Даже начинающий исследователь знает, что есть "факт" и есть "событие", при этом не всегда тот или иной факт становится событием, тем более - общемирового значения, последствия которого очень сложно оценить в какой-либо одной системе координат, не опираясь на весь спектр доступной информации. Великая Октябрьская революция (в терминологии некоторых авторов - переворот) - относится к числу тех событий всемирного значения, без которых практически немыслима история не только XX, но и XXI века.
Безусловно, столь масштабная дата - 90-летие Великого Октября - одним своим "возрастом" дает повод поговорить не только о роли конкретного события, радикально повлиявшего на весь ход исторического процесса и изменившего до неузнаваемости политическую карту мира, но и взглянуть на него как бы со стороны, в контексте целого комплекса проблем, прямо или косвенно с ним связанных.
Как и любое столь масштабное историческое событие, Октябрьская революция была по существу обречена на то, чтобы ее "изначальный образ", цели, задачи, движущие силы, наконец, итоги со временем приобрели "сказочно-мифический ореол", что - следует признать - неоднократно случалось как в предыдущие эпохи, так и после 1917 года. Достаточно обратить внимание на то, например, как интерпретируется в российских и зарубежных учебниках по истории Средневековья и Нового времени "призвание варягов из-за моря", пресловутое "многовековое татаро-монгольское иго", опричнина Ивана IV (Грозного), реформы Петра I, судьба миллионов крестьян, "стонущих" под гнетом крепостного права, - чтобы сделать выводы: а) отечественная государственность носит привнесенный (заимствованный) характер, в чем кроется большинство проблем нашей страны и ее перманентное отставание от Запада; б) правители, в своей основной массе не являющиеся этническими славянами, - самодуры и садисты; в) народ, лишенный элементарного представления о свободе и демократии, одурманенный клерикалами, - бесправный раб, с надеждой обращающий свой взор в сторону просвещенной Европы.
Примерно с чем-то подобным, причем в самых худших проявлениях, ассоциируется и Великая Октябрьская революция: это и жидо-массонский заговор, во главе которого стояли платные агенты германского Генерального штаба, и кровавая мясорубка, разбудившая в "русском хаме" все самое низменное, порочное, и насильственная ломка многовековых традиций, и предательство национальной интеллигенции. К сказанному можно добавить "красный террор", ликвидацию таких сословий, как дворянство, купечество, казачество, беспрецедентный по степени цинизма атеизм и многое другое. В общем - все что угодно, но только не исторически закономерный, обусловленный совокупностью социально-экономических причин национального свойства и предопределенный всем ходом генезиса общественных отношений процесс, конечной целью которого было построение государственности нового, социалистического типа.
В этой связи нельзя не вспомнить одного из советских историков (Н.Эйдельмана), проводившего в рамках сравнительного анализа параллель между количеством жертв, положенных, условно говоря, на алтарь свободы, и длительностью действия демократических институтов, предшествовавших революциям как переломным социальным конфликтам. Взяв в качестве примера три революции - Великую английскую, Великую французскую и Великую Октябрьскую, ученый в обобщенном виде констатировал следующее: чем продолжительнее период представительной демократии и парламентаризма, тем менее катастрофичными для широких масс населения являются последствия "социальной коллизии" подобного рода. Так, английской революции и непродолжительной гражданской войне предшествовал более чем 400-летний период парламентаризма (точкой отсчета принято считать 1215 год - обнародование "Великой хартии вольностей"), ограничившего абсолютные прерогативы короля (особенно в бюджетно-финансовой и судебной сферах), как следствие - десятки, в худшем случае сотни тысяч жертв. Французской революции предшествовал период, несколько превышавший 100 лет, отличавшийся жестким абсолютизмом монархической власти, в итоге - сотни тысяч или даже миллионов жертв (по некоторым оценкам до 40% взрослого, детородного мужского населения, одна Вандея чего стоит). Октябрьской революции, иностранной интервенции и Гражданской войне предшествовал всего лишь 11-летний период деятельности парламентских механизмов, что не могло не отразиться на числе жертв - речь идет уже о десятках миллионов.
С гипотезами подобного рода можно соглашаться или нет, но в любом из трех случаев речь идет о насильственной смене государственной власти.
Если говорить о Великой английской революции (после которой, по мнению ряда авторов, Британия стала современной), то она прежде всего характеризовалась незавершенностью, компромиссом между "старой" (феодально-клерикальной) и "новой" (буржуазной) элитами, сохранением известной политико-правовой преемственности. С одной стороны, к власти приходят новые элементы - группы землевладельцев и городского среднего класса, нижние слои аристократии и духовенства, с другой стороны, не произошло общего устранения или физического уничтожения более традиционной аристократии и дворцовых элит. В свою очередь, Великая французская революция носила завершенный характер, отличалась бескомпромиссностью и отсутствием политико-правовой преемственности (изменен был даже календарь). Одним из принципиальных отличий следует считать более насильственный характер реализации поставленных задач, так как культ насилия рассматривался составной частью революционного мифа и перспективной программой действий. В итоге - почти полное устранение из сферы политических отношений прежней правящей элиты, физическое уничтожение (террор) целых социальных групп, прежде всего высшей аристократии, массовые депортации из страны не попавших под нож гильотины представителей земельно-феодального класса. Наконец, Октябрьская революция, заимствовав у своих предшественниц многое из того, о чем говорилось выше, также носила завершенный характер, отличалась еще большей бескомпромиссностью, полным сломом государственной машины и заменой ее, вместе с кардинальной трансформацией отношений собственности, новой системой управления, новым правом, принципиально иной идеологией и новым правосознанием.
В рамках сравнительного анализа нельзя не обратить внимания и на следующее обстоятельство, являющееся - в неменьшей степени, чем мифологемность тех или иных событий - порождением все того же "ущербного взгляда" как на исторический процесс в целом, так и на отдельные переломные (узловые) моменты российской истории в частности. Мы традиционно привыкли на многие возникающие вопросы искать ответы в прошлом, тем самым корректируя и модернизируя проблемы, уже давно решенные самим ходом истории. Несмотря на это, отказаться от практики регулярно "сыпать соль на раны" - не получается.
В отличие от нас, например, у тех же американцев через 90 лет после гражданской войны (а это - середина 1950-х годов) даже на гипотетическом уровне, не говоря уже о публицистике, школьных и вузовских учебниках, не могло быть и речи о критическом переосмыслении и переоценке ее итогов (как-никак не менее шести миллионов человеческих жизней "северян" и "южан-конфедератов"). Тем более не секрет, что к этому периоду о полной ликвидации рецидивов того явления, которое вошло в историю этой страны под названием "сегрегация", мог говорить лишь тот, кто не был знаком с реальной, а не выдуманной сценаристами из Голливуда, ситуацией в южных штатах. Парадокс, но через 170 лет (в 1957 году) после принятия действующей Конституции 1787 года, с формально-юридической точки зрения отменившей институт рабства, "цветные" - афроамериканцы, метисы, мулаты, выходцы из стран Латинской Америки, индейцы, китайцы - де-факто (нередко благодаря решениям столетней давности Верховных судов штатов) были ограничены в правах. Однако ни у кого не возникает и тени сомнений по поводу того, прав ли был президент Линкольн, инициировавший "федеральную интервенцию", по существу спровоцировавшую гражданскую войну, но не позволившую конфедератам развалить страну на два или более аморфных государственных образования. Более того, основываясь на том, что штаты не обладают правом выхода из состава союза (сецессией), призывы к этому или что-то подобное рассматриваются как одно из самых тяжких преступлений.
Каким образом, в свою очередь, мы оцениваем нашу Гражданскую войну (вернее, интервенцию со стороны ведущих западных стран, плавно перешедшую в конфликт исключительно внутреннего свойства, борьбу сторонников разных концепций будущего страны), одной из целей которой так же было сохранение территориальной целостности, - говорить в этой аудитории, видимо, нет смысла. Тем не менее не лишним будет напомнить, как либерально-прозападная часть российского общества отнеслась (и относится) к событиям 1990-х годов на Северном Кавказе.
Несомненно, можно долго дискутировать по поводу того, в каком направлении пошла федерализация Советского государства, если бы приоритетным не стал процесс так называемой "автономизации", предложенный и в последующем реализованный И.В. Сталиным, а дальнейшее развитие получили те "ленинские принципы" (в том числе право сецессии), которые были заложены в Договор 1922 года. Но какой толк в таких рассуждениях, если изменить ничего уже нельзя?
Отношение к тем событиям, 90-летие которых отмечается в эти дни, является своего рода "лакмусовой бумагой", отражающей весь спектр столь противоречивого восприятия истории нашей государственности в целом. При этом хотелось бы поинтересоваться у тех же эстонцев, латышей, литовцев и поляков: неужели им до такой степени "плохо жилось" (и язык сохранили, и культуру, и традиции, и веру) в составе Российской империи или Советского Союза, что они и десяти лет не смогли в полном объеме воспользоваться преимуществами суверенной государственности, "поменяв" одного "старшего брата" на другого? На этом фоне лишь слепой не видит того, что происходит в странах СНГ и Балтии, переписывающих свою историю, максимально дистанцируясь от всего русского, имперского, советского, не национального, вплоть до откровенной лжи и фальсификаций. Мы же в это время, в одночасье превратившись в исключительно политкорректных обывателей, встаем "в позу страуса", делаем вид, что нас это совершенно не касается, надуваем щеки и молчим: несмотря ни на что, Россия была, есть и будет великим евразийским государством, с великим народом, с великой историей.
Тем самым - формируя очередной миф, мешающий адекватно оценить не только события последних лет, ушедшего столетия, но и тот всемирно-исторический феномен, который послужил катализатором всего того, с чем, безусловно, не может не ассоциироваться ХХ век. Например, крахом колониальной системы, созданной, как это ни парадоксально, государствами, первыми вставшими на путь демократического развития: Англией, Голландией, Бельгией, Францией.
Россия, как и сотни лет назад, благодаря господам де Кюстинам, - "страна варваров", "тюрьма народов" и "имперский колосс на глиняных ногах", а не многонациональное государство с тысячелетней, пусть и непростой, историей (с развитой вечевой демократией, общинным самоуправлением, уникальной культурой, исключительной веротерпимостью); где женщине еще в начале ХХ века, в отличие от стран так называемой "развитой демократии", осуществивших это на 15-70 лет позднее, были предоставлены избирательные права, причем в одной из "колоний", имевшей в качестве государственного не русский, а шведский язык, - Финляндии; где поликонфессиональность и многонациональность ни разу не приводили к религиозным или этническим войнам; наконец, государство, не знавшее ужасов инквизиции, насильственного "приобщения" к католическим ценностям и протестантской этике. Даже на этом фоне вряд ли кто помнит, что именно Россия была страной, не только защитившей Европу от орд азиатов-кочевников, спасшей ее от геноцида православных и "коричневой чумы", но и в полной мере апробировавшей на себе весь негатив извращенной марксистской идеологии и диктатуры рабочего класса.
Значение Великой Октябрьской революции как раз и состоит в том, что, если Великая английская и Великая французская революции имели в основном национальный, локальный (в лучшем случае региональный) характер, то события конца 1917 года - в большей или меньшей степени - оказали решающее влияние на ход всемирного исторического процесса, кардинальным образом изменив последний.
Пытаясь проигнорировать или вообще вычеркнуть (если это возможно) из народной памяти Октябрь 1917 года, правящие элиты постсоветской России наступают на все те же грабли, что и большевики, реформаторы всех мастей 1990-х годов и "марширующие в колонах несогласных": каждый раз мы начинаем отечественную историю как бы "с чистого листа". Благо, недостатка в желающих ее переписать или написать с учетом соответствующего "социального заказа" никогда не было и не будет. Безусловно, ничего оригинального в этом нет, история любой страны переписывалась, корректировалась, удлинялась или укорачивалась всегда, если этого хотел тот или иной единоличный либо коллективный правитель. Примеров более чем достаточно, но акцентировать на этом внимание исключительно в контексте, так сказать, российской специфики лучше нас самих - не может никто. Вполне естественно, что оценки тех или иных событий и их непосредственных участников носят и должны носить дифференцированный характер, свободу слова и плюрализм мнений никто пока еще не отменил. Но, согласитесь, критика - в любом случае - должна носить конструктивный характер и быть, как минимум, корректной, так как темой анализа, пусть и крайне жесткого, является история не чьей-нибудь, а нашей страны. Со всем плохим и хорошим, жутким и пафосным, трагическим и легендарным, крестом и полумесяцем, царями и генсеками, святым и оболганным, расстрелянным парламентом и погибшим "Курском", Иваном Грозным и Петром Великим, В.И. Лениным и Б.Н. Ельциным. Хотим мы того или нет, нравится кому-то это или не нравится, но другой страны и другой истории у нас нет.
2007 г.
www.ni-journal.ru
