Виталий Васильевич, как Вы оцениваете состояние ТЭК, в целом и разных отраслей (нефтяной, газовой, угольной, э/энергетики)? Какие из них более успешно развиваются и почему (либерализация нефтяной и угольной отраслей, торможение реформы э/энергетики и т.п.)?
Проводя мониторинг энергетической стратегии, мы вынуждены констатировать, что, несмотря на существенные изменения внешних факторов, таких, как конъюнктура цен на нефть, рост экономики, состояние отраслей ТЭК развивается, недалеко отходя от ориентиров энергетической стратегии. То есть, это обеспечивает их устойчивое состояние, как финансовое, так и ресурсное, так и техническое. По крайней мере, изменение увеличения объемов добычи нефти и экспорта нефти, связанное с существенно изменившейся конъюнктурой цен, находится в пределах 5%-7% от расчетного. Это позволяет утверждать, что в целом обеспечиваются те нормативные показатели, те ориентиры, которые были намечены в ЭС-2020.
Есть две важные проблемы, хотя и не совсем новые, но игнорировать их нельзя, потому что они будут определять завтрашний день развития ТЭК - это состояние ресурсной базы, где доля воспроизводства запасов нефти находится на уровне 70% от объема добычи, и инвестиции. Особенно в газовой отрасли и в электроэнергетике, где объем инвестиций в два раза отстает от того, что должно быть. Причин тому много, в том числе, и субъективные причины, когда РАО ЕЭС заявило, что оно не будет повышать цены на электроэнергию выше уровня инфляции. В результате - осталось без денег на развитие, и за прошлый год ввело порядка 1 млн. киловатт новых мощностей, а надо вводить ежегодно порядка 6-8 млн.. И то же самое в газовой отрасли, где, может быть, ситуация еще и сложнее, потому что срок освоения месторождений на территории севера, на шельфе - это десятилетия. И сегодня, не вкладывая туда деньги, а их нет у Газпрома, можно столкнуться со снижением объемов добычи газа. Уровень 800 млрд. куб. м добычи и экспорта на уровне 260 млрд. куб. м, который был намечен в ЭС-2020, окажется недостижимым. То есть, мы теряем те дополнительные доходы, которые мы имели и хотим иметь от газовой отрасли.
Если за это время ничто другое не успеет заместить газовую отрасль, то проблема энергетической безопасности остается актуальной и не просто мыслимой, но зримой.
Когда можно ожидать переход к свободному ценообразованию, к конкурентному рынку, какие здесь проблемы и общая ситуация? Как можно сдержать рост тарифов компаний естественных монополий для потребителей? Есть ли разница в ценах на продукцию отраслей ТЭК между российскими и зарубежными компаниями и почему?
Я всегда был сторонником свободного ценообразования, но исходящего из интересов потребителей. Сейчас ценообразование у нас как идет - есть обоснованные издержки, плюс допустимая маржа, прибыль и так далее. А на рынке все не так. Поэтому, когда мы говорим о либерализации цен, то мы должны понимать, что у этих цен есть верхний потолок - способность покупателя оплачивать эти ресурсы. Если для населения сегодня уже доля затрат на энергообеспечение составляет 13%-15%, это ¾; предел. Для населения поднимать цены нельзя. Для промышленности доля энергетических затрат в машиностроении составляет 5%, в наиболее энергоемких отраслях 10%-12%. Поэтому изменение цен не скажется на хорошем или плохом состоянии этих предприятий. Там совершенно спокойно можно и должно повышать эти цены. Мы сегодня говорим, что наша конкурентоспособность обеспечивается низкими ценами на энергоносители, но это не так. Наша неконкурентоспособность сегодня обеспечивается тем, что мы выпускаем никому не нужную продукцию.
Я всегда привожу пример - если бы АЗЛК полностью освободили от платы за электроэнергию, он стал бы производить ту же продукцию, и увеличить ее выпуск он был бы не в состоянии, у него никто бы не покупал "Москвичи", даже если бы они стоили еще на 1000 долларов дешевле. Поэтому, главное не в том, какие цены, главное для промышленности в том, как при любых ценах, маленьких или больших, обеспечить производство продукции, пользующейся спросом внутри страны и на мировом рынке. Почему европейские страны совершенно спокойно переносят объем тарифа на газ 280 долларов за 1000 кубов, а мы кричим, что больше 50 нельзя? Потому что они при этой высокой цене включают интеллектуальные рычаги и производят продукцию с большей добавленной стоимостью. Вот где магистральный путь энергоэффективности.
Как Вы считаете, высокие цены на нефть вносят проблемы для мировой экономики и насколько вообще сегодняшняя мировая экономика приспособлена к высоким ценам на энергоносители по сравнению с 70-80 ми г.г. ХХ века?
Высокие цены на нефть вносят проблемы для мировой экономики. Мы посчитали, что объявленная цена 100 долларов за баррель - это цена, при которой начнется чувствительность экономики - даже США - к цене. При меньших ценах экономика успевает адаптироваться. Но при больших ценах - а для Европы это цена где-то на уровне 85-90 долларов, для США - 100-110 - скажется на экономическом росте. Сегодня потребители диктуют цены на мировом рынке. Надо понимать, что цена на мировом рынке сегодня, это не цена, задаваемая ОПЕКом, это не цена спроса и предложения, а это - спекулятивная цена, определяемая наличием свободных средств. И высокие цены для Америки сегодня выгодны до определенного предела, они расконсервировали свои месторождения, низко рентабельные при низких ценах, они научились выпускать более наукоемкую продукцию, которую продают за нефтедоллары в те же страны, и им выгодно до определенного предела поддерживать уровень нефтяных цен. Вот 100-120 долларов - это уже предел.
Поэтому когда они поняли, что подошли к рубежу - они начали тормозить дальнейший рост цен. И это привело сегодня к тому, что цены падают. Они будут падать, потому что цена подчиняется определенным циклическим закономерностям. Наибольшего падения мы ждем в 2009 г., после чего опять будут волны подъема и волны спада. С одной стороны, нам надо научиться жить при такой волатильности, а с другой стороны, попытаться воздействовать на то, чтобы эти цены стабилизировать в каком-то определенном коридоре. Потому что, если будет такая "болтанка" цен, то промышленность надо то загружать, то отказываться от заказов.
Есть еще один фактор, на мой взгляд, чрезвычайно важный, на который пока не обращают внимания. Мы исходим из того, что цена на газ формируется в соответствии с ценой на нефть, по формуле цены. Когда цена на нефть была высокая, то поставщики газа ратовали за эту формулу, потому что она позволяла им обеспечивать в долгосрочных контрактах высокую цену, которая каждый год обновляется в связи с динамикой роста цен на нефть. Когда цена на нефть упадет, цена на газ тоже должна падать. Вот тут газовики и начнут чесать затылки - как уйти от этой формулы.
Этот период был, когда в 1998 г. Р.Вяхирев категорически утверждал, что надо отвязать цены на газ от цены на нефть, и кое-что делал для этого. А сейчас, когда цена высокая, всех это устраивает. Поэтому с конъюнктурой мирового рынка нефти и газа надо быть очень внимательным и осторожным. Во-первых, надо их изучать, надо понимать причины и закономерности - не те, о которых кричит пресса, что ОПЕК на миллион баррель в день сбросит поставки, и это приведет к изменению цен. Ничего подобного, ОПЕК сегодня совершенно не влияет на уровень цен. А вот когда свободные средства, которые формируются в пенсионных и прочих фондах начнут иссякать, либо руководители этих фондов начнут понимать, что вкладывать деньги куда-то выгоднее, чем в нефтяные фьючерсы, изымут эти деньги из нефтянки и кинут их в другое место, и тогда цена мгновенно рухнет. Произойдет тоже самое, что было до 1998 г., когда появился хай-тек, новые технологии: была эйфория, что вкладывать деньги в новые технологии выгодно. Был финансовый бум, оттянувший деньги из нефтяного сектора, где цены рухнули. В 1998 г. этот бум, к счастью для "нефтянки" лопнул, и деньги вернулись обратно на фьючерсный нефтяной рынок. Но то, что было с хай-теком, может повториться и с нефтянкой.
Какие сегодня у нас сложились отношения с Европейским союзом в сфере энергетики (вопросы внешнеэнергетической политики, поставок энергоресурсов, цен, рисков и т.п.)? Есть ли у зарубежных коллег претензии к России (в области ТЭК) и почему?
Мы сейчас вели и ведем энергодиалог для того, чтобы лучше понимать друг друга. Мы ведем работу по гармонизации энергетических политик, в том числе, по гармонизации энергетических стратегий на период до 2030 г. Для чего это нам нужно? Мы в Европе имеем устойчивый рынок сбыта наших энергоносителей и до 2050 г., я считаю, фактически уйти с этого рынка не можем, мы его не можем ничем заменить, даже растущим спросом на энергию в странах АТР. А отказаться от поставок нефти и газа мы тоже не сможем, потому что нет другой продукции, которая бы пользовалась мировым спросом. Поэтому мы вынуждены на европейском рынке находить этот диалог, находить взаимные точки. Я могу привести один пример, по которому мы находимся сейчас в точке соприкосновения. Если 2-3 года тому назад, когда была принята газовая директива в Европе, провозглашающая либерализацию рынка, свободную конкуренцию, и то они рассчитывали, что это приведет к снижению цен. Сегодня они поняли, что дилемма - газ или рынок - сегодня разворачивается в сторону газа. Поэтому у них объем газа, продаваемого на рынке, не будет расти больше 20%, все остальное - долгосрочные контракты. Если раньше они в угоду рыночной эйфории отрицали долгосрочные контракты, то сегодня они в открытую признают, что ориентируются на российские долгосрочные контракты.
Это - существенное сближение наших позиций. Поэтому такой альянс нам нужен, согласование - законодательное и прочее - нам нужно. Есть, конечно, проблемы, которые нас крайне разводят, в том числе, вопрос ратификации Энергетической Хартии Европы. Каждый хочет добиться своего - они хотят иметь доступ к нашим ресурсам, а мы хотим иметь доступ к их розничному рынку. Пока мы на этом поле не очень преуспели, поэтому продолжаются дискуссии по договору к Энергетической хартии. Мы не отрицаем его полезности, но и не готовы его немедленно ратифицировать. Хотя кое-какими положениями этого договора мы руководствуемся. Поэтому есть тут сдвиги в положительную сторону, есть и нерешенные проблемы. Но с Европейским Союзом мы будем строить отношения на долгосрочной основе.
Есть ли у зарубежных коллег претензии к России? Претензии к нам никто не вправе предъявлять, мы никому и ничего не должны. Желание что-то сделать по-другому, конечно, есть - и у нас есть, и у них есть. Поэтому это естественное желание. Они ратуют за свободный доступ к нашим ресурсам, мы ратуем за свободный доступ на рынок. Это претензии? Ну, называйте это претензиями, но не конструктивно называть это претензиями, потому что никто никому ничего не должен.
Недавно была статья в "Коммерсанте" о предложении депутата Валерия Язева о создании энергоальянса по газу стран СНГ в противовес альянсу между Францией и Германией.
Я считаю, что альянсы, противостоящие друг другу - это не очень разумный вариант развития политики в условиях глобализации, альянсы должны быть на региональной основе, может быть. Я считаю, что должен быть евро-азиатский альянс, где Иран, Китай, Индия, Россия, страны Средней Азии должны присутствовать, решая и вопросы поставок, и вопросы потребления. Поэтому когда мы говорим о европейском альянсе, мы тоже должны понимать, что у нас разные точки зрения. Я думаю, что Газпром здесь немного ведет чересчур конфронтационную политику на словах, а на деле он все делает нормально.
Одной из тем саммита G8 была энергетическая безопасность. Почему так важен этот вопрос, и какие выводы можно сделать после проведения саммита?
Вопрос об энергетической безопасности очень важен. Надо понимать, что мы живем в глобальном мире, у нас глобальная энергетика, и мы, как важный элемент глобальной энергетики обеспокоены тем, чтобы было не противостояние поставщиков и потребителей, а был бы какой-то альянс. По крайней мере, те общие позиции, которые нас сближают, должны фигурировать в качестве плацдарма для переговоров, для действий и прочее. И постепенно разрешать те проблемы, которые есть. Поэтому проблему энергетической безопасности нужно рассматривать с трех сторон. Первое - это обеспечение надежности поставок и сбыта, для нас это чрезвычайно важно. Кто же будет давать деньги, делать инвестиции в развитие Штокмана и прочее, если мы не гарантируем, что на этот газ у нас будет устойчивый спрос. Пример "Голубого потока" уже нас кое-чему научил. Поэтому для нас чрезвычайно важно вести нормальный сбыт, иметь гарантии поставок и сбыта.
Второе - мы заинтересованы в том, чтобы создавать инфраструктуру от Атлантики до Тихого океана, потому что мы занимаем такое географическое положение. А проблема транспортировки ресурсов - это ключевая проблема в обеспечении безопасности.
И третья проблема - обеспечение энергетического развития всех стран в мире. Мы должны понять, что только коллективными усилиями мы можем стабилизировать энергетическую ситуацию в мире в целом, в том числе и в отношениях с бедными странами. Если мы будем по-прежнему игнорировать позицию бедных стран, их энергетические и экономические интересы, то мы нарвемся на большой социальный конфликт, который ничего хорошего не даст ни нам, ни Америке, ни другим. Поэтому задача Большой восьмерки - найти какое-то взаимопонимание с бедными странами, стимулировать определенным образом развитие их системы энергообеспечения. Такое дикое расслоение, которое сегодня наблюдается между странами золотого миллиарда и остального мира, в XXI веке недопустимо.
А для России - эти страны не только плацдарм для освоения их собственных энергетических ресурсов с нашей помощью, но и большой рынок сбыта наших энергетических технологий.
Возможен ли дефицит сырьевых ресурсов (газа, нефти) или э/энергии в обозримом будущем и какие могут быть последствия для потребителей?
Дефицита сырьевых ресурсов не было, нет и не будет. Может быть дефицит ресурсов по той или иной цене. Но как только у вас появился дефицит, то у вас взлетает цена и появляется возможность использовать новый ресурс. Поэтому говорить о физическом истощении ресурсов нет оснований. Например, сегодня неэкономично развивать битуминозные пески, развивать газогидраты из морской воды и т.д. Но если завтра цена на нефть и газ поднимется, это будет выгодно ¾; запас ресурса увеличится. Поэтому надо понимать, что физического дефицита не будет. Появится атомная энергетика, солнечная, космическая энергетика, приливные станции - что угодно. Они не появляются, когда традиционные углеводороды дешевле. Но как только начнут снижаться объемы выработки дешевых углеводородов, и цена на них будет существенно расти по сравнению с ценой на атомную энергию, дефицит энергоресурсов будет преодолен за счет новых источников энергии.
Экономика России до сих пор остается крайне энергетически расточительной. Что делается для энергосбережения?
Меня часто называли отцом российского энергосбережения, поскольку я в ранге заместителя министра отвечал за эту проблему. Кое-что удалось сделать: закон принять, кое-какие нормативы принять, деньги найти на реализацию пилотных проектов, демонстрационных зон, развить систему учета, но от проблемы энергосбережения в России мы должны перейти к проблеме энергоэффективности.
Что такое энергоэффективность? Это - отношение результата к затратам. А задача энергосбережения - только сокращение затрат. Если вы не сумеете получить большего результата, бессмысленно заниматься сбережениями. Сберегли, отправили на экспорт - и что? Энергорасточительность есть, но она должна трасформироваться не столько в задачу энергосбережения, сколько в задачу повышения конечного результата.
Назову один из примеров т.н. энергорасточительности. Было совещание в Норвегии по проблемам энергоэффективности. Светло, горят лампы. Я говорю: "Ребята, мы занимаемся проблемами энергосбережения, а у вас днем горят лампы?! - Так ведь это красиво!". То есть, надо подходить к этой проблеме энергосбережения не как к самоцели, а как к средству решения более важной задачи энергоэффективности. Если это красиво, то не жалко и потратиться, если это приносит ощутимый результат.
Борьба с энергорасточительностью есть, никто ее не снимет с повестки дня, но надо понимать, что это - частный вопрос. Когда мы занимаемся энергоэффективностью, как отношением выпуска и затрат, надо понимать, что считать затратами. Если мы производительность труда считаем по выработке на одного человека, это одно. Если мы считаем производительность труда по отношению к выработке на 1 рубль зарплаты, это - другое. Мы подошли к проблеме энергоэффективности, когда результат - величина ВВП соотносится не к физическим затратам энергии в тоннах топлива и т.д., а к стоимости затрат на энергию. Здесь получается совершенно парадоксальный результат. За счет того, что у нас низкая стоимость, у нас эффективность высокая. А когда мы сейчас увеличиваем эту стоимость, наша энергоэффективность не только не растет, а падает. Я не хочу сказать, что вместо одного надо использовать другой показатель энергоэффективности, но надо очень осторожно подходить к этим терминам. Если мы хотим получить результат, надо научиться говорить на экономическом языке. Расточительность и энергоэффективность должны превратиться в экономическую категорию, а не в категорию "давай-давай".
Идеология реформы э/энергетики предполагала рост частных инвестиций, но компании этой отрасли все также зависят от госфинансирования. Почему расчет на массовый приток частных инвестиций уступил здесь место "централизованному планированию"?
Самый больной вопрос - инвестиции. Я считал и считаю, что в электроэнергетику частные инвестиции, если и пойдут, то в очень ограниченном размере. Срок окупаемости большой, свободные деньги сюда не очень охотно идут. Сюда идут деньги, которые ориентированы на стабильность долгосрочных вложений. Таких денег мало. Я считал и считаю, что инвестиции в электроэнергетику, которые крайне нужны и в огромных размерах, должны пойти за счет инвестиционной составляющей в тариф. Увеличение стоимости будет, но не столь существенное, затраты вполне окупятся. Но главное, мы за счет инвестиционной составляющей и за счет дополнительной эмиссии и акций дадим потребителю часть собственности энергопроизводящей компании. Тогда он будет заинтересован. На Западе все энергетические компании публичные. Там нет одного хозяина или есть группы частных инвесторов. Все инвесторы или все владельцы акционерного капитала на Западе - пенсионные фонды, фонды потребителей, хедж-фонды и пр. - те, кто заинтересован в стабильности долгосрочного вложения своих средств. Они знают, что это - не рисковые деньги, они не прогорят.
Нет панацеи от всех бед. Не надо уповать только на то, что будет свободная рыночная среда, придет частный инвестор. Не придет частный инвестор, и та эйфория, когда сегодня говорится, что на $500 млн. продали IPO (ОГК-5), ну и что? Во-первых, я скептически отношусь к деньгам, приходящим с фондового рынка. Это - не деньги на инвестиции, а спекулятивный рынок и больше ничего, которые нужны для увеличения капитализации компании. Под эту капитализацию можно занимать деньги, но из фондового рынка нигде деньги в портфель инвестиций не превращаются.
Чубайс говорил, что так развитие идет и в Швеции, и в Казахстане - c помощью IPO частных компаний.
Какой-то вклад этого есть, но не те десятки миллиардов долларов, которые ему нужны. Самый надежный инвестор - потребитель. Он заинтересован, чтобы эта систем развивалась, чтобы он потом получал электроэнергию от этой системы, а частный инвестор всегда изымет свои деньги, если найдет более достойное применение.
Как Вам видится роль государства в развитии ТЭК? Сейчас усиливается ее роль, хотя происходит и развитие ГЧП. В чем заключается прогресс и развитие?
Насчет роли государства в развитии ТЭКа, могу выделить два момента. Во-первых, надо понять, что государство рано умыло руки от управления топливно-энергетическим комплексом под предлогом того, чтобы не вмешиваться в хозяйственную деятельность. Оно умыло руки вообще. Я считаю, что у государства - три главные задачи. Первая - организовать институциональную структуру энергетики. Не только электроэнергетики, но и всей энергетики.
Гипотетически мы приходим к тому, что в стране должно быть три крупных нефтяных компании. Одна - государственная, одна - с российским публичным капиталом и одна - с транснациональным. Тогда будет обеспечена конкуренция внутри, и согласованное поведение на мировом рынке. То, что государство стихийно взялось укрупнять нефтяной газовый сектор, совершенно нормально. Когда она газовый сектор стала делать единственным и государственным, это плохо.
Я согласен с тем, что на международном рынке экспортные поставки должны идти через государственную структуру, а внутри страны - пожалуйста, дерзайте. Но не десятки, не сотни независимых производителей. Это будет только хищническое использование ресурсов. А должно быть три-четыре компании, причем, с интересом региональных властей, которые работают в этих регионах. Что такое сегодня Ямало-Ненецкий округ? Он стоит с протянутой рукой у Газпрома и что-то такое получил.
Во-вторых, государство должно устанавливать тариф. Здесь подход должен быть очень осторожным. Я считаю, что государство может и должно устанавливать тарифы для населения и совершенно не заботиться о тарифах на газ и электроэнергию для промышленности. А для населения - святое. И пусть это называется перекрестным субсидированием, как хотите, но оно должно быть, это - государственная задача.
В-третьих, государство должно создавать инфраструктуру рынка и вести контроль за рынком. Создавать биржевые площадки, стимулировать развитие налогами, появлением инновационных решений и пр. Оно должно этим заниматься. К сожалению, государство пока стихийно подходит к этому делу, хотя все это прописано в Стратегии. Лица, принимающие решения, утвердили, подписали и поставили ее на полку, не читая.
Как, по Вашему мнению, можно наилучшим образом использовать Стабилизационный фонд для развития экономики?
Насчет Стабилизационного фонда, у нас идет путаница понятий. Стабилизационный фонд нужен, чтобы возможные провалы в мировых ценах не привели к социальному кризису. Есть другое понятие - фонд развития или фонд будущих поколений. Он должен работать.
Есть предложение крупных западных банков о том, чтобы им платили какую-то определенную маржу и они гарантируют возврат денег при любых колебаниях конъюнктуры мирового рынка, т.е. наши деньги не лежат, а работают.
Что касается Стабилизационного фонда, он должен работать достаточно осторожно. Он должен работать, но его главная цель - воспрепятствовать колебаниям мировой конъюнктуры. Другие фонды, которые создаются при высоких ценах, это - не стабилизационные фонды, это фонды, работающие на воспроизводство энергетического потенциала и на замену ресурсного потенциала технологическим, интеллектуальным, человеческим - каким угодно. Нам, в конце концов, для получения конечного результата не обязательно использовать такое количество природных ресурсов. Но, чтобы снизить количество для получения того же результата, нам нужно иметь более качественные технологи и более качественное оборудование.
И не только заниматься воспроизводством запасов, геологоразведкой, но и увеличивать коэффициент извлечения недр. За счет новых технологий, не увеличивая запасов, увеличить конечный результат. Это я называю увеличением энергетического потенциала, который целевым назначением идет на компенсацию возможного снижения используемых природных ресурсов. Это - одна из главных задач любого фонда, который будет сформирован. Не просто сидеть и проедать его. Даже если вы тратите его на развитие человеческого капитала, то надо понимать, какую часть природного ресурсного потенциала вытесняет вновь добавленный человеческий потенциал. То ли это рождаемость, то ли это возраст жизни, то ли человеческий интеллект и прочее. Это надо понимать. К сожалению, у нас разговоры о человеческом потенциале начались, но никто не понимает, что это такое.
Какие сценарии дальнейшего развития событий Вы предполагаете в ближайшие 3-5 лет (в частности, уровень цен, инвестиций, возможность кризисов, энергетическая безопасность, энергосбережение, и т.п.)?
Каких-то радикальных изменений ситуации я не вижу. Когда мы провели мониторинг, то увидели: как бы ни менялись внешние условия - цены, развитие экономики - на ТЭК они практически не сказываются. Объемы добычи как росли, так они растут. Не очень сильно растут; что-то будет замедляться, что-то может чуть-чуть ускоряться, но радикальных изменений я не вижу в ближайшие три-пять лет. Но есть две позиции, по которым, если мы не определимся в ближайшие три-пять лет и не сделаем хотя бы первых организационных шагов, - то будет очень тяжело.
Во-первых, мы должны понимать, что от ресурсной направленности мы должны выйти к инновационной ориентации. Бессмысленно говорить о том, что мы перекачаем деньги из ТЭКа в машиностроение. Мы должны заказами ТЭКа стимулировать развитие нашей промышленности, потому что ТЭК - гарантированный покупатель этой продукции. Это мы должны сделать в ближайшие три-пять лет, иначе у нас энергоэффективное оборудование, которое нам поставляют, будет исключительно импортным. Это окончательно убьет нашу промышленность.
Мы попадем в зависимость - не только экспортно-сырьевую, но в еще большую зависимость - импортно-технологическую. Будем отставать, отставать и отставать, пользуясь устаревшей техникой. Никто нам не даст новую технику.
Вторая причина - в ближайшие три-пять лет мы должны понять, что вообще от валового объемного производства энергоресурсов мы должны перейти к целевому значению этих энергоресурсов для конкретного потребителя. Нельзя сравнивать атомную энергетику с энергией, производимой карманными батарейками, хотя те и другие производят киловаттчасы. У них - разный потребитель. Когда мы говорим, что доля ветряков будет у нас составлять 2% в общем балансе, это равносильно сравнению в общем балансе доли карманных батареек и АЭС. У них разный потребитель. Когда вы имеете крупный завод, бессмысленно его обеспечивать ветряками. Его нужно обеспечить атомной энергетикой или крупными тепловыми станциями. Когда вы имеете распределенное потребление в селе и т.д., то бессмысленно туда тащить атомную энергетику, атомные станции, строить крупные ГЭС и АЭС.
Это мы должны понять. Надо изменить психологию. Потребитель диктует не только цену, но и тот вид энергии, который ему нужен. От баланса, когда мы сравниваем коксующийся уголь с углем энергетическим, в этот же баланс мы включаем нефть, как моторное топливо, - проку мало. В сегодняшней действительности - это бессмыслица. Надо переходить к другим балансам по конкретному потребителю, по конкретному ресурсу.
Главное - в ближайшие три года сформировать и изложить стратегическое видение развития энергетики. И не только на 2030-й год, а уже на 2050-й год. Многие принципиальные решения не будут сделаны даже до 2030-го года. Но заложить мы их обязаны сейчас. Не заложенные сейчас, они не будут сделаны после 2030-го года, и тогда мы будем принимать чрезвычайные меры по освоению новых технологий и т.д.
Поэтому, на мой взгляд, главное сегодня - понять закономерности развития экономики и ТЭКа, спрос, взаимоотношение общества и энергетики и выстроить не долгосрочную программу, которую придется каждый год обновлять, а стратегию. Эта стратегия - не просто количественный показатель, что и сколько произвести, это стратегия, иллюстрирующая принципиально новый подход, вклад ТЭК в инновационное развитие экономики. Подход с учетом экономически обоснованных интересов потребителей, с оценкой возможной замены одного вида энергоресурсов другими более качественными видами, это инвестиции в интересах потребителей и всей экономики в конечном итоге. Энергетика должна перестать играть самодовлеющую роль. Времена, когда энергетика тащила за собой энергоемкую промышленность, прошли.
Сегодня нам нужно не просто создавать массу э/станций, а надо понимать, как обеспечить такого и такого потребителя, которому нужно то-то и то-то. Мы должны показать ему, что можем это сделать такими-то и такими-то средствами, а потребитель должен выбрать: либо "Я буду платить Чубайсу" либо "Лучше я сам свою станцию построю". Это его право. Переход от отраслевого принципа управления или организация общества к принципу функциональному - главная задача, которую мы должны осознать за три года, осмыслить и попытаться изложить на бумаге.
Мировое энергетическое агентство - мощная организация, там создаются модельные базы, оно богато экспертами и статистикой и т.д. Но и они всегда к своим прогнозам приписывают слова - "при сохранении сегодняшних тенденций". На мой взгляд, делать прогнозы надо очень осторожно. Если сегодня рост населения идет по линейной зависимости (не по экспоненциальной как было), то завтра - он будет расти по затухающей. Сохранять сегодняшние тенденции на период 2030-2050 гг. бессмысленно. Что у них сделано хорошо и что нам нужно перенимать - то это долгосрочный опыт освоения новых технологий. Хотя и они довольно часто блефуют с той же водородной энергетикой, с тем же парниковым эффектом. Это все делается в интересах отдельных корпораций, которые раскручивают ту или иную опасность, дабы решать свои проблемы на ближайший период. Так было, так будет, и это надо понимать. Я не в эйфории от тех стратегий, которые есть на Западе.
20 ноября 2006
