Вася - очень подвижный, веселый парень. Лесники-пожарные летят тушить пожар в тайге. Мы выясняем, что они по пути могут забросить нас на сопку, а на обратном пути заберут. Я выбираю горную тундру в таком месте, чтобы можно было набрать воды, и чтобы наша палатка была видна вертолетчикам издалека. Вертолет улетает. Мы быстро ставим палатку на небольшом плоском плато. Спускаемся с сопки за водой. Это далеко. Но так как за нами прилетят через сутки, мы не волнуемся. Рядом с нашей палаткой в начале спуска я приметила болотистую мочажину со мхом и осокой но тут много воды не наберешь, и она грязная. Спешим в маршрут и по коньку хребта поднимаемся до позднего вечера, собираем растения. Вася с пристрастием каждый раз спрашивает: " Это новый вид? В честь кого он будет назван?" Я обнадеживаю Васю. Это придает азарт нашим сборам. Возвращаемся в темноте. Закладывать уже поздно. Кедрового стланика полно. Собираем сухие ветки. Разжигаем костер недалеко от палатки. Ветер колышет яркое пламя. Мы совсем одни над тайгой. Наверное, очень далеко виден наш костер. Но это совершенно безлюдное место. Вася то и дело бросает в костер ярко вспыхивающие дробинки. У Васи есть одностволка, он часто стреляет, балуется. Мне это занятие и раньше очень не нравилось, теперь - особенно. На лесоохране Васе выдали мешок с продуктами - паек для работников лесоохраны на пожаре. На следующее утро за завтраком он ест только эти сухари: романтика. Хоть Васе 16, но по сути он настоящий ребенок.
Утром после завтрака я забираюсь в палатку закладывать гербарий. Так как ветер рвет ее полы, я укрепляю камнями края, укрепляю колья, сажусь закладывать. Вдруг слышу странный звук: "Пах!" Это Вася кинул в огонь порох, он взорвался. Я выбегаю из палатки: всё Васино лицо сильно обожжено. Бегу к мочажине, набираю сфагнум, выжимаю. Заставляю Васю пропитать мочой. Прикладываю к ожогу. Нужно посмотреть - сохранились ли глаза, пока нет отека! Мох чистый. Ветер разгоняет комаров. Они и не добираются до вершины. Жары нет. Опухший Вася лежит в палатке. Я сижу на плато, гляжу в небо. Высоко, плавно пролетают на север самолеты.
Только к вечеру третьего дня прилетел за нами большой вертолет МИ-6. На Васю, чтобы не пугать лесников, я натянула свою шапку с большими полями. Он температурил и ослаб, но свежая розовая корочка затянула ожоги на лице - позже даже рубцов не оказалось. В Сеймчане мы положили Васю в больницу. Посмотрели на карту: ручей под сопкой назывался "Огненный".
На Кедоне бичи приволокли Андрею мамонтовый бивень. Пока завтракали, не проследили, как разгорелся костер. Чуть не сожгли палатки. Но сетки с гербарием сильно подгорели. 11 августа 74 года мы встречали день рождения Павлика в большой комнате лесоохраны. В гостях у нас была Татьяна Николаевна Ульянова со своей ученицей. Было вино и подарки, все как положено. Еще больной Вася лежал на кровати, а Татьяна Николаевна говорила: пройдут года и мы будем вспоминать этот день, Павел вырастет. Кроме того, она поделилась своими наблюдениями: именно люди неаккуратные, не обращающие внимания на мелочи и бывают хорошими научными сотрудниками, сосредоточенными на одной идее. Эта верная мысль мне часто приходила в голову - в первую очередь, она относилась к Андрею.
В конце августа мы улетали в Магадан. Работа на Средней Колыме завершилась. Под вечер над аэродромом пламенел уже холодный закат. Настроение было приподнятым. Бренчала гитара. Мы пели: "Где среди пампасов, бегают бизоны... Словно статуэтка, девушка стояла". Андрей подпрыгивал и своеобразно танцевал, собирая вокруг себя зевак. Так он самовыражался! Мы умирали со смеху.
Осенью работа продолжалась в Приморье. Из Владивостока мы поехали на мыс Гамова - сначала поездом до Андреевки, а затем несколько километров вдоль моря.
Побережье Японского моря, Хасанский район Любуемся лунной дорожкой. Нагружены спальными мешками. Несмотря на поздний час, нас встречает начальник морской экспедиционной станции (МЭС) Галкин. Сам он с Колымы, из Сеймчана, а значит, земляк. Предупреждает: завтрак в девять, обед в час и ужин в семь. Настоящий курорт! Что-то необыкновенное. Провожают в индивидуальный коттедж на берегу бухты. Мы никак не можем прийти в себя от обилия комфорта, неожиданно свалившегося на нас!
Утром восторги продолжаются. Наш коттедж находится на пригорке. Тихий рассвет. Ярко-голубая бухта Троицы. Цепочки куэст - островков, уходящих в море. Бежим купаться. Очень соленая вода в бухточке, хоть и прохладная, но приятная. В прозрачной глубине играют пестрые краски морских звезд, лежат круглые морские ежи, раки-отшельники, актинии, колышутся водоросли. На берегу - кучи панцирей морских гребешков. Вокруг заросли мискантуса. Сухо. Все напоминает саванну. Тайга исчезла. Стайками пасутся фазаны. Со странным свистом мимо нашего коттеджа пробегают олени. Все кажется необыкновенным: пламенеющие закаты и свежие рассветы!
Дубовые леса еще зеленеют. Почти ежедневно мы бороздим полуостров. В его дальних уголках, в узких бухтах растет корявая, по-японски, сосна погребальная.
Мы были привязаны к режиму, на завтрак ходили аккуратно. По утрам в столовой обедали сотрудники станции и странный приезжий с огромной головой, как нам рассказали - известный физик, отдыхающий на станции. За завтраком он требовал себе несколько порций манной каши, каждый раз приговаривая: "Мне погуще". У нас в семье эти слова стали крылатыми. Кроме того, этот физик, узнав, что мы из Магадана, из научно-исследовательского института, решил, что и ему нужно съездить в Магаданскую область, на очередной курорт. Мы его ничем не могли обнадежить. В нашем институте были организованы стационары, но все в довольно суровых, не курортных условиях. Мы работали по-иному, не на стационарах. Нужно было обследовать максимальное количество недоступных мест, в которые можно попасть только вертолетом.
На пароме вернулись во Владивосток и тут же уехали в леса Супутинского заповедника. Андрей пишет детям: "Сколько там было живности в море! Гораздо больше, чем в Черном. И разные морские звезды, и разные морские ежи, колючие-преколючие, и множество ракушек, крабы, камбалы, бычки и раки-отшельники. А по ночам, как и на Кавказе, - пение кузнечиков и цикад, маленькие светлячки. Масса оленей и фазанов. Так и вылетали из-под ног, целыми выводками! Местность очень походила на саванну: небольшие перелески и открытые пространства, заросшие высоким мискантусом, который действительно растет в саваннах.
А потом попали в Супутинский заповедник. Здесь уже царство только леса. Лес высокий, сплошь покрывающий все сопки, перевитый лианами - актинидией и виноградом, с массой колючих кустарников. Местами вообще трудно ходить сквозь заросли. Но зато красота какая! Огромные зеленые хвойные - кедры и пихты - контрастно выделяются на фоне желтеющих дубов, лип, берез, кленов. Особенно красивы клены с их ажурной ярко-красной листвой. Здесь тоже было много оленей, почти ручных. Ночью они задавали концерты - ревели и свистели, мешали спать".
Поздней осенью мы вернулись в Магадан. Живем уютно и весело. Яшка, наш кенар, поет на все лады. У меня в комнате садик. В большом напряжении готовим к сдаче рукопись "Кустарники. Структура и морфогенез". Необходимо было успеть отправить рукопись в издательство до 20 декабря. И мы успели!
В декабре Андрей пишет моей маме: "Только что вместе с Маей окончили книжку по кустарникам. Работали, как черти, особенно последние дни, вплоть до 25. Хорошо, что есть жесткие сроки, а то бы могли протянуть и дольше. Теперь надо ждать, чтобы ее утвердили к изданию. Да, а мое собственное утверждение откладывается на неопределенное время или даже оно вообще никогда не состоится, хотя я его себе нагадал на Рождество. По новому правилу (см. "Правду" за воскресенье, ст. "Кадры науки") все нерассмотренные диссертации направляются в спец. советы. Мою диссертацию, конечно, отправят в тот же БИН, и там же и зарежут. Вот потому у меня сейчас плохое настроение, и как-то ничего не клеится, и даже руки опускаются. Что делать? Что делать? Ничего больше и не остается, как только биться головой о стенку. Разве плетью обуха перешибешь?"
Он любил дразнить меня. Иногда он и вправду ударял головой о стену, приводя меня в отчаяние.
Делится с мамой, жалуется, что работоспособность у него падает прямо на глазах, и за месяц он написал только одну путную статейку о реликтах Колымского нагорья: "Недавно пришлось пойти на концерт Мулермана (ведь никого более достойного не было!). С микрофоном пел он неплохо, временами даже дух захватывало, особенно при словах "тебя б сожгли на площади". Вот, пожалуй, и все наши развлечения, и ничего более не предвидится, кроме как мы сами организуем выпивку по поводу годовщины со дня моей защиты. Такие ужасные слухи ходят, что ВАК буквально зверствует, из 70 каких-то докторских диссертаций пропустили только четыре! "Оставь надежду всяк сюда входящий", как сказал древний итальянский поэт, имея ввиду ВАК. Искренне преданный Ваш зять А. Хохряков".
Поездки 1975 г.: Июль-август: Магаданская область (Сеймчан, Эльген, Кедон, Аронгаз, заброс на Ясачную). Сентябрь: Приморье (мыс Гамова, Супутинский заповедник).
Публикации 1975г.: Вышли книги Андрея: "Соматическая эволюция однодольных" и "Закономерности эволюции растений". Маме удалось их заказать, а потом переслать нам для подарков.
1976 В начале 1976 года обстановка в институте не из лучших. Александр Шаткаускас уже год как ученый секретарь. В нашем маленьком институте ученый секретарь - что-то вроде директора. Чёткого распределения служебных обязанностей нет. Приходится даже по маленькому делу обращаться к Шаткаускасу. Нам он всегда отказывает. Мы работаем над сборником работ нашей лаборатории, который вот-вот должен выйти из печати, а Шаткаускас всячески нам препятствует с оформлением документов. Находятся и друзья. Приезжает из Владивостока, из редакционного центра Галина Филипповна Низяева и содействуют с оформлением документации. Сдать сборник удалось с большими трудностями, прибегнув к хитростям и поддержке друзей. Дружба с Низяевой, ее содействие способствует публикациям, пробиванию наших монографий в издательстве "Наука".
О степени напряженности жизни можно судить по той памятке, которую Андрей оставил мне, улетая весной из Москвы в Магадан: "1. Отвезти статью Антроповой в редакцию бюллетеней ГБС. 2. Позвонить в редакцию "Наука" насчет составления заявок. 3. Передать Заморскому, что нужен акт экспертизы и телефон редакции ЖОБ. 4. Связаться с Тихомировым по поводу Биологической школы. 5. Попросить Шафранову написать замечания о папоротниках. 6. Найти статью о реликтах Колымы и передать Гричук. 7. Купить книгу Терехина и прислать ее в Магадан. 8. Поговорить с Ворошиловым, сказать, что я помогу ему со вторым изданием. 9. Взять в президиуме МОИП книжечку "Доклады зоологии и ботаники".
Как только был оформлен очередной, уже третий, договор в Магадане, пришло Андрею приглашение от В.Н.Тихомирова поступить в МГУ на кафедру высших растений старшим научным сотрудником: "Я бы охотно пригласил тебя, при условии, что ты возьмешься за систематику Centrospermae и возглавишь в идейном отношении цитологов, эмбриологов, морфологов, палинологов, работающих с этим таксоном. Им не хватает объединяющего и оплодотворяющего влияния систематика, а для систематика и филогенетика, я полагаю, свет клином не сошелся на однодольных. Если эта перспектива тебя заинтересует (а мне бы хотелось, чтобы это случилось так), готов обсуждать все ее аспекты".
Это письмо нас взволновало. В такое тяжелое время Вадим Николаевич предлагает ему работу в МГУ. Мы сможем вернуться в Москву! С тех пор, как дети остались в Москве, разлука раздирает мне душу.
Андрей - Тихомирову: "По главному пункту твоего письма пока ничего определенного сообщить не могу. Просто все очень неожиданно и поэтому не переварено. Одно могу сказать. Однодольные тут совсем не причем. Я сам к ним что-то охладел. Есть, конечно, и более интересные вещи, чем центросеменные, и они, в конце концов, не так уж плохи. Более серьезное препятствие состоит в том, что я буквально только что перезаключил договор до 5 августа 79 года. Тянул больше трех месяцев, всё чего-то ждал. Но тут стала подпирать необходимость бронирования квартиры. Если же не обращать внимания на формальности, то у меня будет контрусловие: необходимость закончить флору Колымы и Охотии. Кроме того, у меня на лето намечена поездка на Аляску. Не хотелось бы ее терять. Поэтому, если все будет хорошо, то реально мой переход возможен лишь в начале осени или даже не раньше, чем через год".
На полевых сборах Андрей остается в Магадане. Кроме того, есть надежда, вполне реальная, побывать с Б.А.Юрцевым на Аляске - а это предел мечтаний в те советские годы.
В тяжелое время, связанное с ожиданием утверждения диссертации, письмо Тихомирова очень нас поддержало. Но в дальнейшем больше разговоров о переходе в МГУ не возникало.
Андрей делится находками, консультируется с Борисом Юрцевым . Много сил уходит и на Юрия Павловича Кожевникова, который все время жалуется, требует к себе внимания. Отрывок из письма Б.Юрцеву: "Юрий Павлович меня совсем измучил со своими произведениями: оказывается, в том, что их не принимают в РИО (редакционно-издательском отделе), виноват не кто иной, как я. Тут я всеми силами стараюсь уладить создаваемые им на каждом шагу конфликты, от начальника отряда до бухгалтерии и ученого секретаря, и я же оказываюсь во всем виноват".
С начала лета 1976 вплоть до августа я отдыхала вместе с детьми на Зеленом мысу. Андрей же сказал, что не может позволить себе такой роскоши, а должен ехать на Омолон, приток Колымы. Он очень надеялся ездить со мной, Андрею всегда без меня было плохо. Все его письма полны тоски. В поле он собирается один, жалуется на трудности. В полевом отряде полный разнобой, а расхлебывать неурядицы приходится ему одному. Его изводит Шаткаускас, который урезает смету.
Перед отъездом на юг к маме, я в Москве который раз (!) пытаюсь выяснить возможность возвращения в Главный ботанический сад. Но двери закрыты. Выслушивала сочувственные советы, досадовала. Некоторые обнадеживали. Я писала по этому поводу Андрею.
Андрей 27 мая мне отвечает: "Насчет этой зимы надо ориентироваться на Магадан. И 77-й год, скорее всего, пройдет здесь. Но главное - конец где-то уже замаячил, и это должно придать настроение переносить нынешние невзгоды более бодро. Я твердо рассчитываю иметь через год черновой вариант рукописи определителя, потом внести дополнения в результате находок 77-го года, и к концу его иметь уже готовую рукопись".
15 июня: "Здравствуй, дорогая! Дело медленно, но верно идет к развязке. Ох уж эта бюрократия! Сколько бумаг нужно написать и подписать! Студенток оформлять - тоже всякие загвоздки. Выезд наметил на воскресенье. Потому что самолет на Омолон летит два раза в неделю. В четверг из-за бюрократической волокиты мы не успеваем. Вся комната опять завалена вещами, надо: оформить акт готовности и получить все подписи, после этого идти получать пропуск, после этого - билеты, кроме того - спирт, разобрать вещи, снова упаковать их и получить деньги".
Прежде все эти заботы ложились на меня. Теперь он один, можно понять его грусть. Он надеется на поездки со мной в августе: "Маршрут я написал такой: Магадан - Усть-Омчуг, с заездом на Яну (вверх по Детрину на перевал), Кулу, Хениканджа и всякие окрестности, и назад через Кулу и Ветренный к Берману на стационар. Мы на Омолоне пробудем до середины августа. После этого будем ездить по побережью. Если переходить в ГБС (в Москву, в Главный ботанический сад), то время здесь нужно использовать максимально. Ты можешь лететь на Камчатку, когда пожелаешь. Жаль, конечно, что на Омолон и стационар мне придется ехать почти одному. А так бы славно пожить там вместе с тобой и Пашкой! ... Мне опять тут начинает нравиться. Как-никак быть сам себе хозяином, постоянно открывать что-то новое, неизведанное не всякому удается и не везде возможно. И командовать я привык. И даже к положению бобыля понемножку привыкаю".
22 июня. "Дорогая! Наконец мы в Омолоне! Но заботы на этом не кончились. Надо попасть на стационар. Приходится ходить по всяким инстанциям, упрашивать, уговаривать. Наконец, нашли одного армянина Саркисянца, который согласился нас отвезти на лодке. Но до сих пор все равно не верится, что я когда-нибудь смогу отдохнуть, и никуда больше не буду стремиться. Ох, только бы уехать сегодня! Путешествие будет продолжаться весь день. Приедем на место, если, конечно, доберемся благополучно, около часа ночи. Но лишь бы уехать в любую погоду, в любое время!
Омолон - омерзительный поселок в большущей котловине. Горы только где-то на горизонте. Ходить почти некуда, ездить тоже, так как вообще нет никаких других поселков. Поселились в школе, но временно. Ремонт, и со временем придется куда то перебираться. А сейчас лишь бы вырваться. Как я рвался из Магадана, так же рвусь отсюда подальше".
26 июня: "Здравствуй, дорогая! Никогда еще мне не было так тяжело, как теперь. Неприятности и всякого рода препятствия следуют одни за другими. Поехали на лодке, сломался мотор, пришлось возвращаться, и притом ночью. Весь следующий день разбит. Потом еще пуще. Вещи, которые брали с собой, сложили на одном из складов около пристани в поселке, откуда до пристани, где баржа, 7 километров. И вот кладовщица внезапно уезжает. Наши вещи заперты. Ключей нам не дают. Баржа разгружается. Завтра последний день. Потом она пойдет. Видимо, придется ехать без вещей. Вот тебе и проблема, совершенно непредвиденная и непредсказуемая. Потом еще одна студентка заболела. До пристани с баржи надо добираться на попутных лодках, кого-то просить, сидеть, ждать. Силы мои совершенно на исходе. Не знаю, как я без тебя просуществую эти два месяца. Ночи опять стали почти бессонными. Но самое главное, что нет у меня никаких организаторских способностей, нет необходимой энергии, и скорее потому, что я вообще устал за все годы. Будь я один - то все бросил бы и жил бы в этом поселке просто так, никуда не бегая и никого ни о чем не прося. А тут ведь люди, которые на тебя смотрят и которые от тебя ждут каких-то действий, так что волей-неволей надо шевелиться, чего-то делать, куда-то ходить, просить, хлопотать. И все это надо делать именно мне.
Я очень рад, что ты отдыхаешь, как в раю, и я знаю, что это тебе необходимо. А мне бы хотелось сейчас заснуть и проснуться только через два месяца. Если все эти неприятности не кончатся, не знаю, как я их протяну и протяну ли вообще.Извини меня за это письмо. Оно тебя, конечно, не обрадует. Но все же придет уже тогда, когда ты как следует отдохнешь и будешь собираться в Магадан".
12 августа: "Здравствуй, дорогая! Вот мы и вернулись с Кегалей. Беспрецедентный случай - на три дня раньше срока, ждали вертолет 14, а он прилетел 11 августа. Прилетел в час дня и ждал нас до пяти - целых четыре часа! Все это я приписываю знакомству Гали Антроповой с вертолетчиками. Мы с Ларисой забирались на самую высокую гору в окрестностях высотой 1400 м, около 900 м над долиной реки. Все трудности уже позади, и надо сказать, что с некоторых пор мне стало везти. На стационаре прожил месяц без особых забот, много ездил на лодке по реке, на Кегали попали быстро, а оттуда еще быстрее. От студенток очень легко избавился. Новое помещение нашел без труда. Сейчас живем в прекрасной (по омолонским масштабам) квартире из двух комнат с кухней, питаемся три раза в день в столовой, забот теперь почти никаких (ох, как бы не сглазить!) Да и, конечно, находки. Уже в Омолоне нашли почти в поселке два-три новых вида, затем много интересного на скалах и степных склонах, и как самое интересное - редовския - новая для Магаданской области. Потом некоторые виды требуют уточнения. А в Кегалях еще больше. Там вообще оказалась очень богатая флора - более 350 видов в радиусе 10 километров! Из них самые замечательные - новые для области Silene acaulis, Saxifraga escholtzii - чукотские виды, о которых можно было только мечтать! Затем много всяких других редких, в основном арктических видов. Сейчас будем около недели в Омолоне. Надо собрать гербарий для лесников в качестве компенсации за помещение".
Сплавлялись по Омолону с неизменно верными Галей Антроповой и Ларочкой Васильевой. Долго простаивали, когда баржи садились на мель. Жили некоторое время в поселке Кегали. Андрей работал и на стационаре Института биологических проблем Севера на Омолоне.
В августе я прилетела в Магадан и уже через два дня встречала всю партию в Магаданском аэропорту. Грузили вещи, все были возбуждены, полны разнообразными впечатлениями. Андрей рассказывал о находках.
Как только Андрей, приехав из очередной поездки, после вертолетного заброса и полевого сезона, входил в нашу квартиру, он тут же шел к карте и отмечал новый обследованный пункт. Таким образом, карта постепенно заполнялась точками. Андрей шутил: "Засижена мухами".
В августе полевой сезон продолжается на побережье. Катер "Хрусталь" должен доставить нас из Магаданского рыбного порта на остров Завьялова. Этот большой остров хорошо виден и из бухты Нагаево в Магадане. Нас трое: я, Андрей и наша лаборантка Света Ершова. Грузим полевые вещи, палатки и запас продуктов. Единственное, что мы знаем, - на краю острова есть метеостанция.
В салон набиваются женщины - рабочие по разделке рыбы. Их по пути будут пересаживать на большой корабль - плавбазу. Публика пестрая. Такой же пестроты их "народный" язык. В середине ночи швартуемся у огромного корабля. Публика схлынула, мы в просторном катере одни. На рассвете подплываем к большому причалу в уютной бухте острова. На пригорке - ряды деревянных одноэтажных домов. Это Камчатский рыболовецкий и разделочный колхоз. Области Магаданская и Камчатская - два разных мира.
Выделяют большую комнату в одном из просторных, барачного типа домов. Бородатый Леша, рабочий колхоза, топит нам печку, сообщая, что завтрак в столовой в 9 утра. А мы думали жить в полном одиночестве среди дикой природы! Предлагаем Леше спирт в награду за гостеприимство. Он нам в ответ: "Я спирт не пью, чифирю!" Вокруг разделочного цеха - огромные скопления мешков из-под соли. В них крысиные поселения.
На побережье Охотского моряВнутренности и головы рыб при разделке выбрасываются рядом с цехом. Крысы разъелись и обнаглели, гордо сидят на тропинке, не уступая дороги. Остров большой. За один день из конца в конец не пройдешь. Идем на самую высокую сопку. Сначала распадок, обрамленный каменными березами с искривленными ветрами стволами. В узких ущельях слежался снег. Он постепенно подтаивает, образуя пещеры. Лед за короткое лето стаивает лишь наполовину. Лиственницы на острове нет. Кедровый стланик низкий, что облегчает подъем. Сначала первая седловина. Думали, что она и есть самая высокая точка, но за ней открывается новая вершина, а за ней третья - и так несколько раз до самого верха. На вершине нас накрыла туча, облила дождем и улетела, снова открыв виды изумительной красоты. Стоим на вершине восточной окраины острова.
На восток - отвесный обрыв головокружительной высоты. Далеко внизу - белая пена прибоя. Стаи чаек. Наверху крутой склон зарос низким, но густым кедровым стлаником. Андрей спускается вниз и собирает дриаду аянскую. Лезет вверх, подтягиваясь на ветвях. Я не решаюсь. Обратно, на запад, идем другой стороной острова. По дороге вдоль ручьев, особенно у наледей, встречаем красочные лужайки с ярко цветущими кустарничками. Как будто сейчас не конец августа, а ранняя весна. Везде следы медведей. К берегу вышли только на закате. В лагерь необходимо прийти засветло. А пляжа как такового по берегу нет. Только нагромождения больших камней, уходящие в море. Прилив. Перепрыгиваем с одной каменной глыбы на другую. Огибаем выступ, выдающийся в море, углубляемся, затем по таким же глыбам забираемся на новый выступ. И сколько раз так будет? Папка на спине Андрея, наполненная растениями, маячит передо мной. В темноте видим огни колхоза. Играет музыка. Там идет своя привычная жизнь. Колхоз кажется нам совсем близким. Но это обман зрения. Нужно опять забираться на очередной выступ, потом снова и снова уже в темноте нащупывать каждый шаг на шатких камнях. Другой дороги нет. И наконец вдали видим темнеющий на фоне огней силуэт Светы, в беспокойстве вглядывающейся в темноту.
Прошла неделя ожидания катера. О нас забыли, и катер не пришел. Рыбаки рассказывали - сюда пришвартовываются разные маленькие корабли и кораблики, в основном сейнеры. Отстаиваются в бухточке во время штормов. Но без всякого расписания. Связи с Магаданом нет. Каждый день мы с грустью смотрим на этот город, еле видимый на горизонте.
После шторма пришвартовался корабль морской экспедиционной станции. Договорились с капитаном. Берет. Идем сначала мимо отвесных скал острова Недоразумения, затем на запад к Армани, и только потом возвращаемся в сторону Магадана.. В Магадан пришли 2 сентября. В этот день Андрею исполнилось 43 года.
