Ситуация с российскими СМИ, несмотря на многочисленные и весьма запальчивые дискуссии на сей счет, довольно проста и определенна. Если отбросить эмоции и политически ангажированные, в том числе, экспертные, оценки, то состояние СМИ в России вполне соответствует общему состоянию российской экономики, политики и общественного мнения. И дрейфует вместе с ними от анархически-романтического прошлого последних лет перестройки и первых лет демократии через нынешнюю промежуточную фазу, к будущему, сценарий которого применительно к СМИ не менее предопределен, чем сценарий развития самой России.
Речь идет о свободе печати (свободе изложения различных фактов и мнений в СМИ), а не о свободе слова. Свобода слова очевидно и безусловно шире, чем свобода печати, поскольку касается всех граждан страны, тогда как свобода печати - в первую очередь журналистов (профессиональных и, как правило, наемных работников) и довольно узкой прослойки публичных и известных людей.
Надо подчеркнуть, что очень многие (если не все) проблемы, связанные с понятием, институтом и бытованием свободы печати чрезвычайно мифологизированы. В связи с этим я вынужден предпослать конкретному описанию состояния и перспектив свободы печати в России некоторые рассуждения, - применительно к данной теме категорически необходимые.
"Я не согласен с вашим мнением, но готов отдать жизнь за то, чтобы вы могли его свободно высказывать", - этот афоризм Вольтера, на который любят ссылаться к месту и не к месту, является, конечно же, максималистским, то есть провозглашает идеал, а не норму, и уж тем более не реальность. Истории не известен ни один пример того, когда кто-либо пошел на смерть собственно за свободу слова, тем более за чужую. Не сделал этого и сам Вольтер.
Люди осознанно идут на смерть за свою семью, свою родину, свою религию или идеологию, наконец - за свою свободу или честь. Сама по себе свобода слова не относится к столь абсолютным и всеохватывающим ценностям.
"Свобода печати в буржуазном обществе есть зависимость писателя (журналиста) от денежного мешка", - это утверждение Владимира Ленина также является максималистским. Ибо на определенном этапе развития свобода слова и свобода печати, безусловно, входят в систему основных ценностей рыночной демократии (строя, который, в общем-то, существует сегодня и в России).
"Свобода слова есть осознанная необходимость денег", - этот несколько циничный афоризм приписывается советскому писателю Юрию Нагибину, отличавшемуся изрядным свободолюбием и свободомыслием, но вполне преуспевавшему и в творчестве, и в публикации своих книг, и, кстати, в зарабатывании тех самых денег. Нагибинский афоризм не догматичен, но, безусловно, является для многих пишущих (а теперь уже и снимающих) реальным руководством к действию. Не потому, что пишущий плох. А потому, что писанием он зарабатывает себе на жизнь.
В жизни современного русского общества и в современной русской журналистике свобода слова, с одной стороны, безусловно, существует, а с другой - как реальность (а не мифологема) может быть точнее всего выражена только суммированием вольтеровского, ленинского и нагибинского определений.
Свобода слова является не единственным, но одним из краеугольных камней современной демократической политической системы. Хотя не представляет высшую ценность ни самой этой системы (ее высшими ценностями являются выживание, или самосохранение, и экспансия), ни тем более жизни вообще. Свобода слова ни как идеал, ни как реальность не стоит выше даже, например, свободы собственности или свободы конкуренции. Тем не менее, в наиболее развитых западных демократиях свобода слова и юридически, и политически отнесена к числу почти абсолютных ценностей.
Впрочем, ограничения свободы слова в западных демократиях встречаются повсеместно. Однако чаще всего эти ограничения проводятся либо политически корректными, либо закулисными, либо психологическими способами, и уж во всяком случае - никогда не впрямую от имени государства, за исключением таких его органов, как спецслужбы, и за исключением таких периодов, как участие в военных действиях.
Прагматизм рыночной демократии (и вытекающая из этого прагматизма ее высокая конкурентоспособность) заключается в том, что человеческие инстинкты стараются не подавлять, а использовать во благо сохранения самой демократии как формы существования общества и государства.
Просто запретить нельзя. Но можно запретить выражать определенные мысли публично. Религиозные, а равно и тоталитарные, государства вводят прямую систему запретов. Демократические - косвенную. Существует система моральных запретов, определенных общественных и политических табу, а также система воспитания общественного конформизма. Нарушение этих запретов не является преступлением, но может создать и создает для нарушителя множество серьезных, иногда трагических проблем. Закон, однако, чист, власть - ни при чем, "священная корова" свободы слова остается неприкосновенной.
Прагматический подход к проблеме свободы слова сказывается еще и в том, что практика рыночной демократии разделяет правду и истину.
Правда - это всего лишь известный нам объем истины, но не вся истина. Если запретить движение от правды к истине (то есть свободное высказывание различных идей и мыслей, пусть и кажущихся кощунственными сегодня), то конкурентоспособность общества будет подорвана - вперед вырвутся другие.
В демократических обществах свобода слова существует не потому, что это высшая ценность, а потому что без нее нельзя обеспечить упомянутые выживаемость и экспансию. Кроме того, практики демократической политики хорошо знают: то, что запрещено, во-первых, больше привлекает, во-вторых, чаще выходит из-под контроля. Свободно высказанную мысль государству легче контролировать, чем мысль не высказываемую.
Наконец - и в практическом смысле это, пожалуй, самое главное, западная политическая демократия строится по принципу ограничения одних властных институтов другими. Однако взаимодействия законодательной, исполнительной и судебных властей оказывается явно недостаточно для поддержания искомого баланса сил. Бюрократию, деньги и общественные пороки не удается контролировать ни судебной ветви власти, ни религии, явно отмирающей в качестве универсального морального института. Это может сделать либо тотальная власть государства (что разрушило бы саму демократию), либо тотальная власть общества, то есть граждан.
Свобода слова и является институтом тотального контроля общества над государством, бюрократией, деньгами и общественными пороками. Этого до сих пор не понимает российская власть, подставляя себя под удар западного общественного мнения.
Вообще нужно отметить, что и власть, и общество в России крайне чувствительны к тому, что является оборотной (некоторые считают - теневой) стороной свободы печати, но мало верят в лицевую сторону этой свободы (да и многих других свобод). И надо признать, что гонителям и хулителям свободы печати в России есть на что опереться и теоретически, и практически.
Демократия построена так, что народ избирает власть, но управляется ею в сроки, определенные датой следующих выборов. Если бы журналистика (как глас народа) имела неограниченную, ничем не лимитированную, возможность влиять на власть в промежутках между выборами, вся система демократии обессмыслилась бы, ибо мандат, полученный в день голосования, перестал бы что-либо значить.
В самом деле, какой смысл побеждать на выборах, если через день после них газеты (глас народа) скажут: он плохой президент, следовательно, его власть должна быть ограничена или даже ликвидирована. В значительной степени именно для того, чтобы с помощью прессы каждый день не совершались государственные перевороты или, по крайней мере, чтобы избранные народом властители не теряли свободу действий, политическая система и гражданское общество естественным путем (что отнюдь не исключает извращений и злоупотреблений в этой сфере) достигли негласного консенсуса относительно двух вещей:
1) власть может игнорировать мнение прессы;
2) власть может (в рамках так называемых демократических процедур, политкорректности, здравого смысла и соблюдения высших национальных интересов) влиять на прессу и даже управлять обществом через СМИ (в том числе и через так называемые свободные СМИ).
Свобода слова и печати, плюрализм мнений и оглашаемых точек зрения приводят к тому, что в силу обстоятельств (в том числе и моды), часто весьма искусственных, наиболее громко звучат экзотические, маргинальные, экстремальные, дезинтеграционные и даже деструктивные мнения. Общественное внимание сосредоточивается вокруг них, что многократно, не пропорционально их значимости, а тем более истинности, усиливает эффект воздействия таких мнений на текущую политику и жизнь общества в целом. Свобода прессы, таким образом, может привести к распаду общества или государства, что, кстати, мы отчетливо наблюдали в период распада СССР с 1987 по 1991 годы. Российская власть очень хорошо усвоила этот урок и постаралась усилить интеграционную функцию СМИ. Причем в крайних своих проявлениях это приводило даже к огосударствлению (прямому или косвенному) ряда ключевых СМИ или введению элементов цензуры - например, во время военных действий в Чечне.
В 1996 году российская власть и крупнейшие бизнес-группы, позднее названные "олигархическими", совместно использовали СМИ, в первую очередь телевидение, для целенаправленного манипулирования поведением избирателей - и добились осязаемого успеха. С тех пор ни власть, ни "олигархи" уже не выпускали этого оружия из своих рук.
Обращаю особое внимание на то, что и власть того периода, и "олигархи" называли себя приверженцами демократии и либерализма, считали себя таковыми и под этой маркой поддерживались правительствами всех демократических государств Запада.
Удар по полноценной свободе печати в России был нанесен именно тогда - не коммунистами, не "силовиками", а западными и русскими либералами. Это исторический факт.
Раскол в российских элитах, враждовавших между собой не за демократию, а за собственность и власть, вызвал информационные войны 1997-1999 годов и окончательно превратил российские СМИ (опять же в первую очередь телевидение) в политическое оружие, а не в орудие свободы слова и свободы печати.
После войны двух главных политических партий России 1999 года - партии ОРТ и партии НТВ, тем, кто в результате оказался у власти, стало абсолютно ясно: общенациональные российские телеканалы являются политическим ядерным оружием. В связи с чем центральная власть России совершенно недемократично (так же как недемократично пять великих держав - постоянных членов Совета Безопасности ООН оставили за собою монополию на владение физическим ядерным оружием) приняла решение сохранить контроль за этим оружием у себя. "Олигархи" же, не пожелавшие отказаться от своих политических ядерных потенциалов, были объявлены изгоями, а потому разоружены и изгнаны из страны.
Это не оправдание. Это объяснение.
Общество признает за журналистами право говорить от его, общества, имени, в том числе - критиковать власть. Это, кстати, единственное фундаментальное право, данное обществом журналистам, ибо сам народ непосредственно и реально может критиковать власть лишь во время выборов (голосуя за одних и не голосуя за других), то есть раз в несколько лет. Журналистам же это право дается для каждодневного пользования.
Однако если членов парламента граждане избирают, то в журналистику люди приходят сами. Никто не может сказать даже формально: а) насколько представлены интересы разных слоев общества в СМИ, особенно общенациональных; б) насколько мнения журналистов являются отражением мнений, присутствующих в обществе, а не мнениями собственно журналистской корпорации; в) насколько сильно и часто журналисты злоупотребляют фактически пожизненно присвоенным ими правом говорить от имени общества. Ведь в журналистике нет даже обязательной, как в высших эшелонах власти, ротации кадров. И этим, кстати, она более всего напоминает другую мощнейшую профессиональную корпорацию, связанную с властью, - бюрократию.
Следовательно, во-первых, свобода печати есть по сути свобода слова журналистов, а не всех граждан данного общества; во-вторых, свобода печати в определенном смысле есть ограничение свободы слова всех остальных граждан; а потому, в-третьих, даже там, где свобода печати максимально защищена законом, сохранены механизмы противодействия использованию свободы печати журналистами в ущерб интересам общества, отдельных его граждан или собственно государственной власти.
Две системы - система свободы печати и система защиты от свободы печати, естественно, конфликтуют. Такие конфликты мы видели на примере освещения американской и английской прессой военных операций в Афганистане (2001 год) и в Ираке (2003 год) и реакции на это со стороны властей США и Великобритании. Любой желающий легко соберет информацию об ограничениях свободы печати и в той, и в другой кампаниях правительствами двух самых демократических государств мира. То, что эти конфликты не были сокрыты (точнее, не были сокрыты полностью), еще мало что доказывает.
Свободна ли американская пресса? Свободна. Более того, в США вообще фактически нет принадлежащих государству СМИ. Тем не менее, несколько месяцев, предшествовавших началу военной атаки США на Ирак (2003 год), большинство американских газет, еженедельников, телеканалов каждодневно рассказывали об ужасах (реальных и мнимых) режима Саддама Хусейна. Совершенно очевидно, что это была хорошо организованная - и в общенациональных и в мировых масштабах - кампания, имевшая две цели. Во-первых, психологическую подготовку населения США к началу военных действий и создание условий для одобрения этих действий. Во-вторых, моральное и психологическое подавление воли противника к сопротивлению. Второе впрямую может быть охарактеризовано как первая часть военной операции, то есть собственно военная деятельность.
Это, на мой взгляд, разительный пример деятельности СМИ (то есть журналистов) США как представителей четвертой власти. Причем власти именно в государственном смысле. Но разве средства массовой информации США подчиняются Пентагону или ЦРУ? Разве журналисты США были призваны в ряды вооруженных сил этой страны? Разве большая их часть тайно сотрудничает с американскими спецслужбами? На все эти вопросы ответ может быть только один: нет. Тем не менее, плюралистическая, свободная, принадлежащая не государству, а многочисленным частным собственникам американская пресса выступила как единый отряд вооруженных сил США. Это факт.
Я говорю об этом для того, чтобы мы понимали реальность сегодняшнего взаимодействия прессы и политики. И это понимание может привести нас только к одному выводу: во всех современных демократических обществах существуют и эффективно действуют механизмы мобилизации свободной прессы для выполнения задач, которые ставит перед страной (нацией) официальная власть, в том числе задач военных.
Если исходить из классических представлений о свободной прессе как прессе, противостоящей власти, то налицо какое-то массовое помутнение рассудка среди американских журналистов или что-то столь же экзотическое. Но если помнить о политической (управленческой) функции современной журналистики, от выполнения которой (за исключением отдельных журналистов и маргинальных, то есть не влиятельных в общенациональном масштабе, изданий) уклониться не может никто из работающих в системе современных СМИ, то все встает на свои места. Нет ни экзотики, ни экстравагантности, ни коллективного безумства. Есть функционирующая система.
Несколько примеров, которые я приведу далее, помимо и прежде прочего должны подтвердить то, что я считаю непреложным фактом, аксиомой, но что многие другие до сих пор расценивают как простую метафору. Речь идет об известном определении журналистики как четвертой - вслед за законодательной, исполнительной и судебной - ветви власти.
Я утверждаю, что с появлением телевидения, журналистика в прямом, а не в переносном смысле, стала четвертой властью.
Есть несколько институтов, имеющих определение национальных: территория, государство, вооруженные силы, язык, культура, валюта, религия и - пресса. Последняя, кстати, существует в первую очередь как пресса на национальном языке. Единое национальное сознание, национальный менталитет сегодня фиксируются именно в прессе - единственном материальном носителе повседневного "коллективного разума".
Президента России и Государственную Думу избирают раз в четыре года. Как может рядовой гражданин повлиять на президента и депутатов парламента в промежутке между выборами? Только через журналистов, неформальных представителей народа во власти (или при власти), всегда тяготеющих к власти, но все-таки не сливающихся с ней (даже в тоталитарных обществах). Сама демократия как система (ограниченного) народовластия реальна лишь тогда, когда имеется институт не столько свободной, сколько многообразной, плюралистической прессы.
Здесь, кстати, нелишне заметить, что слабость и неразвитость судебной власти в России усиливает власть СМИ сверх всякой нормы, за которую можно принять влияние национальных СМИ на политику и особенно на выборы в западных странах.
Свобода слова сегодня в России не только существует. Как и во всех обществах, находящихся на стадии анархо-демократии, она, по сути, абсолютна.
Это не означает, что в России нет проблем со свободой слова и угроз для нее. Эти проблемы и угрозы обусловлены тремя факторами.
1) Неумение и нежелание государства, провозгласившего свою демократичность, действовать в соответствии с демократическими нормами и правилами в этой сфере.
2) Безответственное использование свободы слова журналистами, что вызывает ответную, часто неадекватную реакцию государства.
3) Продолжающаяся "холодная гражданская война" внутри российского общества, его нестабильность, когда задача политического, а порой и физического выживания отдельных лиц, групп и самой власти заставляет их нарушать любые законы, в том числе и законы, охраняющие свободу слова.
Еще раз вернусь к расхожему понятию - "свобода слова". Для серьезного, а не поверхностного или конъюнктурного анализа проблемы нужно различать, как минимум, пять терминов и, соответственно, пять социальных ценностей и выстроенных на их основе социальных институтов: свобода слова, свобода печати, цензура, свобода конкретных средств массовой информации, свобода массовой информации.
Свобода слова в России сегодня реальна и абсолютна: можно говорить что угодно, где угодно и даже с меньшей ответственностью за свои слова, чем на Западе.
Свобода печати закреплена законодательно, наличествует в реальности, но в целом для общества воплощается как совокупность текстов и образов во всех российских СМИ, а не в каждом в отдельности. В принципе - это приемлемый стандарт.
Цензура запрещена законодательно, фактически отсутствует в практике СМИ, кроме корпоративной цензуры, юридически, впрочем, тоже не существующей. Отдельно я указал бы на такие значимые факторы, как самоцензура самих журналистов, связанная с их политическими пристрастиями (это особенно проявляется по линии "коммунисты - антикоммунисты", причем с обеих сторон), а также, как я ее называю, цензура друзей. Позвонить другу-главному редактору или известному журналисту и о чем-то его попросить в России является нормой. Отказать в такой просьбе очень трудно: не потому, что страшно, а потому что неприлично отказывать. Так по привычке функционирует русский политический класс.
Свобода конкретных средств массовой информации различна, как это всегда бывает. Она ограничена и в многочисленных государственных СМИ (в наибольшей степени - в СМИ, принадлежащих или подконтрольных региональной и местной власти), и в частных - как минимум, интересами их владельцев, часто к тому же зависящих от государства, а также интересами главного менеджмента и самоцензурой (добровольной или корыстной) главных редакторов или самих журналистов.
Свобода массовой информации в России наличествует не в полной мере - прежде всего из-за многочисленных табу, негласно налагаемых на те или иные темы, как государством, так и частными владельцами СМИ и близкими им по бизнесу или политическим интересам группами.
Характеризуя ситуацию в целом, я с полной ответственностью могу сказать, что отдельные ограничения всех этих свобод и, напротив, отдельные элементы неофициальной цензуры с лихвой перекрываются особенностями функционирования уже свободной, но пока еще не до конца ответственной русской прессы в обществе со слабой властью, воюющими друг с другом элитами (информационные войны, в которых используется много лжи, дают и громадные выбросы самой запредельной правды) и общей анархией.
Существует, наконец, "проблема денег".
Бедное общество, будучи в чем-то всегда лучше богатого, страдает между тем многими пороками, в богатых странах минимизированными. Так, 90 процентов русских журналистов (особенно вне Москвы) - очень мало зарабатывают официально. И это, безусловно, приводит к возникновению ряда дополнительных проблем для свободы СМИ в России. Совсем небольшие суммы могут обеспечить как появление информации, которая расширяет поле свободы печати, так и, напротив, сокрытие информации, что, естественно, это поле сужает.
Добавлю, что бедная аудитория менее требовательна к работе журналистов, будучи не способной материально поддерживать нужный тонус конкурентной борьбы. Советские времена, когда одна семья выписывала по пять-шесть газет и два-три журнала, давно прошли. Сегодня либо ограничиваются просмотром телевидения, правда, довольно разнообразного, либо выписывают, плюс к этому, одну газету, причем чаще всего - не центральную, а местную (как правило, либо очень слабую в профессиональном отношении, либо максимально ангажированную одной из местных бизнес-группировок).
Словом, свобода печати в России существует для тех журналистов, которые способны и имеют возможность работать в ее рамках, а свобода массовой информации - для тех, кто имеет возможность следить за передачами всех основных телеканалов и регулярно читать шесть-семь газет и два-три еженедельника разных политических направлений.
Нелишне перечислить реально существующие практически во всех демократических странах (в более или менее жесткой юридической форме) многочисленные легальные изъятия из принципа свободы печати:
1) как правило, в конституциях или законах, специально посвященных СМИ, запрещены (то есть цензурированы):
- призывы к свержению существующего строя;
- призывы к войне (между тем войны ведутся, и с чего же, как не с призыва соответствующего государственного деятеля, они начинаются?);
- призывы к разжиганию межнациональной, расовой и религиозной розни;
2) в законодательстве существует понятие государственной и/или военной тайны, в связи с чем цензуре подвергаются целые пласты информации;
3) деятельность некоторых спецслужб во всех крупных демократических государствах фактически (в некоторых аспектах) вообще законодательно выведена из-под контроля СМИ;
4) почти повсеместно наказуема в судебном порядке клевета, под определение которой часто попадает просто документально не доказанная правда;
5) во многих странах в судебном порядке наказуемы разного рода публичные оскорбления физических лиц;
6) охраняется законом корпоративная тайна;
7) охраняется законом тайна личной жизни.
Какой объем важной для общества информации выводится таким образом из-под контроля СМИ, никто точно сказать не может, но ясно, что это не 1-2 процента.
Наконец, в последнее время особенное распространение получили не закрепленные законодательно, но реальные ограничения свободы печати по принципу так называемой политкорректности - ограничения, часто вполне абсурдные. В России это, например, проявилось в бессмысленных рассуждениях, что де постыдно употреблять выражение "лицо кавказской национальности". Причем никто из блюстителей политкорректности не пояснил, как, например, обозначать в тех же милицейских сводках основные приметы задержанных, если при них нет документов, а своих имен они не называют?
Не слишком правильное с этнографической и филологической точек зрения выражение "лицо кавказской национальности" объявили некорректным политически, фактически пытаясь цензурировать печать. На Западе же возник еще более обширный круг тем, проблем, коллизий и слов, которые фактически являются подцензурными по соображениям политкорректности.
Эти казусы показывают, что не только власть периодически испытывает на прочность институт свободы печати; это делает и общество, в том числе самое свободное и либеральное.
Уязвимость некоторых как цензурных ограничений, так и борьбы с ними лучше всего, на мой взгляд, иллюстрирует такой пример. Призывы к насильственному свержению существующей власти в демократических странах почти повсеместно находятся под запретом. Само по себе это похвально, но не стоит забывать, что большая часть истории этих стран есть история революций и государственных переворотов. Россия - не исключение. Только в последние годы мы видели, как минимум, три таких события: в августе и в декабре 1991 года, в сентябре-октябре 1993 года.
Остановить историю нельзя ни цензурными запретами, ни табуированием слов и понятий. Журналисты и политики должны помнить об этом не только тогда, когда они борются против цензуры, но и тогда, когда, победив в этой борьбе, начинают сами цензурировать или табуировать - и не только прессу, но и саму жизнь.
Свобода печати есть один из краеугольных камней свободного демократического общества, который, однако, очень часто используется в качестве камня за пазухой. Или в качестве булыжника, становящегося оружием правящего класса.
Попробуем оценить конкретную ситуацию в российских СМИ с точки зрения того, что ограничивает свободу их самовыражения (если предполагается, что максимум этого самовыражения дает максимум свободы слова и свободы печати).
Центральная (федеральная) пресса. В настоящий момент - наиболее свободный сегмент российских СМИ (именно здесь живет наша свобода печати и ограничений здесь почти нет). В основном центральные печатные СМИ являются частными, хотя государственных газет и журналов в России гораздо больше, чем в любой другой демократической стране. Более того, несмотря на то, что "олигархи"-изгои были лишены политического ядерного оружия, Березовский продолжает владеть всеми своими печатными СМИ, а Гусинский, хоть и косвенно, контролирует часть ранее принадлежавших ему изданий. Вообще, оппозиционная бумажная пресса существует в России и справа, и слева - баланс сил, сложившийся еще при Борисе Ельцине, сохранился до сих пор.
Сильнейшая внутривидовая конкуренция в этом сегменте СМИ поддерживает необходимый уровень свободы, который ограничивают четыре главных фактора.
1) Связь ведущих бизнес-структур, владеющих данными СМИ, с властными структурами, что рождает корпоративную цензуру.
2) Крайне низкие тиражи качественных изданий, что сужает поле потребления обществом существующей в этих СМИ свободы.
3) Совокупная деятельность провластных и частных PR-структур, в весьма впечатляющих масштабах искажающих свободное творчество журналистов данных СМИ.
4) Относительно низкие заработки журналистов, редакции которых базируются в самом богатом городе страны и одном из богатейших городов мира, что приводит к легкости подкупа как отдельных журналистов, так и целых редакций.
Региональная и местная пресса (в том числе телевидение и радио). Здесь минимальный уровень свободы, обусловленный:
1) почти полным отсутствием конкуренции из-за малочисленности субъектов, владеющих данными СМИ или контролирующих их (к таковым относятся главным образом местные власти, на порядок более авторитарные, чем власть центральная, и одна-две крупнейших местных бизнес-группировки, либо сросшиеся с местной властью, либо воюющие с ней);
2) почти нищенским официальным уровнем заработной платы провинциальных журналистов.
Федеральные телеканалы (и радиоканалы). Эти СМИ менее свободны, чем федеральные (центральные) печатные издания, но гораздо более свободны, чем СМИ региональные и местные.
Среди центральных метровых общеполитических телеканалов три впрямую контролируются центральной властью (Первый, "Россия", "Культура"), один - региональной московской властью (ТВЦ), один - крупнейшей государственной энергетической монополией "Газпром" (НТВ). Из множества дециметровых каналов все, кроме Ren-ТВ, контролируемого РАО "ЕЭС", являются чисто развлекательными и в лучшем случае портят вкусы публики.
Тем не менее, и здесь царит значительный (хотя и не абсолютный) плюрализм. Если Первый канал и канал "Россия" в целом отражают официальную линию трактовки событий (хотя и на них уровень свободы высказываний в разных передачах весьма разнится), то НТВ, Ren-ТВ и ТВЦ являют собой примеры отклонения от генеральной линии, причем в разные стороны. НТВ - более демократический канал, Ren-ТВ - отчетливо либеральный, ТВЦ - державнический.
Конечно, положение со свободой СМИ на центральных теле- и радиоканалах назвать оптимальным нельзя, но считать, что свобода мнений здесь отсутствует вовсе, совершенно нет оснований.
Несмотря на то, что определенное (ограниченное) присутствие государства на рынке СМИ объективно необходимо (а субъективно власть никогда полностью от него не откажется), оптимальным можно считать следующий сценарий дальнейшего развития СМИ России.
1) Государству, центральной власти нет нужды иметь более одного контролируемого ею телеканала (первого или второго, максимально охватывающих территорию и население страны).
2) Один или два центральных телеканала должны быть трансформированы в общественное телевидение.
3) Остальные центральные каналы должны быть реприватизированы.
4) То же самое должно быть сделано и в сфере радиовещания.
5) Категорическим императивом является постепенный вывод всех региональных и местных телерадиовещателей из-под прямого или косвенного контроля региональных и местных властей путем прямого запрета, установленного законом.
6) Нет никакой политической необходимости в том, чтобы какие бы то ни было печатные СМИ, как центральные, так и региональные и местные (кроме чисто служебных вестников и армейской печати) находились во владении (прямом или косвенном) любых властных органов. Запрет на такое владение должен быть установлен законодательно и одномоментно.
7) Все типографии страны должны быть приватизированы и акционированы безо всякого участия государственных структур.
Нет никакого сомнения, что по мере дальнейшего становления современной политической системы России развитие СМИ пойдет в указанном направлении. Спорить можно лишь о скорости и фазах реализации этого сценария, столь же неизбежного, сколь и целесообразного.
Будет ли когда-нибудь полноценная свобода слова (печати) в России? Именно это чаще всего имеют в виду, когда задают вопрос о перспективах развития СМИ в нашей стране. Прямо отвечая на этот вопрос, могу сказать следующее:
- во-первых, свобода печати (свобода СМИ) в России существует уже сегодня, и в целом она, не являясь абсолютной и полнокровной, по-прежнему обгоняет уровень демократического развития политического режима;
- во-вторых, если в мире в целом не возобладает тенденция неоавторитаризма (что не исключено), то уровень свободы печати в России будет неуклонно повышаться;
- в-третьих, пока региональные власти в России не будут лишены права владения средствами массовой информации, не сможет отказаться от этого и центральная власть. Следовательно, первый шаг к дальнейшему разгосударствлению (иначе - освобождению) СМИ представляется вполне очевидным.
Третьяков Виталий Товиевич
Главный редактор - генеральный директор ЗАО "Независимая издательская Группа" "НИГ",
член Аналитического совета Фонда "Единство во имя России",
член редакционного совета журнала "Стратегия России".
http://www.fondedin.ru/
