В.И. Лоскутов, д.э.н., профессор
Мурманская академия экономики и управления (МАЭУ),
профессор кафедры экономики и управления
1. Фундаментальные вопросы экономической политики
На протяжении всего периода рыночных реформ экономическая стратегия российского правительства характеризуется неопределенностью, отсутствием твердых политических принципов и ясности в направлении развития реформ. Стратегия, направленная на огульное разгосударствление экономики и насаждение рыночных отношений в основных отраслях промышленности, осуществляемая реформаторами, оказалось ошибочной, причем явно противоречащей теории Кейнса и практике развитых капиталистических стран, усиливающих в течение всего двадцатого века государственное участие в экономике.
Объективные законы экономики не позволили реформаторам до конца осуществить задуманные ими планы, но до сих пор российская экономическая политика по своей риторике и некоторым формальным решениям остается либеральной рыночной. Фактически же в последние годы она становится все более авторитарной, выражающейся в растущем вмешательстве государства в бизнес, но без ясной стратегической программы, и потому зачастую неявном и непредсказуемом. Такое противоречие между формой и содержанием экономической политики служит основной причиной рекордного по продолжительности системного кризиса, неустойчивости российской экономики, неспособности целого ряда важнейших отраслей выйти на дореформенные объемы производства и растущей в обществе социальной напряженности.
Надо признать, что историческая вина за выбор противоречивой и неэффективной экономической стратегии лежит не только на безответственных и экономически невежественных политиках, но и на представителях российской экономической науки, поспешно и необоснованно отказавшихся от фундаментальных знаний, выработанных классической политической экономией. Приняв за основу своих исследований неолиберальные теории, ограниченные анализом только рыночных отношений, они неизбежно пришли к ошибочным оценкам содержания процессов, происходящих в реальной российской экономике, и перспектив их дальнейшего развития.
Для всех, кто понимает, что экономика - объективный процесс, а не продукт игры человеческого ума и воли либо произвола власти, очевидно, что экономическая политика может быть эффективной только в том случае, если она соответствует объективным экономическим законам. Из этого следует важный вывод о необходимости освоения и развития фундаментальных знаний, выработанных мировой наукой, а также их распространения в обществе всеми средствами и, прежде всего, через систему образования.
Современный уровень фундаментальных экономических знаний вполне позволяет внести ясность в решение ряда практически важных вопросов, реализация которых обычным методом проб и ошибок потребовала бы десятилетий: 1) о формировании эффективных отношений собственности, владения и пользования; 2) об обусловленности интересов различных социальных групп их экономическими функциями; 3) о реформировании отношений распределения ресурсов.
Только зная ответы на эти вопросы, можно дать объективную научную оценку важнейшему историческому событию конца ХХ в., которое не перестает беспокоить все мировое сообщество, - произошел ли "крах социализма", как считают одни, или только его кризис, за которым следует процесс выхода социализма на новый, более высокий уровень развития, как утверждают другие. Некоторые экономисты в попытке уйти от этого острого вопроса предпочитают вообще не говорить о капитализме и социализме, а называть современное общество "постиндустриальным", или "информационно-индустриальным". Однако такая его характеристика является, в сущности, технической, которая относит его в другой классификационный ряд - по признаку основной производственной деятельности, вслед за доиндустриальным и индустриальным. При этом вольно или невольно скрывается главное: чей интерес, интерес какого класса или социальной группы является господствующим, основным в таком обществе.
По этому основанию такие экономисты, как Дж. Гэлбрейт в США, Й. Шумпетер в Австрии, Г.Х Попов и С.Л. Афанасьев в России, называют современное общество технократическим, менеджерским или бюрократическим. Такая его характеристика имеет смысл и заслуживает внимания науки. Однако в политико-экономическом отношении эта стадия развития общества еще недостаточно исследована, чтобы ее можно было считать новой формацией. То, что интересы чиновников, если не господствуют, то заметно доминируют над интересами современного общества, причем в странах, считающихся как социалистическими, так и капиталистическими, - достаточно очевидный факт. Но не факт, что общество готово смириться с этим господством и не преодолеют его в исторически короткий срок.
Анализ развития капиталистической экономики в течение последних ста пятидесяти лет подтверждает достоверность открытого классиками марксизма закона капиталистического обобществления производства. Экономисты, игнорирующие исторический метод исследования закономерностей развития общества, склонны его отрицать, но факты не позволяют усомниться в том, что в отношении использования важнейших материальных благ - основных средств производства и финансов - интересы общества в целом все больше доминируют над обособленными интересами общественных классов, социальных групп и индивидов. На это указывают многие признаки, наиболее убедительными из которых являются непрерывный рост государственных расходов в ВНП всех капиталистических стран, усилении значения акционерной собственности в общественной экономике и укреплении демократических институтов. Кроме того, история ХХ в. неоднократно и убедительно доказала человечеству, что если политика возрастающего обобществления экономики не осуществляется правительствами сознательно и эволюционно, она реализуется вопреки их воле посредством революций.
1. Закон формирования и развития экономических отношений собственности
Прямой формулировки экономического закона образования и развития форм собственности в трудах классиков марксизма нет. Но в них достаточно материала для того, чтобы убедиться в понимании ими существования этого закона, начиная с их ранних произведений и заканчивая последними фундаментальными работами Ф. Энгельса.
Догматический характер советской экономической школы не дал возможности теоретикам задуматься над таким, например, утверждением классиков: "Различные ступени в развитии разделения труда являются вместе с тем и различными формами собственности" [1]. Ничего им не сказало и прямое утверждение Ф. Энгельса, "что отношения собственности каждой эпохи являются необходимым результатом присущего этой эпохе способа производства и обмена". И даже его обидная характеристика своего современника, который не знал этого, как "одного из невежественнейших людей этого столетия" [2], их не задела.
Но если бы классики даже вообще ничего не говорили о причинной зависимости форм собственности от способов производства и обмена, разве не должно прийти в голову всякому, кто изучает этот вопрос и знает, что на протяжении истории существовало огромное количество форм собственности, сменяющих друг друга, причем, как правило, вопреки ожесточенному сопротивлению уже существующих легитимных собственников, что за этим стоит какой-то закон, стоящий выше законов, устанавливаемых людьми?
Ничуть не бывало. И по сей день многие экономисты наивно воспринимают декларирование органами власти прав собственности за создание новых экономических отношений собственности, распространяя в обществе ложное представление о сущности и законе происхождения реальных отношений собственности. В настоящее время существует только один учебник [3] и одно учебное пособие [4], в которых рассматривается экономический закон формирования отношений собственности и раскрывается его суть. Есть необходимость сделать его обязательным разделом учебников и дидактической единицей учебных стандартов.
Современные образованные люди должны знать, что собственность не сводится только к правовым, юридическим отношениям, что она есть также, и, прежде всего, экономическое отношение, характеризующее неограниченную, безусловную принадлежность вещей, наряду с ограниченными, условными отношениями принадлежности - владением и пользованием. Они должны понимать принципиальную разницу между понятиями "собственность" и "право собственности", суть которой состоит в том, что собственность есть экономическая категория, характеризующая экономические отношения, которые определяются объективными экономическими условиями и складываются независимо от того, понимают ли люди суть этих отношений и нравятся ли они им. Что касается права собственности, то это надстроечная категория, которая представляет сознательно установленные людьми правила, определяющее, в чьих преимущественных интересах должны использоваться объекты собственности.
Важно также всем знать, что практическая реализация отношений собственности зависит не столько от идеальных представлений людей, положенных в основу этих правил, сколько от их экономических интересов, предопределяемых объективными способами их производства и обмена.
Специфика собственности по сравнению с другими экономическими отношениями состоит в том, что она задевает самые насущные, часто поистине судьбоносные интересы людей. Поэтому экономические отношения собственности, выражающиеся в фактическом, но незаконном, т. е. не оформленном юридически, использовании благ, тщательно скрываются и до принятия к незаконным собственникам правовых санкций в сознании общества как бы не существуют. Зато кажутся реально существующими права собственности, хотя бы они были только объявлены и за ними не стояли реальные экономические отношения.
Как пример существования права собственности без соответствующих экономических отношений можно указать на факт провозглашения большевиками в 1917 г. социалистической собственности, для экономической реализации которой им потребовалось около двадцати лет напряженной государственной организационной деятельности, сопровождавшейся различными формами насилия. Другой пример: провозглашенное современными российскими реформаторами и даже юридически оформленное право частной, в том числе акционерной собственности на средства производства. Доказательством того, что в большинстве случаев за этим правом не стоят экономические отношения частной собственности, является неспособность многих формально частных предприятий существовать без материальной поддержки государства, а значит и без государственного контроля и управления ими.
Существование экономических отношений частной собственности, не закрепленных правом, сопряжено с большими организационными трудностями и потому малоэффективно, хотя и возможно. Убедительным доказательством этого является существование, как в советское, так и в постсоветское время различного рода нелегальных и полулегальных форм хозяйствования. Существование же права частной собственности без наличия экономических возможностей его осуществления однозначно ведет к разворовыванию, разграблению или иного рода разрушению и утрате объектов собственности, о чем ярко свидетельствует современный российский опыт огульного разгосударствления собственности. Во всех случаях несоответствие объявленных прав собственности экономическим отношениям, вызывает ухудшение эффективности общественного производства, социальную напряженность и конфликты. Поэтому общественным назначением юридических форм собственности является юридическая поддержка, закрепление и государственная защита существующих экономических форм собственности.
С началом рыночных реформ в России приобрела популярность теория Рональда Коуза, трактующая собственность как некий "пучок прав". Ее анализ показывает, что, вопреки распространенному представлению, она не имеет никакого отношения к собственности как экономической категории, а если быть совсем точным, то и к праву собственности. Ничто в ней не дает оснований утверждать, что Коуз рассматривает собственность как экономическое отношение. Больше того, он относится с полным безразличием к тому, является ли то, что он называет собственностью, правом именно собственности, а не владения или пользования. Ему до этих тонкостей нет дела, поскольку для решения его задачи они не имеют никакого значения.
В сущности, в теории Коуза речь идет не о праве собственности, а о праве владения или пользования. Ставить в вину Коузу смешение этих понятий нельзя, так как он выражает свою теорию на языке тех научных школ, которые принципиально абстрагируются от диалектики развития экономических отношений собственности и считают частную собственность вечным и единственным отношением принадлежности. Система понятий этих школ безразлична к социально-экономической основе прав присвоения и не отражает различия между собственностью, владением и пользованием. Поэтому Коуз употребляет термин "собственность" в привычном для него смысле принадлежности вообще.
Виновными в толковании теории Коуза как учения о действительной собственности, а не владении или пользовании, являются те российские экономисты, которые безоговорочно используют термины одной системы понятий при изложении другой системы. Называть собственником человека, получающего права собственности от реального собственника, значит, мягко говоря, вводить людей в заблуждение. Испокон веков лицо, которое получает права пользования благами от другого лица, называлось владельцем или пользователем, а собственником называется то лицо, которое дает эти права. В западных странах, если владельца земельного участка и называют по заведенному порядку собственником, то знают и помнят, что он является неполным, условным собственником, над которым есть верховный, полный, т.е. настоящий, действительный собственник.
Таким образом, для понимания сущности собственности обращаться к теории "пучка прав" Р. Коуза нет никакого смысла, ибо она не опровергает и не доказывает ее экономическую природу. Она просто не имеет отношения к этому вопросу. Практическая ценность его теории состоит в анализе не отношений собственности, которой он по сути дела вовсе не касается, а в обосновании целесообразности соответствия правовых отношений присвоения сложившимся в обществе организационно-экономическим отношениям. Фактически Р. Коуз признает наличие государственной собственности на природные ресурсы, так как только государство может "ясно определять права собственности" и обеспечивать возможность мирного торга между производителем и получателем внешнего эффекта [5].
3. Отношение к "олигархам" как к капиталистам и предпринимателям - фундаментальная стратегическая ошибка реформаторов
Одной из основных ошибок, принявшей форму массового заблуждения, которое разделяют не только простые обыватели и политики, является представление о тех, кого называют "олигархами", как предпринимателях и даже капиталистах. Именно оно лежит в основе необоснованных заявлений о возврате страны к капитализму и финансовых махинаций, прикрытых видимостью законных сделок, по передаче за бесценок крупных производственных активов вроде "Сибнефти" в собственность частных лиц с последующим выкупом государством за миллиарды долларов.
В действительности, если от спекулятивных выдумок обратиться к историческим фактам прошедших полутораста лет, легко понять, что "олигархи" - не капиталисты и даже не предприниматели. Они - прежде всего их наемные управляющие, топ-менеджеры. Именно этим определяются их экономические цели и мотивы поведения, а также характер их предприимчивости.
В экономике современных развитых стран в настоящее время присутствуют все представители делового мира: капиталисты, предприниматели и управляющие корпораций. Обыватели не видят между ними разницы. К сожалению, экономическая наука ХХ в., за исключением Й. Шумпетера и нескольких институционалистов тоже не разглядела глубокого объективного различия интересов этих трех социальных групп, определяемого экономическими условиями их деятельности.
В основе этого различия лежит неодинаковое отношение людей 1) к собственному имуществу, 2) к чужому имуществу, за сохранность которого они полностью или частично отвечают собственным имуществом, и 3) к чужому имуществу, за сохранность которого они не отвечают ни материально, ни даже морально, если могут доказать, что ущерб причинен не по злому умыслу. Но именно в таких общественно-правовых условиях находятся капиталист-предприниматель, предприниматель, использующий чужие ресурсы, и "предприниматель-управляющий". Последний термин надо брать в кавычки, потому что в этом случае слово "предприниматель" выражает не должность, не профессию и не экономическую функцию, а свойство личности, предприимчивость.
Что касается управляющих, которые в обществе всегда имеются в таком количестве, какое обществу необходимо, очевидно, что все они не могут быть ни предпринимателями, ни хотя бы просто предприимчивыми работниками. Впрочем, это и не нужно, поскольку от управляющих объектами чужой собственности требуется, главным образом, чтобы они действовали в интересах собственника, а не в личных интересах. Предприниматель же, по определению, всегда руководствуется прежде всего своими интересами.
Современная экономика, как известно, есть органически связанная совокупность трех сфер деятельности: государственной, корпоративной и частной. Они существенно различаются по способам организации и соответствующим формам собственности. Только в частной сфере собственники в полной мере являются одновременно управляющими. Корпоративная сфера предполагает профессионализацию управленческой деятельности, которая по мере увеличения размеров предприятия требует увеличения числа специалистов. Поэтому собственники корпорации, даже если кто-то из них непосредственно принимает участие в управлении, постепенно утрачивают возможность иметь полный объем информации, обеспечивающей принятие эффективных решений, а вместе с потерей информации утрачивают и власть.
Но власть в обществе, подобно материи в пространстве, не исчезает, а только переходит из одной формы в другую. Естественно, что, как выразился Дж. Гэлбрейт, "власть принадлежит техноструктуре", которая "растет вместе с ростом размеров и зрелостью фирмы" [6]. Причем, по мере того как техноструктура обретает власть, "она пользуется этой властью, чтобы служить интересам своих членов" [7]. С усилением ее власти и, соответственно, ослаблением власти капиталистов в управлении корпорациями основной становится совершенно новая мотивация, а именно "достижение бюрократических преимуществ, рост престижа и дохода техноструктуры" [8].
В конечном счете, в полном соответствии с законом перехода количества в качество, когда число крупных корпораций достигает некоторого критического уровня, "фактически происходит преобразование самой природы экономического общества" [9]. Именно так совершившийся в ХХ в. качественный скачок преобразовал природу общества, которое люди по традиции все еще называют капиталистическим. Господство капиталистического способа производства завершилось вместе с переходом главной цели предприятий - получения максимальной прибыли - в разряд одной из нескольких.
Многие исследователи давно заметили этот факт [10], но не придали ему значения. Между тем, он означает завершение эпохи капитализма и переход мирового сообщества к следующему, качественно новому этапу своего развития - к обществу, в котором господствуют интересы не капитала, а всего общества, владеющего капиталом.
С таким выводом апологеты рыночной экономики не хотят соглашаться. Но факты - вещь упрямая. То, что западная хозяйственная система вступила в эпоху постиндустриальной экономики, охотно подчеркивают сами представители рыночной теории. Правда, в том, что это такое, пока точной определенности нет. Но то, что это не капиталистическое общество в классическом его понимании, в котором капиталисты представляют господствующий класс, являющийся собственником основных средств производства и самостоятельно управляющий ими, уже давно стало хорошо известным научным фактом.
Классики марксизма первыми поняли и объяснили, почему капиталисты, а с ними и капитализм обречены на историческое "вымирание". Ф. Энгельс уже в 1890 г. отмечал, что "все общественные функции капиталиста выполняются теперь наемными служащими", а "для капиталиста не осталось другой общественной деятельности, кроме загребания доходов, стрижки купонов и игры на бирже, где различные капиталисты отнимают друг у друга капиталы" [11].
Вскоре на этот факт обратили внимание и другие ученые. Так, Т. Веблен уже в 1919 г. понял, что "контроль над материальным благосостоянием народа перейдет в руки технических специалистов". Десять лет спустя Дж. Коммонс отметил, что "вперед выходит инженер как главный управляющий нацией". Еще через десять лет Бернхэм подтвердил, что работники высокой квалификации - профессиональные управляющие - становятся "новым господствующим классом вместо капиталистов" [12]. В середине столетия Й. Шумпетер также пришел к выводу, что в корпорациях "фигура собственника уходит в небытие, а вместе с ней исчезают и характерные интересы собственности. Остаются наемные управляющие высшего и нижнего звена" [13]. Несколько позже вышла в свет работа Дж. Гэлбрейта, в которой он и сделал свой обобщающий вывод о преобразовании экономической природы капиталистического общества в связи с переходом власти от капиталистов к техноструктуре.
Сегодня во всем посткапиталистическом, постиндустриальном мире господствует бюрократия, свободная от власти как частных собственников, так и государства, призванного быть выразителем интересов общества. Причем, что важно подчеркнуть, она существует в двух видах: государственной и корпоративной бюрократии. Не только в России, но, как убедительно показал Дж. Гэлбрейт, и в США "современное корпоративное предприятие высокоорганизованно - и очень бюрократично" [14].
Хотя любая бюрократия хуже демократии, но если выбирать между властью бюрократии корпоративной и государственной, последняя является более предпочтительной. Отрицательная сторона государственной бюрократии состоит в том, что она склонна к присвоению доверенного ей в управление общественного имущества в личную собственность, или, попросту, к воровству. Но она не противостоит и не может противопоставлять себя обществу в силу самой своей функции службы общественным интересам.
Иное дело - корпоративная бюрократия. В силу своего бюрократического естества она тоже не может не приворовывать имущество своих хозяев - акционеров корпорации. Но как представитель частной собственности она, кроме того, находится в антагонистическом отношении к обществу, эксплуатируя его всеми доступными ей способами. Уже по своему экономическому положению блюстителя интересов частного собственника корпоративная бюрократия не несет никакой ответственности за состояние общества, тогда как государственная бюрократия не может ее не нести.
Поэтому, когда экономические противоречия достигают накала, угрожающего социальной стабильности общества, государственная бюрократия становится естественным ответчиком, "козлом отпущения", а ее представители лишаются своих высоких должностей. Корпоративной же бюрократии все равно, даже если страна стоит на грани гибели. Ее высшие представители не чувствуют себя ответственными даже в моральном отношении и прилагают основные усилия к тому, чтобы накопить к моменту кризиса достаточные средства для перемещения их и самих себя в более благополучные страны.
Однако при "очень большой разнице в содержании" по форме "между частной бюрократией и государственной", как справедливо отмечает Гэлбрейт, "гораздо меньше разницы". Поэтому для большинства населения "выбор между частной бюрократией и государственной бюрократией гораздо менее ясен" [15]. С точки зрения рядового обывателя, реагирующего как раз на форму, а не содержание, между ними вовсе нет разницы. Что касается российского обывателя, то он, оболваненный либеральными идеологами и догматиками-марксистами, даже не воспринимает корпоративных чиновников как бюрократию, почитая их за ненавистных, но законных частных собственников.
Не понимая природы зла, люди не способны бороться с ним. Следовательно, для того чтобы строить новое, социально направленное общество, необходимо прежде всего вооружить людей знанием тех препятствий, которые им предстоит убрать со своего пути.
Надо знать, в частности, что бюрократия при всей ее одиозности - не лишний класс, она - необходимейший элемент управления современным крупным производством. Поэтому кардинальное преобразование современного общества не может свестись к устранению бюрократии "как класса". Оно требует выполнения более сложной задачи - подчинения корпоративной бюрократии государству, а государственной бюрократии - обществу, т. е. заставить ту и другую служить общественным интересам.
4. Распределение - функция всего общества
В стабильно и эффективно функционирующей общественной системе бюрократия обычно находится под строгим контролем собственников и потому ее главным способом обогащения является преданное служение своим хозяевам, особенно если кража хозяйского имущества жестко преследуется. Но, как со знанием дела замечает Ф. Фукуяма, "интересы представителей никогда не могут целиком встроиться в интересы нанимателей" [16]. Как только собственники ослабляют выполнение своих функций охраны собственного имущества и контроля своих служащих, тяга последних к "приватизации" ценностей, находящихся в их распоряжении, усиливается.
То, что на данном отрезке времени в России социальная группа управляющих нещадно эксплуатирует все остальное общество, известно всем. По данным академика Д.С. Львова, за десять лет, предшествовавших 2006 году, доходы 4/5 населения сократились от 15 до 200 процентов, тогда как 1/5 часть общества увеличила свои доходы в полтора раза. При этом сам механизм роста доходов устроен таким образом, что доходы 20 % самых богатых растут в 8 раз быстрее, чем доходы беднейших 60 % населения.
Как ни возмутительна такая система распределения доходов, сложившаяся в России, оказывается, что она не составляет российской специфики. Не лучше обстоят дела, например, в кичащихся своей демократией США, где в 1980 г. "члены исполнительного аппарата в крупных компаниях зарабатывали в 45 раз больше обычных сотрудников. Однако к 1995 году соотношение выросло до 160 раз, а к 1997 году достигло отметки в 305. Исполнительные директора стремились сохранить свое благосостояние, и им это удалось - к 2000 году, несмотря на то, что реально прибыли компании не росли, они получали в 458 раз больше рядовых сотрудников" [17].
Подчеркнем, что так растут доходы не капиталистов, а управляющих - наемных работников корпораций.
Так будет и впредь - в России, в США, во всех других странах, если не изменить действующую систему отношений распределения производственных ресурсов и прибавочного продукта. Поэтому, если постиндустриальное общество не хочет превратиться в пассивную массу, эксплуатируемую некапиталистическим классом профессиональных государственных и хозяйственных управляющих, оно должно найти возможность, как минимум, вывести функцию распределения общественных ресурсов и прибавочного продукта из ведения этого класса, найдя необходимый для этого способ непосредственно общественного распределения.
К сожалению, для реализации такой задачи в настоящее время нет не только организации, но даже научной теории участия всех членов общества в распределении. В марксистской литературе после классиков, оставивших небольшие наброски, на эту тему не было серьезных научных исследований. Апологеты же рынка свели всю систему отношений распределения к товарным отношениям. Так, Дж. Кларк, назвав свой труд "Распределение богатства", посчитал, что сами факторы производства создают свои доли дохода, на основании чего попытался обосновать закон, который, "дал бы каждому фактору производства ту сумму богатства, которую этот фактор создает" [18]. Однако такого закона не существует, и вообще метод познания законов распределения богатства путем рассмотрения единственной исторически преходящей системы экономических отношений, а не всех, сам по себе порочен.
Методологическую порочность теории Дж. Кларка, а равно других, призванных вывести закономерности распределения из теории ценностей убедительно раскрыл М.И. Туган-Барановский. "Современная политическая экономия, - отметил он, - даже и не сознает того методологического вопроса, который заключается в проблеме распределения. Отдел распределения фигурирует во всех трактатах по политической экономии, но что такое распределение, над этим экономисты обычно не задумываются. Поскольку же этот вопрос ставится, он получает совершенно неправильное решение. Огромное большинство экономистов склонно трактовать явления распределения как явления ценности" [19]. Он показал, что распределение дохода между зарплатой рабочих и прибылью капиталистов определяется не только спросом и предложением рабочей силы, но и организованной борьбой рабочих за повышение своей заработной платы. "Если бы, действительно, цена рабочей силы определялась спросом и предложением, подобно ценам других товаров, - резонно заметил он, - то вся практика борьбы труда и капитала была бы совершенно бессмысленна" [20].
Если не зацикливаться на частной проблеме распределения доходов, а исходить из знания, что распределение, в отличие от товарного обмена, - такая же вечная категория, как и производство, то можно обнаружить, что общим фактором распределения является социальная борьба индивидов, организующихся в группы, слои, классы за получение наибольшей доли общественного богатства в свою пользу. Поэтому "все великие вопросы относительно земельной ренты, заработной платы и прибыли: не могут быть объяснены никаким учением о ценности" [21].
Вся человеческая история свидетельствует, что борьба за лучшую и наибольшую долю богатства между суверенными сообществами ведется едва ли не единственно войной. Но внутри них она относительно редко осуществляется в открытых формах физического насилия. Чаще отношения распределения благ в обществе складываются на основе осознания его членами неравной общественной значимости отдельных индивидов и социальных групп, их неравной ценности для процесса создания и сохранения общественного богатства. В результате доли богатства, достающиеся тем или иным социальным группам, определяются функциональными ролями, которые они выполняют в процессе присвоения ресурсов, и местами, которые они занимают в системе функционального разделения труда. Дополнительным условием, в известной мере предопределенным ролью и местом социальных групп в системе общественного разделения труда, является степень групповой сплоченности, организованности, обусловливающая силу влияния социальных групп на власть.
Так, во всех родовых общинах, где товарных отношений не было вовсе, наилучшие куски пищи, редкие предметы и наиболее комфортные условия быта всегда доставались главам общин. В сообществах, промышляющих войной, наибольшие доходы достаются военачальникам, в торгово-финансовых - купцам и банкирам. Впрочем, за примерами, иллюстрирующими зависимость долей доходов социальных групп от значимости их экономических функций, далеко ходить не надо. Стоило только россиянам заменить командно-административную экономическую систему на рыночную, как тут же изменилось соотношение доходов действующих социальных групп. Если в СССР наибольшие доли дохода доставались методом "распределения по труду" функционально наиболее значимому в обществе партийно-хозяйственному аппарату, то в постсоветской России они стали распределяться по законам рынка, причем "дикого", неуправляемого рынка, который реально установился в обществе. В результате наибольшие доходы стали получать предприниматели и просто предприимчивые управляющие, причем наибольшие из них - те, которые действуют в сфере финансов и торговли.
С позиций рыночных теорий невозможно объяснить рост дифференциации доходов 10% самых бедных и самых богатых семей России за какие-нибудь 2-3 года с 4 до 14 раз и дальнейшим его возрастанием при очень низком росте производства. Это можно объяснить только изменением значимости различных способов создания доходов и, соответственно, изменением значимости социальных групп в экономике общества. Если в СССР основным способом получения доходов являлся производительный труд, то в современной России финансово-спекулятивная деятельность. Поэтому в новых условиях наибольшую общественную значимость и одновременно наиболее благоприятные возможности для обогащения получили люди, способные осуществлять такую деятельность.
Таким образом, по законам рынка происходит только перераспределение продуктов, доходов и богатства между субъектами экономической деятельности. Доли богатства, достающиеся тем или иным социальным группам, регулируются особыми законами распределения, а не рыночного обмена. Основными факторами, определяющими эти законы, являются:
1) способы участия людей в производстве, характеризующиеся степенью свободы соединения людей со средствами производства;
2) распределение людей в системе функционального разделения труда;
3) отношения принадлежности ресурсов, применяемых в процессе производства.
Понимая природу этих законов, нетрудно предсказать, что нынешний триумф финансово-спекулятивного капитала не продлится слишком долго. Аферы финансовых спекулянтов в сфере банковского и оффшорного бизнеса вызывают растущее желание государств развитых рыночных стран взять этот бизнес под свой контроль. Если исходить из прогнозов, что важнейшими формами деятельности, обеспечивающими эффективность экономики в постиндустриальном обществе, будут информационная и научная сферы, то можно также прогнозировать повышение доли доходов социальных групп, работающих именно в этих сферах
Вывод о том, что на всех этапах истории преобладало распределение общественных благ посредством социальной борьбы, хорошо выразил М.И. Туган-Барановский, который писал: "Распределение общественного продукта между различными классами, связанными между собой в процессе капиталистического производства, не есть простой меновой акт, но сложный результат борьбы общественных классов за наибольшую долю общественного продукта, борьбы, совершающейся в условиях неравенства сил борющихся классов. Без этого неравенства сил была бы невозможна заработная плата, ибо только экономическая слабость принуждает рабочего выносить на рынок свою рабочую силу. Слабость: теорий заработной платы заключается в том, что они пытаются вывести категорию заработной платы из общей теории ценности, в основе которой лежит предположение социального равенства контрагентов. Между тем, явления распределения именно и вытекают из социального неравенства" [22].
Из этого следует, что распределение есть функция всего общества, всех его активных членов, а величины долей распределяемого общественного продукта - результат не только их функционального распределения в системе общественного разделения труда, но и социально-политической борьбы. На ее результаты оказывают влияние все факторы, наиболее значимыми из которых являются организационно-экономические. Участие в управлении производством и распределением совокупного общественного продукта дает наибольший шанс получения доступа к его большей доле.
Подведем итог: Хотя экономические отношения в принципе способны существовать без всяких правовых оснований и даже вопреки сложившимся нормам права, они становятся эффективными только тогда, когда в соответствие с ними приходят все надстроечные отношения. Рано или поздно это происходит даже вопреки, казалось бы, самой прочной власти. Но в таком случае процесс завершается революцией, тем более жестокой, чем более упорным оказывается сопротивление. Поэтому разумное общество должно стремиться к тому, чтобы он совершался посредством осознанных планомерных реформ.
Современные развитые страны характеризуются достаточно сильной демократией, позволяющей осуществлять любые реформы, отвечающие интересам и воле большинства народа. Мировая система экономических знаний, со своей стороны, достигла такого уровня, который позволяет осуществлять реформы в соответствии с требованиями экономических законов и адекватным отражением объективных интересов не просто некоего абстрактного "народа", а всех его общественно полезных социальных групп.
Чего недостает современному обществу, так это широкого распространения выработанных наукой фундаментальных экономических знаний, которые позволили бы гражданам правильно понимать объективные интересы общества в целом и его отдельных социальных групп. Этот недостаток в настоящее время является тем самым "узким местом", которое проявляется в отсутствии приемлемой "общей идеи" и не позволяет раскрыть имеющиеся потенциальные возможности общественного развития. Причем, необходимые гражданскому обществу знания остаются "тайной за семью печатями" не только для рядовых граждан, но и для многих политиков, государственных деятелей и даже специалистов, пишущих учебники и монографии по экономике.
Последнее слово в экономике всегда остается не за властью и вообще не за человеческими желаниями и намерениями, а за экономическими законами, которые, подобно древним богам, в случаях, когда люди упорно не хотят с ними считаться, обрушивают на их голову свой гнев.
Чтобы человечеству избежать такой участи, необходимо развивать фундаментальные экономические знания и строго исполнять раскрытые ими законы.
1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 3, с. 20.
2. Там же, т. 4, с. 273-274.
3. Салихов Б.В. Экономическая теория: Учебник. - 2-е изд. - М.: Дашков и К, 2007.
4. Лоскутов В.И. Экономические и правовые отношения собственности. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2002.
5. Капелюшников Р.И. Рональд Коуз, или сотворение рынков // США - экономика, политика, идеология, 1993, N 1, с. 20.
6. Гэлбрейт Дж. Экономические теории цели общества. - М.: Прогресс, 1979, с. 126.
7. Там же, с. 70.
8. Там же, с. 143.
9. Гэлбрейт Дж. Экономические теории и цели общества, с. 67.
10. Хоскинг А. Курс предпринимательства: Практическое пособие. - М.: Междунар. отношения, 1993, с.58.
11. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 19, с. 222.
12. Афанасьев С.Л. Будущее общество. - М.: Изд-во МГТУ им. Н.Э. Баумана, 2000, с. 196
13. Шумпетер Й. Капитализм, Социализм и Демократия. - М.: Экономика, 1995, с. 196
14. Гэлбрейт Дж. Экономические теории и цели общества, с. 346.
15. Гэлбрейт Дж. Экономические теории цели общества. - М.: Прогресс, 1979, с. 346.
16. Фукуяма Ф. Сильное государство: Управление и мировой порядок в XXI веке. - М.: АСТ:АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2006, с. 100.
17. Кругман П. Великая ложь: Сбиваясь с пути на рубеже нового века.- М.: АСТ, 2004, с. 145.
18. Кларк Дж. Б. Распределение богатства. - М.: Экономика, 1992, с. 17.
19. Туган-Барановский, М.И.. Основы политической экономии/ М.И. Туган-Барановский. - СПб.: 1911, с. 353.
20. Там же, с. 364.
21. Там же, с. 355.
22. Туган-Барановский, М.И.. Основы политической экономии/ М.И. Туган-Барановский. - СПб.: 1911, с. 371.
http://www.loskutov.murmansk.ru/?stat%27i:teoreticheskie_osnovy_ekonomicheskoi_strategii_rossii_v_usloviyah_sistemnogo_krizisa
