США пытаются «транслировать» мир таким, каким бы они хотели, чтобы его видели другие (о докладе Национального разведывательного сообщества США)
Д. Дегтярев, профессор
В нашей работе всё чаще подтверждается тезис, что долгосрочный прогноз развития МО в виде одного или нескольких наиболее вероятных сценариев (и их вариантов) – обязательное условие для сколько-нибудь обоснованного прогноза развития сценария ВПО и успешного стратегического планирования. Но этот тезис всегда дополняется оговоркой: такой сценарий должен быть выбран из перечня возможных и наиболее вероятных сценариев, и максимально обоснован, а не просто-напросто придуман (или выложен) для читателя. Наконец, такой прогноз должен иметь конкретное прикладное значение. Он, таким образом, должен быть ориентирован на практические потребности и достаточно определен, не слишком противоречив и, желательно, вполне конкретен. При этом ранее я оговаривался, что из всех возможных теоретически сценариев развития МО я выделяю группу силовых сценариев в качестве единственно вероятных с тем, чтобы не анализировать многочисленные сценарии самого широкого спектра и настроений.
Именно их таких требований, в частности, я исходил, занимаясь анализом возможных сценариев развития МО. Поэтому в работе уже сначала предлагается достаточно определенный и вполне конкретный ответ на главный вопрос о том, каков наиболее вероятный сценарий развития МО. На мой взгляд, это сценарий «Нарастающего военно-силового противоборства», который представляет собой всю группу силовых сценариев развития МО.
Вместе с тем, такое ограничение на самом начальном этапе анализа отнюдь не исключает необходимости поиска и описания других возможных и вероятных сценариев развития МО, отсева наименее вероятных, и проработку наиболее перспективных. Это необходимо делать, чтобы «на периферии внимания» держать в поле зрения случайную возможность развития какого-то неожиданного сценария МО. Напомню, что характерной чертой МО современного мира является хаос, непредсказуемость, открытость системы для случайных изменений, которые невозможно прогнозировать. Таких, например, как пандемия или социальные (этнические, конфессиональные) взрывы. Так, никто еще в конце 2019 года не мог прогнозировать развитие пандемии или социальных бунтов в США в 2020 году. При любом стратегическом планировании необходимо иметь в виду, что такое развитие ситуации вполне возможно, а поэтому требует определенных ресурсов (времени, людей, информации) для того, чтобы не упустить неожиданный поворот событий.
Попыток составить такой широкий перечень возможных сценариев развития МО, как уже говорилось выше, предпринималось и предпринимается немало. Причем на самом высоком научном и государственном уровне – от докладов «Трехсторонней комиссии» начала 70-х годов до официальных правительственных прогнозов социально-экономического развития и многочисленных оценок и прогнозов ООН и её институтов[1]. В частности, примером могут служить доклады разведывательного сообщества США, публикуемые раз в пять лет[2], прогнозы ИМЭМО РАН России и другие прогнозы развития МО, включая прогнозы отдельных коллективов и авторов.
В глобальном прогнозе ИМЭМО РАН «Мир 2035»[3], опубликованном в 2017 году, например, его авторы пишут, что «Состояние международной безопасности в ближайшие 20 лет могут ограничиться четырьмя основными вариантами.
Возвращение к более или менее уравновешенной полицентрической модели, схожей с моделью первого десятилетия XXI века.», когда «преобладающим элементом в их отношениях будет сотрудничество».
Сохранение полицентрической модели, но при снижении экономической и политической роли России в мире., при «развитии сотрудничества Китая, Индии» и других стран.
Новая относительная биполярность и перегруппировка основных стран и альянсов вокруг Китая и вокруг США.
Интеграция экономического и политического пространства России и Европы по модели «Лиссабон-Владивосток» при переходе России на курс ускоренной ... модернизации на базе широкого сотрудничества со всеми ведущими державами»[4].
В конце 2020 года, когда пишется эта работа, можно оценить качество прогнозирования, проделанного в широко разрекламированной работе ИМЭМО. Вывод, к сожалению, простой: если последний вариант можно рассматривать не как прогноз сценария развития МО, а как пожелание авторов политическому руководству России относительно политического курса, то предыдущие три варианта вообще не имеют ничего общего с реальностью, хотя прошло-то всего три года. В самом деле, ни «возвращения к более уравновешенной полицентрической модели» (№ 1), ни «сохранения полицентрической модели при развитии сотрудничества Китая, Индии и др. стран» (№ 2), ни «перегруппировки вокруг Китая и США» (№ 3) не произошло. Более того, не наметилось даже сколько-нибудь заметных тенденций в этом направлении, т. е. попытка прогноза оказалась провальной, хотя временной интервал и был очень короткий, а ситуация (состояние МО) 2020 года мало чем отличалось от ситуации (МО) 2017 года.
Очевидно, что МО развивалась в откровенно конфронтационном направлении со стороны укрепляющей свои позиции западной военно-политической коалиции по отношению не только к приоритетным противникам – КНР, Ирану, России, КНДР (к 2017 году уже отчетливо обозначенным в США), – но и целому ряду других государств. Между тем такого сценария или близкого по характеру сценария развития МО, в прогнозе ИМЭМО даже не было обозначено. Это может свидетельствовать либо о сознательно не адекватной оценке МО, либо о стремлении ввести в заблуждение читателя. Для нас главное то, что такие прогнозы и оценки не имеют никакого практического значения для стратегического планирования в России, основанного на адекватной оценке МО и ВПО.
Кстати, именно такую адекватную оценку сценария развития МО и ВПО дали эксперты центра «Военно-политических исследований» еще в 2013–2014 годах, например, в работе, опубликованной в 2014 году, где был целый раздел посвящен развитию вероятных сценариев МО в нашем веке. В частности, в работе писалось, что «обе стадии развития МО (речь шла о двух возможно разных парадигмах развития МО) формально являются мирными: войны не объявляются, дипотношения не прерываются, но на всех этапах активно используются силовые и вооруженно-силовые компоненты. Фактически последние этапы развития сценария МО – это этапы развития ВПО и даже перехода в СО, который формально таковым не считается. Война (фактически) идет, но она не объявлена»[5].
Примерно в этом же направлении развивались и другие исследования ЦВПИ. В рамках нескольких НИР и отдельных программ в 2013–2020 годы центр «Военно-политических исследований МГИМО-Концерна ВКО «Алмаз-Антей» также провел серию исследований и подготовил более 15 публикаций. Часть из них совместно с НИИ № 46 МО и ВАГШ.
Таким образом, можно констатировать, что футуристических[6] и стратегических прогнозов готовится множество. При этом существует масса самых разных методик и обоснований. При всём их многообразии, однако, отличительной чертой всех этих подходов является их минимальная практическая значимость для прогноза развития ВПО, а тем более СО в мире.[7] Этим объясняется в том числе отсутствие сколько-нибудь обоснованного анализа таких сценариев, а тем более практических выводов и предложений. Как правило, такие прогнозы развития МО констатируют некие общие, чаще всего глобальные, тенденции вне всякой связи с конкретными субъектами и акторами МО, их политикой, а, тем более отношениями между ними. Учитывая, что МО – это система, в которой характеризуются как состояние субъектов, так и отношения между ними, сказанное означает, что для прогноза развития МО такие попытки, как правило, бесполезны. Главное, что в них отсутствует, это конкретный вывод о состоянии МО в будущем. Тем более такой вывод отсутствует, когда речь идет о будущем состоянии ВПО и СО, войн и конфликтов.
Вместе с тем, представляется, что иногда полезно обратить внимание на самые общие подходы к формированию будущих сценариев развития МО, исходя именно из возможных практических потребностей уточнения наиболее вероятного сценария развития ВПО в тех частях, где он вытекает из особенностей развития того или иного сценария МО.
Существует много критериев, которые могут выступить в качестве основы для выбора того или иного потенциального сценария развития МО в будущем. В частности, например, основанных на оценке степени сотрудничества между основными субъектами МО, как предлагает, например, академик А.В. Торкунов[8]. По его мнению, в МГИМО с 1970-х годов существует школа сценарного анализа, в которой в текущий период рассматривают в том числе прогнозы, связанные с пандемией. «Ростки» каждого из сценариев просматриваются уже сейчас, подчеркнул он. Предлагаю в качестве одного из примеров попытки прогноза развития МО рассмотреть эти сценарии и коротко прокомментировать их с точки зрения возможных последствий для будущей ВПО.
При этом, повторю, что оценки вероятности тех или иных сценариев развития МО и даже оценка современной МО, а тем более ВПО, как уже говорилось выше, в самых первых разделах работы, – очень субъективны и могут порой радикально отличаться друг от друга, в особенности когда речь идет об анализе и описании того или иного объективного состояния и положения не только тенденций, но и конкретных субъектов МО. Так, например, оценивая состояние ВПО и угрозы России в мае 2012 года, известный политолог С.А. Караганов писал: «С точки зрения военной безопасности страна находится в беспрецедентно благоприятной ситуации. Сегодня России никто из серьезных внешних сил не угрожает, и в среднесрочной перспективе (т. е. 5–7 лет – А.П.) угрожать не сможет»[9]. Надо ли говорить, что даже для того времени эта исключительно оптимистическая оценка уже была не приемлема, ведь после конфликта «08.08.2008» напряжение нарастало и вскоре, уже в 2013 году, достигло высокой точки, после чего фактически начался военный конфликт на Украине.
Это очередное свидетельство того, как российская политическая элита наивно- оптимистично относится к оценке реального состояния МО и ВПО. Её представители не занимаются даже попытками научного прогноза, а пожеланиями со своей стороны. Можно даже сказать, что в таких прогнозах отражается политическая позиция их авторов, ориентированная на сотрудничество с Западом практически на любых условиях. В некоторых случаях даже отказа от интересов национальной безопасности и идентичности. Не случайно В.В. Путин попытался закрепить эти интересы и национальную идентичность в поправках к Конституции РФ от 1 июли 2020 года.
Обращает на себя внимания, что подобные не адекватные (не всегда даже понятные) «романтические» оценки ВПО со времен М. Горбачева стали характерной чертой оценок в российской правящей элите, на которую, безусловно, необходимо делать существенную поправку, чтобы не исказить реалии. В полной мере эту оговорку надо применять и к всякого рода прогнозам развития МО и даже ВПО, которые время от времени появляются в российской научной и околонаучной литературе.
Возвращаясь к прогнозу развития сценариев МО академика А.В. Торкунова, важно отметить, что он перечисляет такие «ростки» в виде конкретных сценариев.
Первый сценарий – избыток ресурсов и высокий уровень сотрудничества. «Представим, что кризис в мировой экономике преодолевается сравнительно быстро, новые технологии – та же цифра и биотех – обеспечивают быстрые темпы роста, а в ходе борьбы с пандемией ключевые игроки приобретают новый опыт сотрудничества. Американо-китайские отношения приходят к равновесию, основанному на взаимных экономических интересах. Удается сохранить преимущества глобализации, в том числе за счет обмена активами между крупнейшими экономическими игроками»[10]. – Считает А. Торкунов. И продолжает: «Так, экономический рост позволит постепенно сокращать неравенство, а в США стабилизируется внутриполитическая ситуация, американская внешняя политика станет менее импульсивной. При таком сценарии меняется само видение глобализации: от экспансии транснациональных корпораций, безопасность которых обеспечена единственной сверхдержавой, к широкому сотрудничеству национальных государств. Такой сценарий, по его словам, можно было бы назвать «новой глобализацией»[11].
Честно сказать рассматривать такой сценарий в качестве не только вероятного, но и возможного, не представляется реальным: США и их союзники отчётливо демонстрировали все годы свою откровенную неготовность к равноправному сотрудничеству, отчетливо требуя, настаивая и даже заставляя другие государства уступать их давлению. Поэтому ожидать даже теоретически, что политика вдруг станет иной, практически романтичной, по отношению к другим государствам, – политическая наивность. Конечно, чисто теоретически такая смена политического курса возможна, как и возможно то, что США вдруг станут учитывать интересы других государств в полной мере, но в реальности вряд ли кто-то в это поверит.
Второй сценарий подразумевает будущий мир в условиях недостатка ресурсов при низком уровне сотрудничества. «Мировая экономика в стагнации, американо-китайские отношения в кризисе. Растущее неравенство на фоне шока от пандемии, с которой многие государства справились плохо, обостряет социальные конфликты, – продолжает А. Торкунов. – Мы это видели в последнее десятилетие: американское движение Occupy Wall Street, французские «желтые жилеты», электоральные успехи на выборах «несистемных политиков» справа или слева, рост национализма и скептицизма в отношении традиционных интеграционных структур».
Он подчеркнул, что эти тенденции проявлялись еще до вспышки коронавируса, а во время пандемии многие проблемы только усиливаются: «социальные низы» не могут получить медицинскую помощь, нарастает конфликтность и беспорядок в международной системе, санкции становятся «инструментом хищнической экспроприации». Такой сценарий можно было бы назвать «новой Великой депрессией»[12], указал академик.
С точки зрения развития ВПО, этот сценарий развития МО, к сожалению, вполне реалистичен. Особенно в связи с обвалом ВВП в государствах, пораженных пандемией. Выход из такой ситуации также известен. Как правило, выход из такого глубокого кризиса, в условиях недостатка ресурсов связан с попыткой перераспределения этих ресурсов силовым способом, т. е. войной. Или социальными революциями, признаки которой ясно были обозначены в июне 2020 года в США.
Или, как минимум, усилением внешней политики «силового принуждения». Именно это мы и наблюдаем все последние 10 лет, причём в стадии постоянной эскалации. Реализация этого сценария требует от государств самых решительных мер по подготовке к защите от внешней агрессии. И в этом надо отдавать ясный отчёт.
При третьем сценарии развития событий ресурсов по-прежнему мало, но при этом сохраняется высокий уровень сотрудничества государств. «В моду вновь войдет идея равенства, справедливого распределения благ. При этом экономическая ситуация может оказаться слишком тяжелой для того, чтобы поддерживать политически мотивированные и дорогостоящие ограничения на международное экономическое сотрудничество», – сказал А. Торкунов. Этот «гармонический» сценарий, по его мнению, вполне возможен: «Элиты поглощены внутриполитическими проблемами и не ведут активную внешнюю политику. Между прочим, пандемия в этом плане показывает возможные траектории для такой гармонизации».
В истории человечества и международных отношений бывали такие кратковременные периоды, связанные, как правило, с переосмыслением общественностью тяжелых последствий войн. После Первой мировой войны, какое-то время после Второй мировой войны мировая общественность и даже часть правящих элит находились под впечатлением катастроф и людских жертв. Отчасти, кстати, появление европейского интеграционного процесса стало результатом оценки последствий катастрофы войны 1939–1945 годов. Но – надо также объективно признать – эти периоды быстро проходили, а их последствия были незначительными. В этой связи можно рассматривать предложенный А.В. Торкуновым сценарий в качестве малозначительного и маловлиятельного, краткосрочного и маловероятного периода в развитии МО.
При четвертом сценарии в мире достаточно ресурсов, но слабо международное сотрудничество. «Мировая экономика сравнительно быстро выздоравливает, а пандемия скорее усиливает существующие тренды, чем задает новые. Прежние региональные конфликты сохраняются. Международная конкуренция усиливается, хотя наиболее могущественные в военном отношении игроки удерживаются от самых рискованных решений, – отметил А. Торкунов. – Самые сильные экономики, прежде всего США и Китай, понимая, что «глобализация сломалась», стремятся создать вокруг себя техноэкономические блоки – большие сообщества государств, ориентированные на технологического лидера, обладающие эмиссионным центром, критической массой населения и высокотехнологичных компаний, достаточно емким рынком»[13].
Такое развитие МО представляется наиболее вероятным, а его последствия для МО-ВПО и России – более очевидными. В частности, велика вероятность того, что отмечает А.В. Торкунов, говоря о формировании блоков и коалиций: «В таких условиях международная торговля и инвестиции проявят тенденцию к замыканию в рамках этих техноэкономических блоков. Их существование подпитывает конкуренцию между крупнейшими державами и формирует архитектуру нового полицентричного мира. Международное сотрудничество динамично внутри блоков, но сравнительно слабо между ними», – добавил академик. Ученые МГИМО, – говорит ректор, – называют такой сценарий «каждый – за себя»[14].
Как видно из перечня сценариев развития МО, все они строятся на двух критериях: наличия (отсутствия) ресурсов и наличия (отсутствия) сотрудничества. Причём наиболее реалистичным выглядит последний, четвертый, сценарий развития МО, когда в мире «достаточно ресурсов» и «мало сотрудничества». Ответ – строительство «вокруг себя техноэкономические блоки» или (в используемой в этой работе терминологии) широкие коалиции финансово-экономического и военно-политического характера.
Подобная попытка А.В. Торкунова – свидетельство безусловного интереса к прогнозированию МО в условиях усиления кризиса МО, но, на мой взгляд, она существенно упрощает как структуру МО, так и ведущие тенденции и факторы её развития. Так, в своей работе я исхожу из того факта, что на формирование международной обстановки в XXI веке всё более значительное влияние оказывают отношения между различными цивилизациями и их военно-политическими коалициями[15]. Причём не только в одном аспекте – отношений между субъектами МО, а в нескольких, в частности, таких аспектах, как:
– во-первых, цивилизационных, политико-культурных, когда «своя» система ценностей и приоритетов не просто защищается с особенной активностью, но и продвигается в мире, в том числе насильственно;
– во-вторых, когда предпринимаются насильственные действия для снижения влияния и уничтожение другой ЛЧЦ. В частности, в США сложилось общее отношение в правящей элите страны к России, чьё влияние в мире и само существование требуется «разрыхлить», «ослабить», ради чего используется даже термин «extend». Собственно интегрированной, главной целью политики США в отношении России становится именно эта цель.
Примечательно, что в отношении других ЛЧЦ (прежде всего, китайской, индийской, исламской) такой цели не ставится. Применительно к ним стоит задача ограничения их влияния в мире.
– в третьих, в политическом плане российская ЛЧЦ рассматривается как «экзистенциальная угроза» Западу, причём угроза историческая и цивилизационная одновременно, что предполагает, как минимум, ограничение её влияния не только в мире, но и в других странах. В политике это означает курс на изоляцию России под разными предлогами и даже без всяких предлогов («дело Скрипалей», «допинг», «сбитый Боинг» и т. д.). Именно это лежит в основе категорического отказа США и их союзников считаться (и даже признавать) любые международные объединения России – ШОС, ОДКБ и пр.
Важно также прокомментировать модную концепцию «многополярности» в связи с попытками стратегического прогноза развития МО. В XXI веке особенно популярной в политических и научных кругах стала концепция «многополярности» как нередко политическое требование, иногда искусственное противопоставление концепции «однополярности» западной ЛЧЦ во главе с США[16]. На самом деле у этой банальной истины существует достаточно длительная история, которая никак не связана с «гениальной прозорливостью Примакова» или каких-то других российских политиков, а тем более ученых (как это порой представляют сегодня)[17]. У неё есть, как минимум, два объяснения.
Во-первых, объективно сформировалась политическая потребность декларирования того, что мир перестал уже находиться под контролем Запада, связанная в том числе с политикой США и их стремлением сохранить силой этот контроль. При этом нередко желаемое выдается за действительное: правда заключается в том, что контроль Запада (финансовый, экономический, информационный и военный) в целом пока сохраняется, а переходный период еще только начался и не известно как быстро он будет происходить и как быстро закончится[18]. Более 50% (а в некоторых аспектах – более 90%) финансовых, экономических, информационных и военных ресурсов находятся де-факто в руках западной коалиции. Так, на США в 2017 году приходилось 24,3% глобального ВВП, а в 2000 году она составляла 32,5%. Второе место по номинальному ВВП занимает КНР – 14,8%, который в среднесрочной перспективе обгонит США, но на самом деле «Европа» может считаться на втором месте по объемам ВВП, имея примерно столько же, сколько и США объема экономики. И Запад отнюдь не собирается добровольно с этим расставаться.
Эта ситуация возвращает мир к классической схеме соперничества – так называемой «ловушке Фукидида» (древнегреческого историка, считавшего, что быстрое развитие Афин толкнуло Спарту на Пелопоннесскую войну) – поэтому мир постепенно возвращается к «ситуации столетней давности, к чему-то похожему на десятилетие перед Первой мировой войной»[19], справедливо полагает известный топ-менеджер Александр Лосев.
Соответственно этот переход, который ещё не произошёл, но который уже всеми (в том числе и в США) ожидается, заставляет прогнозировать и планировать будущее по-новому. Это ожидание обозначилось еще в прошлом веке, но США удалось его умело отложить – до тех пор, пока они не ликвидировали свой главный потенциальный центр соперничества – СЭВ и ОВД, а затем и СССР. Переход к многополярности, отмеченный еще в документах партийных съездов КПСС 70-х годов, вновь стал актуальной темой потому, что в России «в одно время» правящая элита согласилась с возникшей в реальности однополярностью, но затем, вдруг «прозрела» и обнаружила, что процесс перехода не останавливался, протекал по мере быстрого роста экономик КНР, Индии, Бразилии и ряда других стран. Процесс «прозрения» правящей элиты России стал тем процессом очищения её от вредных либеральных иллюзий во внешней политике страны, которые доминировали со времен М. Горбачева[20].
Во-вторых, правящей элите России стало понятно, что односторонняя ориентация на Запад стала не допустима не столько с идеологической точки зрения, сколько из-за сугубо материалистических соображений: Запад не дал её представителям ни гарантий безопасности, ни индульгенций за прошлые грехи, ни, тем более, возможностей сколько-нибудь самостоятельно распоряжаться собой и российскими ресурсами. «Уход в автономное плавание» сопровождался усилением разрыва, который должен был неизбежно наступить после того, как правящая российская элита отказалась от полной вассальной зависимости[21].
Не думаю, что у российской правящей элиты вдруг возникли патриотические чувства – она вполне интегрировалась в качестве обывателя в систему европейских ценностей, – но она неожиданно столкнулась с периодическим, но постоянным нажимом на её интересы, искусственные ограничения и пр. по одной причине: в Европе правящие элиты с огромным трудом, через войны и кровь, создавали правила и системы своей защиты. И эти условия существования они не собирались отдавать российским представителям, более того, они рассчитывали на то, что по праву сильного они смогут пользоваться неравными условиями развития, ограничив национальный суверенитет России.
В любом случае, при самом разном субъективном отношении правящей российской элиты, в начале века произошло фактическое изменение мировой парадигмы развития: отчетливо проявились две основные тенденции в мировом развитии и, как следствие, в формировании МО, о которых речь пойдет ниже. Здесь же констатируем, что достаточно субъективные оценки и прогнозы развития МО очень мало помогают в прогнозе развития конкретного ВПО, хотя отказ от иллюзий, избавление от теоретически возможных, но практически не реализуемых сценариев развития МО и их вариантов, также имеет значение. Хотя бы для того, чтобы убедиться в правильности выбора наиболее вероятного сценария развития МО как базового будущего сценария развития ВПО.
______________________________________
[1] См. подробнее: Дегтярёв Д.А. Оценка современной расстановки сил на международной арене и формирование многополярного мира: монография / Д.А. Дегтярёв. М.: РУСАЙНС, 2020, сс. 6-10.
[2] Существуют обоснованные опасения, что подобные доклады специально готовятся для формирования общественного мнения в нужном направлении.
[3] Мир 2035. Глобальный прогноз / под ред. А.А. Дынкина / ИМЭМО РАН им. Примакова. М.: Магистр, 2017, 352 с.
[5] Цит. по: Подберёзкин А.И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. М.: МГИМО-Университет, 2015, сс. 117-118.
[6] Футуристические прогнозы - наиболее яркий из них - книга американского политолога Джорджа Фридмана, где приводится его прогноз изменений в геополитике, которых можно ожидать в мире в XXI веке. Фридман предполагает, что Соединенные Штаты останутся доминирующей глобальной сверхдержавой на протяжении XXI века, и что история XXI века будет состоять в основном из попыток других мировых держав оспорить доминирование Америки.
[8] Ректор МГИМО перечислил четыре сценария развития событий в мире после пандемии. Цит. по: газета «Взгляд», 19.05.2020. URL: https://yandex.ru/turbo/s/vz.ru/news/ 2020/5/19/1040159. html?promo=navbar&utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com
[10] Ректор МГИМО перечислил четыре сценария развития событий в мире после пандемии. Цит. по: газета «Взгляд», 19.05.2020. URL: https://yandex.ru/turbo/s/vz.ru/news/ 2020/5/19/1040159. html?promo=navbar&utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com
[11] Ректор МГИМО перечислил четыре сценария развития событий в мире после пандемии. Цит. по: газета «Взгляд», 19.05.2020. URL: https://yandex.ru/turbo/s/vz.ru/news/ 2020/5/19/1040159. html?promo=navbar&utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com
[12] Ректор МГИМО перечислил четыре сценария развития событий в мире после пандемии. Цит. по: газета «Взгляд», 19.05.2020. URL: https://yandex.ru/turbo/s/vz.ru/news/ 2020/5/19/1040159. html?promo=navbar&utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com
[13] Ректор МГИМО перечислил четыре сценария развития событий в мире после пандемии. Цит. по: газета «Взгляд», 19.05.2020. URL: https://yandex.ru/turbo/s/vz.ru/news/ 2020/5/19/1040159.html?promo=navbar&utm_ referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com
[14] Ректор МГИМО перечислил четыре сценария развития событий в мире после пандемии. Цит. по: газета «Взгляд», 19.05.2020. URL: https://yandex.ru/turbo/s/vz.ru/news/ 2020/5/19/1040159. html?promo=navbar&utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com
[15] Подберёзкин А.И., Боришполец К.П., Подберёзкина О.А. Евразия и Россия. М.: МГИМО-Университет, 2013, 517 с.
[17] О борьбе разных центров силы в мире говорили многие - от Ф. Энгельса и В. Ленина до Л. Брежнева, который на нескольких съездах КПСС характеризовал МО как противоборство разных центров силы в мире.
[18] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Повышение эффективности стратегического сдерживания - основное направление политики безопасности России. Часть 1 // Обозреватель-Observer, 2018, № 5, с. 19-35.
[19] Лосев А. «Трампономика»: первые результаты. Эрозия Pax Americana и торможение глобализации / Валдайские записки. 2018, № 87, с. 25.
[21] Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России.
