1. Введение.
Осуществление базовых рыночных преобразований и завершение посткоммунистической трансформации ставит на повестку дня вопрос о существе и характере дальнейшего развития России, о стратегических целях экономической политики страны. Тем самым мы фактически подходим, наконец, к пресловутому (и порядком дискредитированному) вопросу о национальной идее после падения коммунизма. Ведь само по себе преодоление наследия коммунизма не может рассматриваться как стратегическая цель развития. Решение задач посткоммунистического развития является лишь предпосылкой, позволяющей сконцентрировать внимание общества на стратегии. И если для стран Центральной и Восточной Европы такая цель с самого начала была достаточно очевидной - превращение в органичную часть объединенной Европы, вступление в европейские (и вообще западные) институты - ЕС, НАТО, ВТО, ОЭСР, то принципиальные ориентиры трансформации России до последнего времени оставались предметом не только острых дискуссий, но и острой политической борьбы.
В 80-90-е годы ХХ века Россия столкнулась с системным кризисом, охватившим все сферы жизни страны - экономику, политику, идеологию. По существу, в стране одновременно протекало несколько хотя и взаимосвязанных, но все-таки существенно различных кризисных процессов. Страна прошла через длительный макроэкономический кризис, через системную трансформацию коммунистических институтов в институты рыночной демократии. Процессы трансформации происходили в форме полномасштабной социальной революции, то есть сопровождались сломом институтов государственной власти, которая на время потеряла контроль за развитием ситуации в стране [1] .
Однако все эти процессы являлись, при всей их важности, лишь внешней оболочкой более глубоких процессов, с которыми столкнулась страна и которые привели к ее кризису. В последней трети минувшего столетия перед Советским Союзом в полный рост встали проблемы кризиса индустриального общества. Как известно из опыта западных стран 1970-х годов, преодоление индустриализма сопровождается тяжелым структурным и макроэкономическим кризисами. СССР, благодаря благоприятной для себя внешнеэкономической конъюнктуре, смог отсрочить начало структурной адаптации, но тем болезненнее она оказалась тогда, когда стала абсолютно неизбежной. Структурный кризис советской хозяйственной системы, который в полной мере проявился в масштабном спаде уже российской экономики, стал проявлением тех же процессов, что и на Западе на полтора-два десятилетия раньше [2] .
Здесь не место обсуждать причины, вызвавшие это отставание [3] . Заметим лишь, что благоприятная конъюнктура цен на энергоносители не только позволила несколько отсрочить начало структурной адаптации советского общества, но также стала фактором его дестабилизации. СССР попытался совершить рывок, не отставать от трансформировавшегося Запада. Но этот рывок в технологиях не был подкреплен адаптацией институтов, что привело лишь к дестабилизации и взрыву системы.
Мы не будем также обсуждать и вопрос о том, создавали ли реформы 1990-х годов предпосылки для адаптации постиндустриальных вызовов, несли ли они в себе уже некоторые подвижки в направлении постиндустриальной структуры. Заметим лишь, что вокруг этого вопроса ведутся дискуссии и высказываются полярные точки зрения - от выявления структурных сдвигов, характерных для постиндустриального общества, до утверждений о деиндустриализации (или даже "феодолизации") постсоветской России.
Отправной точкой для нашего анализа является достаточно очевидный тезис о том, что в последней трети ХХ века СССР столкнулся с кризисом индустриальной системы, и в настоящее время перед Россией стоит задача продвижения в направлении постиндустриального общества. Поскольку же налицо существенное технологическое и экономическое отставание России от наиболее передовых стран (что измеряется очевидными показателями среднедушевого ВВП или производительности труда), то перед нами со всей остротой встает проблема преодоления этого разрыва, или догоняющего развития.
Таким образом, на рубеже ХХ-XXI веков Россия столкнулась с вызовами, схожими с теми, которые стояли перед ней на рубеже XIX-XX - с вызовами догоняющего развития. Впрочем, в отличие от ситуации столетней давности, в настоящее время стоит вопрос не о догоняющей индустриализации, а о догоняющей постиндустриализации. Именно в этом состоит ключевая долгосрочная проблема развития российского общества. И именно решение задачи сокращения и преодоления отставания от наиболее развитых стран мира может и должно стать центральным вопросом, объединяющим общество, его элиту и различные группы интересов.
Настоящая статья посвящена выявлению комплекса проблем догоняющего развития современной России. Вопросам догоняющего развития посвящена достаточно обширная литература, причем в определенные периоды ХХ века им уделялось повышенное внимание исследователей [4] . Однако практически все работы до настоящего времени была посвящена проблемам развития традиционных (аграрных) обществ в направлении индустриализации. Содержащиеся в них выводы и наблюдения представляют несомненный интерес и могут быть базой для дальнейших исследований. Но базой весьма ограниченной, если говорить о целях данной статьи, поскольку современная Россия должна решать задачи догоняющего достиндустриального развития.
Мы должны с самого начала ограничить объект нашего исследования именно проблемами специфики догоняющего развития в индустриальном и постиндустриальном мире. В то же время мы не намерены исследовать здесь проблему экономического роста в современном мире, а также связанная с ней проблема преодоления отсталости слаборазвитых стран, исключительно популярная во второй половине ХХ века. Эта тема является гораздо более широкой, если не сказать всеобъемлющей, и она, естественно, выходит за рамки данной статьи [5] .
И еще одна оговорка представляется здесь необходимой. Сам термин "догоняющее развития" не вполне удачен. Он неточно характеризует характер задач, которые должна решать соответствующая страна. Экономическая история свидетельствует, что преодоление отставания, выход на передовые рубежи экономического развития требует не повторного прохождения всех стадий технического прогресса, характерных для развитых стран, но социально-экономического прорыва, основанного на усвоении и переработке технологического, социального, организационного опыта, накопленного наиболее развитыми странами [6] . Строго говоря, более точно было бы говорить не о догоняющем развитии, а о стратегии прорыва. Однако менее всего здесь хотелось бы начинать терминологическую дискуссию. Поэтому мы решили использовать более или менее устоявшийся термин, хотя и понимая его неточность.
2. Догоняющее развитие как исторический феномен.
Догоняющее развитие имеет смысл, естественно, лишь в контексте социально-экономической отсталости. Тем самым необходима хотя бы краткая характеристика этого феномена.
Прежде всего необходимо подчеркнуть, что понимание отсталости имеет смысл только в историческом контексте. Причем историзм этого понятия существует, по крайней мере, в трех отношениях.
Во-первых, отставание имеет смысл обсуждать лишь применительно к эпохе экономического роста, то есть начиная примерно с конца XVI века. Разумеется, и применительно к более ранним эпохам можно было говорить о более высоком или менее высоком развитии того или иного народа (государства), однако в условиях общей стабильности и отсутствия сколько-нибудь значимых социально-экономических или технологических изменений на протяжении длительного периода времени (измеряемого столетиями) проблема преодоления отсталости, будь она поставлена, решалась достаточно легко - путем простой адаптации достижений более развитого народа менее развитым. Решающую роль в этом играли завоевания, причем направление завоевания существенного значения не имело: римляне многое заимствовали из завоеванной ими Греции, а затем передавали свою культуру многим варварам.
И совсем по-другому стоит задача, когда налицо экономический рост, изменяющий условия жизни практически каждого поколения людей. Здесь догоняющая страна должна не просто развиваться, но развиваться быстрее передовой. Кроме того, здесь недостаточно просто адаптировать достижения последней, поскольку такой путь в лучшем случае позволит неувеличивать разрыв, но искать и находить способы (институты, механизмы), неизвестные более развитой стране. В этом состоит первое правило догоняющего развития - нельзя просто следовать путем наиболее развитой страны.
Во-вторых, проблема отставания возникла лишь на определенном этапе роста, когда произошла дифференциация отраслей и стало ясно, что разные сектора экономики вносят неодинаковый вклад в укрепление экономической (следовательно, и политической, и военной) мощи данной страны. Это не было ясно практически вплоть до XIX века. Во всяком случае, для А.Смита, писавшего богатство народов во второй половине XVIII столетия, проблема отставания выступает лишь как количественная, но никак не структурная. Как известно, А.Смит не видел особой, приоритетной роли промышленности; для него наиболее уважаемой отраслью была сельское хозяйство. И это неудивительно, так как в его эпоху именно аграрные монархии являли образцы наиболее сильных и процветающих государств. Именно поэтому ученый считал необходимым проводить такую экономическую политику, которая бы обеспечивала развитие в каждой стране тех секторов, для которых здесь есть сравнительные преимущества в международном разделении труда. Именно максимально эффективное раскрытие внутренних ресурсов страны представлялась здесь главным условием для благополучного развития. Эти рекомендации были, таким образом, практически полностью лишены структурного компонента, выделения тех или иных отраслевых приоритетов. Лишь XIX продемонстрировал, что проблема отставания является в значительной мере структурной, то есть предполагает наличие отраслей и секторов, которые на данной фазе экономического развития относятся к передовым. Отсюда следует второй урок: догоняющее развитие всегда предполагает проведение глубоких структурных реформ.
В-третьих, отставание существенно отличается на разных этапах технологического развития цивилизации. Понятие передовой и отсталой отрасли меняется по мере развития общества. Одна и та же отрасль может из важнейшей предпосылки роста становиться его тормозом (классическим примером является история угольной промышленности). Но в самом общем виде здесь имеет смысл говорить о различии между пониманием отсталости в индустриальном обществе (в сравнении и традиционным) и в постиндустриальном обществе (в сравнении и индустриальным). Именно поэтому здесь возможно и вполне естественно не только превращение отсталой страны в передовую, но и передовой страны в отсталую.
Отставание страны может характеризоваться как количественными, так и качественными индикаторами, причем здесь исключительно важна их взаимосвязь. Наиболее общими количественными характеристиками уровня социально-экономического развития являются, естественно, показатель среднедушевого ВВП - его абсолютный уровень и темпы роста.
Впрочем, среднедушевой ВВП - это не только количественный, но прежде всего синтетический, качественный показатель. Разные его уровни характеризуют определенные этапы в развитии данной страны и ее хозяйства, поскольку однотипные страны характеризуются сопоставимым уровнем среднедушевого ВВП. Можно выделить несколько интервалов этого показателя, каждому из которых соответствует определенный уровень социально-экономического развития - аграрная монархия, индустриальное общество с доминированием промышленности и авторитарными тенденциями в политической жизни, или современная рыночная демократия с преобладанием в ней постиндустриальных тенденций. Бывают и исключения [7] , но анализ данных исторической статистики вполне убедительно показывает, что при прочих равных условиях нахождение стран на сопоставимом уровне среднедушевого ВВП (разумеется, с учетом паритетов покупательной способности) свидетельствует о принципиальной схожести их социально-экономических и политических структур [8] .
Таким образом, отставание может характеризоваться нахождением страны в интервале, более низком по сравнению с наиболее развитыми (передовыми) странами. Принадлежность к этому интервалу свидетельствует, что по уровню экономического, социального и политического развития страна существенно отстает по передового уровня данной эпохи. В то же время разброс в рамках каждого их этих интервалов (особенно верхнего). Однако количественные расхождения стран, находящихся в одном и том же верхнем интервале не свидетельствуют однозначно в пользу превосходства одной страны над другой: здесь если и имеет смысл говорить о задачах догоняющего развития, то преимущественно с точки зрения преодоления количественного и в меньшей степени качественного (структурного) разрыва. В рамках одного интервала могут происходить различные подвижки и перегруппировки, однако они не обязательно отражают существенные, качественные сдвиги. Важно лишь, чтобы темпы роста этих стран оставались сопоставимыми друг с другом в среднесрочном периоде.
Чисто количественные изменение в показателях уровня экономического развития (включая ВВП) нельзя абсолютизировать еще и потому, что серьезные структурные сдвиги могут сопровождаться падением производства. Напротив, рост объемов производства, даже некоторое ускорение темпов роста, может происходить и в условиях начинающегося экономического кризиса. Пример последних двух случаев дает опыт позднего СССР: в 70-е годы количественные показатели его динамики были хотя и невысокими, но выглядели вполне прилично на фоне стагфляции в западном мире, а после провозглашения политики ускорения тем роста в 1987-1988 годах даже несколько возрос [9] . Однако несмотря на все эти статистические данные налицо было углубляющееся качественное отставание от Запада и нарастание системного кризиса советского коммунизма [10] .
Наконец, для характеристики происходящих в стране процессов (преодоления или сокращения разрыва) могут также использоваться индикаторы, специфические именно для данной фазы социально-экономического развития. Скажем, для периода ранней индустриализации показательными являются численность промышленных предприятий и количество занятых на них рабочих, применение машин. В эпоху зрелого индустриализма (когда важнейшим фактором эффективности производства была экономия на масштабах) важными индикаторами являлись концентрация капитала и труда, насыщение производства машинами и механизмами, уровень производства угля, чугуна, стали, цемента (в абсолютном выражении и на душу населения). Напротив, в современном раннем постиндустриальном обществе высокая концентрация отраслей, являвшихся предметом гордости индустриальной эпохи, оказывается уже тяжелым бременем (как экономическим, так и социальным), а на передний план выходят показатели, характеризующие развитие высоких технологий, темпы обновления производства, уровень развития социальной сферы (особенной образования и здравоохранения) и вообще сферы услуг.
Историческая условность понятия "социально-экономическая отсталость" делает необходимым подходить к решению проблем ее преодоления также в конкретном историко-экономическом контексте. Достаточно очевидным является наличие нескольких существенно различающихся друг от друга типов растущей экономики и нескольких исторически обусловленных типов догоняющего развития. Здесь имеет смысл выделить пять типов развития и, соответственно, пять групп задач, стоявших перед правительствами разных стран.
Во-первых, формирование общих предпосылок экономического роста, переход от стабильной экономики к экономике растущей. Сюда же относятся и факторы, обусловливающие начало процессов индустриализации.
Во-вторых, задачи догоняющего развития в условиях индустриализации. Речь идет о тех странах, которые вступили на путь индустриализации значительно позже, чем стран-пионеры (Англия, Бельгия), и перед которыми стояли самостоятельные задачи преодоления разрыва со странами-пионерами. Классическими примерами таких стран являются Германия и Россия, а также отчасти Франция и США.
В-третьих, проблемы и закономерности перехода от индустриального общества к постиндустриальному. Кризис индустриальной системы является уже достаточно хорошо изученным феноменом, однако проблемы постиндустриализма до сих пор еще остаются в большей мере предметом исследования историков и политологов (точнее, футурологов), а не экономистов.
В-четвертых, догоняющее развитие, осуществляемое в условиях постиндустриальных вызовов и в направлении постиндустриальной структуры странами, которые выходят из традиционной (преимущественно аграрной) социально-экономической системы. Прежде всего это относится к странам юго-восточной Азии - Южной Корее, Тайваню и др. Здесь, очевидно, должны быть свои закономерности и специфические черты.
В-пятых, проблемы догоняющего развития индустриальной страны, столкнувшейся с постиндустриальными вызовами. Пока такие примеры единичны, если вообще можно говорить о них как о реальных примерах. Но именно к этой категории проблем относится современная Россия. Кризис зрелое индустриальное общество существовало в основном в странах с развитыми демократическими системами, которые были более восприимчивы к технологическим вызовам времени и в которых кризис индустриальной системы был в значительной мере синхронизирован [11] . Позади остался коммунистический мир, причем с учетом резко возросшей динамики изменений задержка даже в два десятилетий привела к существенному разрыву между ним и постиндустриальными пионерами.
3. Особенности анализа догоняющего развития в постиндустриальную эпоху.
Существует ряд специфических факторов, существенно затрудняющих анализ догоняющего развития применительно к постиндустриальному миру.
Первое. Постиндустриальное общество находится только в процессе своего становления. Его основные, конституциирующие черты, возможно еще не проявились в полной мере. Пока даже трудно определенно сказать, в какой мере современное общество несет в себе постиндустриальные признаки. Все-таки достаточно полное представление об индустриальном капитализме мы получили лишь к началу ХХ столетия, а отнюдь не на рубеже XVIII-XIX, когда новая система отношений только формировалась. Хотя, конечно, работы Т.Р.Мальтуса, Д.Рикардо и К.Маркса, анализировавших именно это общество, представляли несомненный интерес и оказали существенное влияние на дальнейшее развитие экономической мысли. Разумеется, в мире нет недостатка в сочинениях, посвященных анализу феномена постиндустриальнизма, однако сама по себе начальная фаза существования этой системы задает крайне жесткие (и очень узкие!) рамки для каких-либо обобщений [12] .
Сказанное не является аргументом против исследования феномена постиндустриального общества до достижения им стадии высокой зрелости, но лишь должно служить предостережением против переоценки выводов и рекомендаций, которые кочуют в настоящее время из одной книги в другую. Повторяю: дело не в недостатке глубоких исследований, а в неразвитости самого объекта исследования.
Второе. Ситуация усугубляется отсутствием вообще какого бы то ни было опыта догоняющего развития в постиндустриальном мире. То есть отсутствует сам феномен, который мы намерены анализировать. Все наиболее успешные примеры догоняющего развития (в том числе и догоняющего развития за последние пятьдесят лет) относятся к принципиально иному классу проблем - к трансформации традиционных обществ в индустриальные. Более того, как показывают события последнего десятилетия, пример их индустриального скачка вовсе не гарантирует им успешную адаптацию к вызовам постиндустриальной эпохи. Быстрый рост Японии и близких к ней стран Юго-Восточной Азии натолкнулся к началу 90-х годов на серьезные препятствия, связанные как раз с ограниченностью индустриальной модели роста и их неспособностью (во всяком случае, пока) перейти в постиндустриальную систему координат. Можно предположить, что с серьезными проблемами такого же рода столкнется позднее и быстро растущий в настоящее время Китай.
Между тем, анализ догоняющего развития должен опираться на значительный практический опыт. Работы А.Гершенкрона, содержащие наиболее развернутый и убедительный анализа догоняющей индустриализации [13] , стали возможны только на основе сравнительного исследования конкретных примеров из экономической истории (прежде всего, Германии и России). Большинство других работ на эту тему, предлагающих более общие, универсалистские подходы к проблемам догоняющего развития, были написаны уже после работ А.Гершенкрона [14] .
Третье. Сама специфика постиндустриальной системы (в той мере, в какой мы в настоящее время знакомы с ней) несет дополнительные трудности для анализа. Важнейшей характеристикой этой системы является очевидное усиление неопределенности всех параметров жизнедеятельности общества. Это связано с двумя особенностями постиндустриального общества, радикально отличающими его от общества индустриального. Во-первых, происходит резкое повышение динамизма технологической жизни, что обусловливает столь же резкое сужение временных горизонтов экономического и технологического прогноза. Во-вторых, можно говорить о практически безграничном росте потребностей и, соответственно, резком расширении возможностей их удовлетворения (как в ресурсном, так и в технологическом отношении). Все это многократно увеличивает масштабы экономики и одновременно резко индивидуализирует (можно сказать, приватизирует) ее - как потребности, так и технологические решения становятся все более индивидуальными [15] , что и обусловливает повышение общего уровня неопределенности.
Динамизм предполагает отказ от отраслевых приоритетов, устанавливаемых и поддерживаемых государством. Проблема здесь состоит не в общей неэффективности государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, а в изменении самих принципов функционирования экономической системы. Если в индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 30-50 лет и при достижении их действительно войти в ряды передовых стран (что и сделали в свое время сперва Германия, а потом Япония и СССР), то теперь приоритеты быстро меняются. Скажем, можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, но к моменту их успешного осуществления выяснится, что мир ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о возможности которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался [16] . Потому что главным в наступающую эпоху являются не железки (пусть даже и из области пресловутого high tech), а информационные потоки. Злоупотребление государства пресловутым стратегическим планированием есть "опасная самонадеянность" (если использовать выражение Ф.Хайека) и может привести лишь к консервации отставания.
Действительно, как генералы всегда готовятся к сражениям прошлой войны, так и структурные прогнозы всегда ориентируются на опыт прошлого, на опыт тех, котго принято считать "передовиками". Это имело определенный смысл (хотя и довольно ограниченный) на этапе индустриализациии, когда представления о прогрессивности хозяйственной структуры и об отраслевых приоритетов оставались неизменными по крайей мере на протяжении нескольких десятилетий.
Тем самым проблема выявления сравнительных преимуществ страны становится гораздо более значимой, чем в условиях индустриализации. Вновь, как и на ранних стадиях современного экономического роста, необходимо отказаться от заранее заданных и предопределенных секторов прорыва и ориентироваться на выявление тех факторов, которые наиболее значимы для данной страны при данных обстоятельствах.
Индивидуализация обусловливает важность децентрализации. Если для индустриального общества важнейшей характеристикой была экономия на масштабах, то в постиндустриальном мире роль ее все более сокращается. Разумеется, там, где остается массовое типовое производство, сохраняется и экономия на масштабах, сохраняется и роль крупнейших централизованных фирм. Но по мере того, как на первый план выходят наука и возможности ее практического применения в экономической и социальной жизни снижается и возможность экономии на масштабах, а за этим снижается и созидательный потенциал централизации. Крах советского строя в значительной мере был связан с тем, что основанная на централизованном принятии решений система оказалась в принципе не способной решить задачу "превращения науки в непосредственную производительную силу общества", хотя об этом с 70-х годов постоянно говорилось на съездах КПСС [17] .
Перечисленные трудности и ограничения, налагаемые сегодняшним состоянием знания (точнее, незнания) природы постиндустриального общества, не следует, впрочем, рассматривать как аргументы в пользу отказа от его изучения или признания принципиальной невозможности проведения государством какой-либо осмысленной политики догоняющего роста. Мы лишь считали необходимым подчеркнуть здесь, что на нынешнем, начальном этапе формирования новой экономической и технологической системы экономисты и политики должны особенно осторожно относиться к собственным представлениям и рекомендациям и намерениям. Пожалуй, можно быть уверенным только в одном: сегодняшние рассуждения и выкладки, какими бы обоснованными они нам не представлялись, в конечном счете (при достижении постиндустриальным обществом состояния зрелости) будут казаться весьма наивными.
4. Роль государства в решении задач догоняющего развития.
С учетом всех перечисленных выше факторов и ограничений можно попытаться сформулировать контуры практической политики, которые обеспечивали бы в настоящее время решение задач догоняющего развития.
Традиционно политика догоняющего развития предполагает выполнение государством специфических функций, которые, собственно, и делают возможным преодоление разрыва с более развитыми странами. Вопрос о роли государства всегда вызывал особенно острые дискуссии, поскольку всегда является выходит за рамки теоретической полемики и непосредственно отражает политическую борьбу ведущуюся во всяком обществе, осознающем проблему своей отсталости и не желающей смириться с подобным положением дел. По нашему мнению, базовые ориентиры (методологические принципы) исследования данной проблемы содержатся в работах А.Гершенкрона, хотя они (эти ориентиры), естественно, должны претерпеть существенную трансформацию, чтобы быть примененными к проблемам развития современного общества.
А.Гершенкрон выделяет два аспекта деятельности государства в догоняющем обществе - "негативный" и позитивный [18] . Если первая группа факторов создает общую основу для структурной трансформации и ускоренного экономического роста, то вторая представляет собой набор социально-экономических обстоятельств, трансформирующих рост из принципиально возможного, потенциального в реальный.
Негативная роль государства, по Гершенкрону, состоит в создании благоприятной среды, в снятии институциональных ограничений экономического роста, включая обретение страной политической стабильности. Конкретный набор действий зависит здесь от обстоятельств исторического развития страны, от наличия или отсутствия факторов, сковывающих экономическое развитие на данном уровне развития производительных сил. Причем очень часто речь идет об обстоятельствах, ранее созданных самим же государством" [19] .
К позитивным предпосылкам относится комплекс специальных мер для обеспечения ускоренного развития. Они не менее разнообразны и по сути выступают как определенные институты, обеспечивающие экономический рост. В разных странах и в разные эпохи важнейшими для роста институтами могли быть инвестиционные банки (в Германии) или прямое государственное участие в экономической жизни (в России конца XIX - начала XX веков).
Разграничение позитивных и негативных факторов является принципиально важным для понимания особенностей выполнения госвударстволм своей роли в различных экономико-политических обстоятельствах. Набор мер, которые можно охарактеризовать как "негативную роль" государства, вполне сопоствим - как в странах-пионерах экономического роста, так и в странах догоняющего развития (разумеется, речь идет о сопоставимости применительно к одному и тому же этапу развития общества и научно-технического прогресса). Государство должно обеспечивать базовые предпосылки для роста, отменяя и гарантируя невозврат тех пут, которые стоят на пути экономического прогресса на данном этапе развития науки и техники.
Другое дело - позитивная роль. Она играла, по Гершенкрону, совершенно различную роль в разных странах при решении ими схожего круга задач (скажем, индустриализации). Государство не играло значительной позитивной роли в обеспечении роста пионеров индустриализации; эта роль была достаточнео ограниченной в догоняющей индустриализации Германии и Японии; и, наконец, она была исключительно важной в России первой половины XX века, как впоследствии и для новый индустриальных стран Азии.
С чем же связана значительная позитивная роль государства в решении задач догоняющего развития? Возможны два варианта ответа на этот вопрос. Сам Гершенкрон, основываясь исключительно на опыте индустриализации, объяснял ее уровнем отсталости страны: чем сильнее отсталость, тем активнее должно вмешиваться государство непосредственно в хозяйственный процесс. Из этого делался вывод приходил к заключению, что по мере преодоления отсталости роль государства может несколько ослабевать, уступая роль банкам, как это было в относительно более развитой Германии [20] . Другой ответ на вопрос о масштабах государственного вмешательства связан с опытом последних десятилетий ХХ столетия; он позволяет предположить, что роль государства в немалой степени зависит и от этапа общественно-экономического развития, существенно различаясь в индустриальном и постиндустриальном мире. На этом стороне дела надо остановиться подробнее.
Отличие позитивной роли государства в индустриальном и постиндустриальном мире связано в первую очередь с характером производительных сил той или иной эпохи. Их качественное различие, о котором шла речь в предыдущем разделе, предопределяет расхождение (точнее, противоположность) принципов поведения государственной власти, для решения задач технологического прорыва. В индустриальном обществе центральным вопросом государственной политики является концентрация ресурсов на прорывных направлениях технического прогресса, мобилизация всех сил и средств, доступных данному обществу. Принципиальная иной уровень технологической неопределенности делает такого рода политики в постиндустриальном обществе невозможной и неэффективной. Вместо концентрации ресурсов главной задачей становится обеспечение максимальной адаптивности общества и каждого экономического агента, создание такой политической и правовой среды, в которой все они ориентированы на активное выявление и максимально полное удовлетворение интересов и потребностей своих контрагентов (друг друга).
Ниже следует набор экономико-политических условий, способствующих, как нам представляется, решению задач догоняющего развития в постиндустриальном обществе. Иными словами, речь теперь пойдет о некотором перечне позитивных аспектов государственной политики в современном мире.
Политический режим. Прежде всего, встает вопрос об обеспечении политической стабильности и адекватности политического режима стоящим перед данной страной задачам. Экономистами и политологами подробно проанализирована связь социально-экономического и политического развития [21] . Но, по-видимому, существует также связь между уровнем социально-экономического развития общества и политическим режимом, наиболее благоприятным для преодоления разрыва с наиболее развитыми странами. Иными словами, тип решаемых задач связан определенным образом с этапом (уровнем) социально-экономическоого развития, и поэтому политический режим, оптимальный для догоняющей индутриализации, с одной стороны, и постиндустриализации, с другой, также должен быть различен.
Достаточно очевидно, что если индустриальный прорыв отсталых стран требовал авторитарных режимов, способных сконцентрировать силы и средства на прорывных направлениях, то постиндустриальный прорыв возможет лишь в условиях устойчивой демократии. В литературе последнего десятилетия было показано, как и почему экономический рост формирует общую основу для утверждения политической демократии и гражданских свобод [22] . Однако для общества, рост которого основан на движении информационных потоков и индивидуализации потребностей, не менее важна и обратная связь: для современного экономического роста нужны соответствующие политические предпосылки - институты, гарантирующие свободу (политическую, интеллектуальную) и собственность (опять же не только и даже не столько на материальные продукты, сколько интеллектуальную собственность).
Обеспечение адаптивности общества предполагает раскрытие творческой активности всех агентов и вряд ли достижимо при подавлении их инициативы - как экономической, так и политической. Свобода творчества, свобода информационных потоков, свобода включения индивидов в эти потоки является важнейшей предпосылкой прорыва. Иными словами, необходимо создание политических и экономических условий, благоприятных для развития в стране интеллекта. Перефразируя известный штамп советских времен, можно сказать, что свобода превращается в непосредственную производительную силу общества. В настоящее время (на современном этапе развития производительных сил) связь адаптивности и либеральной демократии выглядит достаточно очевидной.
Еще одно политическое обстоятельство, которое должна обеспечивать власть и которое является важным при любом типе догоняющего развития состоит в поддержании консенсуса (единства взглядов) по базовым принципам и ориентирам развития между основными группами и социальными словами, и особенно в рамках политической, хозяйственной и интеллектуальной элиты страны. Речь идет о необходимости формирования и поддержания общности представлений элиты о желательных направлениях и перспективах национального развития.
Собственность. Формирование адекватной системы отношений собственности является еще одной фундаментальной задачей власти. Применительно к постиндустриальному обществу речь должна идти об обеспечении гарантий прав частной собственности, непосредственно связанной с обеспечением условий для творческой личности. Это достаточно общее утверждение должно находить реализацию в ряде конкретных аспектов функционирования отношений собственности.
Особую сложность здесь представляют проблемы функционирования и обеспечения прав интеллектуальной собственности. Достаточно распространено предположение, что обеспечение строжайшего соблюдения прав интеллектуальной собственности является одним из главных условий постиндустриального прорыва. Вместе с тем, появляются и работы, отстаивающие противоположный тезис, в соответствии с которым быстрый рост в мире постиндустриальных ценностей требует максимально полного снятия ограничений на движений информации, а значит и отказа от права частной собственности на продукты интеллектуального труда [23] .
Пока эта дискуссия носит достаточно умозрительный характер и нуждается в дополнительном серьезном исследовании и обсуждении. В данной статье мы имеем возможность лишь обозначить эту проблему, но никак не разрешить ее. (Да и вообще она вряд ли имеет теоретическое решение, а требует исследования практического опыта успешной догоняющей постиндустриализации, которого еще не существует). Пока же максимум, что мы можем, так это высказать некоторое предположение: можно предположить, что для стран - пионеров постиндустриализации защита прав интеллектуальной собственности была весьма важна (или даже играла критическую роль), тогда как для догоняющего развития в эту эпоху значительную роль играет простота и максимальная доступность информационных ресурсов (сведений о новых явлениях и технологиях). Тем более, что сроки эффективного использования нового знания резко сокращаются из-за ускорения научно-технического прогресса и распространения по миру информации.
Экономическая свобода. Политическая свобода в постиндустриальном мире неотделима от свободы экономической. Статистическим показателем, более или менее адекватно отражающим уровень экономической свободы, может служить бюджетная нагрузка в ВВП [24] . Вывод о необходимости обеспечения достаточно низкой бюджетной нагрузки в странах (порядка 20-25% бюджета расширенного правительства в ВВП) для достижения высоких темпов роста остается предметом дискуссии как с точки зрения адекватности его измерения, так и применимости данного индикатора в динамическом анализе (ускоряется ли рост при снижении бюджетной нагрузки?) [25] . Анализ существующего (хотя и достаточно ограниченного) опыта развития постиндустриального мира позволяет пока сделать лишь два вывода.
Во-первых, для решения задач догоняющей постиндустриализации бюджетная нагрузка должна быть, по-видимому, ниже, чем у стран-пионеров. В этом состоит существенное отличие от догоняющей индустриализации, для которой характерна более высокая концентрация ресурсов в бюджете именно догоняющих стран. Более низкая бюджетная нагрузка корреспондирует с высокой технологической и экономической неопределенностью, что требует оставлять относительно большие ресурсы в руках частных субъектов экономической жизни.
Во-вторых, бюджетная нагрузка является проблемой не только количественной, но и структурной. Важны не только цифры, характеризующие масштабы госвмешательства, но и направления использования этих средств. Более развитая система образования является важнейшим фактором постиндустриализации, а это требует соответствующих государственных расходов.
Заимствование институтов. Догоняющее развитие предполагает формирование новой системы институтов. Сложность, однако, состоит в невозможности прямого и однозначного заимствования институтов из стран-пионеров. Некоторые из этих институтов играют, так сказать, универсальную роль, то есть важны для устойчивого функционирования любого развитого общества. Но далеко не все они способны играть однозначно позитивную роль в преодолении разрыва в социально-экономическом развитии. В ряде случаев институт, доказавший свою эффективность в развитом обществе, может быть тормозом на пути ускоренного развития отсталой страны. И напротив, вроде бы устаревшие институты подчас играют роль фактора, ускоряющего рост. Наконец, далеко не всегда институты, вроде бы способные обеспечить экономический рост, приживаются в иной социальной или культурной среде. Таким образом, при определении смтратегии догоняющего развития приходится сталкиваться с проблемой релятивности искомой институциональной среды.
В общем плане можно разграничить: (1) институты, важные для устойчивого функционирования экономики в современном обществе; (2) институты, характерные для развитого общества, но препятствующие решению задач догоняющего развития; (3) институты, отсутствующие в передовых странах, но обеспечивающие решение задач догоняющего развития. Это разграничение весьма условно. На разных этапах экономического развития и в разных странах значение отдельных институтов может играть прямо противоположную роль. Наиболее ярким примером является частная собственность и конкуренция, ограничение которых было типично для догоняющего развития в эпоху зрелого индустриализма, тогда как в постиндустриальном обществе гарантии частной собственности и стимулирование конкуренции оказываются (или могут оказаться?) важными факторами прогресса.
Наконец, существует еще одна особенность формирования институциональных предпосылок догоняющего развития, на которую обратил внимание А.Гершенкрон применительно к России эпохи ускоренной индустриализации. Он обратил внимание на возможность использования старых социально-экономических форм, вкладывая в них новое содержание. В качестве примера такой политики приводится роль русской общины в сравнении с аналогичными институтами в странах более ранней индустриализации. Сравнивая политику А.Тюрго и С.Витте, А.Гершенкрон замечал, что первый решительно преодолевать наследие коллективных форм ведения хозяйства в деревне, тогда как второй должен был активно использовать их в интересах индустриализации. Сохранение общины в предреволюционной России, действительно, вызывало удивление и нередко интерпретировалось как дань важному элементу культурного наследия страны, доминирования в ней "духа общинности". На самом же деле община как налоговая ячейка общества являлась достаточно эффективным инструментом перераспределения финансовых ресурсов их сельского хозяйства в промышленность через государственный бюджет [26] . Впрочем, пока еще нет достаточных оснований для однозначного вывода об уинверсальном характере этого феномена применительно к догоняющему развитию в других обстоятельствах [27] .
Структурная политика. В постиндустриальном мире конкуренция вновь становится значимым фактором экономической жизни, из чего следует вывод об ограничении роли индивидуальных хозяйственных решений госвласти (то есть прямого вмешательства государства в хозяйственную жизнь) и усилении роли решений универсальных. Государство теперь должно прежде всего обеспечивать возможность отдельных хозяйственных агентов принимать решения и нести ответственность за результаты их реализации. Иными словами, государство должно минимизировать принятие решений индивидуального характера и жестко обеспечивать поддержание единых правил поведения.
Индивидуальные решения представляются особенно опасными на начальных стадиях выработки стратегии ускоренного экономического роста. В настоящее время практически невозможно определить реальные сравнительные преимущества данной страны. С высокой степенью вероятности решения по поддержке (даже моральной) отдельных секторов будут вредны, оказывая тормозящее воздействие на национальную экономику. Ведь в сложившейся экономической структуре наиболее влиятельными и финансово состоятельными являются как правило сектора традиционной экономики, которые в малой степенью вероятности могут находиться на острие прорыва. Но именно они и обладают наиболее значимым лоббистским потенциалом. Они и смогут навязывать государству свои интересы в качестве национальных приоритетов.
Речь не о том, что наиболее эффективные сегодня, в сегодняшних обстоятельствах сектора являются источниками заведомомо неэффективных решений. Однако очевидно, что самым простым решением для них является получение политической ренты для сохранения благоприятных условий своего функционирования на протяжении максимально длительного периода времению. Государство может поддержать их в этом деле, что приведет к консервации сложившейся структуры и снижению адаптивного потенциала экономической системы. Напротив, если государство сможет максимально устраниться от прямой поддержки отдельных отраслей и секторов, оно подтолкнет их к поиску новых решений, новых, эффективных сфер приложения капитала.
Подчеркнем еще раз: речь идет об отказе от индивидуальных решений устанавливающих приоритеты для отдельных отраслей и предприятий. Это не означает отказ от поддержки деятельности, удовлетворяющей общему и достаточно четкому критерию. Отказ от поддержки отдельных секторов и фирм вовсе не отрицает целесообразность поддержки, скажем, экспорта несырьевых товаров (или машиностроительной продукции). То есть поддержке тех, кто способен демонстрировать свои конкурентные преимущества на внешнем рынке, тем самым доказывая свою эффективность на основе объективных критериев [28] .
Отказ от отраслевых приоритетов не означает отказа от приоритетов при принятии экономико-политических (и в том числе бюджетных) решений в принципе. Многичсленные исседования свидетельствуют об исключительной важности вложений в человеческий капитал, и особенно в образование. Этот фактор был весьма важен и в период индустриализации, а в современных условиях его значимость становится просто исключительной. По-видимому, способность государства сконцентрировать ресурсы на развитии образования и здравооюхранения является одним из важнейших факторов ускорения социально-экономического развития в постиндустриальную эпоху. Причем государственное участие в этом деле играет очень важную роль, поскольку в относительно отсталой стране возможности частных инвестиций в образование являются довольно ограниченными.
В заключение этого раздела обратим внимание на два обстоятельства.
Во-первых, некоторые элементы политики догоняющего развития в постиндустриальную эпоху напоминают характеристики стран - пионеров экономического роста. И это неудивительно, поскольку в настоящее время вновь резко возростает неопределенность экономического и технологического прогресса. Это в значительной мере объясняет и схожесть практических рекомендаций, в центре которых вновь оказывается обеспечение адаптивности частных агентов, отказ от излишней централизцаии и ограничение прямого вмешательства государства в хозяйственную жизнь. Хотя в одном отношении ситуация все-таки существенно отличается от XVI-XVIII веков: мы знаем об этой неопределенности, тогда как на заре промышленной революции мало кто о ней мог даже догадываться.
Во-вторых, принципиальное значение, как и триста лет назад, приобретает адаптивный потенциал системы по сравнению с любыми ее количественными характеристиками. А это и предъявляет важные и довольно специфические требования к принципам политической и экономической организации общества, решающей задачи сокращения разрыва со странами постиндустриального мира.
5. Контуры политики догоняющей постиндустриализации применительно к современной России.
Осознание существа стоящей перед современной Россией задачи как догоняющей постиндустриализации создает лишь общую основу для формирования стратегии социально-экономического прорыва. Это исключительно сложная задача, не имеющая к тому же окончательных решений. Точнее было бы сказать, что эта задача может решаться, но теоретически никогда не может быть решена. Зато может быть решена на практике, если постиндустриальный прорыв будет когда-нибудь осуществлен.
Модели роста. В центре дискуссий по вопросу о желательной экономической политике в настоящее время стоит вопрос о роли государства. Такая постановка проблемы не только соответствует традиционным российским (и советским) представалениям о важности государства для решения крупных экономико-политических проблем, но и является важной по существу: как было показано выше, деятельность государства, действительно, является важнейшим фактором решения задач догоняющего развития. Проблема, однако, состоит в том, что многие публикуемые в настоящее время рассуждения о роли государства в современных российских условиях являются весьма справедливыми по причине довольно общего характера предлагаемых выводов (что, правда, не отрицает из значимость) [29] .
В настоящее время существует четыре подхода решению задачи ускоренного экономического государства и роли государства в этом процессе.
Во-первых, характерная для левых сил этатистская модель, в соответствии с которой государство является основным хозяйственным субъектом, и только оно может взять на себя ответственность за инвестиционных процесс. Здесь предполагается максимальная концентрация финансовых ресурсов в руках государства (прежде всего ренты и экспортной выручки) и перераспределение их в направлении национальных приоритетов. Не менее важен в этой модели протекционизм как способ защиты отечественного производителя от конкуренции более сильных иностранных фирм. Таким образом, эта модель предполагает проведение активной "промышленной политики" в традиционном (отраслевом) значении этого слова.
Во-вторых, повышение инвестиционной (и вообще организаторской) роли конгломератов крупнейших фирм - финансово-промышленных групп (ФПГ), или интегрированных компаний (бизнес групп - ИБГ). Предполагается, что такие образования обеспечивают концентрацию ресурсов (финансовых, интеллектуальных), а также обеспечивают снижение трансакционных издержек (благодаря соединению в себе финансовых, производственных и исследовательских организаций).
В-третьих, подход, предполагающий резкое сокращение бюджетной нагрузки на экономику, приведение ее в соответствие с параметрами, характерными для стан аналогичного уровня экономического развития (снижение бюджетной нагрузки с 36-38 до 20-22 процентов ВВП по расширенному правительству).
В-четвертых, рост, основанный на стимулировании предпринимательской деятельности, на активной политике государства по созданию благоприятных условий для инвесторов - как отечественных, так и иностранных. Для этого необходимо формирование адекватной системы институтов, включая соответствующее законодательство и эффективную правоприменительную систему.
Нетрудно заметить, что первые два похода могут быть объединены как по существу своему дирижистские, а вторые два - как либеральные. Эти пары внутренне довольно тесно взаимосвязаны, хотя сторонники их в настоящее время ведут активную полемику между собой.
Разумеется, в подобной постановке предлагаемые модели выглядят избыточно абстрактно и порождают гораздо больше вопросов, чем ответов. Однако даже в таком виде к ним применимы критерии решения задач догоняющего развития, которые были рассмотрены нами в предыдущем разделе данной работы. С этой точки зрения либеральные подходы должны в наибольшей мере отвечать вызовам постиндустриальной эпохи. Однако этот ответ является слишком общим, а реальные проблемы современного развития требуют и более конкретного анализа.
По-видимому, в современных условиях наиболее естественным и возможным в формировании стратегии экономического развития страны будет определенная комбинация второго, третьего и четвертого подходов. Этот вывод нуждается в более обстоятельном пояснении, и особенно с точки зрения сочетания реально протекающих и желательных процессов в общественной жизни.
Процесс формирования вертикальных бизнес-групп в современной России достаточно очевиден [30] . Несомненным достоинством является инвестиционная активность подобных образований, особенно перспектива их вложений в инновационные проекты. Опасность - в формировании субъектов, обладающих мощным политическим влиянием и способных навязывать собственные интересы в качестве национальных. Соответственно, перед правительством встает задача использовать преимущества ИБГ и нейтрализовывать их недостатки. Последнее прежде всего связано с необходимостью максимальной активизации усилий по вступлению во Всемирную торговую организацию (как источник противодействия монополистическим тенденциям внутри страны) и активизации антимонопольной политики.
Проблема бюджетной нагрузки пока не имеет однозначного решения. За период 1999-2001 годов бюджетная нагрузка в ВВП заметно возросла, приблизившись к 39% по расширенному правительству. Эта тенденция вроде бы создает условия для дальнейшего снижения налогового бремени, однако возможности этого снижения не реализуются в полной мере. Отчасти такая позиция власти объясняется конъюнктурным характером части получаемых доходов (влиянием высокой мировой конъюнктуры на товары российского экспорта), отчасти - стремлением поддержать популярность правительства и торможением структурной реформы бюджетной сферы. Проведение глубокой реформы бюджетных расходов становится в такой ситуации особенно важным, причем ее значение еще более возрастает в условиях падения цен на товары российского экспорта. При проведении этой реформы важно ориентироваться на решение двух групп задач:
- во-первых, на обеспечение бюджетного маневра в направлении концентрации бюджетных ресурсов прежде всего в отраслях, обеспечивающих устойчивое функционирование политических институтов, обеспечивающих минимизацию трансакционных издержек (госаппарат, судебная и правоохранительная система, армия), а также на вложениях в человеческий капитал (прежде всего в образование, здравоохранение и науку);
- во-вторых, с макроэкономической точки зрения ориентируется следует на некоторое снижение относительной бюджетной нагрузки (в долях ВВП) при повышении объемов доступных бюджетных ресурсов (что вполне естественно в условиях экономического роста).
Формирование системы институтов (правил игры), необходимых для догоняющего развития также является справедливой, но весьма общей постановкой задачи. О каких именно институтах должна идти речь?
С точки зрения политической, по-видимому, необходимо сохранение демократических институтов и принципов, по крайней мере в объеме, зафиксированной в Конституции РФ 1993 года. Иными словами речь может идти об институтах, характерных для наиболее развитых стран мира (хотя и с необходимыми поправками на постреволюционные особенности развития страны).
С точки зрения экономической ситуация выглядит гораздо сложнее. Пока нельзя сделать однозначный вывод о том, в какой мере имплантация институтов стран - пионеров постиндустриализации способствовала бы решению задач догоняющего развития России. Во-первых, сами эти институты существенно различаются по странам (если сравнить, например, США и ЕС). Во-вторых, копирование институтов означало бы перенос в догоняющую страну принципов, предполагающих существенное изъятие ресурсов, которые могли бы быть направлены на решение задач догоняющего развития. (Это касается прежде всего той социальной нагрузки, которую несут многие из наиболее развитых стран) [31] . Однако, в-третьих, адаптация ряда институтов обеспечивала бы интеграцию России с наиболее развитыми странами (скажем, ЕС), что стало бы дополнительным фактором сокращения разрыва [32] .
Экономической политике и еще более хозяйственной практике еще только предстоит отвечать на возникающие в этой связи вопросы. В порядке первого приближения можно высказать предположение, что институциональная система современной России может формироваться с учетом опыта современного ЕС, однако при обеспечении существенно более низкой бюджетной нагрузки. С одной стороны, это позволило бы воспользоваться некоторыми преимуществами глобализации и участия в общем европейском рынке. С другой стороны, не допустить избыточного бюрократического (и социального) давления на экономический потенциал страны. Все это предполагает тщательный анализ институциональной системы наиболее развитых стран и разграничение институтов, уместных и неуместных для адаптации в современной России по критерию решения задач догоняющего развития. Достаточно очевидно, что допустима адаптация тех институтов, которые не предполагают увеличение бюджетной нагрузки или ограничение возможностей инновационной деятельности частными агентами.
Признавая, что реальное решение задач ускоренного роста может происходить в результате комбинации подходов, основанных на адаптации современных институтов при ограничении реальной бюджетной нагрузки на экономику и использовании преимуществ интегрированных бизнес-групп, необходимо специально подчеркнуть опасность попыток навязывания стране каких бы то ни было отраслевых приоритетов. Подобные попытки в настоящее время нередко предпринимаются, в том числе и со стороны экономистов либерального направления.
Структурные приоритеты. Практический опыт определения отраслевых приоритетов в современной России позволяет увидеть только два критерия, значимых при принятии соотвествующих решений. Наиболее примитивным является ориентация на силу лоббизма, доступную тому или иному сектору. Понятно, что при таком подходе практически невероятно ориентироваться на по-настоящему перспективые сектора. Другой вариант связан с попыткой серьезного изучения перспектив отдельных секторов науки и техники на основе экспертных выводов и оценок. Опыт свидетельствует, что в этом случае начинается бесконечная дискуссия экспертов, каждый из которых утверждает, что именно его сфера деятельности является наиболее важной. Объективного критерия подобрать и здесь оказывается невозможно.
Сложной проблемой является возможность государства стимулировать стурктурные сдвиги путем воздействия на факторы, существенные для производственной деятельности. Прежде всего это касается политики валютного курса и тарифов на услуги инфраструктурных отраслей (особенно на энерготарифы). Политика сдерживания укрепления курса рубля, как и сдерживание роста тарифов, облегчают положение отечественных товаропроизводителей в их конкурентной борьбе за потребителя. В то же время эта ситуация воспроизводит искусственный разрыв между правилами игры отечественных и зарубежных производителей и потому ведет к консервации сложившейся структуры, ограничивает стимулы к нововведениям. Самым простым ответом на это противоречние было бы предложение постепенно, по мере роста производительности труда доводить искомые соотношения до уровня среднемировых (или сопоставимых с мировыми). По-видимому, в этом направлении ситуация и будет развиваться, поскольку существует объективная тенденция сближения национальных и мировых условий хозяйствования в условиях сохранения достаточного уровня открытости экономики страны. Такого ответа недостаточно, поскольку повышение производительности труда является не только предпосылкой, но и результатом действия (или отсутствия) соответствующих стимулов. Однако более внятного ответа на этотвопрос пока не существует.
Несомненным сравнительным преимуществом России является довольно высокий образовательный уровень ее населения, особенно в сравнении с уровнем экономического развития страны. Причем данный фактор важен не только с точки зрения достигнутого в прошлые десятилетия уровня образования, но по причине отчетливо демонстрируемой населением готовности инвестировать в этот сектор значительные частные средства [33] . Иными словами, развитие системы образования должно находиться под постоянным и первостепенным вниманием государства - как с точки зрения бюджетных расходов, так и формирования современных институтов (включая стимулирование частных вложений в образование). Повышение эффективности этого сектора может в ближайшее время стать предметом консолидации национальных усилий.
Не менее важными являются и инвестиции в здравоохранение. Это весьма сложный сектор, в котором могут эффективно сочетаться как государственные, так и частные средства. Развитие его важно по крайней мере в двух отношениях. Один достаточно очевиден, поскольку здравоохранение обеспечивает развитие "человеческого капитала" как важнейшего фактора постиндустриального роста. Другой аспект связан с технологическими особенностями здравоохранения как сферы деятельности: этот сектор тесно связан со многими другими секторами промышленности и сферы услуг, а потому вложения в здравоохранение могут генерировать спрос по длинной цепочке сопряженных отраслей. Причем это будет не искусственный спрос, как это нередко бывает с государственными инвестициями, а ориентированный на реальные потребности общества. Можно сказать, что здравоохранение может сыграть ту же роль для постиндустриального роста, что и железнодорожное строительство для роста индустриального [34] .
Обеспеченение открытости российской экономики является существенным фактором развития в направлении постиндустриализации. Причем упомянутый выше вопрос об открытости как факторе ограничения монополистических тенденций и стимуле к инновационной деятельности корпораций является лишь одним из аспектов этой проблемы.
Именно на постиндустриальный прорыв, а не на примитивную защиту "отечественных товаропроизводителей", должны быть нацелены переговоры по вступлению в ВТО, а затем и по вопросам формирования общего европейского экономического пространства. Политика должна быть ориентирована не на защиту неэффективных отраслей, а на обеспечение проникновения на мировые рынки перспективных производств и высокотехнологичных услуг. Такой подход предполагает принципиально иное, нежели теперь, представление о том, зачем России нужно участие в ВТО.
Сказанное, в частности, относится к перспективам аграрного сектора в контексте ВТО. Российское сельское хозяйство способно конкурировать на мировых рынках (при некотором дополнительном развитии инфраструктуры). Этот сектор даже дает поле для новой политической игры: в ходе переговоров по ВТО Россия могла бы пойти на решительное сближение со странами так называемой "Кайенской группы" (стран с низкой защитой сельского хозяйства, в которую входят, например, Австралия и Новая Зеландия).
Разумеется, акцент на секторе услуг не означает забвения других секторов, по которым у страны есть определенные перспективы развития. К таковым относятся, например, автомобилестроение и самолетостроение. Однако надо отдавать себе отчет в том, что при всей важности развития этих секторов (с политической, технологической и социальной точек зрения) они вряд ли станут точками прорыва в постиндустриальную систему координат.
Укрепление институтов государственной власти. Есть также ряд приоритетных с точки зрения постиндустриального общества, но выходящих за рамки экономической сферы секторов, на которых государство должно сосредоточиться в первую очередь. К ним относятся:
- Реформа судебной системы, повышение эффективности, справедливости и прозрачности судебных решений. Без этого любые шаги в области совершенствования экономического законодательства не будут давать должного эффекта.
- Реформа государственного аппарата (или административная реформа) - преодоление коррупции, удешевление и повышение эффективности.
- Военная реформа, и прежде всего радикальное изменение системы комплектования армии с выходом на контрактную армию в самые короткие сроки. Можно забыть о постиндустриальном рывке, если талантливая молодежь будет тратить силы для уклонения от армии и тем более уезжать по этой причине учиться и работать за границу. Значение этого фактора пока почти никем не принимается во внимание.
Долгосрочные программы. При разработке концепции ускоренного постиндустриального роста нередко возникают предложения о разработке долгосрочной программы (или стратегического плана) социально-экономического развития страны. В принципе, внимание к долгосрочным перспективам развития страны совершенно естественно, особенно после длительного периода глубокой трансформации общества и экономико-политической нестабильности. Однако преувеличение роли такого рода документа чревато существенными негативными последствиями. Превращение его в сколько-нибудь официальный государственный план может существенным образом дезориентировать деятельность экономических агентов, подталкивая их не к ориентации на реальные вызовы времени (производительных сил, научно-технического прогресса), а на устанавливаемые властью приоритеты. Что сделало бы решение задач догоняющего развития в принципе невозможным.
6. Заключение.
Вступление мира в постиндустриальную эпоху поставило в том числе и вопрос о специфике догоняющего развития в новых обстоятельствах. И, похоже, Россия стала первой страной, которой предстоит решать эту задачу. Во всяком случае, проблема догоняющего развития представляет несомненный интерес для российской элиты и вообще для значительной части российского общества.
Вопрос о том, в какой мере в принципе возможно решение задач догоняющего развития всегда остается открытым. Анализ разрывов в социально-экономическом развитии отдельных стран в различные эпохи неоднократно подталкивал к выводу об "отставании навсегда". Тем не менее до сих пор решение задачи преодоления отсталости решать отдельным странам удавалось. Хотя надо признать, что опыт прошлого не может быть однозначно транслирован в будущее: принципиально нельзя исключить ситуацию, когда отставание окажется непреодолимым - во всяком случае, в обозримом историческом периоде. Поэтому возможность догоняющего развития надо каждый раз доказывать на практике заново. Тезис об ограниченности роли опыта развитых стран очень точно сформулировал А.Гершенкрон: "Некоторые факторы, которые являлись предпосылками [роста] в передовых странах, или полностью отсутствовали или играли незначительную роль в странах отсталых. Рывок индустриализации происходил несмотря на отсутствие подобных "предпосылок"" [35] .
И уж точно в исходном пункте никогда невозможно четко сформулировать, что именно надо сделать для решения задач догоняющего развития. Понятно, что система должна быть восприимчива к обретению механизмов ускоренного роста, но, как справедливо замечал М.Абрамович относительно предпосылок этого роста, "проблема состоит в том, что никто не знает в чем они состоят и как их измерить" [36] . Можно обсуждать разные механизмы ускоренного развития, можно более или менее четко формулировать, чего не следует делать, что препятствует экономическому росту. Однако реальный экономический прорыв становится результатом взаимодействия очень большого числа факторов, очень конкретного стечения обстоятельств, плохо поддающихся однозначной интерпретации a priori. Тем самым с уверенностью можно сказать лишь одно: секрет экономического прорыва известен только экономическим историкам будущего.
В этом состоит как серьезнейшая проблема теоретического анализа, так и надежда, стоящая перед любой отсталой страной.
[1] Анализ четырех типов кризисов, протекавших в России 1990-х годов и аргументация тезиса о завершении в России переходного периода от коммунизма к рыночной демократии содержится в статье Мау В. Экономико-политические итоги 2001 года и перспективы устойчивого экономического роста // Вопросы экономики. 2002. No 1.
[2] Характеристика российского кризиса как кризиса индустриального общества содержится в работах некоторых исследователей (см.: Bauman Z. A Post-Modern Revolution? // From a One-Prty State to Democracy. Amsterdam : Rodopi, 1993; Rosser J.B., Rosser M.V. Schumpeterian Evolutionary Dynamics and the Collaps of Soviet-Block Socialism // Review of Political Economy. 1997. Vol. 9. No 2).
[3] См. об этом подробнее: Гайдар Е.Т. Аномалии экономического роста. М.: Евразия, 1996; Стародубровская И.В., Мау В.А. Великие революции от Кромвеля до Путина. М.: Вагриус, 2001. С. 93-98.
[4] Повышенный интерес к вопросам догоняющего развития возникал в 20-30-е годы и в 50-60-е годы ХХ века. В первом случае это было связано с масштабным кризисом капиталистической системы и попыткой СССР радикально решить проблемы преодоления экономической отсталости на путях индустриализации (за чем последовали попытки ряда других стран, прежде всего латиноамериканских). После второй мировой войны вопрос об эффективных путях догоняющего развития был актуализирован распадом колониальной системы и появлением нескольких десятков новых независимых государств Африки и Азии. Тогда же возник и особый раздел экономической науки - экономика развития. В современной российской литературе обзор соответствующих концепций содержится в книге: Нуреев Р.М. Экономика развития. М.: ИНФРА-М, 2001.
[5] Последней по времени и чрезвычайно интересной работой на эту тему является книга W.Esterly. The Elusive Quest for Growth. Cambridge, Mass. and London: The MIT Press, 2001.
[6] Perez C., Soete L. Catching-up in technology // Dosi G. et al. (eds.). Technical Change and Economic Theory. London and New York: Pinter, 1988.
[7] Связь между среднедушевым ВВП и уровнем политического развития анализируется в S.Huntington (Huntington S. P. The Third Wave. Norman - London: University of Oklahoma Press, 1991). Здесь же, содержится и объяснение того исключения, какой являют собой в этом контексте страны Персидского залива.
[8] Например, это с наглядностью вытекает из анализа исторической статистики, приводимой А.Мэддисоном (Maddison A. Monitoring the World Economy 1820-1992. Paris: OECD, 1995). Нетрудно заметить, что здесь отчетливо выделяются три группы стран: с уровнем среднедушевого ВВП ниже 1500 долл., 2-6 тыс. и выше 10 тыс. Причем в странах с уровнем 1,3-1,5 и 5-6 тыс. долл. на душу населения как правило наблюдаются интенсивные трансформационные процессы.
[9] Hanson Ph. From Stagnation to Catastroika: Commentaries on the Soviet Economy, 1983-1991. New York: Praeger, 1992.
[10] Вообще количественный рост без адекватных структурных сдвигов является не таким уж редким явлением. Можно привести множество примеров - от Франции XVIII века до современной Белоруссии.
[11] Разумеется, о синхронизации здесь можно говорить со значительной долей условности. Очевиден разрыв между США, Германией. Великобританией, Скандинавией, с одной стороны, и Южной Европой (Италия, Испания, Португалия, Греция), с другой.
[12] О крайней ограниченности наших представлений о новой системе общественной жизни свидетельствует и сам факт отсутствия пока даже собственного (позитивного) устоявшегося его наименования. Пока его преимущественно называют через противопоставление предыдущей системе: постиндустриальное, постэкономическое. "Позитивные" названия хотя и существует (типа "информационное общество или "network society"), до сих пор не стали общепринятыми.
[13] Gerschenkron A. Economic Backwardness in Historical Perspective: A Book of Essays. Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 1962; Gerschenkron A. Continuity in History and other Essays. Cambridge, Mass: The Belnap Press, 1968; Gerschenkron A. Europe in the Russian Mirror. Four Lectures in Economic History. Cambridge: Cambridge University Press, 1970.
[14] См., например: Abramovitz M. Thinking about Growth. Cambridge: Cambridge University Press, 1989; Dosi G. et al. (eds.). Technical Change and Economic Theory. London and New York: Pinter, 1988; Cooper C. and Kaplinsky R. (eds.). Technology and Development in the Third Industrial Revolution. London: Frank Cass, 1989; Shin J.-S. The Economics of the Latecomers: Catching-up, technology transfer and institutions in Germany, Japan and South Korea. London and New York: Routledge, 1996 и др.
[15] "По некоторым оценкам, современное массовое производство в развитых странах составляет уже не более трети всей продукции, остальное приходится на мелкосерийные изделия (от 10 до 2000 штук), ориентированные на вкусы того или иного контингента покупателей, причем значительно сокращается цикл изготовления" (Хорос В.Г. Постиндустриализма - испытание на прочность // Глобальное сообщество: Новая система координат. (Подходы к проблеме). СПб: "Алетейя", 2000. С. 170).
[16] Можно с полным основанием утверждать: мы не знаем, какие отрасли и технологии приведут к прорыву, мы даже не знаем, какие пороки общественной морали обернутся выдающимся успехом, а какие добродетели - поражением
[17] Пророчески звучат сегодня слова, написанные в середине 60-х годов специалистом по кибернетическим системам (и опубликованные в открытой советский печати!): "#168;[С]истема с централизованным управлением отличается большой жесткостью структуры, отсутствием пластичности вследствие того, что приспособление ее к изменениям, как случайным (флуктуации), так и выражающим эволюцию самой системы и окружающей среды, происходит не в отдельных частях системы, а лишь в центральном пункте управления. Централизованное управление позволяет долгое время осуществлять стабилизацию системы, подавляя как флуктуации, так и эволюционные изменения в отдельных частях системы, не перестраивая ее. Но в конечном счете это может оказаться роковым для системы, так как противоречия между неизменной структурой системы и изменениями, связанными с эволюцией, вырастают до глобальных размеров и требуют такой радикальной и резкой перестройки, какая уже невозможна в рамках данной структуры и приводит к ее разрушению (т.е. переходу к качественно новой структуре)" (Лернер А.Я. Начала кибернетики. М., Наука, 1967, с. 287).
[18] Gerschenkron A. Economic Backwardness... P. 19.
[19] Gerschenkron A. Economic Backwardness... P. 19: "[T]o remove obstacles that had been earlier created by the state itself" Например, к негативным предпосылкам роста относится обретение страной политической стабильности, проведение аграрной реформы в Германии или великие реформы Александра II, дополненные финансовыми реформами Александра III. (Там же).
[20] Gerschenkron A. Europe in the Russian Mirror. P. 123.
[21] Huntington S. The Third Wave; Vanhanen T. Prospects for Democracy: A Study of 172 Countries. London and New York: Routledge, 1997; Мау В. Экономическая реформа сквозь призму конституции и политики. М.: Ad Marginem, 1999.
[22] Kuznets S. Modern Economic Growth. Rate, Structure, and Spread. New Haven and London: Yale University Press, 1966. P. 445-453; Huntington S. The Third Wave. P. 61-63.
[23] _________________________.
[24] В настоящее время рад исследователей проводит анализ и международное сопоставление индексов экономической свободы на основе комплекса критериев (включая бюджетную нагрузку, устойчивости банковской системы, масштабы коррупции, развитие политических свобод и др.). Однако проблема подобного рода измерений состоит в том, что по большинству параметров они опираются на экспертные оценки состояния дел в анализируемых странах, что делает результаты крайне уязвимыми для критики в субъективизме. (См., например: O"Driscoll jr G.P., Holmes K.R., Kirkpatrick M. 2001 Index of Economic Freedom. Washington, DC and New York: The Heritage Foundation and The Wall Street Journal, 2001). Показатель же бюджетной нагрузки в ВВП является одним из наиболее объективных, хотя и его в качестве критерия можно использовать с высокой долей условности.
[25] Илларионов А. Экономическая свобода и благосостояние народов // Вопросы экономики. 2000. No 4; Мау В. Либерализм всерьез и надолго // Эксперт. 2000. No 11; Фридман Л.А., Видясов М.В., Мельянцев В.А. Государственные расходы (потребление) и экономический рост. М.: РЭШ, 1998.
[26] Gerschenkron A. Continuity in History and other Essays. P. 274. Эта линия была продолжена в в рамках сталинской коллективизации. Определенную роль здесь, разумеется, играли и традиции - традиции бюрократического государства, которое привыкло решать свои финансовые проблемы через достаточно простые институты. В пользу этого вывода свидетельствует и использование аналогичного по своей налоговой сути института - колхозов - в сталинском СССР.
[27] Можно также добавить, что использование старых форм в новых условиях является не столь уж редким феноменом в экономической истории и связано не только и даже не столько с решением задач догоняющего развития. Скажем, хорошо известем пример ранних Стюартов, которые в начале XVII века пытались возродить в Англии практику принесения рыцарской присяги новому монарху, видя в этом источник дополнительных и независимых от парламента финансовых ресурсов.
[28] Отдельный вопрос - формы и механизмы этой поддержки. Разумеется, речь не должна идти о прямой бюджетной помощи или иных формах нерыночной конкуренции.
[29] См., например: Государство в эпоху глобализации. М.: ИМЭМО РАН, 2001. Надо, однако, отдать должное авторам этого сборника, в котором четко формулируется тезис об ограниченности общих рассуждений об экономической роли государства в современном мире. (С. 8).
[30] См. подробнее: Дынкин А.А., Соколов А.А. Интегрированные бизнес-группы - прорыв к модернизации страны. М., 2001.
[31] См.: Aslund A., Warner A. EU Enlargement: Consequences for the CIS Countries. A paper presented to the conference "Beyond Transition: Development Perspectives And Dilemma. (CASE. Warsaw 2002). MIMEO.
[32] Противоречивость этой задачи отчетливо проявляется в полемике, которую ведут в настоящее время представители либерального крыла российских экономистов. В явном виде здесь уже проявились три подхода:
1) Предложение об использовании критериев вступления в ЕС (acquis communautaire) в качестве базовых ориентиров при формировании институтов посткоммунистической России.
2) Сомнения в эффективности европейских институтов (которые предполагают слишком высокую бюджетную нагрузку) и предложения об ориентации на институциональную систему США.
3) Признание институтов современного западного мира в принципе не подходящими для решения задач догоняющего развития (по причине их избыточной бюджетной нагрузки) и предложение более активного использования опыта современной КНР. Впрочем, сторонники последнего подхода не дают четкого ответа на вопрос, какие институты коммунистического Китая должны быть использованы в современной России.
[33] Социологические обследования свидетельствуют, что россияне готовы инвестировать в образование не только значительно больше, чем граждане стран с аналогичным уровнем среднедушевого дохода, но и стран с гораздо более высоким уровнем доходов.
[34] Здравоохранение гораздо более эффективный и адекватный сектор с точки зрения определения приоритетов долгосрочного роста. Оно имеет целый ряд преимуществ перед автопромом, в котором подчас также видят претендента на "ведущее звено" современного роста. Сказанное, разумеется, не означает недооценки роли автопрома и его способности генерировать рост в сопряженных отраслях. Проблема лишь в том, что автомобилестроение стимулирует развитие индустриальных (и в этом смысле традиционных) секторов роста, тогда как здравоохранение в значительной мере связано с развитием самых современных отраслей науки и высокотехнологических услуг.
[35] Gerschenkron A. The Early Phases of Industrialization in Russia: Afterthoughts and Counterthoughts // Rostow W.W. (ed.). The Economics of Take-Off into Sustained Growth. London: Macmillan, 1963. P. 167.
[36] Abramovitz M. Thinking about Growth. P. 222.
2002
http://www.iet.ru/personal/mau/rus-postind4art.htm
