Предуведомление
Моя беседа о книге Паршева вызвала немалый шум на Форуме. Высказаны предположения, что "статья Данилова-Данильяна кем-то хорошо проплачена", что меня "использовали". Нет, господа, это все не про меня. У меня, знаете ли, калибр не тот, чтобы "использовать" или "проплачивать". Я сам, по собственной инициативе предложил OPEC.ru поговорить об этой книге и, естественно, не получил ничего, кроме согласия на беседу и реакции на нее уважаемых участников Форума. (Один из стереотипов современного российского менталитета: если кто-то проявляет инициативу, значит, за ним стоит кто-то другой.) Представляется необходимым объясниться с дискутантами, уточнить, детализировать и дополнительно обосновать уже сказанное мной, а также добавить некоторые существенные моменты.
Предыдущий материал был не рецензией, но именно беседой, я кратко пересказывал, но не цитировал Паршева. Не считал нужным и копаться в подробностях, выискивать частные ошибки и пр. Тем, кто не читал книги или просмотрел ее "по диагонали", многое в беседе, видимо, показалось диким. Меня (не раз!) обвинили в передергиваниях. На самом деле в оригинале текст Паршева куда хлеще и маргинальнее (во всех отношениях), а суждения местами еще более нелепы, чем в моем пересказе, и я докажу это всем желающим - уже не в беседе, а в рецензии, теперь уже со всеми подробностями. Однако фраза "Книжка Паршева - бальзам для патриотов самого разного толка, но с содержательной точки зрения - чушь", помещенная рядом с моей фотографией, принадлежит не мне и в тексте беседы не содержится (как и само слово "чушь"), хотя с такой оценкой я согласен и собираюсь обосновать ее справедливость (разве что вместо "самого разного" я сказал бы "определенного"). На основании этой фразы (приписав ее мне) один из участников Форума объявил, что я "показал свою неспособность мыслить". Об этом судить не мне. Что касается меня, то, как всегда, я пишу о книге, а не об ее авторе и его способностях, меня не интересует (в отличие от некоторых участников Форума), подлинным именем или псевдонимом книга подписана, какой партии принадлежит или симпатизирует автор и пр. Если текст существует, то он кем-то написан, и для меня "Паршев" - не конкретное лицо, а наименование автора текста. Предмет анализа - текст, и распространять на автора выводы, касающиеся текста, - не в моих правилах. Но тщательно разобраться в том, что "показывает" книга, считаю теперь своим долгом.
Выражают удивление: зачем я связался с этим делом, стоит ли книга того, чтобы обращать на нее внимание? Но, как я сразу сказал в беседе, я заинтересовался книгой Паршева потому, что она стала общественным явлением: почти год в списке бестселлеров не пребывала ни одна книга по экономике (месяца - и то не пребывала). Кто-то возражает: да книга вовсе не по экономике! Извините, на титульном листе обозначено: "Рекомендовано издателем в качестве начального курса экономики для министров финансов, министров экономики, директоров институтов проблем экономики переходного периода". Я восхищен тонкостью такой иронии и прекрасно понимаю, что книга в значительной мере публицистическая. Но это - экономическая (по преимуществу) публицистика. В данной рецензии внимание обращено, прежде всего, на экономические вопросы, но публицистика, конечно, тоже присутствует. Разумеется, чтобы отрецензировать книгу более чем в 400 страниц, нужно место, да и обвинения в передергиваниях и необоснованности обязывают меня к особой тщательности. Кому-то показалась скучной даже короткая (относительно) беседа. Что поделаешь: затрагиваемые проблемы действительно очень серьезны, и не фельетон я пишу.
Много досталось мне за пример с лыжами (к книге Паршева он имеет косвенное отношение, так что сначала разберу его, а уж потом займусь главной темой). Боюсь, что возражать мне стали по первому впечатлению, не подумав. Так вот: за СССР никогда не числилось достижений в мужских равнинных лыжах, сопоставимых с тем, чего добивались скандинавы. Были у нас олимпийские чемпионы, но не было короля лыж, как С. Ёрнберг. Пожалуйста, не негодуйте, а сложите все наши медали по мужским равнинным лыжам (на олимпиадах, чемпионатах мира и Европы) от первой олимпиады, где участвовал СССР, до последней, и проделайте то же самое за тот же период с медалями финнов, шведов и норвежцев - вместе. Разница будет очень большая (не в нашу пользу), а у них на троих - меньше 18 млн населения. Да, сейчас лыжное обмундирование даже для равнины стало очень дорогим - но не в этом дело! (Кроме того, не путайте текущие затраты с капитальными.) В 1950-е годы в любой спортлавке можно было купить деревянные неклееные лыжи за 30 руб. (напомню: это составляло 2% средней зарплаты). Конечно, на подобных лыжах непросто показать результат даже 3-го разряда (а 2-го, наверно, уже невозможно), но если 10-12-летние мальчишки бегут на таких лыжах, то мало-мальски соображающий тренер за одну трехкилометровую дистанцию запросто поймет, стоит ли кем-нибудь из них всерьез интересоваться. Если стоит, то возможность достать для него приличную амуницию через пару лет найдется. Но дешевых лыж нет, соображающих тренеров считают по пальцам, а приличные организаторы, судя по всему, близки к полному вымиранию. Наверно, мозги вымерзают - в этом все дело.
В предлагаемой рецензии я использую куски текста (всего несколько предложений) из беседы, чтобы не выдумывать новые слова для старых мыслей, которые приходится повторять для логической связности. Напомню, что в беседе я старательно отмечал не только недостатки, но и достоинства книги. Вот начало беседы: "Книга представляет собой взрывчатую смесь из самых разнообразных заблуждений, из высказываний, которые трудно принять политически, этически, экономически, социально, как угодно. Вместе с тем, в ней присутствуют довольно здравые мысли, которые, однако, не намечают пути решения проблем, а только акцентируют сами проблемы - резко и для многих неожиданно. Я думаю, что именно этим она и привлекает читателей. Крайне досадно, что те хорошие зерна, что в ней содержатся, засорены массой плевел." Думаю, что о достоинствах здесь все сказано, так что займемся недостатками.
О климатическом факторе и его роли в развитии экономики России
Исходный пункт Паршева: экономический потенциал страны и возможности ее развития полностью определяются географическими и климатическими условиями. Он приводит широко известные данные о том, что в России эти условия не очень-то хороши. Изотермы (линии постоянных значений среднегодовой температуры) направлены в этой части Европы не вдоль широт, как обычно, а под большим углом к ним, так что чем восточнее, тем холоднее. Даже в прибалтийской части Финляндии, которая лежит севернее, чем большая часть европейской части России, в среднем теплее, чем у нас. Эти рассуждения не новы, встречались и раньше. Но если чем теплее, тем лучше, то лучше всего - в Африке. А в Африке производительность труда в сельском хозяйстве в 100 (сто) раз ниже, чем в США. Как объясняет это климатическая теория?
По Паршеву получается, что экономика Прибалтики (Эстонии, Латвии и Литвы) может быть относительно успешной лишь при условии, что основной рынок сбыта производимой продукции - Россия. Это же он относит и к Финляндии, потому что из Финляндии ехать с продукцией на Запад, как следует из его подхода, совершенно бессмысленно: затраты там ниже, никто не будет покупать финскую продукцию (не только сельскохозяйственную - любую: топить надо и производственные помещения на промышленных предприятиях, затраты на инфраструктуру выше и пр.), а значит, надо ехать на Восток. Успехи Финляндии обусловлены исключительно тем, что финны нашли и эксплуатируют российский рынок. Но если так рассуждать, то и шведы могут прилично существовать только за счет финского и прибалтийского рынка, или еще более восточного - российского. Ничего подобного на самом деле не происходит, и об этом с очевидностью свидетельствует структура шведской внешней торговли. А Швеция - одна из самых богатых стран, какое-то время назад входила в тройку мировых лидеров по ВВП на душу населения (практически без всякого экспорта в СССР). Сейчас Финляндия, расположенная восточнее, обогнала Швецию. И финский экспорт, как и импорт совсем не настолько ориентированы на Россию, как может показаться из книги Паршева, - ни сейчас, ни 10, ни 30, ни 50 лет назад.
В самом начале книги Паршев цитирует М.Тэтчер (из радиопередачи, по слуху), которая якобы заявила, что "на территории СССР экономически оправдано проживание 15 миллионов человек" (с. 5). Заметим, что речь идет об СССР, для России, следовательно, должно быть существенно меньше 15 миллионов, но Паршев не замечает этого. После различных реверансов в адрес предполагаемого автора цитированного утверждения (неважно, было оно или нет и, если было, то кем сделано) Паршев уделяет значительное внимание интерпретации и, в конце концов, находит ее: "Реально рассчитать численность "рыночного", или "экономически эффективного по Тэтчер" населения просто - это численность занятых в горнодобывающем и лесохозяйственном комплексах плюс обслуга соответствующей инфраструктуры. Плюс их семьи" (с. 101). Действительно, просто (хотя в этих отраслях занято меньше). Ну, и что? - А ничего, ровным счетом ничего реального не вытекает отсюда. Тем более, что после всех негативных констатаций относительно нашего климата Паршев пишет: "Лишь треть нашей земли - "эффективная"" (с. 42). Треть - это 5,7 млн кв. км, а территория Великобритании (округляя наверх) - 0,25 млн кв. км, Франции - 0,55, Германии - 0,36, Италии - 0,31, Испании - 0,51 - хватит, надоело. Общая площадь перечисленных стран - меньше 2 млн кв. км, общее население - примерно вдвое больше российского. "Так вот, по эффективной площади мы на пятом месте, а не на первом" (с. 42). А по населению мы на каком месте? Как будто, на шестом? А если считать по площади эффективной земли в расчете на жителя? Посчитал бы г-н Паршев, может быть, и книгу не стал бы писать?
Подчеркиваю: климат в книге подается не просто как главный, но как абсолютный фактор, детерминирующий экономический потенциал страны. Вот как об этом говорится: "Житель фавел с окраины Рио может предъявить работодателю более выгодные условия, чем Саша с Уралмаша" - с. 94. Или: "наш рабочий в конкурентной борьбе за рабочее место, конечно, проиграет рабочему из ЮВА и Латинской Америки. ...Рабочий в Западной Европе и США уже давно проиграл в этом соревновании" - там же. "Нет смысла, живя в субтропиках, разворачивать в тундре какое бы то ни было производство, кроме плантаций морошки. Это имеет смысл только для тех, кто в тундре и живет, то есть для нас" - с. 247 (не пойму только, куда подевались 5,7 млн кв. км "эффективной территории"). При этом на с. 338 Паршев Пишет: "урожай 1990 года в России был рекорден - он составил 120 млн т зерна"; интересно, где они выросли - в тундре? Еще: "сырьевыми регионами двадцать первого века станут тропические области Африки и Южной Америки" - с. 307 (откуда в этих сырьевых регионах возьмутся нефть и газ в подобающих сырьевым лидерам количествах? По авторитетным прогнозам, прирост добычи топлива в Африке не превысит 20% к 2020 г.); "в странах с почти идеальным климатом (к ним относятся, например, Иордания, Кипр, Таиланд, Малайзия, Зимбабве)..." - с. 92. Достаточно?
Конечно, географический и климатический факторы ни в коем случае нельзя игнорировать. Они, в самом деле, имеют большое значение, но отнюдь не служат универсальным объяснением всех экономических явлений. Эти факторы - даже не самые существенные. Сравнивая, например, ту же производительность труда в сельском хозяйстве США и более теплых стран, можно объяснить, что в силу тех или иных обстоятельств, исторически сложилось так, а не иначе. У Паршева всегда все очень просто: "развивающимся странам надо было сначала "с пальмы слезть". Сейчас это уже произошло" (с. 205). Парадокс: 500 лет (даже если считать, что в XV веке все были примерно на одном уровне) сидели на пальме, в это время в Европе (а потом и в США, потом - в Японии) небывалыми темпами шло научно-техническое развитие, которое, в частности, снижало значение природного фактора и повышало - человеческого, информационного, а в результате получается так, что природный фактор (как экономический, не путать с экологическим!) оказывается доминирующим?
Объяснения про "пальму" уже являются опровержением того, что климатический принцип является универсальным. Если к климатологии добавляют историю, то тем самым признают: нет, климатология далеко не все объясняют, нужна еще история, нужно еще что-то.
Климат - отправная точка в книге Паршева, дальше делается вывод, что наша экономика в принципе не конкурентоспособна на современном мировом рынке ни по одному продукту, ни по одному производству. Если судить по меркам этого рынка (в представлении Паршева), то Россия - страна абсолютно инвестиционно не привлекательная. Иностранному капиталу здесь делать нечего, потому что он всегда может найти себе лучшую сферу приложения. В России, как не раз сказано в книге, любой труд, в конечном счете, обходится дороже (вспомним об отоплении, инфраструктуре и пр.), чем где бы то ни было (исключая, по Паршеву, только Монголию). Соответственно, и получаемая продукция оказывается более затратной, чем в более теплых странах. Только с Монголией мы и можем конкурировать, а со всеми остальными - нет. В принципе есть другие несчастные страны, хотя "и не такие замороженные, как мы и Монголия" - "те, кто расположен в глубине своих континентов, без удобных транспортных путей" (с. 270), но, очевидно, погоды они не делают, так что не удается даже вспомнить их названия.
Отсюда вывод Паршева: России нужно не встраиваться в мировой рынок, а отгораживаться от него экономическим железным занавесом: ведь инвесторы не идут к нам не случайно, не из-за каких-то устранимых причин, они никогда к нам не придут из-за всех этих вечных географо-климатических особенностей. Зато наши здешние воры (и просто бизнесмены, если закон не запрещает) готовы будут вытащить отсюда все что угодно. Проблема вывоза капитала будет всегда острой. Таким образом, взаимодействие российской экономики, если она останется открытой, с мировым рынком, по Паршеву, сведется только к вывозу капитала.
О климатическом факторе в общем случае
Для удобства изложения позволю себе в этом разделе использовать простейшие математические понятия. Итак, фактически Паршев рассматривает экономический потенциал страны как возрастающую функцию одной переменной: характеристики климата (не так важно, что эта характеристика - сводная, обобщенная, например, она должна соизмерять среднюю температуру с разбросом, т.е. континентальностью климата, и другими его свойствами). Кроме того, из всех рассмотрений Паршева получается, что уровень затрат на производство продукции - функция, зависящая от того же аргумента и ведет себя точно так же, как экономический потенциал, т.е. качественно это та же функция. Обозначим ее p (k), где k -характеристика климата. При максимально возможном значении аргумента k такая функция достигает своего наибольшего значения. С учетом неточности определения аргумента k и значений самой функции правомерно принять, что p (k) - ступенчатая функция (или, что по сути то же самое, аппроксимировать p (k) такой функцией). Договоримся, что верхняя ступенька - это 1-й приоритет (климатический, а следовательно, экономический и ценовой, для краткости будем в дальнейшем писать просто "приоритет"), следующая за ней - 2-й и т.д. Мир будет разделен на n частей, где n - количество ступенек в функции p (k).
По Паршеву получается, что все эффективное хозяйство должно быть сосредоточено на территориях, где имеет место максимум p (k), т.е. в районах 1-го приоритета, все прочее - неэффективно. Что делать всем этим "прочим" регионам? Для ответа надо "додумать до конца" следствия из принятых предпосылок (такую заслугу некоторые участники Форума приписывают Паршеву, что заведомо неверно). Каковы в этой модели будут отношения между странами, имеющими разные приоритеты? В книге дан ответ на этот вопрос, но только для частного случая: Россия (с Монголией), т.е. самый низкий приоритет (по Паршеву), и весь остальной мир. При этом не раз подчеркивается, что случай России - совершенно исключительный (например: "даже Джордж Сорос недавно... предположил, что принцип свободного перемещения капиталов, вообще, по его мнению, благотворный, к России неприменим" - с. 201). Но различия в климатических условиях - явление всеобщее, следствия этих различий (если все остальное не принимать во внимание) должны проявляться примерно одинаково всякий раз, когда возникают такие различия. Все, что сказано в книге о частном случае, с равным успехом относится и к общему - если следовать введенным предпосылкам, а не ссылаться на издевательское для одних и мистическое для других "аршином общим не измерить" (если же исходить из последнего, то никакие предпосылки, анализ, теории, аналогии, климат, инфраструктура, глобализация и пр. вообще не при чем: не измерить, и все тут). Короче, частный случай и случай исключительный - не одно и то же, общее справедливо и по отношению к частному, а на исключительное ничто не распространяется (и, пока его исключительность не подведена под нечто общее, т.е. пока она сохраняется именно как исключительность, такой случай не может быть предметом научного анализа). Сформулируем следствия из предпосылок Паршева не "в порядке исключения", а в общем виде.
Пусть у страны A приоритет выше, чем у страны B. Тогда из страны А абсолютно невыгоден вывоз капитала в страну В и, наоборот, из страны В капитал как насосом будет втягиваться в страну А. Стране В нечего и думать о ввозе своей продукции в страну А: свои затраты существенно выше, в стране А эту продукцию нельзя сбыть по приемлемой для страны В цене, а если даже в стране А нет производства такой продукции, ее можно найти в других странах того же (или более высокого) приоритета, что у страны А, то есть при существенно меньших издержках, чем стране В. Наоборот, продукция страны А устремится в страну В из-за неконкурентоспособности последней даже на внутреннем рынке (по всем видам продукции!) в сравнении со странами более высоких приоритетов. Страна В не должна пускать продукцию страны А на свой внутренний рынок, поскольку за нее надо платить, а нечем - только вывозом капитала, если он еще остался. Итак, поток капитала из А в В не интересен для А, а противоположный поток вреден для В; соответственно, поток товаров из В в А также неинтересен для А, а противоположный поток, опять-таки, вреден для В. С полной очевидностью отсюда следует, что В следует отгородиться от А и от всех других стран с приоритетом, более высоким, чем у В. Соответственно, все страны с приоритетом, более низким, чем В, отгородятся от В. Реальное взаимодействие оказывается возможным только между странами с одним приоритетом. Мир не просто поделен на n частей, территория каждой из которых соответствует конкретному приоритету: эти части - "несообщающиеся" в том смысле, что страны, которым соответствуют различные климатические приоритеты, могут экономически взаимодействовать только из-за неразумения страны с более низким приоритетом, из-за того, что ее руководители не читали рецензируемую книгу.
Еще раз подчеркну: приведенная картинка - последовательное развитие предпосылок, безусловно принимаемых Паршевым. Реальный мир, конечно, настолько многообразен, что какие-то элементы из этой картинки обнаружить в нем можно, но, на мой взгляд, научной ценности в таких констатациях не намного больше, чем в рассуждениях бабушки и дедушки о том, на кого больше похож новорожденный. В главном реальный мир, безусловно, не таков, и наиболее развитыми в нем стали вовсе не "тропические области Африки и Южной Америки" (и вряд ли они станут даже основными сырьевыми регионами), и не поделен он на n экономически "несообщающихся" частей и пр., хотя нет никаких сомнений в том, что хороший климат - лучше, чем плохой. Если модель (или следствия из предпосылки) не соответствуют реальности, значит, модель (или предпосылка) - никудышная. А если начинают убеждать, что в будущем такое соответствие обязательно наступит, то это - просто шарлатанство.
Значение климатического фактора в сравнении с иными факторами для экономики не растет, а, как уже отмечалось, уменьшается благодаря научно-техническому прогрессу. В совокупной ценности производимой продукции неизменно растет стоимость информации, создаваемой человеком, и снижается стоимость сырья, которое он берет из природы. Если экономический потенциал рассматривать как функцию хотя бы двух не сводимых друг к другу факторов, ничего похожего на построенную модель не получится. При этом значимость различных факторов изменяется в зависимости от того, как они сочетаются с другими факторами, все это меняется со временем, увы, непредсказуемым образом. Давно замечено, что на длительный период невозможно предсказать, кто разбогатеет, а кто - разорится, и почему именно (это относится к людям, фирмам, странам и пр.). Но остается один способ "оправдания" модели: ссылка на глупость всех тех, кто должен был бы ее внедрять (примерно как с идеями Мао Цзедуна, которые, как известно, были верны всегда и везде). Здесь возражать уже не стоит.
Помимо разительного отличия мировой экономической системы от того, что должно быть согласно модели, можно обнаружить несоответствие ей и того, что пишет Паршев, стоит ему только перейти от предпосылок и деклараций к сколько-нибудь конкретным вещам. Как отмечалось, в книге фактически рассматривается "двухуровневый" вариант (n=2), причем во 2-м приоритете оказываются Россия и Монголия, но есть попытка разобраться и с "промежуточными" странами (Восточная и, возможно, Северная Европа), которым рекомендуется экономическое объединение с Россией. Однако, если рассуждать строго по модели, получается нечто противоположное. А именно, в этом случае надо рассматривать три приоритета - Россия с Монголией (3-й), Восточная Европа (2-й), счастливые обладатели благоприятных климатических условий (1-й) и, может быть, какие-либо остатки, которые, не влияя на общую картину, распределятся между 2-м и 3-м приоритетами. Почему отношения между странами 1-го и 2-го приоритетов должны быть иными, чем между странами 2-го и 3-го приоритетов? Нет, они должны быть точно такими же, и логика требует выведения из предпосылок Паршева (и построенной на их основе модели) следствия, согласно которому России и Монголии следует отгораживаться от Восточной Европы точно так же, как этой последней - от Западной и прочих субтропических и тропических счастливчиков. При этом Паршев даже вспоминает о принципе сравнительных издержек Рикардо, но утверждает, что эта схема не отвечает современным условиям и далеко не все существенное объясняет. Почему? - "Но это отдельный вопрос" (с. 343); отмечу, что объявить вопрос "отдельным", "другим" и по этой причине не рассматривать его - любимый прием Паршева (на одной лишь упомянутой с. 343 использован дважды).
Конечно, Паршев не может не замечать и не отмечать несоответствия современной мирохозяйственной картины той, на реализации которой он настаивает - и не только применительно к России. Что же, все-таки, кроме глупости правителей, можно указать в качестве причины несоответствия? Во-первых, как-то сразу не заладилось (тот самый исторический фактор, "пальма"). Во-вторых, раз уж не заладилось, то возникла сила, которая в своих корыстных целях, проигрывая лучшим регионам по климатическим условиям, жестко препятствует осуществлению экономико-климатического детерминизма. Похоже, что автор рецензируемой книги уважает только силу и ничего более.
Технология изоляции по Паршеву
Паршев пытается объяснить, как нужно отгораживаться от мирового рынка. Сначала это провозглашается с легкостью необычайной: "закрыть внутренний рынок от мирового - и все дела" (с. 275). Потом оказывается, что не так все просто. Паршев говорит, что речь идет не о полной автаркии (то есть абсолютной замкнутости, закрытости экономики от внешнего мира). Что такое неполная автаркия? Пожалуйста: "внутренний российский рынок должен быть изолирован от мирового" (с. 311), "автаркия не нужна. Но изоляция нужна!" (с. 317). Поясняется, что отдельные торговые сделки вполне могут быть выгодны, но об этой выгодности может судить только государство, так что необходима полная государственная монополия внешней торговли. Мы не должны продавать никаких ресурсов, разве что в тех случаях, когда продажа компенсируется такой покупкой, что ресурсный потенциал страны возрастает. Но как определить вклад в ресурсный потенциал отдельных ресурсов и выгодность сделки?
Цены мирового рынка, по-видимому, не подходят, во всяком случае, они адекватны только для тех, кто полностью встроен в этот рынок, чья структура хозяйства ему целиком соответствует (или активно и быстро стремится к такому соответствию) - это и за 20 лет до Паршева по-русски не раз было написано, причем грамотно (например: "всякая система экономических оценок жестко привязана к той воспроизводственной структуре, в рамках которой она определена, и в состоянии охарактеризовать лишь относительно небольшие отклонения от нее" - см. Экономическая энциклопедия. Политическая экономия. Том 4. М., 1980, с. 649). А внутренние цены - откуда их взять? Если "изолированная" (по Паршеву, т.е. не вполне автаркическая) экономика имеет централизованное плановое управление (Госплан), то мы это уже проходили, больше не надо.
А если в стране господствует рыночная система (как ни парадоксально, Паршев склоняется именно к этому варианту), то цены существуют только на то, что на этом рынке обращается. Но вот на мировом рынке появилось что-то новое. Нужно нам или нет? Если нужно, то сколько? Какой принесет "ресурсно-потенциальный эффект"? Что будем делать - тендер-аукцион объявлять? Паршев развивает именно эту идею. Кто будет проводить этот тендер - государство? Кто на тендере будет следить за достоверностью информации, представляемой участниками - обманут ведь! Не забудьте, это не обычный аукцион, где кто больше дал, тот и взял; на этом аукционе предлагают не деньги, а обещания увеличить потенциал. Не надо в этом месте ссылаться на внутренний рынок в том смысле, что в таких условиях обман экономически невыгоден (деньги у потенциального покупателя ресурса, мол, свои). Этот, с позволения сказать, рынок существует в условиях госмонополии внешней торговли - а в этих условиях возможно, между прочим, всё, любые искажения ценовых соотношений. Значит, опять государство не только организует тендер, не только проверяет всю технологическую информацию (именно технологическую!), но и сопоставляет, оценивает и пр., и это нужно делать не только в тех случаях, когда на мировом рынке появилось что-то новое, но всякий раз, когда на этом рынке кому-нибудь что-нибудь понадобилось купить.
Опять Госплан, но теперь под названием "торговая палата" (по Паршеву) и вместе с внутренним "рынком". "Я исхожу в рассуждениях из того, что у нас в стране будет довольно децентрализована торговля (она не должна быть государственной, это коррупция, хватит нам "завмаг-товаровед" - таково мое убеждение" (с. 373). Замечательно! Всю коррупцию следует перенести в Торговую палату им. Паршева, на высший уровень, и сосредоточить ее только там (Den Krieg muss man im Raum verlegen, как говорили немецкие горе-теоретики у Льва Толстого; Паршев, при всех его патриотических взываниях, вполне им под стать - по бесконечной удаленности от той реальности, которая составляет предмет его рассуждений).
Внедрение таких "идей" приведет к стагнации, к полному застою. Дело в том, что темпы научно-технического развития (не путать с экономическим) в мире сейчас не те, что во времена, когда идея построения чего бы там ни было "в одной, отдельно взятой стране" кому-то пришла в голову. Номенклатура продукции в современном хозяйстве на порядки шире, чем тогда, средний срок службы оборудования в развитых странах - 10 лет. Никакой товарищ Сталин не построит в нынешних условиях неубогой изолированной экономики. Это не будет устойчивая система, она обусловит сильнейшие центробежные тенденции и развалится под действием внутренних причин, даже если не будет разрушена внешними силами.
Однако Паршев оценивает экономические достижения Госплана и лично товарища Сталина совсем не так, как автор данной рецензии. Подробно распространяться о моих взглядах здесь нет возможности (интересующихся отсылаю к своей книге "Бегство к рынку: десять лет спустя", М., изд-во МНЭПУ, 2001), но изложить позицию Паршева с подтверждающими цитатами, как представляется, необходимо.
Рынок в СССР: по Паршеву и в реальности
Позиция Паршева выглядит чрезвычайно эксцентрично: Сталин был выдающимся экономистом, строил рынок, Госплан действовал безупречно, ЦСУ при советской власти обеспечивало всех желающих полной и точной экономической информацией и т.д. Трудно поверить, что в 2000 г. можно всерьез писать такое. Кто-то из участников Форума, даже не листавших книги, но осуждающих меня за критику Паршева, подумает, что "передергиваю" (возможно, не дочитав рецензию, напишет об этом на Форум - нет уж, прежде чем писать, прочитайте и рецензию, и книгу, да и вообще остерегайтесь нашего родного "я не читал, но..."). Впрочем, предоставим слово Паршеву: "в плане понимания законов рынка И.В.Сталин был рыночником, грамотным и последовательным" (с. 172); "С конца 20-х годов у нас строился своеобразный - но рынок. А по-другому и нельзя, раз уж существует (так в оригинале. - В.Д.-Д.) товарно-денежные отношения, то действуют и законы рынка, и их надо знать" (там же).
Сначала несколько слов о том, как официальная советская экономическая наука оценивала "рыночность" воззрений Сталина - как раз в те годы, когда более модной темы, чем "план и рынок", у нас не было. Пожалуйста: в работе "Экономические проблемы социализма в СССР (1952 г.) Сталин "отрицал существование товарно-денежных отношений в сфере производства средств производства государственного сектора социалистической экономики, утверждал, что колхозная собственность становится тормозом дальнейшего развития производительных сил. Сталин ошибочно видел в товарном обращении причину, мешающую поднять колхозную собственность до уровня общенародной, предлагал замену товарного обращения системой продуктообмена" (см. Экономическая энциклопедия. Политическая экономия. Том 4. М., 1980, с. 41). Очень убедительная "рыночность". Как представляется, такого же сорта она и у самого Паршева.
Но вернемся к рынку. Конечно, его законы знать надо, но прежде следует договориться об определениях. На мой взгляд, под рынком понимают систему, в которой товарный (и прочий) обмен осуществляется с использованием универсального средства платежа - денег, имеется конкуренция как среди продавцов, так и среди покупателей (т.е. каждый покупатель имеет возможность выбрать продавца - одного из многих, продавец, как правило, предлагает продукцию многим покупателям), цены устанавливаются стихийно, как результирующие многочисленных актов купли-продажи, наконец, нет ограничений на перелив капитала из одного производства в любое другое (так что, естественно, стихийные рыночные цены оказывают существенное влияние на потоки капитала). Это определение - упрощенное, грубоватое, в принципе требует уточнений (например, надо как-то объяснить, что значит - "многим покупателям"), но для целей данной рецензии - удовлетворительное. Если говорят просто "рынок", то имеют в виду примерно такой (при необходимых уточнениях - рынок с совершенной конкуренцией). А если какие-либо условия из числа приведенных не выполнены или модифицированы, то это уже не просто рынок, а скажем, рынок монополистический (он же - рынок продавца), олигопсонический, бартерный или какой-нибудь еще. Главное среди условий - свободное ценообразование, если оно не выполнено, то перед нами не настоящий рынок, а, лучшем случае, что-то "маркетоморфное". (Естественно, конкуренция среди продавцов и свободный перелив капитала возможны только при частной собственности на средства производства, но это условие касается более широкой системы, чем собственно рынок.)
Товарищ Сталин организовал в нашей стране социалистический рынок. Позволю себе в связи с этим напомнить одну миниатюру Д.Хармса. Гениальная краткость этого произведения позволяет привести его целиком:
"Был один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что непонятно, о ком идет речь. Уж лучше мы о нем не будем больше говорить".
Это написано 6 января 1937 года. Не сомневаюсь, что среди бесчисленных явлений нашей жизни, художественными обобщениями которых были созданные Хармсом образы, он заметил и "социалистический рынок". Но, как сказал бы Паршев, "это - отдельный вопрос". В отличие от Хармса, увы, я пишу рецензию, а не художественное произведение, поэтому о социалистическом рынке мне придется еще немного поговорить. На таком "рынке" цены устанавливались централизованно, в плановом порядке. Никакого свободного перелива капитала не было и быть не могло, поскольку средства производства в стране принадлежали государству, а при такой форме собственности распределение капитальных вложений производится так же, как и установление цен: системой централизованного планирования. Продавец на рынке был один: государство, оно нанимало работников, ему принадлежали фонды и произведенная продукция. На оптовом рынке покупатель тоже был один: все то же государство, и только на розничном рынке потребительских товаров, только на этом секторе рынка покупателей было много - население (плюс государство, поскольку государственные предприятия сюда тоже "заходили"). Да, деньги на этом рынке были, а вот действовал ли закон стоимости - непонятно. На сей счет велись бесконечные дискуссии: что такое цена в централизованной экономике с государственной собственностью на средства производства - денежное выражение стоимости (как на "нормальном" рынке) или учетная категория? Говорить этот "рынок" не мог, "так как у него не было рта". Да-да, именно так, все "слова", которые "говорит" нормальный рынок, в СССР писали в Госплане, Госкомцен, Госснабе и т.д.
Ценообразование и регулирование денежного обращения
на социалистическом "рынке"
Паршев уверенно утверждает: "Благодаря высочайшей квалификации сталинских экономистов удавалось рассчитывать цены таким образом, чтобы и товарного дефицита не было, и не оставалось непроданного товара. То есть цены назначались, но не "от балды" - по сути они были близки к тем, которые получались бы в результате свободной игры рыночных стихий" - с. 170. (Замечу, что к началу 1930-х годов в СССР живых и при этом находящихся на свободе крупных экономистов не осталось ни одного.) На следующей странице: "Дело в том, что советская экономика была во многом рыночной, а в чем-то ее, если можно так выразиться, "имитировала"". Выразиться можно, причем без кавычек, в 1980-е годы многие мыслящие экономисты так выражались (а потом предмет обсуждения исчез), но не знает, видимо, автор цитированного текста, что предположение, будто централизованная система при установлении цен может с успехом имитировать настоящий рынок, давно опровергнуто. (Кроме того, если, по Паршеву, в СССР был "своеобразный - но рынок", то зачем его имитировать, т.е. назначать цены так, чтобы они "были близки тем... и т.д.? Или "но рынок" - это вовсе не рынок?) Система планирования в своей деятельности реализует некую модель, обычно очень примитивную (название - система прямых расчетов, причем расчеты производились вручную, никаких компьютеров не было), а рынок - живая, реальная система. Чтобы успешно имитировать рынок во всем его многообразии (а иначе цены, "близкие к тем, которые получались бы в результате свободной игры рыночных стихий", ни за что не получатся), нужна модель, сложная, как сам рынок, как сама жизнь. Модели, сложные, как сама жизнь, - нонсенс, они никому не нужны, смысл любой модели - в упрощении моделируемой системы, но, соответственно, и отображается эта система с какой-то одной стороны.
Система централизованного планирования и занималась, фактически, только одной стороной "рынка" - товарно-денежной сбалансированностью. Никаких общественно необходимых затрат (по Марксу), никакой реальной стоимости, ценности, полезности товаров советские цены не отражали. Они устанавливались так, чтобы, по возможности, не происходило затоваривания и не возникало дефицита - в этом Паршев совершенно прав. Вот только этого слишком мало для эффективной экономики. Советская экономика - вроде автомобиля без двигателя, колеса крутятся, а толкать приходится руками, так что не разгонишься, хотя все выбьются из сил. И такую систему Паршев называет "системой, которая работала". Как работала - мы немного еще поговорим впоследствии, хотя, не сомневаюсь, подавляющему большинству грамотных и вменяемых людей по этому поводу ничего не надо специально доказывать.
"Для товарно-денежной системы, когда цены изменяются по законам спроса и предложения", Паршев приводит уравнение Ньюкомба - Фишера (в качестве "тривиальной истины" - с. 168). Оказывается, если бы горе-реформаторы умели пользоваться этой "тривиальной истиной", нашу экономику можно было бы спасти от самых больших неприятностей. Я не собираюсь сейчас анализировать - можно было спасти или нет. Меня интересует восприятие проблемы Паршевым. Вот это уравнение:
P´ Q = M´ V,
где P - уровень цен, Q - объем товаров и услуг, за определенный период реализованных на рынке, M - денежная масса, V - скорость денежного оборота. Ну, прямо как закон Ома. Однако "как", да не так, в физике все не так, как в экономике. Напомню закон Ома: I = S/R, здесь I - сила тока, S - напряжение, R - сопротивление проводника; если известны две из этих величин, то третья элементарно рассчитывается, а для их измерения по отдельности существуют надежные приборы и методики. А как с уравнением Ньюкомба - Фишера? Во-первых, нет надежных способов измерения входящих в него величин "по отдельности"; разве что денежная масса может рассматриваться как исключение, но и то лишь при двух условиях: она относительно невелика, а денежная система является стабильной и регулярной. Очевидно, что в 1991 году СССР был далек от выполнения этих условий, как от Сириуса (не говоря уже о том, что советские цены вовсе не "изменялись по законам спроса и предложения"). Во-вторых, все величины в уравнении зависят друг от друга (лишь М при указанных условиях можно считать независимым), причем определение этих зависимостей - задача трансцендентной сложности. Запишем уравнение Ньюкомба - Фишера "по-честному":
P(Q, M, V)´ Q(P, M, V) = M(P, Q, V)´ V(P, Q, M).
И что прикажете делать теперь с этим уравнением? Определять четыре неизвестных из одного уравнения? Даже если M - независимое переменное, задача практически не упрощается.
Конечно, у всякого грамотного экономиста соответствующая этому уравнению схема в сознании имеется, но она вовсе не является операциональным средством решения проблемы товарно-денежной сбалансированности. Для нормального рынка уравнение Ньюкомба - Фишера представляет собой, прежде всего, описание того, что происходит (выполняется) в реальности (т.н. дескриптивная модель). Кроме того, оно может быть использовано для определения целесообразного направления и (даже! - иногда) темпа изменения М - в предположении, что значения остальных величин в уравнении стихийно сформировались и не демонстрируют скачков или иных аномалий. Совсем иная ситуация, когда государство определяет не только денежную массу, но и цены, и объем предложения (т.е. использует уравнение как нормативную модель).
С одной стороны, такая задача как бы проще: советская власть не очень-то заботилась о том, чтобы население не стояло в очередях, без особых огорчений (в отличие от частника) списывала или продавала по дешевке затоваренную продукцию (что бы об этом ни писал Паршев), награждала или не награждала тружеников премиями в зависимости от товарно-денежной сбалансированности "рынка", запросто использовала все существующие способы повышения цен (как прямые, так и косвенные - через изменение нормативов качества, ассортиментные сдвиги и пр.) в полной (и совершенно обоснованной) уверенности, что при отсутствии конкуренции все дозволено, и т.д. и т.п. Производилось все это методом проб и ошибок: подтяни там, где, как кажется, разболталось, а если перетянул, так отпусти (конечно, экономика - не автомобиль, сплошь и рядом приходилось, перетянув в одном месте, отпускать совсем в других).
Думать, что "высочайшей квалификации сталинские экономисты" при этом ведали, что творили, может только тот, кто близко не подходил к этой кухне; к таковым следует отнести и В.В.Леонтьева, о котором Паршев пишет с благоговением (у меня несколько иное, не столь однозначное отношение к этому, несомненно, крупному экономисту, с которым мне довелось не раз разговаривать в довольно узком кругу во время его визитов в СССР). С капитальными вложениями было примерно так же, даже еще проще, поскольку на "рынке" капитальных благ был не только один "продавец", но и один "покупатель", сбалансированность здесь обеспечивалась в натуральных показателях, стоимостные играли чисто учетную роль. Очень просто было с предпочтениями: первый приоритет - оборона, это не подлежало обсуждению, второй - отрасли, необходимые для обеспечения оборонной промышленности, третий - то, что нужно для обеспечения этих отраслей и т.д., в последнюю очередь - непроизводственная инфраструктура и счастливое население (остаточный принцип).
Но, с другой стороны, задача была проще только потому, что занижались требования к качеству решения: в рыночной системе функции распределены между государством и частным сектором, в последнем очень эффективно действуют стихийные силы (тот самый "двигатель", который был выкинут из советского экономического "автомобиля" товарищем Сталиным с ассистентами), а государство следит, чтобы они не выходили за пределы устойчивости системы. Стихийные силы рынка нечем было заменить в советской экономике, и это обстоятельство было очень хорошо проанализировано еще в начале 1920-х годов (Б.Д.Бруцкусом - сразу после опубликования результатов анализа его выгнали из СССР на "философском пароходе"). Не из-за плохого климата мы отстали от Запада, а оттого, что советская власть, во-первых, вытеснила рынок на самую далекую периферию экономической жизни (имеются в виду его жалкие остатки, а именно колхозный рынок и различные нелегальные формы товарно-денежных отношений), во-вторых, оказалась совершенно не в состоянии сопоставить реальные возможности экономики со своими непомерными военными и внешнеполитическими амбициями.
Еще немного о системе, сотворенной великими экономистами -
Сталиным, Кагановичем и иже с ними
Противоречий при описании советской системы у Паршева хоть отбавляй. Например, как нас уже информировали, при Сталине был рынок, на с. 239 с пафосом утверждается, что рынок справедлив, а на с. 173-174 сказано следующее: при Сталине "жизненный уровень массы населения и заслуженных личностей различался едва ли не сильнее, чем сейчас". По содержанию эту цитату читатели пусть оценивают в меру своей осведомленности сами, а вот по формальной логике получается, что при Сталине рынок вовсе не обладал таким важным, обязательно присущим ему свойством (по Паршеву) как справедливость; так что то ли рынка не было, то ли справедливости. На с. 244 Паршев пишет о том, что, по Марксу, "в идеале цена продукта соответствует его "стоимости", то есть издержкам общественно необходимого труда"; но, оказывается, "и эта идея Маркса, как и многие другие, была профанирована" при советской власти, причем, судя по всему, началось это именно со Сталина. Видите ли, "Маркс рассматривал экономику "в лабораторных условиях", а ему, Сталину, пришлось иметь дело с реальной жизнью" (с. 243). Оказывается, затраты и производительность труда считали неправильно, "да еще и занижали цену сырья" (с. 244). Не следует ли отсюда, что цены на социалистическом "рынке" получились здорово перекособоченными и определялись, скорее, "от балды" (вспомним с. 170), а вовсе не "были близки к тем, которые получались бы в результате свободной игры рыночных стихий"? Вот еще одно тому свидетельство самого Паршева: в советские времена "за границей закупались лишь товары высокого качества, а продавались у нас по низкой цене" (с. 12).
Кстати, объясняя ошибки, допущенные при измерении затрат труда (при имитации Госпланом функционирования рынка?), Паршев пишет, что "считали лишь производительность труда на данной операции, а не весь труд, который был затрачен ранее" (с. 244). Это совсем рядом с истиной, которая состоит в том, что один из главных грехов нашей статистики состоял в повторном счете, благодаря которому затраты, понесенные на некотором переделе, повторно учитывались во всех следующих переделах, так что итоговые показатели получались завышенными, нередко непомерно (использование показателя добавленной стоимости, так и не признанного советской властью вопреки настойчивым предложениям экономистов, элиминирует эффект повторного счета; речь здесь вовсе не об НДС, а именно об учете результатов производственной деятельности). Любой квалифицированный экономист может выложить "14 чемоданов" самых серьезных претензий к советской статистике.
Но дело, собственно, не в том, что не нравится в работе ЦСУ СССР Паршеву, а что - мне. Важно, что эта работа, как будто, нам обоим не нравится. Но только на первый взгляд: "Все современные оценки малодостоверны, потому что состояние государственной статистики у нас далеко от идеального, и все серьезные решения будут правильными только после ее воссоздания" (с. 344). Именно так: "воссоздания"! Интересно, в каком варианте: сталинском, хрущевском или брежневском? Восторги по поводу ЦСУ можно найти и на с. 172-173; там же очень милая деталь: "Одно здание на Мясницкой чего стоит - самому Ле Корбюзье заказали, до сих пор стоит как современное". Так вот, здание ЦСУ, построенное по проекту лидера конструктивизма, впоследствии было здорово изуродовано, в частности, застроен 1-й этаж (первоначально оно стояло на столбах), ликвидированы пандусы на территории, изменена планировка вокруг здания и пр. Типичная судьба, такая же, как у идей Маркса...
И последнее относительно советской статистики: если верить ей, можно получить едва ли не любой наперед заданный результат - кроме правдоподобных. Вот пример: в СССР "даже жизненный уровень был, как оказалось, неплох, хотя с 50-х годов каждое новое руководство страны оказывалось экономически безграмотным. Незадолго до перестройки в рейтинге городов мира по качеству жизни было три советских города, и ни одного американского, хотя среди критериев была и обеспеченность товарами. Тем не менее, даже этот параметр не отбросил наши города в конец списка. Запад победил нас, просто показывая глянцевые картинки" (с. 258). Воистину: ложь бывает малая, большая и статистическая. Больно писать об этом, но почти на любом месте любого западноевропейского города можно сделать "глянцевую картинку", а попробуйте сфотографировать что-нибудь подобное в наших провинциальных городах: кроме здания обкома или горкома, а также местного ВУЗа и театра (если не слишком обшарпаны) и церкви (если пережила эпоху "социалистического рынка") ничего не найдете. Наша статистика успешно обманывала не только Хрущева (так надо было, специальный - единственный! - экземпляр статотчета для него готовили), не только весь советский народ ("данные", скрываемые от Хрущева и сообщаемые всем остальным, более вменяемым, тоже были умело подтасованы), но и ООНовскую статслужбу. Зато данные ЦРУ о советской экономике секретились у нас едва ли не строже, чем сведения о производстве атомного оружия.
"Экономическая безграмотность" советского руководства, конечно, заслуживает особого рассмотрения. О том, что Сталин - великий экономист, меня еще в школе учили (когда умер "отец народов", я был в 8-м классе - из десяти), теперь Паршев мне напомнил. А что дальше-то было? "В конце сталинской эпохи и позднее начались проблемы (раньше их, видимо, не было. - В.Д.-Д.) главным образом из-за невысокого уровня экономического мышления нового руководства страны" (с. 174). Во-первых, "в конце сталинской эпохи" - это еще при Сталине? Во-вторых, в "новом руководстве страны" в 1953-55 годах не было ни одного нового человека: конечно, Сталин умер, от Берии как основного конкурента быстро избавились, но все остальные как были в политбюро, так и остались (Маленков, Хрущев, Молотов, Каганович, Микоян, Ворошилов, Булганин, Шверник, Суслов и пр. - не будем разбираться, кто был членом, а кто - кандидатом, когда сей орган именовался президиумом ЦК и пр. - не имеет ни малейшего значения). Похоже, что уровень экономического мышления "отца народов" был не намного выше, чем у Ворошилова и Кагановича. Как только появлялся кто-нибудь с более высоким уровнем (например Вознесенский), его тут же посылали в гости к Кондратьеву, Чаянову, Юровскому и т.д. (которых отправили на тот свет еще вместе с т.н. Промпартией). Но даже если предположить, что Сталин был великим экономистом, то как же оценить построенную им систему, если без него она не смогла сохранить столь дорогих Паршеву качеств?
"Исключением из послесталинской цепочки генсеков был Андропов. ...Оказывается, он требовал ежедневных докладов о соотношении товарной и денежной масс - было такое мимоходное замечание в воспоминаниях одного из его помощников" (с. 176). Понимает ли Паршев, что это значит? Требовать ежедневного доклада по этому вопросу - примерно то же самое, что каждые 15 минут ставить градусник.
Большое интермеццо: просто ошибки - экономические и прочие
У меня серьезные опасения, что Паршев плохо понимает, о чем пишет. Экономических (и не только) ошибок, казусов и нелепостей в книге - хоть отбавляй. Например, на с. 115: "товары не конкурируют качеством и ценой"; на с. 12 и далее настойчиво утверждается, что "ни качество продукции, ни полезность не имеют прямого отношения к конкурентоспособности!" Аргумент: ""Жигули" и "Феррари" - не конкуренты". Правильно, не конкуренты, потому что относятся к разным сегментам рынка. Но в одном сегменте товары конкурируют и по качеству, и по потребительским свойствам (полезности), и по цене - откройте любой учебник по маркетингу и почитайте!
На с. 19-20 и др. столь же настойчиво утверждается, что наиглавнейший, доминирующий критерий успешности фирмы, определяющий ее инвестиционную привлекательность, - прибыль. Это почти правильно применительно к тактическим задачам, к краткосрочным периодам. Но долгосрочная устойчивость, выживаемость, конкурентоспособность фирмы зависит от умения вкладывать деньги в мероприятия, не дающие быстрой отдачи - такие траты в текущих калькуляциях поначалу проходят как "чистые затраты", не приносящие никакой прибыли. Таковы затраты на НИР (в ряде случаев - до 30 % общих расходов). Все это широко известные вещи, обсуждаемые в каждой книге по менеджменту, стратегическому планирования фирмы и т.п. Паршев не владеет экономической терминологией, часто приходится гадать, что именно он имеет в виду, и не всегда угадаешь. Подчас прибыль отождествляется с затратами: "тот, кто меньше тратит, выходит победителем в конкуренции" (с. 20); но меньше всех тратит тот, кто вообще ничего не тратит - только победить в конкуренции при этом невозможно. Недаром говорят, что выигрывает не тот, кто умеет экономить, а тот, кто умеет тратить.
Прибыли, естественно, соотносится и эффективность, и первые 220 страниц книги Паршев "внедряет" читателю мысль о том, что эти критерии доминируют в процессах принятия решений при капитализме и господствуют на мировом рынке. И вдруг, видимо, почуяв неладное, на с. 220 пишет: "на самом деле западное общество руководствуется не только критерием эффективности. Точнее, по всему миру применяется он, а в собственно западных странах до сих пор применяется еще какой-то принцип, примерно соответствующий известному: "человек должен трудиться". Эти два принципа - не один и тот же, как можно подумать, а совершенно разные, разноуровневые". После предельно неуклюжих разъяснений, которые даже неловко цитировать, выясняется, что есть и третий принцип - "ограниченность ресурсов". Вот такой "экономике" (вспомним уже цитированную в самом начале рекомендацию издателя) Паршев пытается обучать "министров", видимо, даже не подозревая, что эффективность производства и ограниченность ресурсов, на самом деле, просто две стороны одной медали - о первой имеет смысл говорить только при наличии второй. Так что очень интересно, как представляет себе Паршев применение критерия эффективности без учета ограниченности ресурсов - ведь, по его мнению, вне западных стран именно так и происходит.
На с. 18 Паршев пишет: "Если одна ферма на литр молока расходует два килограмма комбикорма, а вторая - три килограмма, то которому фермеру вы одолжите денег на расширение хозяйства?" Эта задача - для 1-го курса, и решает ее Паршев неверно (для него нет сомнений - первому!). Надо проанализировать ситуацию, но анализ вовсе не сводится к калькуляции затрат, как утверждает Паршев. Главное, что надо сделать, - выяснить, найдет ли сбыт дополнительная продукция и по какой цене. Вполне возможно, что первая ферма работает в регионе, где потребность в ее - малотранспортабельной! - продукции удовлетворена, так что ничего дополнительного продать нельзя, а вторая располагается рядом с быстрорастущим поселком и т.д. Конечно, можно сказать, что это подразумевается, но прочитайте внимательно с. 17-20, и вы увидите, что ничего там не подразумевается!
С упорством, достойным лучшего применения, Паршев все время воюет с теми, кто не понимает разницы между инвестициями и кредитами. На с. 331 он пишет: "лишь злонамеренные фальсификаторы путают иностранные инвестиции и иностранные кредиты". Честное слово, с кем только мне, старому экономисту, ни приходилось иметь дело, но ни разу не встретил я такого, кто бы здесь путался! Зато заявления самого Паршева на сей счет не могут не восхитить любого специалиста с чувством юмора. Например: "Инвестиции - это не просто долг" (с. 24), "То есть инвестиции - это долг, который мы не обязаны возвращать" (с. 25). По-моему, долги надо возвращать всегда, а если такой обязанности нет, то это - вообще не долг. Случаются и другие примеры в том же духе: "Доход и зарплата - не одно и то же!" - с. 129 (как я понимаю, речь идет даже не о доходе, а о потреблении с учетом т.н. "общественного потребления", т.е. бесплатных или льготных социальных услуг).
А вот суждение о валютном курсе: "То есть если батон белого хлеба можно купить в США за доллар, а у нас в стране за 5 рублей, то и обменный курс поддерживается - доллар за пять рублей". Можно подумать, что в народном хозяйстве, кроме "батонов белого хлеба", больше ничего не потребляется и не производится. Нет, 1 доллар = 5 рублей, а дальше хоть трава не расти! Легкость в мыслях - необыкновенная: "расчетная прибыль - верх идиотизма" (с. 175). Это сказано об использовании упомянутого показателя в реформе 1965 года, на подается широко, как окончательный приговор; не ведает Паршев, что приведенная прибыль, вмененная прибыль и прочие "расчетные" виды прибыли стали совершенно обязательным средством анализа деятельности фирмы, на Западе весь аудит (если он не сводится к примитивной бухгалтерии) на этом основан. С таким же успехом можно было назвать "верхом идиотизма", например, понятие упущенной выгоды.
На с. 122 приводится из западного источника рейтинг первых 40 стран по конкурентоспособности на мировом рынке. На предшествующих двух страницах это слово - "конкурентоспособность" - в цитируемом Паршевым комментарии использовано семь раз, причем ни о какой инвестиционной привлекательности речи нет. Однако ничто не мешает Паршеву тут же называть эту таблицу рейтингом инвестиционной привлекательности. Но конкурентоспособность и инвестиционная привлекательность - разные вещи (уже из примера с фермами это можно заподозрить), и подменять одно другим так же непозволительно, как путать кредиты и инвестиции. А вот еще один пример путаницы: на с. 184 со ссылкой на ранее приведенную таблицу (с. 28) утверждается, что "русские меха вряд ли являются источником особо крупных состояний, чего там - какие-то 300 млн долл.", но загляните на с. 28, и Вы увидите, что там не 300 млн долл., а 0,2 млрд = 200 млн, а 0,3 стоит в соседнем столбце, это не абсолютная, а относительная величина (проценты). Пустяк, конечно, подумаешь - перепутал, смысл-то не меняется, "чего там"... Вот только книги по экономике так нельзя писать, особенно, если при этом утверждается, что надо "обращать внимание на доли процента" (с. 20).
Из книги можно узнать кое-что неожиданное о западной экономике. Например: "на Западе приватизация - достаточно обычная процедура, но приватизируют убыточные предприятия... для снятия нагрузки на бюджет". Интересно, где находят бизнесменов, которые готовы купить у капиталистического государства убыточное предприятие? Как таких воспитывают? Да нет таких, все наоборот: убыточные предприятия, которые были бы ликвидированы частным собственником, но это неприемлемо в силу оборонных, социальных или иных причин (или ликвидацию целесообразно растянуть на годы, например, для того чтобы подготовить высвобождающимся работникам новые рабочие места), национализируют, выкупают у собственника, чтобы переложить убытки на бюджет, на налогоплательщика, коль скоро частный бизнес не хочет их нести. А если национализированное предприятие встало на ноги, приносит прибыль, его приватизируют: частный бизнес лучше использует благоприятные возможности.
Но подлинный шедевр можно найти на с. 365: "С 70-х годов даже уровень жизни в США постоянно снижается". Ничего себе новость! Какое ЦСУ это посчитало? Уж не советское ли? Да нет, сам Паршев. А как? Очень просто: "Поднял я тут как-то прейскуранты пятнадцатилетней давности на некоторые виды бытовой техники - если модель выпускается и сейчас, то она вдвое дороже. Процесс этот просто не заметен, так как таких вещей мало, технический прогресс сильно меняет номенклатуру" (там же). И какова же доля "таких вещей" в потреблении? И не растет ли при этом номинальная зарплата? И знает ли Паршев, хотя бы приблизительно, как исчисляется в статистике уровень жизни? А на с. 372 он же пишет: "Какой-нибудь 2-х скоростной лазерный проигрыватель стоит-то сейчас какие-нибудь жалкие 20 долларов"! Ничего, это же по другому поводу написано...
Как представляется, сказанного достаточно, чтобы иметь право назвать книгу экономически безграмотной. Но безграмотность в ней демонстрируется не только экономическая. Пожалуйста.
С. 42: "Даже Аляска по сравнению с Чукоткой - курорт. Когда наши казаки открывали Америку с нашей стороны, они руководствовались рассказами чукчей о земле, "где растут большие деревья". Там, откуда наши казаки отплывали, больших деревьев не было". Но, во-первых, наши казаки плавали до Калифорнии; во-вторых, на юге Аляски в лучшем случае растут маленькие кривые ели - как на севере Магаданской области. Между прочим, я был в устье реки Мак-Кензи, в канадском Инувике, рядом с Аляской, в самом конце марта. Стояло минус 400С, сияло солнце, было совершенно очевидно, что под снегом - разве что березовый или ивовый стланик (как на Чукотке, где я тоже был). Может быть, Паршев расскажет мне, что и в Гренландии растут большие деревья? (Я там тоже был, как и в Магаданской области, и в Монголии, и в Северной Корее - материала для сравнений на основе собственных наблюдений у меня немало, а можно добавить Кению, Бразилию, Венесуэлу, Китай, о Европе и прочих развитых и говорить не буду). Так вот, деревьев в Гренландии нет (даже на юге), а порядок - замечательный, и на уровень благосостояния не жалуются (рыбу ловят), хотя и холодно.
Территория России не 1/7 часть суши (с. 58), а где-то между 1/8 и 1/9 (площадь земной суши/территория России = 149,1/17,075 = 8,739). Участок акватории Сахалин-2 находится у северного побережья острова Сахалин, а не у южного, как сказано на с. 64. Название любимой страны Паршева - Буркина-Фасо пишется с одним "с", а на с. 272-273 она упомянута трижды, и все три раза - с двумя "с" (правильное написание не встречается ни разу). "Ведь у нас довольно много бокситов - и на Кольском полуострове..." (с. 77); да там не бокситы, а совсем другое алюминиевое сырье - нефелины, к сожалению, производство глинозема (исходный материал для электролиза алюминия, Al2O3) из них настолько энергоемко, что совершенно не выдерживает конкуренции с использованием бокситов.
Хватает промахов и помимо экономики и географии. Вяхирева зовут не Рэм (с. 226), а Рем. Трактор К-700 (переделан из ракетного тягача) не только "фермеру не нужен" (с. 181), он, если оценить экологические последствия его использования, никому не нужен. "К настоящему времени... у нас... лес вырублен, а лосей перебили голодные браконьеры" (с.289); я-то думал, что у нас, конечно, варварски рубят лес, но только на самых удобных участках с ценной древесиной, а так остается еще 22% лесопокрытых территорий всего мира, оказывается - вырубили уже. Зато, видимо, восстанавливать лес будет легче, а то лесники все время жалуются, что лоси уничтожают молодые посадки сосны. На с. 221 можно узнать, что "в традиционных обществах детей заводят не только ради удовольствия: дети - это гарантия старости". Первый раз такое слышу, вообще никогда ничего не встречал о гарантиях в традиционном обществе. Паршев, конечно, не объясняет, что он понимает под традиционным обществом, сослался бы на какой-нибудь источник (может, и прочитал бы его). Чего только ни найдешь в книге: и "дешевые цены" (с. 75, с. 159, 370) - дешевыми бывают товары, а цены - низкими, и "переадресовать ресурсы" (с. 342, 344) - так говорится о переливе или перераспределении капитала, и т.д., и т.п. Или: "интересы противоположны, но не антагонистичны" (с. 383) - да ведь по определению: антагонизм - ситуация, когда интересы участников (двух, естественно) противоположны. "В общем, я не хочу сказать, что знаю все" (с. 325) - вот с этим полностью соглашусь. Но вернемся к экономике.
Экономическая наука и экономическая политика
Должен сказать, что самые превратные представления о задачах экономической теории, использовании ее результатов на практике, в частности, при разработке экономической политики чрезвычайно распространены и в России, и в преуспевающих странах. Образцы таких представлений бросаются в глаза и в книге Паршева. Один такой пример выше проанализирован: уравнение Ньюкомба - Фишера рассматривается как средство, позволяющее формально решать проблемы регулирования денежной массы. Займемся другими примерами. Меня могут спросить: зачем, разве книга Паршева об этом? Тем, кто ее не читал, сообщу: в том числе и об этом.
На с. 214 Паршев рассуждает о дефинициях экономической науки и совершенно справедливо не соглашается с тем, что "экономика определяет, для кого и каким образом организуется производство". В качестве аргумента против он приводит "совершенно правильное определение: "Наука говорит о том, можно или нельзя человечеству достичь поставленных целей, но цели определяет не наука, а этика (мораль)"". Не пойму, известно ли Паршеву о том, что есть учебники, справочники, энциклопедии? Что, прежде чем о чем-либо писать (если это делается для последующей публикации), надо знакомиться с литературой, а не делать вид, что ее не существует? Вот определение из совсем свеженькой "Новой философской энциклопедии", т. III (М., "Мысль", 2001, с. 22): "Наука - особый вид познавательной деятельности, нацеленный на выработку объективных, системно организованных и обоснованных знаний о мире", а вот - другое, оттуда же (т. II, с. 610): "Мораль - понятие европейской философии, служащее для обобщенного выражения сферы высших ценностей и долженствования". Не дает наука ответов на вопросы о том, "можно или нельзя человечеству достичь поставленных целей", например: можно ли долететь до Сириуса, можно ли вывести "четвероногую куру" (по В.Шефнеру) и т.п. - сейчас нельзя, но, кто знает, когда-нибудь вдруг и получится; если уж разговаривать на детсадовском уровне, то наука дает ответы на вопросы такого типа: что происходит (возможно, с какой-то вероятностью) при данных фиксированных условиях с данными объектами? Равным образом и мораль не определяет целей, это - дело политики. Мораль говорит о человеческих деяниях, намерениях и даже мыслях: что хорошо (добро), а что - плохо (зло), к чему надо стремиться, а к чему - не надо. Конечно, цели следует ставить (и достигать их) в соответствии с представлениями морали, а при выборе средств желательно пользоваться результатами науки (хотя очень часто нужных результатов нет - не получены еще). А в книге - ни науки, ни морали что-то не видно.
Промахи, вытекающие из непонимания роли и возможностей науки - на каждом шагу. Конечно, ошибается не только Паршев; вот он избирает эпиграфом высказывание некоего Хокинса: "Прогресс состоит не в замене неправильной теории на правильную, а в замене неправильной теории на неправильную же, но уточненную". Этот аппендикс - "но уточненную" - не соответствует представлениям наукологии. Как правило, новая теория не уточняет старую: теория Коперника не уточняла теорию Птолемея, теория эволюции - теорию катастроф Кювье, волновая теория света - корпускулярную. Новая теория меняет парадигму, так что обычно и уточнять - нечего, уточнения производятся в рамках прежней парадигмы. Между прочим, сам Паршев изобретает (или ищет), как ему кажется, новую парадигму (часть 4 так и называется: "В поисках парадигмы"); так что же, его парадигма является "уточнением" парадигмы либералов-реформаторов?
С историей науки, судя по всему, Паршев слабо знаком. Вот, ничтоже сумняшеся, он заявляет: "лишь первый исследователь какого-либо вопроса хорошо о нем пишет" (с. 341). Попробовал бы автор этого заявления изучить дифференциальное исчисление по трудам Ньютона (там оно называлось "методом флюксий")! Математика знает немало примеров, когда первоначальное доказательство теоремы удавалось "ужать" в десятки раз (например, такой выдающийся результат, как доказательство П.С.Новикова неразрешимости проблемы тождества в теории групп). Паршев пишет не о математике, а об экономике? Так и "зигзаг" доктора Кенэ в современном изложении выглядит несопоставимо понятнее, чем в оригинале, и теория всеобщего равновесия Вальраса, и учение Кондратьева о "длинных волнах"!
Диву даешься, когда читаешь: "практика показывает, что в совершенно конкурентном рынке цена, которую дают покупатели, неумолимо сближается с объемом издержек" (с. 244). Во-первых, правильно сказать - на рынке с совершенной конкуренцией. Во-вторых, такой рынок - теоретическая абстракция (модель), практика ничего относительно поведения моделей не показывает, ее изучение лишь позволяет судить о том, насколько они похожи на реальность. Сочинение научных трудов предполагает как стилистическую и терминологическую аккуратность, так и методологическую грамотность! Еще пример: "Поэтому ни одна сколько-нибудь разумная экономическая теория вовсе не может утверждать, что самодостаточная экономика невозможна" (с. 312). Знаете, почему? Оказывается, потому, что мировая экономика, будучи ограниченной, вынуждена быть самодостаточной. Но мировая экономика существует в неэкономической среде, у нее нет не только конкурентов, но и прецедентов! А любая национальная экономика существует в экономической среде (в мировой экономике), имеет в ней конкурентов и, даже в случае полной автаркии, информацию о прецедентах - о других национальных экономиках. Надо ли объяснять, что далеко не все, справедливое в отношении мировой экономики, распространяется на экономики национальные?
Методологические перлы - на каждом шагу. На с. 345: "в мировой практике есть и исключения! Можно привести массу примеров..." - неужто неясно, что если исключений - масса, то это уже не исключения? На с. 355: Леонтьев "построил единственно верную модель экономики" - да не бывает в принципе "единственно верных моделей", хотя бы потому (грубо говоря), что всякая модель отражает объект с одной стороны, а для других сторон нужны другие модели. (Леонтьевская межотраслевая модель, основанная на гипотезе постоянства коэффициентов прямых затрат, как прогностическое средство подходит только для краткосрочных задач, причем работает тем хуже, чем быстрее научно-технический прогресс и чем сильнее прочие факторы нестационарности, в том числе и структурные сдвиги под воздействием глобализации; как аналитическое средство межотраслевой баланс разработан до Леонтьева.) Парадокс Леонтьева Паршев иллюстрирует примером из индустрии развлечений (фильм "Титаник"), не понимая, что дело не в прямых затратах труда (очень высоких для "Титаника"), а как раз в полных, они незаметны (и до Леонтьева оставались незамеченными) в продукции, для которой не требуется значительных прямых затрат, зато по всем технологическим цепочкам, "стягивающимся" к этой продукции, собираются большие косвенные затраты (полные = прямые + косвенные).
А попытки дать определение капитализма на с. 320! Или вот (с. 348): "Подытожу - мировая торговля не всегда вредна для страны, но мы будем вынуждены играть по установленным не нами правилам, сами мы на них повлиять не сможем". Стоило ради такого "итога" стараться? И все же просто поразительно, что книгу покупают и яростно защищают от критики (хотя вряд ли внимательно читают - одни потому, что быстро понимают ее интеллектуальный уровень, другие - потому, что даже до этого уровня не могут подняться). Кстати, в верности последнего утверждения в цитированном "итоге" я вовсе не уверен: мне не однажды приходилось принимать участие в различных международных переговорах по достаточно острым проблемам, и я не раз был свидетелем, как российская делегация добивалась целесообразных для нас изменений в "правилах", но надо хорошо выстроить аргументацию, найти союзников и умело вести переговоры.
Но пора подводить итог рассмотрениям методологических достижений Паршева. Последний аккорд: на с. 385 отдельным абзацем, завершающим очередной раздел (как и предыдущая цитата), набрано следующее: "Дискуссии на тему о том, какова должна быть роль государства в рыночной экономике, какие виды собственности должны преобладать - возможна только при наличии государства, экономики и населения". Как здесь опять Хармса не вспомнить! А Вы, уважаемый читатель, видимо, полагали, что бывают государства без населения, население - без экономики, и при этом еще находится кто-то, умудряющийся вести дискуссии в подобной ситуации. "Уж лучше мы о нем не будем больше говорить."
Мировой рынок и глобализация
На с. 277-278 Паршев вслед за котом Матроскиным с восторгом повторяет: "Чтобы купить что-либо нужное, надо продать что-то ненужное". Для детской книжки или мультика это, конечно, замечательно, но как руководство к действию в современной экономике...? На мировом рынке продают только нужное (а если бесполезное или вредное - табак, жвачку, всякие "выжигатели жира", оружие и пр., то такое, относительно чего удалось убедить многих в "нужности"). И наивно надеяться, что если задешево, то любое барахло можно сбыть: "на мировом рынке, грубо говоря, можно дырявые носки прямо с ног продать, надо только назначить правильную цену" (с. 305). Говорите, как хотите, но не надо так грубо думать: мировой рынок - не Простоквашино, дырявые носки (с учетом всей вложенной в них амбивалентности) - не та категория, чтобы о нем рассуждать, и не из какого-либо особого уважения, преклонения и т.п. - этого у меня и в помине нет, просто бессмысленно говорить о крейсере, оперируя дробинками. А по "правильной цене" за рваные носки платить должен будет не получатель, а поставщик - штраф за ввоз мусора с отправлением оного обратно в страну происхождения (за счет поставщика).
Восторг по поводу экономических воззрений кота - не только для красного словца и достижения художественного эффекта. "Правда, не могу не пояснить: на самом деле никто в мире не торгует продовольствием. Торгуют продовольственными излишками, а это не одно и то же!" - с. 360. Что еще за открытие? Во-первых, чем продовольствие в данном аспекте отличается от других товаров, обращающихся на мировом рынке? Может быть, торгуют не сталью, не электроэнергией, не программным обеспечением, а "излишками" стали, электроэнергии, программного обеспечения? Во-вторых, при Николае 2-м даже лозунг был: "не доедим, но вывезем!". Целые губернии вымирали с голоду, а хлеб продавали за границу - как в этом случае (и ряде других) понимать "излишек"? В-третьих, на мировом рынке доминируют продукты, произведенные в специально, целенаправленно создававшихся экспортноориентированных отраслях. Проводили маркетинговые исследования, изучали конкурентов, искали ниши мирового рынка, куда можно проникнуть, разрабатывали технологическую базу соответствующих производств. Их продукция по объему подчас на порядки превосходит внутреннее потребление соответствующего продукта в стране-производителе (Паршев сам пишет о ширпотребе из Юго-Восточной Азии и пр.), причем не только потребление, но и потребность, если бы ее трансформация в спрос не сдерживалась бюджетными ограничениями потребителей. Это характерно и для продовольствия, пусть даже с меньшим разрывом между собственным потреблением и экспортом. Все экономические рывки последней четверти 20 века связаны с развитием отраслей, ориентированных на экспорт.
У нас и без усилий Паршева достаточно легковерных, готовых поверить во что угодно. Теперь им в головы вбивают, что на мировом рынке можно торговать "излишками" "рваных носков". С такими представлениями к мировому рынку, конечно, и приближаться нельзя. Менталитет - более сильный фактор, чем климат.
Паршев совершенно не учитывает процессов, происходящих в мире. Этот мир для него как бы застыл, Россия всем (разве что кроме жадных, своекорыстных и вообще нехороших - по Паршеву - Прибалтики и Финляндии), конечно, безразлична (если не очень дергается), а все остальное предопределено. Однако мир меняется, притом быстрее, чем когда бы то ни было. Отвлекаясь от процесса глобализации, нельзя понять, в каком мире России предстоит жить и какое место она могла бы занять в нем.
Глобализация в тех формах, какие она приняла сейчас, - это, в частности, неправомерное распространение экономических критериев как основных на те сферы, где им должна отводиться подчиненная роль. Паршев это вроде бы понимает. Он в таком духе иногда и высказывается, но доминируют у него мысли о том, что современный мир за пределами России будет глобализироваться только так, как нужно США, Европе, Японии. Однако это невозможно, даже если предположить, что у них интересы полностью совпадают (на самом деле, конечно, все не так просто, эти силы конкурируют, что только способствует неизбежному изменению характера глобализации в будущем). Антиглобалистское движение - не чья-то выдумка и не мелкое хулиганство с разбиванием витрин и поджогом автомобилей. Это и не бен Ладен. Антиглобализм - расширяющееся движение, в основной своей части отнюдь не отрицающее основ Западной цивилизации. Несовместимость глобализации в тех формах, в каких она сейчас "внедряется", с общечеловеческими ценностями, провозглашенными этой цивилизацией, с тем бесспорным принципом, согласно которому каждый человек имеет право на достойную человека жизнь, а каждый народ имеет право на место в семье народов, достаточно очевидна.
Не нужно особой прозорливости, чтобы увидеть, что в нынешних формах глобализация ведет к росту неустойчивости в мире. Если так, то наивно думать, что отгородившись экономическим железным занавесом, мы обеспечим свою безопасность от внешней неустойчивости. С такими же основаниями можно надеяться, что глобальные климатические изменения России не коснутся. Все то же построение чего-то в одной, отдельно взятой стране. Если неустойчивость мировой системы будет нарастать, то мы в России никакой устойчивости не дождемся, как бы ни старались и как бы хорошо ни научились управлять внутренними делами. Мы будем сломаны, смяты, сметены - не каким-то определенным, конкретным супостатом, виновным во всем или, хотя бы, в чем-то важном для нас, а всем мировым процессом, как и все, кто в нем участвует (на любых ролях) или пытается не участвовать. Отгораживание ("занавешивание") сделает это еще более болезненным, потому что мы станем страной-изгоем. Один из участников Форума высказывается в том духе, что, пусть, мол, западный мир идет под откос, не жалко, а мы, занавесившись, можем наблюдать это интересное зрелище. Западный мир не существует как что-то отдельное, и если пожар начался в квартире No 13, не советую отсиживаться в квартире того же дома с другим номером и нюхать дым.
"Западная система всосала весь мир", - пишет Паршев на с. 132. На самом деле 6 млрд современного населения Земли распределяются так: 1 млрд - "золотой", жители развитых стран; 1,8-2,0 млрд заняты обслуживанием "золотого" миллиарда (добывают сырье, производят его первичную переработку, работают на грязных производствах, в легкой промышленности и пр.); 3,0-3,2 млрд живут в условиях слегка модифицированной традиционной экономики: почти натуральное хозяйство, минимальные связи с национальным (тем более мировым) рынком. Современный монгольский пастух обычно имеет транзисторный приемник, но в остальном пасет овец так же, как его предки пятьсот лет назад. Эта структура, конечно, будет меняться, но не за счет дальнейшего "всасывания": на каждого "золотого" жителя будет приходится меньше, а не больше "обслуги", так как именно вследствие НТП (а также и по иным причинам) потребность в ней снижается. Возможный прирост количества "золотых" ограничен многими различными факторами, прежде всего экологическим (в Китае, скорее всего, воспроизведется в уменьшенном виде глобальная структура). Трудно угадать, каким будет мироустройство через 50 лет, но только не таким, какое следует из "климатической" модели.
Если человечество не хочет загубить необходимую ему среду существования, быть разодранным внутренними противоречиями и т.п. (и погибнуть по этим причинам), ему придется придать глобализации разумные формы, так чтобы она работала на благо, а не во вред. Почему бы в этом случае нам не воспользоваться этим благом? Требования ограничить глобализацию диктуются признанием того принципиального положения, согласно которому в отношениях между странами не должны господствовать только экономические критерии, несогласием с тем, что государственный суверенитет - понятие устаревшее (без экономической самостоятельности он становится чистой фикцией). Бессмысленно гадать, будет ли когда-нибудь человечество готово отказаться от государственных границ (возможно, дальнейшее развитие обнаружит их полную ненадобность, но совершенно очевидно, что сейчас до этого очень далеко). А если они существуют, то неизбежны и экономические барьеры, что предполагает ограничения процесса глобализации, той самой полной свободы перемещения капиталов, информации, товаров и людей через государственные границы, на которой настаивают его наиболее рьяные пропагандисты.
При всех интегративных тенденциях мир еще очень долго останется "поделенным" (если, конечно, цивилизация вообще выживет), поскольку воспроизводятся прежние и даже возникают новые дезинтегративные факторы. Можно дискутировать - долго или всегда, хорошо это или плохо и пр. Но отгораживание от мира никаких результатов, кроме северокорейских, дать не может (а в Северной Корее, между прочим, неплохой климат, и СССР очень помог "слезть с пальмы"). Сколько бы элементов таблицы Менделеева ни содержалось в минеральных запасах страны, это может стать фактором отсрочки национальной катастрофы, но не предотвратить ее. Нет, надо найти свою - достойную! - нишу в международном разделении труда и при этом сохранить государственную, национальную, культурную и прочую самобытность. И не забывать при этом, что в современном мире зависимость все более становится взаимозависимостью и все менее - зависимостью по подчинению (хотя те, кто не хочет этого замечать, и не замечают - см. с. 340).
Немного о национальной обороне в связи с "занавешиванием"
Несмотря на всю кажущуюся осведомленность Паршева в делах обороны, он и здесь, как только речь заходит не о конкретных видах вооружений, а о принципиальных вопросах, проявляет удивительную легковесность. Вот некий прогноз: "И что самое странное: даже при полном сохранении и даже усилении рыночных начал внутри страны Запад, конечно, встанет на дыбы. В повестку дня встанут блокада, интервенция, война" (с. 208); "Война будет против нас, и нас не спросят" (с. 218). Обратите внимание: странное (на самом деле ничего странного, только по крайней наивности можно ждать чего-то другого), а вовсе не страшное. Как-то не задумывается Паршев о том, чем могли бы кончиться "блокада, интервенция, война" для страны, измученной внутренними неурядицами, истощенной, не имеющей возможности прокормить свое население даже в мирное время (такие характеристики не раз дает сам Паршев - не предвидел он, что в 2001 г. Россия выйдет на уровень самообеспечения по продовольствию). И вот кто-то на Форуме говорит: "Если же русские будут воевать за РОДИНУ, я думаю - многим лучше не рыпаться!" (тире вставлено мною). Помилуйте, дело ведь не в том, чтобы "дать кому-нибудь по морде" (это из Бабеля) или проучить, а в том, как пересчитать потом кости... Знает ли этот участник Форума, что, например, нынешний хронический недобор призывников - это, прежде всего, демографическое следствие ("эхо") Великой Отечественной? (Если на это "эхо" еще и новую войну, любая победа будет пирровой.)
Еще удивительнее, однако, что Паршев как будто понимает, что отгораживание не только может спровоцировать развитие по военному сценарию, но и фактически будет способствовать ослаблению обороноспособности страны. На с. 330 он прямо упоминает о том, чем отольются в условиях изоляции военные расходы (в дополнение к плохому климату). Понимает и то, что научно-техническое бремя гонки вооружений ни одна страна в одиночку в современных условиях не выдержит (на 312: война "требует технического прогресса, который при полной изоляции затруднен"). Значит, нужно сотрудничество, т.е. импорт. Приехали! "Правительство имеет право взять иностранный кредит только при угрозе войны или во время войны, с целью использовать его только для нужд обороны" (с. 339) - это, знаете ли, "Поправка в Конституцию" (интересно, кто будет определять, есть "угроза войны" или нет, в чем состоят "нужды обороны" и пр.). Но вот вопрос: "а кто ж ему дасть" - при таких-то обстоятельствах? Буркина Фасо, что ли? "Можем ли мы победить в этой гонке? ... Ну, никаких гарантий я не даю" (с. 401). Как жаль! Только гарантий г-на Паршева нам и не хватает - под них любой банк отвалил бы триллионные беспроцентные кредиты...
Десерт: история, культура, европейская мораль и пр.
Представления Паршева об истории СССР полностью соответствуют "Краткому курсу". Судите сами: в 1927 г. "сложилось тяжелейшее положение" по причине неурожая, "а главное, товарный хлеб был у кулаков" (с. 337). Стало быть, правильно их уничтожили как класс в ходе великого перелома. На 352: лес "в те годы (конец 1930-х. - В.Д.-Д.) заготавливали зимой крестьяне, которые не имели в этот сезон вообще никакой работы". Вот так. Но откуда взялось столько крестьян в несельскохозяйственных районах (Север Европейской части, Сибирь, Магадан)? Ответ имеется в художественном исследовании Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ".
Раз уж вспомнили о художественном, надо познакомиться с воззрениями Паршева на сей счет. Может быть, всего лишь одного высказывания достаточно, чтобы составить исчерпывающее представление. На с. 257-258 Паршев рассказывает о достижениях СССР во всех областях (ни словом не обмолвившись о той цене, которую пришлось заплатить, например, за высокие темпы экономического роста в 1930-е - 1950-е годы, - человеческой, социальной, моральной, структурно-экономической, экологической, а ведь главная причина наших нынешних бед - проценты, которые до сих пор (может быть, навсегда) приходится отдавать за взятые тогда кредиты - у людей, общества, морали, экономического здоровья страны и ее природы). И вот что сказано о культуре: "Даже на Западе признано, что в искусстве 20-го века после Первой мировой войны появился лишь один новый полноценный художественный стиль, и это был стиль соцреализма (модерн и авангард на самом деле появились ранее), а Запад ничего такого не родил". Что такое соцреализм - национальное по форме, социалистическое по содержанию? Конечно, в России после 1917 г. были великие художественные свершения, только какое отношение имеют они (почти все) к соцреализму? Малевич, Филонов, Татлин, Зверев, Прокофьев, Шостакович, Шнитке, Софроницкий, Юдина, Рихтер, Ахматова, Мандельштам, Есенин, Пастернак, Заболоцкий, Платонов, Булгаков, Зощенко, Бабель, Хармс, Вен. Ерофеев, Мейерхольд, Таиров, Тарковский (и десятки других, в том числе, к счастью, и ныне здравствующих) - разве это соцреализм? Даже Маяковского и Фадеева соцреализм довел до самоубийства, даже Твардовскому опротивел до последней степени! Что от него осталось - Меркуров, Вутечич, Долматовский, Г.Марков? И зачем принижать Запад? В период после Первой мировой войны там тоже было совсем не мало (к примеру, только в США, только между двумя войнами и только прозаики - Фицджеральд, Вулф, Хемингуэй, Фолкнер, Стейнбек, Дос Пассос, и это еще не все выдающиеся писатели).
Знаток культуры и искусства, Паршев сокрушается: "больше всего расстраивает, когда вывозят образование - элиту учили за счет тех средств, которые отрывались у рабочих и крестьян, а пользоваться образовательным капиталом будет Запад". Знакомая песня, в конце 1970-х ее пели официально, ввели было налог на вывозимый диплом. Непонятно, почему не ввели для отъезжающих плату за оказанные им медицинские услуги, предоставлявшиеся "льготные" путевки и пр. Не собираюсь выяснять, что от кого и зачем отрывали и кто кому за что и сколько должен. Но, во-первых, нет ничего более бессмысленного и социально опасного, чем противопоставление интеллигенции рабочим и крестьянам - хватит, напротивопоставлялись уже. Во-вторых, ежу, как теперь говорят, понятно, от кого бегут: от паршевых (нередко этот фактор действует сильнее, чем финансовый).
Впрочем, к артистам и писателям Паршев щедр необычайно. В своей конструкции, предусматривающей строгую экономическую изоляцию, для них он готов разрешить "в небольших размерах вывоз наличных" (с. 327). Но ему все же очень жаль, что на них потрачен "труд многих предшествующих поколений", "неимоверное количество ресурсов", а "по всему миру сейчас за гроши наслаждаются игрой наших ужасно дорогих в обучении музыкантов" - и пр. (с. 327). Нашелся ценитель музыкантов! Если он и близко к консерватории не подходил - зачем об этом пишет? А если подходил - почему же ничего не понял? Не поинтересовался, хотя бы по статсправочникам, каковы были реальные затраты на художественное образование? Не сравнил их с расходами на оборону? Не задумался о том, что наше общество получило в результате этих убогих затрат? Зато полагает, что "пушкиновед в шинели" (по Мандельштаму) будет определять, кому из них сколько и чего можно. Сейчас это уже не получится - история не повторяется, как признает и сам Паршев (см. эпиграф на с. 135).
От кого бегут наши музыканты, художники, писатели, ученые - уже понятно. Но вот в какие условия они попадают - не в финансовом, а моральном аспекте? Об этом можно прочитать у Паршева: "Ожесточенность борьбы всех против всех нам просто незаметна, но в истории Европы изгнание или уничтожение побежденных - обычное дело. В Европе, зарезав соседа, удачливый победитель получает рог изобилия и скатерть-самобранку, есть из-за чего зверствовать" (с. 402). "Я не буду излагать своих умозаключений, но у меня сложилось стойкое убеждение - никогда на нашей земле не будет того культурного, цивилизованного озверения и ожесточения, которое обычно там, на Западе" (с. 403). "У нас порой воспринимали любовь Гитлера к животным и детям как лицемерие. Напротив, в его образе ярко проявилась именно мораль Западной Европы" (там же). Вот так. Жаль, очень жаль, что не излагает автор "своих умозаключений". А то мы думали, что Западная Европа - это Рафаэль, Сервантес, Бах, Моцарт, Гойя, Диккенс, Пруст... Теперь оказывается, что отчасти, может быть, и так, но прежде всего - Гитлер. В нашей истории Паршев ничего подобного не замечает - "был жестокий, Грозный царь. За время его царствования было насильственно лишено жизни не то три, не то четыре тысячи человек. Многие из них - заслуженно" (там же; Новгород и Псков были вырезаны, конечно, "заслуженно"), а потом, вроде бы, больше ничего и не было. Оно и понятно, ведь лес "в те годы заготавливали зимой крестьяне, которые не имели в этот сезон вообще никакой работы". Если при таком угле зрения, как у Паршева на Европу, смотреть оттуда на нашу страну, то Пушкина, Толстого, Чайковского и Врубеля в ней вряд ли заметят. И, увы, там - на Западе, действительно, полно таких людей, для которых Россия - это, прежде всего, Сталин, Гулаг, ботинок Хрущева и ракеты (про Ивана Грозного не все из них слышали, не очень образованные).
Относительно европейской истории и морали Паршев заключает: "Впрочем, это не мое дело. Я-то живу здесь, и до других стран мне дела нет... мне не надо делать над собой усилия, общаясь с людьми в любой точке страны, и ничто и никто меня не раздражает. ...единственно, всем рассказывающим мне о "свинцовых мерзостях российской жизни" сравнительно с прелестями Запада я рекомендую тут же туда уехать, не мучая здесь "себя любимого", или заткнуться, раз кишка тонка" (с. 404). Вам, уважаемый читатель, не верится, что такое может быть в книге, "рекомендованной... в качестве начального курса экономики"? Комментарии, конечно, излишни, тем более, что "заткнуться", видимо, предлагается и основателю соцреализма Горькому, это ведь он написал про "свинцовые мерзости дикой российской жизни", но все же нельзя поверить, что "ничто и никто... не раздражает" Паршева - после всего, что написано в его книге о реформаторах, хруще-троцкизме (с. 173) и мн. др. Те, кому эта книга рекомендована издателем (на титуле, цитату см. в предисловии настоящей рецензии) - тоже не раздражают? Они столько раз упомянуты - с проклятиями, негодованием, оскорблениями и пр., что последнюю цитату можно истолковать только как проявление глубокого лицемерия (как бы Вы, уважаемый читатель, ни относились к тем или иным заметным персонажам нашей новейшей истории).
Послесловие
Появление подобной книги стало возможно только вследствие серьезных ошибок в проведении реформы. Эти ошибки надо исправлять. Почему капитал утекает из России? Прежде всего потому, что его украли или получили в подарок, и те, кто завладел им, естественно, очень боятся его потерять, если он останется здесь. Почему новые хозяева бессмысленно губят производственные системы? Потому, что даром достались. Почему не идут в Россию инвестиции? Потому, что у потенциальных инвесторов нет ни малейшей уверенности в сохранности ввозимого капитала, в стабильности правового поля. Интерес к инвестициям в Россию есть, и не только в сырьевой сектор, мне это известно по собственному опыту, по переговорам, в которых много раз приходилось участвовать - "проклятые капиталисты" зря разговаривать не будут, про климат (природный) они все знают, у него возраст немалый, а про совсем молодой инвестиционный климат - не очень, потому и едут на переговоры, проявляют инициативу, тратят время и деньги.
Что получится при "изоляции" по Паршеву - по художественной литературе, на образном уровне хорошо известно. Еще до войны это описано Набоковым ("Приглашение на казнь"), а недавно, совсем другими художественными средствами - Татьяной Толстой ("Кысь"). Паршев, как и многие утописты, любуется картинкой желательного для него результата, но упускает из виду необходимость и неизбежность переходного процесса; если же серьезно заняться его анализом, то не остается сомнений, что попытка осуществления приведет к чему-то несусветному, не имеющему ничего общего с желаемым. Мир без оружия, между прочим, - несомненный идеал, о реализации которого мучительно думали тысячи самых умных и опытных, только переходный процесс никак не получается, и очень красноречиво будет выглядеть тот, кто первым, "в одной, отдельно взятой стране" попробует перековать все мечи на орала.
Так для кого же эта книга? "Для тех, кто остается в России"? Нет, им она не нужна. Тем, кто твердо решил уехать - тоже не слишком нужна, если они и заглянут в нее (вряд ли, им не до того), то лишь укрепятся в своем решении. Но тех, кто только размышляет о возможности отъезда, Паршев, скорее всего, подтолкнет к нему. Вот только нужно ли это тем, "кто остается в России"?
01 апреля 2002
http://www.opec.ru/article_doc.asp?d_no=22154
