Существенным признаком понятия «обстановка» … является определенное состояние отношений, которое формируется в результате тех или иных действий субъектов (ВПО – А.П.)[1]
В. Махонин, военный теоретик
Исключительно важное значение в «переходный период» развития ВПО приобретает точное представление о роли, значении и формах использования военной силы в политике государств. Переоценка или недооценка значения роли военной силы, неадекватное представление о формах её использования может негативно повлиять на формирование политики в области безопасности. Так, ложное представление о роли военной силы, сложившееся в СССР во второй половине 80-х годов, привело к игнорированию опты войны в Афганистане, недооценки возможностей внутриполитической дестабилизации и иллюзиям относительно внешней политики Запада. В итоге произошел развал военно-политического союза ОВД и военной организации СССР[2].
Общее положение относительно военной силы таково: военная сила, как основной инструмент внешней политики главных субъектов ВПО – государств, – характеризует определенное состояние отношений между этими субъектами, которое возникает в результате их взаимодействия (сотрудничества или противоборства) в мире не само по себе, а как следствие развития таких отношений. Её роль в политике не абсолютна и не универсальна. Тем более – не проста и примитивна. Чем сложнее отношения между субъектами МО и ВПО, тем многограннее формы использования военной силы[3].
Иногда значение военной силы в политике государств существенно ослабевало, что становилось следствием, как правило, формирования такой МО и ВПО, когда политические цели достигались при помощи скрытой или явной угрозы без прямого применения военной силы, либо использования иных силовых инструментов политики. Именно так произошло в 70-е годы, когда против СССР были использованы не военные силовые инструменты информационно-когнитивного и политико-административного характера[4].
Традиционные и новые формы использования военной силы
На самом деле форм использования военной силы множество. Среди них традиционно выделяют две основные формы – политико-психологическую (эксплицитную и имплицитную, шантаж, открытые и скрытые угрозы) и собственно военную, когда применяется прямое военное насилие. Причём между ними (и внутри них) существует сложная и не всегда прямая взаимосвязь. В разные периоды времени эти формы используются по-разному. «Переходный период» формирования ВПО до 2035 года – именно такой этап, когда будет наблюдаться взрывообразный рост форм и способов применения в политике силовых инструментов вообще и военной силы, в частности.
Кроме того, появляются и новые формы, прежде всего, «гибридные», когда грань между двумя традиционными формами сознательно стирается, например, либо когда используется кибероружие или когда массово применяются информационно-психологические средства насилия и дезинформации, которые традиционно не относились прежде к оружию. Как правило, все эти формы используются системно, представляя собой одну общую, «гибридную» форму насилия – силовую военную и силовую не военную[5]. В последние два десятилетия, например, в этих целях активно используется синтез применения социальных сетей и «облачного противника», что нашло яркое подтверждение в ходе войны в Сирии и на Украине.
В XXI веке можно констатировать, что кроме известных, в том числе традиционных, форм применения военной силы появилось множество новых, ранее не известных, главной отличительной чертой которых стало эффективность достижения политических целей. При этом уже в ХХ веке стало ясно, что традиционное военное насилие далеко не всегда эффективно. Так, не только крупные войны и военные конфликты в ХХ веке, например, США в Корее и Индокитае, показали, что даже мощная в экономическом и военном отношении держава не всегда может обеспечить политическую победу[6].
Участие СССР и России в разных конфликтах – от войны в Корее и во Вьетнаме до ввода войск в 1956 году в Венгрию и в 1968 году в Чехословакию, а также в Афганистане и более 40 других военных конфликтах[7], далеко не всегда свидетельствовало о том, что новые условия ВПО нашли адекватное отражение в политическом и военном искусстве. Так, например, ВС СССР и РФ готовились к крупномасштабным военным действиям, а не специальным операциям в Будапеште, Праге, Афганистане или Грозном. Главная проблема, которая вытекает из стремления увеличить эффективность применения военной силы в новых условиях формирования ВПО, это соответствие средств и методов применения военной силы и насилия вообще политическим целям. Так, в России, например, так и не создано до сих пор средств для ведения маневренных и динамичных локальных войн, что показал опыт военных действий в Чечне и Южной Осетии, как нет и методов использования военного насилия против внутриполитических кризисов.
Развитие серии конфликтов на постсоветском пространстве показало, что военная сила (в период кризисов в СССР 1990–1991 гг., например) не используется эффективно, прежде всего, в отсутствии политической воли и умения управлять ею. В тех случаях, когда такая воля была, военная сила продемонстрировала свою способность быстрого и эффективного прекращения вооруженного противоборства. Пример кризиса на Украине – показателен: политическая воля, точнее – её отсутствие – привело не только к поражению В. Януковича и смене режима, но и потере Украиной остатков суверенитета. Вместе с тем, напрашивается очевидная аналогия с кризисом в СССР в 1991 году, когда ГКЧП и М. Горбачев не смогли предотвратить развал страны. И, наоборот, – Б. Ельцин (при всей его неадекватности и негативном характере оценки его действий) смог использовать военную силу в самых неблагоприятных для него условиях государственного переворота.
Но главное для того, чтобы яснее представить себе особенности характера военной силы в современный период, всё-таки, это соответствие средств вооруженного насилия политическим целям, которое оказалось эффективным при военной экспедиции США в Афганистане осенью 2001 года, и не оказалось таковым при военной интервенции США в Ираке весной 2003 года.
Целый ряд принципиальных изменений в МО и ВПО требует от США и их союзников корректировкой в использовании политики силы как в её «мягкой», так и самых «жестких» формах. Это добавляет специфики в особенности «переходного периода»[8] в внешней и военной политике США, важнейшей из которых становится смена главной цели силового воздействия[9]. На этом очень важном обстоятельстве необходимо остановиться подробнее.
Если в прежние периоды человеческой истории такими наиболее приоритетными целями войны и силовой политики вообще являлись:
– ограбление, контрибуции, захват рабов;
– захват территории, оккупация с целью получения дополнительной выгоды;
– изменение политики, религии, отношений с союзниками и т. п.;
– наконец, разгром ВС и всего государства,
то в настоящее время главной целью является силовое принуждение правящих элит к той политике и системам ценностей, тем нормам, которые выгодны нападающей стороне. Оккупация, военные действия могут быть рискованны и не выгодны экономически, политически опасны, а последствия не предсказуемы[10]. Контроль над государством может быть более эффективно и безопаснее осуществлен с помощью подконтрольной элиты, а не с помощью открытых военных действий (которые не исключаются, более того, предполагаются, но к которым стараются прибегать не сразу, угрожая их применением)[11]. Пример – такой контроль над бывшими странами-членами ОВД в Европе и СССР в 90-е годы со стороны США и их союзников.
Ярким примером такой политики выступает и современная политика США по отношению к Венесуэле, а до этого к Сирии, где используется весь спектр силовых инструментов для смены правящей элиты. Принципиально от этой политики не отличается и политика США по отношению к России, где «доля» собственно военных средств (помощь Украине, поддержка террористов и пр.) пока что используется ограничено.
________________________________________
[1] Махонин В.А. К вопросу о понятии «военно-политическая обстановка» // Военная мысль, 2011, № 4, сс. 5–6.
[2] См.: Подберёзкин А.И. Война и политика в современном мире. М.: ИД «Международные отношения», 2020, сс. 179–198.
[3] Этой теме в 80-е годы было посвящено множество работ, основным лейтмотивом которых было утверждение о том, что «военная сила потеряла своё значение». Этот сомнительный тезис стал во многом обоснованием не только политики «нового мышления» М. Горбачёва, но и сокращения ОПК и ВС СССР и России.
[4] Создание ОБСЕ и подписание Заключительного акта в Хельсинки 1 августа 1975 года можно, на мой взгляд, назвать этапом к переходу от прямого использования военной силы к политике «силового принуждения», который по времени совпал с прекращением войны в Индокитае и на Ближнем Востоке.
[5] Этот счет была опубликована серия работ, описывающих специфику «переходного периода». См., например, подробнее: Подберёзкин А.И. «Переходный период» развития военно-силовой парадигмы (2019–2025 гг.). Часть 1. Научно-аналитический журнал «Обозреватель». 2019, № 4 (351), сс. 5–25; Подберёзкин А.И. «Переходный период»: эволюция политики военно-силового противоборства западной военно-политической коалиции (2010–2024 гг.). Часть 2. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 5 (352), сс. 5–21; Подберёзкин А.И., Подберёзкина О.А. «Переходный период»: главная особенность – «милитаризация политики». Часть 3. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 6 (353), сс. 57–72.
[6] Усиков А.В., Бурутин Г.А., Гаврилов В.А., Ташлыков С.Л. Военное искусство в локальных войнах и вооруженных конфликтах. Вторая половина ХХ – начало ХХI века (под общ. ред. А.С. Рукшина). М.: Военное издательство, 2008, 764 с.
[7] Дегтярев А.П. История России: войны и вооруженные конфликты: справочное издание. М.: КНОРУС. 2019, сс. 409–442.
[8] См. подробнее: Подберёзкин А.И. «Переходный период» развития военно-силовой парадигмы (2019–2025 гг.). Часть 1. Научно-аналитический журнал «Обозреватель». 2019, № 4 (351), сс. 5–25; Подберёзкин А.И. «Переходный период»: эволюция политики военно-силового противоборства западной военно-политической коалиции (2010–2024 гг.). Часть 2. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 5 (352), сс. 5–21; Подберёзкин А.И., Подберёзкина О.А. «Переходный период»: главная особенность – «милитаризация политики». Часть 3. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 6 (353), сс. 57–72.
[9] Summary of the 2018 National Defense Strategy of the United States of America. Wash., Jan. 2018, pp. 3–11.
[10] Прежде всего, в качестве силовых средств политики используются такие силовые не военные средства, как экономические и торговые санкции. См. подробнее: Подберёзкин А.И., Подберёзкина О.А. Политика санкций как часть политики «силового принуждения» // Обозреватель, 2018, № 11, сс. 7–9, а также продолжение: Обозреватель, 2018, № 12, сс. 8–28.
[11] Публичная дипломатия: Теория и практика: Научное издание. Под ред. М.М. Лебедевой. М.: Аспект-Пресс, 2017, сс. 21–36.
