ОМУ или только ЯО, но и военной силы вообще. В этом понимании «стратегическая стабильность тождественна понятию «стратегическое сдерживание». Проблема, однако, заключается в том, что такая трактовка неприемлема США и их союзникам, чья военно-политическая коалиция предполагает именно взлом стратегической стабильности и изменение стратегического сдерживания на политику уступок и отказа от защиты национальных интересов и ценностей. Или «признание» тех норм и правил Россией и другими странами, которые сформулированы Западом. В этом смысле западное понимание «стратегической стабильности» означает абсолютное неприятие Россией её политикой в области национальной безопасности.
Примером этому стало новое союзническое соглашение между США, Великобританией и Австралией, подписанное 15 сентября 2021 года, которое Дж. Байден прокомментировал следующим образом: ««Речь идет об инвестировании в наш величайший источник силы, в наши союзы, и их обновлении, чтобы лучше противостоять угрозам сегодняшнего и завтрашнего дня», – сказал г-н Байден в Восточном зале в окружении двух телевизоров, показывающих британских и австралийских лидеров в их дистанционные брифинги для прессы. «Речь идет о соединении существующих союзников и партнеров Америки по-новому».
Поэтому вопрос о стратегической стабильности в мире и национальной безопасности в настоящее время рассматривается только как проблема стабильности в ядерной области, что, конечно же, не соответствует реалиям потому, что является только частью более общей проблемы стратегической стабильности и стратегического сдерживания[2].
Дискуссия о стратегической стабильности 2020–2021 гг.
Дискуссия о стратегической стабильности возобновилась в 2020 году[3] в связи с тем, что возникли объективные предпосылки и беспокойства, связанные с целым рядом разноплановых обстоятельств, которые так или иначе стали результатом усиливающегося глубокого кризиса в мире, о котором откровенно сказал В.В. Путин нам Давосском форуме в январе 2021 года[4]:
– во-первых, со стремительным развитием программ ВВСТ в США и странах-союзниках по военно-политической коалиции. Это отразилось и на риторике, используемой в западных политических выступлениях. Например, если в докладах генсекретарей НАТО термин «сдерживание» в 2011 году использовался 3 раза, то в 2015 – 31, а в 2019 – уже 39 раз[5];
– во-вторых, с политикой Д. Трампа по ликвидации системы международной безопасности и договоров по контролю над вооружениями и военной деятельностью, которая привела к отказу практически от всех договоренностей, достигнутых в предыдущие годы;
– в-третьих, быстрым развитием эскалации сценария развития ВПО «Усиления военно-политической эскалации», угрожающим перерастанию военно-силового противостояния в открытые военные действия после завершения «переходного периода»[6];
– наконец, в-четвертых, с оптимизацией и сокращением военных расходов в России. Как известно, максимальный объем бюджетного финансирования был выделен в 2016 году – 3777, 6 млрд рублей (почти в 3 раза выше уровня 2010 года), однако в 2017–2019 годах произошло существенное снижение. В целом за последние 3 года расходы на оборону сократились с 12,3% до 8,2%[7], что особенно отразилось на расходах на НИОКР.
Таким образом, в основе процесса фактической ликвидации состояния стратегической стабильности находится устойчивое политическое стремление США и их союзников добиться военного превосходства, которое позволило бы им использовать военную силу в условиях изменения МО и ВПО в мире, а не простое стремление обеспечить себе стратегическое превосходство в ядерной области.
Иными словами, коллективному Западу стратегическая стабильность не нужна. В самых разных формах, в том числе политико-психологической форме, на Западе пытаются реализовать политику «силового принуждения», которая в принципе не совместима с политикой укрепления стратегической стабильности. Так, появление в декабре 2020 года Ормузском проливе атомной подводной лодки «Джорджия» ВМС США класса «Огайо» с крылатыми ракетами – это был прямой сигнал руководству Ирана о способности американских боевых подводных и надводных кораблей нанести реальные удары по Иранским целям, например, по ядерным объектам. Вместе подлодка и сопровождающие крейсера насчитывают 398 пусковых ракетных контейнеров, – именно такое количество крылатых ракет может быть запущенно по иранским целям в течение считанных минут. Очевидно, что подобные действия откровенно нарушают политическую стабильность не только в регионе, но и в мире.
Надо сразу же отметить, что стратегическая стабильность[8], которая стала своего рода целью – иконой для советских и российских либералов, – никогда таковой не являлась для правящих кругов США. Более того, подписав соглашение в 1990 году, они никогда больше о нем не вспоминали по простой причине – вся их деятельность в последние три десятилетия была направлена против сохранения стратегической стабильности как в широком смысле этого понятия, так и в узком смысле – сохранения ядерного сдерживания. Стратегическая цель США и их союзников – сохранение созданной ими финансово-экономической и военно-политических систем в принципе не совместимо с идеей стратегической стабильности потому, что предполагает использование ими военной силы и создание военного превосходства.
Объективно говоря, понятие «стратегической стабильности» во многом тождественно понятию «стратегическое сдерживание»[9], которое предполагает создание условий, при которых невозможно использование военной силы в политических целях[10]. Как справедливо отмечают военные эксперты, «Стратегическая стабильность представляет собой такое состояние межгосударственных отношений, при котором сложившееся соотношение военно-политических сил в мире не позволяет ни одному государству (коалиции государств) добиться превосходства над другим государством (коалицией государств) силовыми методами»[11]. Причем, речь идет не только о применении ЯО, но и военной силы вообще.
В этой связи возникает традиционный вопрос о стратегической стабильности, который активно обсуждается с 80-х годов не только экспертами, но и на политическом уровне. Считается априори, что «все стороны заинтересованы в укреплении стратегической стабильности». Подразумевается, что это относится прежде всего к России и США, которые опасаются рисков ядерной войны, а также, что в этом заинтересованы и все другие государства, для которых риск возникновения военных действий может стать угрозой их существованию[12].
Речь идет, прежде всего, о глобальном конфликте и применении ядерного оружия, что стало предметом дискуссии в последние годы в мире и в России[13]. Тем не менее военные действия в мире не просто не прекращаются, но и порой приобретают крупные масштабы. Так, в краткой характеристике локальных войн и военных конфликтов с участием России (1946–2000 гг.), данной авторами одной из работ российских авторов, приводится перечень 46 таких войн и конфликтов до 2000 года, в которых так или иначе принимали участие ВС СССР и России (далеко не полный)[14].
Но на практике политика США в последние два десятилетия направлена именно на разрушение стратегической стабильности, внесения неопределенности в действия и намерения с тем, чтобы максимально увеличить воздействие военно-силовой политики. Это стало особенно очевидно после отказа США в 2002 году от Договора по ПРО[15], ратификации ДОВСЕ, а также ускоренному развитию ВТО и других ударных вооружений и заявленному на лето 2019 года выходу из ДРСМД. Таким образом получается, что реальная политика США направлена не на укрепление, а на разрушение стратегической стабильности и предсказуемости в области использования ЯО. Это заставляет по-новому оценить перспективы развития ВПО и стратегий различных стран, но, прежде всего, США и возглавляемой ими коалиции.
Если говорить о современной стратегии США, то неизбежно приходишь к принципиальному выводу о том, что в последние десятилетия, но особенно в «переходный период», произошло изменение политических целей войны, которое в ХХI веке привело к тому, что процесс формирования ВПО в современный период происходит с помощью самого широкого спектра средств, – от ядерных до «мягкой силы, – среди которых исключительно важное значение приобрели электронные СМИ и интернет ресурсы, в особенности социальные сети[16].
Если прежние цели во многом определялись сохранением стратегической стабильности и недопущением военной эскалации, то в «переходный период» наоборот – внутриполитическая и внешняя дестабилизация, подчинение правящей элиты стали главными целями, что предопределяет необходимость применения самых разных средств и способов ведения войны[17].
Комплексность использования «жесткой силы», «силы принуждения» и «мягкой силы» – обязательный принцип силовой политики США и их союзников, получившей название политики «силового принуждения». Об этом нельзя забывать, в частности, потому, что эффективное использование информационно-когнитивных средств и экономических санкций возможно только в том случае, если они обеспечены эффективной поддержкой самого широкого спектра возможных средств вооруженного насилия – от ядерных, стратегических, до электронных[18].
_______________________________________
[1] Цит. по: Подберёзкин А.И. Роль США в формировании современной и будущей военно-политической обстановки. М.: ИД «Международные отношения», 2019, с. 141.
[2] См.: Подберёзкин А.И. Война и политика в современном мире. М.: ИД «Международные отношения», 2020, сс. 179–198.
[3] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Политика стратегического сдерживания России в XXI веке. М.: ИД «Международные отношения», 2019, 808 с.
[4] Путин В.В. Стенограмма выступления на онлайн-форуме «Давосская повестка дня 2021» / president.org/27/01/2021
[5] Проблемы трансформирования НАТО. Доклад РИСИ // Проблемы национальной стратегии, 2020, № 2, с. 15.
[6] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Информационно-когнитивное силовое «формирование» правящих элит субъектов военно-политической обстановки в «переходный период» / философия, религия, культура, 2019, № 2 (10), сс. 113–135; Подберёзкин А.И., Александров М.В., Боришполец К.П. Стратегическое сдерживание: новый тренд и выбор российской политики. М.: МГИМО, 2019.
[7] Военно-экономическая безопасность и военно-техническая политика государства: изменение диалектики в современных условиях. Монография. Под общ. ред. проф. С.Ф. Викулова. М.: АПВЭиФ, ООО «Канцлер», 2010, с. 329.
[8] Стратегическая стабильность – зд.: состояние ВПО, при котором субъекты и акторы ВПО не могут использовать военную силу в политических целях. Нередко ассоциируется с ядерной стабильностью (стабильностью в области СНВ), что заведомо суживает понятие.
[9] Стратегическое сдерживание (трад.) – разработка и системная реализация комплекса взаимосвязанных политических, дипломатических, военных, экономических, информационных и иных мер, направленных на упреждение или снижение угрозы деструктивных действий со стороны государства – агрессора (коалиции государств) в интересах обеспечения военной безопасности страны.
[10] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Политика стратегического сдерживания России в XXI веке: монография. М.: ИД «Международные отношения», 2019, 808 с.
[11] Вопросы безопасности и стратегической стабильности в терминах и определениях / под ред. В.Н. Михайлова; Институт стратегической стабильности Росатома. М.: Саранск, Тип. «Красный Октябрь», 2009, с. 30.
[12] Подберёзкин А.И. Роль США в формировании современной и будущей военно-политической обстановки. М.: ИД «Международные отношения», 2019, 419 с.; Подберёзкин А.И. Политика стратегического сдерживания России в XXI веке. М.: МГИМО, 2019 с.
[13] Это, в частности, потребовало принятие 2 июня 2020 года специального указа В.В. Путина «Об основах ядерной политики России», в котором было по сути повторено условие применения ядерных вооружений.
[14] Дегтярёв А.П. История России: войны и вооруженные конфликты: справочное издание. М.: КНОРУС, 2019. 442 с.
[15] Ненартович Н.Э., Горевич Б.Н. Система противоракетной обороны США. Анализ и моделирование. М.: ПАО «НПО «Алмаз», 2018, сс. 16–28.
[16] См. подробнее: Стратегическое сдерживание: новый тренд и выбор российской политики: монография / А.И. Подберёзкин, М.В. Александров, К.П. Боришполец и др. М.: МГИМО-Университет, 2019. 656 с.
[17] См. подробнее: Подберёзкин А.И., Родионов О.Е. Человеческий капитал и национальная безопасность. М.: Прометей, 2020, 610 с.
[18] Summary of the 2018 National Defense Strategy of the United States of America. Wash., Jan. 2018, pp. 3–11.
