Популярный актер театра и кино Виктор Сухоруков, сыгравший недавно Павла I, утвержден на роль Никиты Хрущева в телевизионном фильме Юрия Кары "Любовь к тебе, как бедствие..." Виктор СУХОРУКОВ дал интервью обозревателю "Известий" Лидии ШАМИНОЙ.
- Ваша невероятная популярность началась с фильма "Брат". Вы чувствовали, что это произойдет? И вообще - верите в свое предназначение?
- Однажды случайно, на каком-то дне рождения, одна женщина нарисовала мне мою гексаграмму, мое будущее. И пиком, можно сказать, Эверестом там был 2000 год. Я еще тогда подумал: "Ну вот, еще два года мне ждать этого пика". А потом линия шла резко вниз - и я, конечно, над этим падением задумался. Я так этого не хотел! Но эта низкая точка меня просто заинтриговала. Я тогда, в 1998 году, подумал: "Да ладно, не буду я задумываться об этой линии, которая идет вниз, я буду думать об этом пике". И когда прошло время, я вдруг подумал: "А где же он, этот пик?" И понял: это "Брат-2". Потому что до этого у меня были уникальные фильмы, которые были или не замечены, или не отмечены, обойдены вниманием специалистов, критиков и даже зрителей. А между тем это были роли, которыми я до сих пор горжусь, это были мои кануны, мои этапы, мои вершины. Может, потому, что мы с вами попали в переплет эпох. Вот Древний Рим, Пушкин, война - это были эпохи. А мы все - дети перепутья, перевалов, каких-то бродов.
- Ваши герои для многих потерявшихся в этой неразберихе эпох стали ориентиром, даже когда вы играли отрицательных героев.
- Моя скромность имеет имя и отчество. Ну ничего, может быть, когда-нибудь я и сам осознаю, что принес пользу или оставил след, это будет замечательно. Однажды меня спросили, как я отношусь к популярности, и я ответил, что понятие славы - это из области вечного, гения и чего-то очень темного, недосягаемого порой. А популярность - это как газетка: она может быть и для всех, и по чуть-чуть, и всегда. Как прилив и отлив, она может прийти и уйти, это нечто более доступное. Но я к своей популярности хорошо отношусь. Потому что это предмет моей профессии, часть пространства, в которое я погружался с детства. И один народный артист даже удивился такому моему публичному высказыванию, сказав: "Надо же, я никогда об этом не думал!" Так я вдруг неожиданно, простонародно даже, не желая того, обидел народного артиста. Я ему тут же сказал, что я не про него, про себя говорю. Потому что я хочу попасть в историю - не в уголовно-криминальное дело, но в историю своей страны.
- Линия по нисходящей в той гексаграмме вас уже не беспокоит?
- А я понял, что я сейчас не по нисходящей живу. Я на том пике задержался. У меня пик не острый оказался, а как плато - прямой и долгий. И на нем я существую и сегодня. И абсолютно бесстыдно, бесцеремонно об этом заявляю.
Но вообще я верю во все: в предсказания, сновидения, в гадания. Обожаю гороскопы. Но к ним отношусь по принципу "предупрежден - защищен". Я как бы себе постоянно напоминаю, что я живу в тревожном, сложном мире, опасном, черт возьми, стихийном, неорганизованном и - самое удивительное - разрушающем разум.
- Можно ли, по-вашему, как-то внутренне противостоять этой стихии?
- А зачем? Надо плыть по течению - и обязательно себя беречь. Это сила человека.
Я родился при Сталине, учился при Хрущеве - Брежневе, в институте - при Андропове и сегодня живу совсем в другой стране
- Если случается с вами форс-мажорная ситуация, вы как действуете - идете напролом или выжидаете?
- Начну от конца - надо уметь жертвовать. Надо быть готовым к потерям и утратам. Выход есть из любого положения, кроме смерти. Есть выходы, которые требуют огромных затрат, но не проходят бесследно. Есть выходы пустые, может, неприятные, но все равно бесполезные. Но обязательно будет выход, который принесет тебе и радость, и пользу. Потому что надо уметь отдавать - вот в чем дело. И идти в этом направлении напролом, вслепую. Вроде глупо расшибать лоб, не зная, чем это кончится, что это за путь, что за препятствие, - но это в конце концов оказывается не глупость. Иногда думаешь: "Ну ладно, все равно попробую!" - и вот это "попробую" надо всегда иметь в виду.
- А если потери неизбежны - все равно пойдете вперед?
- Нет. В каждом конкретном случае свой ответ и свое решение. В момент выбора над человеком довлеют любовь, корысть, дорогие люди и дорогие тебе вещи. То есть за что бьемся? И, конечно, есть меркантильный вопрос - даешь себе меркантильное задание: "Потеряв - что ты будешь иметь?" И третий, самый серьезный момент, уже перед выбором, когда ты уже знаешь, что потеряешь и что приобретешь, - тут включается понятие совести, любви к себе и инстинкт самосохранения. И, допустим, я понимаю, что потеряю десять тысяч каких-то денег, но я сохраню дружбу, а дружба порой дороже этих денег, потому что есть понятие воздаяния. И у меня были случаи, когда я терял в материальном плане намного больше, чем десять тысяч, но оборачивался ко мне человек и говорил: "Ничего, Витюха, тебе воздастся!" И мне воздается.
Вот наглядный пример: отказавшись от роли Джеймса Бонда, от встречи с Западом, Голливудом, от двухмесячной жизни в Лондоне, зная, что Лито Махория, новозеландский режиссер, очень высоко меня ценит, - я все это оставил в стороне ради человеческих отношений. Я в то время выпускал спектакль, заканчивал съемки - на своем, извините, бедном российском кинематографе. И на уровне интуиции поставил себе вопрос: "Да, вот у тебя там перспективы, деньги, будущее. Но - все в тумане, все в неизвестности. А тут - все намного меньше, беднее, скромнее, но понятнее и проще, тут конкретная роль, конкретные люди и обязательства, которые я не имею права нарушить, потому что я тогда подмочу свою репутацию. Как это обо мне пойдет мнение, что я ненадежный, что я предатель, что я продажный? Ведь тогда я могу потерять намного больше". И, решив не в пользу Голливуда, я не проиграл.
- В чем вы видите для себя победу?
- Отказавшись от Джеймса Бонда, я сегодня - лучший Павел I в кинематографе. Я сыграл себя. Мало того - в ушедшем году Козы я был Шутом в Академическом театре им. Вахтангова и в этот же год продемонстрировал миру Его императорское величество. Царь и шут в одном флаконе. В одной сухоруковской душе. И там, и там - неплохо. Конечно, тех денег я не заработал, но репутация моя, статус мой получили высокую оценку. Я в этом убежден. И не далее чем месяц назад критики и киноведы всея Руси после тайного голосования вручили мне "Золотого Овна" за Павла I. Я, когда над ним работал, почти все вокруг его времени прочитал, все про него знаю. И те призы, которые я получил после за эту роль, - его, Павла Петровича, благодарность ко мне. Вот так - умейте жертвовать.
- У вас такая четкая нравственная модель - это что, с детства?
- Никогда. Все это приобретено. По-литературному говоря, все это через муки и скорбь приходит. Не через сладкие пирожные и витамины приходят осознание и мудрость, а только через испытания и трудности, через ямы и колдобины. А с детства я готовил себя к красивой жизни, к прекрасному пути, к великолепному походу в искусство. И у меня даже свои лозунги уже рождались: "Учителя, ошибайтесь, но благословляйте!" Потому что все оказалось намного страшнее, когда я, наивный мальчишка, пришел за мечтой к педагогу, взрослому дяденьке, а он мне говорит: "Вы никогда не будете актером!" Я говорю: "Да как же так, мне нужен театр!" - "Да вы-то театру не нужны!" Вот так - ба-бах! Вместо того чтобы человеку оставить надежду, сохранить в нем свет, желание, движение, веру, ему - бух-бух по мордам. Нечестно это и неправильно.
- Как вы пережили эту ситуацию?
- Мы были молодыми и упрямыми. Потом был второй момент, когда у меня новая поговорка появилась: "И за бортом живут люди". Сейчас, когда мне начинают угрожать или меня шантажировать словами вроде "ой, смотри, Сухоруков, вот зря ты так, Сухоруков", я говорю: "А вы меня не пугайте! Я там был и знаю, какое счастье может быть в глазах людей, когда они, бездомные, беспортошные, безработные, безденежные, могут идти в обнимочку, как гусь с гагарочкой, и еще о чем-то размышлять. И в их походке столько чувства собственного достоинства. И всего-то их маршрут - от помойки к помойке. А сколько в их отношениях человеческого! Дай Бог нам каждому с нашими брюликами да с модным шмотьем".
- Как вы оказались в такой ситуации, "на дне"?
- Да просто я прожил жизнь в двух странах одновременно. Я родился при Сталине, учился при Хрущеве - Брежневе, в институте - при Андропове и сегодня живу совсем в другой стране. Не я сказал, но мне понравилось выражение "я ведь долго живу". Вот и я долго живу. Был презираем, забыт и брошен, был весь в долгах, были падения, были кризисы, были депрессии, мне отключали свет и телефон - все это было. Что служило причиной? Я сегодня формулирую так - у меня была одна великолепная, прекрасная слабость: пьянство. Можно назвать это грехом, падением, но сегодня, сугубо трезвый человек, я совершенно четко заявляю: "Нет, это было великолепное заблуждение".
Это была вкусная болезнь, она раздвигала мои ребра, мое эго вырывалось наружу, безобразничало, куролесило, удивляло и настораживало людей. Становясь трезвым, я устыжался этого, мне казалось, что я веду себя неправильно, живу неверно. Но самое главное, я никогда не допускал мысли, что я разрушитель. Нет, я не был разрушителем - ни себя, ни общества. А людей раздражало - как это так, вот он весь такой-сякой, а живет в ладу с собой.
- Вам сейчас не скучно жить без этой вкусной болезни? Ведь она рождала такие прекрасные фантазмы.
- Я отказался только от средства, от допинга. У меня настолько в душе всего этого выработалось... Хотите, я вам сейчас на столе спляшу? Я могу встать посреди этого заведения и спеть вам песню. Только вчера могли вызвать милицию и сказать: "Уберите этого пьяного дурака", а сегодня скажут: "Да это просто ненормальный какой-то, городской сумасшедший". А это все один и тот же человек, Витя Сухоруков. Другое дело, что тогда я пил, гулял и куролесил сознательно, потому что, видимо, дух мой был шире и богаче, чем моя плоть. И я убегал от этого несоответствия. Но и трезвый, я любил жизнь. И мир для меня казался прекрасным во все времена. Но, видно, организм немножечко износился, постарел, как это в песне поется: "Я постарел, с меня слетела пудра, но я галантен, кланяюсь толпе"? Сегодня я самодостаточный, знаю цену многим вещам, и, как ни странно, я испугался возраста, времени, теперь я не могу сказать: "У меня все впереди". Я сегодня дорожу временем. А быть пьяным мне и трезвому легко.
Живу на премию Бога
- Самодостаточный - смелое заявление. Неужели у вас нет страха, беспокойства, что все кончится - съемки, популярность, бесконечные автографы и шепот за спиной: "Ой, да это же Сухоруков"?
- Я не рвач. И я к этому готовлю себя. В моей жизни были кумиры, которые упали, рухнули, сгибли, но для меня остались образцом. Не для подражания, а для опыта. Они остались для меня как уроки. Могу фамилии перечислять, но это будет долго: это и Борис Новиков, и Георгий Вицин, и Михаил Кононов, и Наталья Гундарева - все мы подвластны року. И если мы в детстве лезем в электрическую розетку, чтобы понять, кто там живет, и нас трясет током, то сегодня мы более наблюдательные, уязвимые по отношению к жизни. Мы как бы с годами учимся быть осторожными, аккуратными, черт возьми, дисциплинированными, хотя бы не в прямом смысле. Сегодня я этого не боюсь только потому, что это может случиться. Царь Соломон в свое время написал: "Все проходит". И я постоянно об этом помню. Я знаю, были и есть люди в моей судьбе, биографии недосягаемые, божества, которых сегодня нет. Если бы я снова по малолетству залез на крышу и у меня пяточки были бы молодые и скользкие, наверное, это было бы опасно. Но сегодня я на горочке-то уже лысый, взрослый, хитрый, осторожный. А самое главное - этот путь я не за одно мгновение прошел: лег - и проснулся. Нет, каждый шажок - мой, каждое мое движение, вздох мною прожиты. Я помню, чего мне все это стоило, - и это все со мной. Поэтому мне не страшно. Ничего я не боюсь.
Мало того - я неспроста стал говорить, что я не хапуга. Я живу на премию Бога. Не надо быть бабушкой на сундучке и христарадничать: "Спасибо, Господи, что есть кусок хлеба и подушка под головой". Но - надо уметь радоваться тому малому, что у тебя есть. Я вот тут встретил одного человека, он говорит: "Я вот прожил двадцать семь лет и все, о чем мечтал, - всего достиг. И сегодня ощущаю тупик". Я говорю: "Дурак! Какой тупик? Это же проверка тебя - на прочность, на правду, на выносливость, на будущее". Есть прекрасная поговорка "утро вечера мудренее". А ведь это поговорка не об утре и вечере, а об испытаниях, о времени, о периоде, когда все уже, кранты, кирдык тебе, а ты должен себе сказать: "Нет, еще двадцать четыре часа!" Пройдет три дня и три ночи - и будет все по-другому. И даже если не будет все хорошо, ты можешь себе сказать: "Ё..., я трое суток выдержал! Пережил, простонал, и я дышу! Нет, я сильный, я богатый, я нужен, я могу!" Вот и все.
- Вы прямо Песталоцци и Чернышевский в одном флаконе.
- Ну, может, это самообман, самомудреж какой-то. Но мне самому вот что удивительно: мы же люди нечестные, жадные, гнилые, злые, завистливые, а у меня вдруг открываются какие-то шлюзы добра, искренности, открытости, а самое главное - безвозмездия. Мне ничего отдавать не жалко - видимо, я столько оставил в том периоде борьбы за самого себя, когда я собирал себя по косточкам, по стеклышку, по мгновению, по корочке, по капельке и внушал себе, что я нужен, что я не зря родился, не зря полз, шел, карабкался - нет, Витя, не зря! А теперь поживи другой жизнью - в сторонке, в уголке, скромно, для себя. Я себе сказал: "Люби себя!" И вдруг я делаю открытие: быть эгоистом не так уж плохо! Потому что я людям нужен здоровый, красивый, талантливый и, черт возьми, благополучный! И даже если я у людей буду вызывать зависть, ярость, ненависть, негодование, гнев ("почему это у него есть, а у меня нету!"), то даже этим я буду делать вклад в прогресс и - парадокс - буду помогать этим людям.
Вот я встречаю одного актера - всю жизнь он меня ни во что не ставил. Красивый парень, все у него всегда было в порядке. А у меня не в порядке. Но прошли годы, и мы с ним встречаемся. И он открыто улыбается, светло, искренне, благодарит меня за то, что у меня все хорошо, поздравляет, радуется, что я состоялся. И вдруг мне такую фразу говорит: "Витьк, а ведь ты же мне своим примером помог! Я ведь, глядя на тебя, сказал себе: "Ну ведь если у него, у какого-то Сухорукова, получилось, значит, и у меня получится!" Я говорю: "Получится! Иди!" Я не называю его фамилию только потому, что он прочтет и скажет: "Ох, елки-палки, из себя строит миссионера, ох, какой проповедник выискался, лысый хрен". Но, говоря об этом, я все равно не хвастаюсь, не горжусь, не выпендриваюсь - я делюсь. Оказывается, можно жить в любой ситуации и не ронять себя, находя радость везде, хоть в этом пирожке с капустой, что мы с вами едим.
- Говорят, от сумы и тюрьмы не зарекайся. Вы таких персонажей тоже играли-проживали. В тюрьме можно остаться самим собой?
- Не думаю. Я очень боюсь тюрьмы - как змей и землетрясений. Мне кажется, это порченое место на земле. Там очень трудно. Я просто фантазирую на тему тюрьмы: даже если я буду там безупречно выполнять правила игры, законы и понятия того закоулка, я просто перестану быть тем, чем мог бы быть на воле. Я заметил: несмотря на то, какой срок отсидел человек, - он выходит, а в глазах у него не один "зайчик", а несколько. Это, знаете, такие искорки в глазах, которые придают им животный блеск, и его взгляд колюч, жёсток, недобр. Даже если он улыбается открытым ртом и открытым сердцем, все равно у него в глазах навсегда застывает какая-то злоба.
В Москву я как домой вернулся
- Вы стали москвичом. Не ностальгируете по Питеру?
- Я люблю быть там, где мне хорошо. Я двадцать пять лет Петербургу отдал - мучился, переживал. Но не прошло и года в Москве, как я вдруг понял, что не жил там, а был как бы в длительной командировке.
- Может, это не ваш город? Например, Чайковский, хоть и прожил там долгие годы, как пишет Нина Берберова, просыпался в этом городе в невообразимом отчаянии.
- Это мне понятно, я люблю нырять в прошлое. Вы только представьте себе Петербург позапрошлого века: телевизора нет, радио нет, газеты - привезут-не привезут. Электричества нет, дни короткие, погода плохая, народ смурной, нетоплено, да и просто некуда голову повернуть. Естественно, невообразимое отчаяние!
А в Москву я как домой вернулся. Кстати, уехал я сюда из Питера с одним чемоданом. И все новое здесь купил. Хотя страшновато мне было. Но и как много лет назад, когда я уехал в Ленинград, то и тогда, и сейчас я ехал просто жить. В Москве, сойдя с поезда, я себе шептал: "Витя, тебе здесь может быть очень и очень плохо - так, как ты просто и не предполагаешь!" И сам себе отвечал: "Ничего, у меня ясный ум, я сегодня трезвый, все понимаю, если совсем будет плохо, кинусь в свое родное Орехово-Зуево под крыло сестренки и выживу. Там у меня есть огород, могилки матери и отца, чего-нибудь придумаю".
- Свое московское школярство как вспоминаете?
- С любовью. Нас, провинциалов, двадцать было, а москвичей-то всего семь. Ну, понятно, я и курить "Беломор" у них научился, и пиво жрать. А сколько раз в милицию попадали - потому что водку пили в неположенном месте. Они подойдут, милиционеры-то: "Пьете?" - "Пьем". - "Ну, допивайте и пошли". А потом письмо пришлют в институт, разбирали нас на комитете комсомола. У меня с тех пор товарищ остался, Игорь Фокин, и самое лучшее воспоминание - как мы с ним ездили в его родной Брянск на праздник Октябрьской революции только для того, чтобы уплетать со сметаной гениальные голубцы его матушки.
- Москва после многих лет отсутствия вас не разочаровала?
- Оказалось, что мне здесь очень комфортно: меня ничто не угнетает, мне нравится суета, мне нравятся масштабы. Я приехал к Москве с благими намерениями, открытой душой и чистой совестью, я решил отдать ей всего себя, какой я есть, - она будет мной довольна. А я стараюсь, я тружусь. И, к счастью, востребован.
Вот мы идем по блистательной предновогодней Москве, а я вспоминаю десять лампочек на улице в моем родном Орехове-Зуеве. Конечно, в Москве у меня были проблемы с ремонтом квартиры - жильцы вокруг жаловались, что шумно. Тем более что я артист известный (значит, богатый) и что, мол, можно с меня дополнительно взыскать, - видимо, так они думали. Особенно тетка одна - да бог с ней. Но я не стремился свою квартиру сделать какой-то необыкновенной - просто своей. Пока к себе я никого не пускаю - не настолько моя квартира обжита мною, защищена, чтобы посторонние туда ходили.
- Вы один живете?
- Сейчас один. Недавно я болел, и ко мне врач участковый приходит. И спрашивает, кто это у меня убирает дом. Я говорю, что я сам. Она удивляется, что такая чистота. А знаете, почему? Я терпеть не могу тратить жизнь на поиски предметов и вещей, которые живут вместе со мной, начиная с иголки и ножниц. Вещь, которую я приношу домой, - все, это член моей семьи и участник моей жизни. И у каждого из них свой уголочек и полочка. И они в знак благодарности не заставляют меня тратить время на поиски себя, на нервы, на раздражение. Я просто протягиваю руку и достаю то, что мне надо. Прекрасно!
- Вы случайно не зануда?
- Не-е. Зануда это тот, кто во время ужина все будет гостей спрашивать: "А вы руки-то помыли? Помыли? Точно помыли?" Аскетизм, чистота, порядок, организация, дисциплина - это не занудство, а желание сделать как можно больше, прожить как можно длиннее, уйти как можно дальше и оставить после себя хорошие воспоминания.
- Вы накричать на человека можете?
- Могу, могу. Но редко, давно уже у меня такого не было. На этот счет у меня тоже поговорка есть: немножко культурным быть нельзя, а немножко хамом - можно. Если мне хамят, я принимаю условия общения и отвечаю тем же. Но не по принципу "сам дурак", а языком собеседника. Перетерпеть сумею, промолчать, уйти, но щеку, как Толстой, не подставлю. А вот слепого гнева у меня давно уже не было.
- Живете в ладу с самим собой?
- Сегодня да. И пока я в ладу, я постоянно помню, что это может пройти, что есть неприятные неожиданности, что есть неизвестность. И я иногда сижу сам с собой, затаю дыхание - прямо пребываю в благодати. Может, это не к добру? Это что за розовый закат такой? Это к какому-такому листопаду эта радость цветения, обилие красок, к какой-такой осени, хмурому деньку? Наверное, это чисто российское: мы привыкли спотыкаться и разбивать руки-ноги-лбы.
Не зря одиннадцатилетний Витька Сухоруков, украв у матери двадцать пять копеек, бежал на "Мосфильм". Добежал-таки, добежал
- Свои стены спасают от этих страхов?
- Дома у меня все очень хорошо. Впервые за много лет у меня окна выходят в огромный зеленый московский двор. Тихо так, помоечки все под моими окнами, где я наблюдаю своих дорогих бомжей. А главное - я пребываю в хорошем состоянии души и тела, я востребован, и Москва меня пока не отвергла. Вот нехорошо, может, хвастать, но я скажу: я очень сильный человек. Я ведь сам курить бросил, пить.
- Вот второй час мы сидим с вами в не самых центральных "Елках-Палках", а народ за автографами так и прет. Вам это как?
- А как от этого отказаться? Вот паренек подошел с кухни - немножко он потерянный какой-то. Может, у него неприятности. И если пару слов ласковых я ему скажу - ему память будет, может, она его поддержит.
- Многое, о чем может мечтать человек, у вас есть: дом, роли, популярность.
- Да, все, о чем я мечтал, осуществилось. Но, боже мой, я же не привык к этому! Поэтому я каждый день как бы осознаю: ой, случилось - благодарствую, и опять это мне - за что? Но возьму, не откажусь, оправдаю! Перед номинацией на "Золотой Овен" я страшно заболел, думал, помру: сидя засыпал, так спина у меня болела. Но, засыпая, я придумывал свое выступление, если меня вдруг наградят. Я придумал так: "Не зря одиннадцатилетний Витька Сухоруков, украв у матери двадцать пять копеек, бежал на "Мосфильм". Добежал-таки, добежал". Поэтому, если у меня удачи, победы и радости происходят, я к ним отношусь как к чудесам, а не как к нормальному порядку вещей.
- А вот автомобиль, компьютер, мобильный телефон - самый нормальный порядок вещей. Вы как с ними?
- Нет, у меня мозги так опухают, что с техникой я разбираться не хочу - я человек не цивильный в этом отношении. Возможность авто купить есть, конечно, но оно меня отвлекало бы от моих фантазий: если я должен следить за тем, что справа-слева-сзади - думать о своем когда, мечтать? Нет, тогда мои фантазии провоняют бензином. Наверное, это шизофрения. Но я иду по улице и останавливаюсь, чтобы обдумать и, может быть, даже записать интересную мысль или наблюдение. Сколько я потерял в пути-дороге! А потом думаю: "Да не жалей, к чертовой матери! Что-нибудь другое придет!"
Ах, как незаметно человек курвится, теряет чувство самооценки, чувство ответственности к окружающему миру. А как притупляется любовь к ближнему! Мы возносимся над самими собой, не замечая, что возвышаемся над всем человечеством. А люди этого не лю-юбят... Потому что сверху мир становится похож на схему, на рельеф, нет ни нюансов, ни дыхания, ни запаха тела. И она, эта схема, выстрелит против тебя таким ядерным зарядом, что полетишь - мало не покажется.
- Но как же вы с врагами-то - ведь их не замечать нельзя.
- Я их вижу по-разному - вот, поделюсь с вами, каким образом. С одними я ироничен. С другими я чужой, избегаю их, официален. С третьими пытаюсь помочь и подсказать. Иногда причиняю боль. Я на язык острый, отчего страдаю. Я не такой мягкий и пушистый, как с вами сейчас, могу и обидеть.
- Есть кто-то, кто вас понимает?
- Есть сестренка у меня любимая в Орехове-Зуеве, а нее сын, мой племянник. И я с ними единственный раз, как паразит, отдыхал на Черном море на базе отдыха Министерства обороны. Купил всем путевки класса "люкс" и поехали. Потому что сестренке было сорок, племяннику Ваньке - десять. У всех круглые даты - дай, думаю, всем подарок сделаю, и они у меня там пили, ели, загорали, в теннис играли, каждый вечер мы выходили в кафе, ели мороженое... Уже начиналась моя жизнь популярная, мне посылали то шоколадку, то шампанское всякие люди безвестные, в основном военные. А сестренка у меня тоже одинокая женщина, и мы с ней думали - может, какого полковника закадрим. Это было первый раз, когда я лежал на спине, и не было даже воли повернуться на живот.
- Можно сказать, что вы одиночка?
- Да, я очень одинок. Это вещь неприятная, антиобщественная и неправильная. Но только люди порочные, недалекие, испорченные могут в этом усматривать ненормальность. И я готов закричать таким же одиноким людям, как я сам: "Это не самое плохое". В одиночестве тебя не обидят, не предадут анафеме, не презрят, в одиночестве человек очень продуктивен, мысли организуются очень емкие, полезные. Я очень люблю общество, но через час-другой начинаю уставать. Не ставьте одиночество человеку в вину, потому что он талантливее нас в другом, наверное. Как часто мы видим, что мужик от семейной жизни на рыбалку убегает, а жена - на работу. Или по магазинам гуляет, гуляет. Потому что даже с очень близким человеком мы ограничиваем себя в поступках. А нам так иногда охота пробежать голым по лесу, где ворона ничего вам не скажет, а лиса просто не поймет. Наверное, я максималист.
Несмотря на то что мне за пятьдесят, находятся люди, которые учат меня, как жить. Они советуют мне корректировать мое поведение, нашептывают мне манеру, стиль, даже мысли. Навязывают мне нечто такое, что правильно для общежития. Может, и правильно. Но мне это чуждо, и я очень часто оказываюсь перед дилеммой: либо потрафить обществу, либо остаться самим собой. Я выбираю второе - вызывая удивление, несогласие, неприязнь. А они все равно меня зовут. Потому что я им интересен: "Почему мы его сворачиваем-сворачиваем в бараний рог, а он, сука, не сворачивается?"
- Что же таких любопытных людей держит возле вас?
- Я для них предмет для познания. Одним хочется разобраться, какой же я артист, другие хотели бы видеть во мне слабого человека. Потом наступали периоды жалости - кто-то взаймы мне даст, кто-то меня покормит, потом вдруг затишье наступало. Я исчезал - и вдруг выныривал: с чистым лицом, в костюме, с какими-то успехами. И они, некие, я их даже по именам не называю, это нечто, как-то вдруг останавливались. Их взгляд был направлен в мою сторону: "И что, это правда тот Сухоруков? Не может быть!" И вот сейчас я залез на эту горочку успешную и стою. Многие убежали - им было стыдно, потому что они давно похоронили меня, вбили крест. Другие каркали-каркали, но и они проиграли в своих не догадках даже, а предсказаниях. Третьи хотели бы подружиться со мною вновь, но они не идут ко мне, потому что я оставил их всех далеко позади. И самое страшное, что какие-то вороны черные мне на хвостах приносят, что уважаемый мною человек вдруг говорит: "Господи, да что это за артист такой грошовый? Мелочь, провинциал, ореховский шпаненок".
- Вас это ранит?
- Нет - они таким образом себя реабилитируют. И знаете, до чего договариваются? "Ну, конечно, если такого артиста, как Сухоруков, сегодня снимают, значит, в таком уродливом времени живем". Я сначала не то чтобы расстраивался, а как бы каменел от этого, а потом вдруг как фейерверк во мне засветился яркими огнями: "Если ты, Витюха, олицетворяешь время, значит, ты не зря родился и вовремя живешь".
Лидия ШАМИНА
httр://www.izvеstiа.ru/сulturе/аrtiсlе44221
http://nvolgatrade.ru/
