"Для западного культурного человечества Россия все еще остается совершенно трансцендентной, каким-то чуждым Востоком, то притягивающим своей тайной, то отталкивающим своим варварством. Даже Толстой и Достоевский привлекают западного культурного человека, как экзотическая пища, непривычно для него острая", - писал Н. Бердяев. [Бердяев Н. Судьба России. М. 1990.]
Приведенные слова относятся к 1915 году. Однако, что они ярко характеризуют одну из устойчивых тенденций западного восприятия России. В них можно усмотреть также указание на то, что на Западе сложился некоторый ОСОБЫЙ ОБРАЗ, сквозь призму которого человек Запада привык воспринимать российские реалии.
Образ России в глазах Запада, как и всякий образ вообще, может и не обладать портретным сходством с оригиналом, или такое сходство может быть весьма отдаленным. В большинстве случаев образ подчиняется собственным закономерностям возникновения, функционирования и развития. Но именно это свойство образа делает его особенно ценным как для понимания оригинала, так и в более широком культурно-мировоззренческом и практическом смысле. То, как Россия воспринимается людьми других культурных регионов, в частности, людьми Запада позволяет глубже понять Россию, взглянуть на неё извне, со стороны, под новым, порой неожиданным углом зрения. Кроме того, знание особенностей того, что думают о нас другие, важно не только для познания, но и для практики: без такого знания невозможно полноценное общение и сотрудничество.
За правило следует принять неторопливость в оценке чужого мнения. Важно научиться чутко вслушиваться в голоса других, - даже и в том случае, если это голоса недоброжелателей. К сожалению, не вслушивание и не внимательное изучение, а торопливая оценка стала нашей традицией в отношении к мнениям иностранцев о России. Эта традиция укрепилась и пышно расцвела в советское время, когда правилом стало нетерпеливое и резкое отвержение мнений западных авторов о России, идущих вразрез с официальной советской идеологией. Это с одной стороны. Другая крайность характерна для многих "демократов" 90-х годов: они воспринимали всякую мысль, идущую с Запада, в том числе мысль о России, не иначе как истину в последней инстанции.
Добиться того, чтобы образ России в глазах Запада стал бы по преимуществу положительным, невозможно только лишь прямыми опровержениями мнений, представляющихся нам ложными. Тем более, невозможно постоянно прибегать к резким "отповедям", выражению негодования и т. п., - хотя, по-видимому, без этого полностью не обойтись.
Не следует, с другой стороны, полагать, что положительный образ России в глазах Запада и всего мира сформируется автоматически, "сам собой", по мере того как Россия будет продвигаться по пути демократии, рынка и т. д. Конечно, надо надеяться, что успешное развитие в России институтов демократии и рынка будет способствовать росту позитивных тенденций в западном восприятии России. Однако уповать на автоматизм этого процесса не приходится, прежде всего, потому, что образ, о котором идет речь, отнюдь не простое прямолинейное отражение российских реалий: на его характер оказывают влияние разнообразные, в том числе, самые неожиданные факторы.
Чем определяются особенности западного восприятия России? Какова динамика изменения образа России в глазах Запада? Каковы устойчивые параметры этого образа? Насколько сама Россия в состоянии способствовать формированию собственного положительного образа, не поступаясь национальным достоинством, национальными интересами и безопасностью? - Таков круг вопросов, которые подлежат краткому рассмотрению в настоящей статье.
Не будет большим преувеличением утверждать, что к своему "открытию России" Европа шла длинным путем. Подлинное открытие России, знаменовавшее резкий рост интереса европейцев ко всем сторонам жизни восточного соседа, можно датировать лишь периодом, следующим за наполеоновскими войнами, - двадцатыми-тридцатыми годами Х1Х столетия.
Конечно, Россия всегда привлекала к себе внимание Европы. Об этом, в частности, свидетельствуют записки многочисленных западных путешественников периода Московского царства, петровского и екатерининского времени. Наиболее известными стали произведения о России таких авторов как Сигизмунд Герберштейн (Записки о Московии, 1517), Альберт Кампенезе (Письмо к Папе Клименту У11 о делах Московии, 1528), Генрих Штаден (Страна и правление московитов, 1576), Шарль Массон (Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I), баронесса де Сталь (Записки о России, 1812) и другие.
В большинстве случаев записки иностранных путешественников и наблюдателей отличаются неподдельным интересом к России, её народу, обычаям и традициям. Трудно отказать авторам в наблюдательности, в умении подметить разнообразные детали, в том числе, важные и существенные. В этом смысле записки названных авторов и ряда их современников в определенной мере не утратили своего значения и до сих пор. Однако российские наблюдения западных писателей вплоть до 20-х - 30-х годов Х1Х века в общем и целом укладываются в рамки ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ ЗАРИСОВОК, разбавленных хроникой происшествий, светских интриг, размышлениями автора. Эти произведения ничем принципиально не отличаются от огромного множества этнографических этюдов, оставленных западными путешественниками периода великих географических открытий и посвященных ранее неизвестным Западу народам Америки, Африки, Востока.
Существенное изменение в отношении к России наблюдается, как было отмечено выше, в 20-е - 30-е годы Х1Х века. Об этом, в частности, красноречиво говорят признания таких несомненных западноевропейских авторитетов того времени как немецкий философ Г. Гегель и английский социолог и общественный деятель А. Токвиль. Токвиль, в частности, писал в 1835 году:
"В настоящее время существуют на Земле два великих народа, которые начав с разных точек, приближаются, по-видимому, к одной цели: это русские и англо-американцы.
Оба они выросли незаметно; и когда взоры людей были обращены в другую сторону, они вдруг заняли место в первом ряду между нациями, так что мир почти в одно время узнал об их появлении и их величии.
Все другие народы, по-видимому, почти достигли пределов, предназначенных им природой; их задача только сохранять приобретенное. Но эти два народа находятся еще в периоде роста. Все остальные остановились или подвигаются только с большими усилиями; лишь они одни идут легко и скоро по пути, которому глаз еще не может видеть конца." [Цит. по. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М. 1991. С. 156.]
Не менее показательны слова Гегеля: "Остальные современные государства, как может показаться, уже более или менее достигли цели своего развития; быть может, у многих кульминационная точка уже оставлена позади и положение их стало статическим. Россия же, уже теперь, может быть, сильнейшая держава среди всех прочих, в лоне своем скрывает небывалые возможности развития своей интенсивной природы". [Гегель Г. В. Ф. Работы разных лет. В двух томах. Т. 2. М. 1976. С. 407.]
Очевидно, что "новое открытие" России Западом связано со значительностью её роли в разгроме Наполеона и последующим активным участием в европейских делах, ростом военного и экономического могущества, значительной территориальной экспансией. Ранее популярные в Европе язвительные слова Дидро о том, что "русские сгнили прежде, чем созрели", стали не актуальны. Кроме того, европейцам стало ясно, что Россию уже невозможно рассматривать дистанцированно, так, словно это далекая страна, не имеющая или почти не имеющая отношения к жизни Европы и могущая служить только лишь предметом этнографической любознательности.
Активная европейская и международная роль России требовала выработки более обстоятельного и осмысленного взгляда, включающего в себя определенное отношение к России - положительное или отрицательное. Став значительным фактором европейской жизни, Россия неизбежно должна была стать и предметом оценивающего, т. е. заинтересованного, а не отстранённого взгляда европейцев. Начиная с 20-х - 30-х годов девятнадцатого века, именно такой, пристально-оценивающий взгляд характерен для западноевропейских авторов, посвятивших свои труды изучению России. Российская тема теперь все больше занимает не только путешественников и писателей, но и политиков, социологов, философов. В той или иной мере не сходит она и со страниц периодической печати Запада. В тридцатые-сороковые годы Х1Х века окончательно оформляются основы того ЗАПАДНОГО МИФА О РОССИИ, который с некоторыми модификациями остается в силе и до наших дней, определяя собой отношение к России среднего человека Запада.
Мы употребляем слово "миф" не как синоним ложного сознания или ошибочного представления, а в широком философском смысле - как совокупность стереотипов сознания, основанных по преимуществу на вере и не подверженных осознанной рефлексии при обычном ("нормальном") течении жизни. С позиций многих современных исследователей (А. Ф. Лосев, К. Хюбнер) миф не есть только лишь достояние древнего мышления. Сознание человека мифологично по своей природе. Миф играет важную роль в жизнедеятельности человека, так или иначе определяя (хотя, конечно, и не целиком) все стороны человеческого бытия. Наибольший интерес представляют коллективные мифы, выражающие некоторые идеализированные представления данной общности людей об особенностях данной общности, её месте в мире и об отношении к другим общностям.
Именно такой коллективный миф о России, характеризующий отношение к России среднего западного человека, и будет нас интересовать в первую очередь. О коллективном мифе можно судить, конечно, лишь по высказываниям отдельных людей, но предметом нашего специального интереса останется некоторая общая картина, складывающаяся из разнообразных высказываний многих лиц.
Забегая вперед, отмечу, что западный миф о России, как правило, не сводился к представлениям примитивного типа, к грубой и всецело негативной схеме. Даже в самые мрачные времена наибольшего охлаждения отношений, такие как период холодной войны между Западом и Советским Союзом, представления западного человека о России носили сложный, многообразный и неоднозначный характер. В них причудливо сочетались противоположные, оценки, эмоции, мнения: высокомерная снисходительность и уважение, страх и восхищение, подчеркивание слабостей и признание силы, отношение к России как к культурной провинции и осознание всемирного значения её культурных достижений. Конечно, надо полностью отдавать себе отчет, что СОДЕРЖАТЕЛЬНОЕ ЯДРО ЭТОГО МИФА СОСТАВИЛИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О РОССИИ КАК ОПЛОТЕ ДЕСПОТИЗМА И АГРЕССИВНОСТИ. Американский автор Мартин Малиа отмечает: "На Западе российская традиция, будь то при царях или при Советах, обычно вызывала чисто павловский рефлекс: "деспотизм" и "шовинизм" дома вели к "экспансионизму" и "империализму" за границей. Столь же рефлекторным было суждение, что эти характеристики вечны и неизменны." [Малиа Мартин. Россия и Запад: прошлое и настоящее //В раздумьях о России. ХIХ век. М. 1996. С. 417.]
Однако было бы ошибочным сводить все его содержание к западным пропагандистским клише времен холодной войны или к известному тезису администрации президента Рейгана о Советском Союзе как "империи зла" - так или иначе оказавшемся адресованным не столько Советскому Союзу, сколько непосредственно России.
Тем не менее, надо учитывать, что коллективный миф целиком не определяется политикой и не зависит от неё настолько, чтобы непосредственно следовать за колебаниями политической конъюнктуры. Миф обладает относительной независимостью от переменчивости политического климата, поскольку является феноменом многосторонним и многообразным. Его характерной чертой следует считать относительную устойчивость на протяжении весьма ДЛИТЕЛЬНОГО исторического времени.
Ядро западного мифа о России составляют, как отмечалось, представления о ней как стране внутреннего деспотизма и внешней агрессивности. Надо с сожалением заметить, что российские демократические преобразования в общем и целом не привели к радикальной перемене западного взгляда на Россию. Так, уже цитированный американский автор пишет: "после крушения коммунизма часть представителей западного общественного мнения отказывается уверовать, что московский медведь и в самом деле сменил шкуру и полагает, что он скоро может вернуться в обличии русского "фашизма". [Там же, с. 418.] Думается, что эти опасения ошибочны по самой своей сути. Однако они лишний раз свидетельствуют об устойчивости и исключительной живучести сложившихся представлений, об их известной независимости от общественно-политических процессов, актуально протекающих в России и от того, как представляются эти процессы самим россиянам.
Западный образ России предполагает взгляд на Россию как на особый мир, резко отличный от западного. Соприкасаясь с российскими реалиями, западный человек, как правило, легко убеждается, что различия между Россией и Западом гораздо значительней, чем между отдельными странами внутри западного мира. Очевидно, что Россия не укладывается в рамки западной цивилизации. Столь же очевидным для людей Запада является факт, что Россия не может быть отнесена и к Востоку, хотя в ряде случаев подчеркиваются российские черты восточного происхождения.
По меньшей мере, с ХIХ века Россия всё больше представала перед Западом как особая вселенная, во многом загадочная и непонятная, исключительно своеобразная и разнообразная, характеризующаяся особым образом жизни и мысли, культурой и традициями. В период со второй половины ХIХ века на Западе появляются серьезные обобщающие труды, посвященные всестороннему изучению России. Среди тех, кто внес особый вклад в изучение России, нельзя не упомянуть таких авторов как Леруа-Болье ("Империя царей и русский народ" в 3-х томах, 1881-1889.), Стивен Грэхэм ("Неизвестная Россия", 1912; "Меняющаяся Россия", 1913; "Россия и мир", 1915; и др.), Морис Бэринг ("С русскими в Манджурии", 1905; "Один год в России", 1907; "Русский народ", 1911; "Главные истоки России", 1914.), Бернард Пэрс ("Россия", 1915.), Р. Райт ("Русский народ", 1917.) и др.
* * *
При всей своей устойчивости и относительной неизменности, западный образ России, конечно, не остается неподвижным настолько, чтобы совершенно не реагировать на исторические изменения. Сохраняя устойчивое ядро, этот образ подвержен известной динамике, обусловленной как изменениями, происходящими на Западе, так и масштабными сдвигами в самой России. В этой связи можно отметить, что в общем и целом к началу ХХ века в западном сознании происходили перемены благоприятные для образа России. Взгляд западного человека на Россию становился все более многосторонним, все более избавленным от узости, от того чтобы видеть в ней исключительно страну деспотизма и агрессивности. Это было обусловлено не только политическими реформами 1861 и последующих лет и не только демократическими преобразованиями 1906 - 1917 гг., но и целым комплексом причин. Западные авторы постепенно научились видеть за фасадом политического деспотизма живой образ России. Обнаружилось, что в России может существовать духовная свобода, могут существовать высокая культура и творчество.
Перемену во взглядах на Россию легко обнаружить, если сопоставить знаменитые записки французского маркиза Астольфа де Кюстина "Россия в 1839 году" с любым из названных выше произведений, относящихся к концу Х1Х - нач. ХХ столетия. Если у Астольфа де Кюстина едва ли можно найти хотя бы одно положительное высказывание о России, сделанное без сводящих его на нет оговорок, то в работах более поздних авторов очень многое в российской жизни оценивается положительно.
Резко негативное содержание записок французского маркиза следует объяснить не столько исключительной предвзятостью или возможным политическим заказом, направленным против России, - что вполне вероятно. Однако более важным представляется то, что избранный им угол рассмотрения России - с точки зрения общественно-политического устройства - не мог привести к иным выводам и оценкам. Кюстин же поступает именно так: все стороны жизни России он экзаменует с точки зрения политической свободы и всюду он обнаруживает политическую несвободу и ее последствия. Между тем, в России ХIХ века (в отличие от тоталитарных режимов ХХ века) существовали обширные пласты жизни, существовавшие в относительной независимости от политической системы, не охваченные политическим деспотизмом.
Обнаружить и исследовать эти пласты удалось авторам не столь политизированным как Астольф де Кюстин. Они, в частности обратили внимание на то, что при отсутствии политической демократии может существовать достаточно развитая бытовая демократия, могут возникать образцы высокой и своеобразной духовности, культуры, литературы и искусства. Положительные черты в западном образе России были, конечно, связаны с достижениями русской культуры конца Х1Х - начала ХХ в., с получавшим все большую известность творчеством Толстого, Достоевского, Чайковского и др., с "серебренным веком" русской культуры, такими событиями культурной жизни как организованные крупным организатором и пропагандистом русской культуры Дягилевым "дягилевские" сезоны русской культуры в Париже и т. п.
Новая эпоха в эволюции западного образа России начинается после 1917 года. Особенности западного восприятия России Советской заслуживают отдельного разговора. В общем плане следует отметить, что всецело негативный образ русского коммунизма сформировался на Западе далеко не сразу. Длительное время западное общественное мнение колебалось в своей оценке коммунистической системы. Наглядным примером могут служить записки о Советском Союзе таких авторов как Леон Фейхтвангер и Андре Жид, побывавших в стране в 30-е годы практически одновременно (независимо друг от друга). В картине первого преобладают положительные краски, в то время как второй подверг советскую систему беспощадной критике.
Оба автора побывали в СССР в 1937 году, т. е. в самый разгар сталинских репрессий и, одновременно, - победных реляций о построении социализма и небывалых достижениях страны советов. Оба выдающихся писателя видели почти одно и то же, им были открыты для посещения приблизительно одни и те же места. И, тем не менее, написанная по итогам поездки книга Л. Фейхтвангера "Москва 1937" полна восторженных отзывов о советской действительности, книга же А. Жида "Возвращение из СССР" - резкий обличительный документ в адрес советской системы. В чем причина такого поразительного различия? Подозревать кого-либо из писателей в элементарной недобросовестности не приходится. Поэтому прав современный журналист и исследователь А. Плутник: "Созданные двумя наблюдателями картины так разнятся потому, что авторы придерживаются принципиально разных взглядов на то, зачем, ради чего надо представить миру Страну Советов 30-х годов, чего ради выносить на всеобщее обозрение увиденное, понятое, открытое." [Плутник А. Анатомия таких разных убеждений. Вступит. Статья в кн: Два взгляда из-за рубежа. Переводы. М. 1990. С. 24.]
"Читая сегодня книгу Фейхтвангера, - продолжает исследователь, - не устаешь поражаться ее полнейшей заданности. Создается впечатление, что с первых же страниц автор стремится не столько разобраться в нашем внутреннем положении, сколько полностью оправдать его. Доказать, что все идет прекрасно: первая в мире страна социализма день ото дня все крепче и сильнее, народ живет все лучше и лучше, а ликвидация троцкистского заговора сделала советское общество, уверенно руководимое простым и мудрым вождем, единым и могучим, готовым достичь и самых недоступных вершин". [Там же, с. 47.]
А. Жид подметил множество поразивших его особенностей советской жизни того времени. Его особенно встревожила всеобщая нивелировка, устраняющая своеобразие отдельной личности: "Все друг на друга похожи. Нигде результаты социального нивелирования не заметны до такой степени, как на московских улицах, - словно в бесклассовом обществе у всех одинаковые нужды. Я может быть преувеличиваю, но не слишком. В одежде исключительное однообразие. Несомненно, то же самое обнаружилось бы и в умах, если бы это можно было увидеть. Каждый встречный кажется довольным жизнью (так долго во всем нуждались, что теперь довольны тем немногим, что есть). Когда у соседа не больше, то человек доволен тем, что имеет. Различия можно заметить, если только внимательно присмотреться. На первый взгляд кажется, что человек настолько сливается с толпой, так мало в нем личного, что можно было бы вообще не употреблять слово "люди", а обойтись общим понятием "масса". [Жид А. Возвращение из СССР. В кн: Два взгляда из-за рубежа. Переводы. М. 1990. С. 72.]
На колебания западного общественного мнения периода кануна Второй мировой войны оказывал, несомненно, мощный фактор международного значения - приход к власти в Германии фашистской партии и все более обозначавшиеся агрессивные устремления Гитлера. В этих условиях западным интеллектуалам, предвидевшим неизбежное военное столкновение Германии и Советского Союза, не оставалось ничего иного, как выбирать из двух зол (по их мнению) меньшее. В большинстве случаев выбор делался в пользу Советского Союза, поскольку его агрессивные намерения в отношении Европы представлялись гораздо менее вероятными.
В послевоенные годы негативное отношение к советской системе неуклонно нарастало. Тотальное отрицание российского коммунизма, хорошо известное нам по 70-м - 80м и последующим годам, - явление сравнительно позднее, пришедшее на смену надеждам и ожиданиям, возлагавшимся немалой частью западной интеллигенции на возможности общественного строя, установившегося в России.
Таким образом, можно констатировать, что западное восприятие России, претерпевая историческую эволюцию, в отдельные периоды в большей или меньшей степени склонялось к положительной оценке культурно-исторической сущности России. Однако при всех условиях, Россия воспринималась как нечто отличное от Запада, как особый мир, обладающий собственными неповторимыми характеристиками, образом жизни, ментальностью и культурой. Устойчиво сохранялось и представление о России как стране внутреннего деспотизма и внешней агрессии. Так, например, в 1914 году, т. е. в период, когда западный мир склонялся к относительно положительному восприятию России, именно ссылками на "монголо-византийскую" опасность, которую Россия якобы представляла для Европы, аргументировали немецкие социал-демократы свое решение голосовать за военные кредиты. И это при том, что в России того времени партии, дружественные западной социал-демократии были весьма влиятельны, о чем на Западе было широко известно.
