На военных взвалили слишком большое бремя решения проблем, которые, по самой своей сути, невозможно было решить с помощью одной лишь военной силы. США никогда не могли подчинить страну (Ирак – А.П.) потому, что не собирались с ней оставаться
Дж. Тенет, бывший директор ЦРУ
Внешнее информационно-когнитивное влияние и политические последствия этого влияния на правящую элиту и общество в мире резко усилились в конце ХХ века не только в связи с процессом мировой информатизации и резким ростом возможностей средств массовой информации, но и использованием этих технических возможностей в политических целях. Если в прежние периоды развития МО огромное влияние уже оказывали газеты и радио, то с появлением телевидения и интернета это влияние стало абсолютным. Особенно когда государства и их институты стали целенаправленно использовать это влияние в целях формирования общественного сознания и установок для правящих элит.
С другой стороны, бывает необходимо «отключить» его краткосрочную или историческую память – они создают психологический барьер против внушения. Рассмотрим сначала важность запоминания. Когда человек получает какое-то сообщение, его взаимодействие с памятью делится на два этапа: сначала происходит пассивное запоминание. Затем информация перерабатывается рассудком, и если она признается мало-мальски убедительной, эмоционально окрашенной и представляющей интерес, она «внедряется» в память и начинает воздействовать на сознание.
Исследователи пришли выводу: то, что в результате частого повторения прочно запоминается, действует на сознание независимо от того, вызывает ли это утверждение возражения или одобрение.
Этот вывод проверен на коммерческой рекламе, ценность которой для ученых – в огромном количестве эмпирического материала.
Мастера рекламы знают, что для ее эффективности неважно, вызывает ли она положительную или отрицательную реакцию, важно, чтобы она застряла в памяти. Так возник особый вид – «раздражающая реклама», подсознательное влияние которой тем больше, чем сильнее она возмущает или раздражает людей.
При передаче информации часто используется слова с манипулятивной семантикой (изменение смысла слов и понятий). Разновидностью лжи в прессе является «конструирование» сообщения из обрывков высказывания или видеоряда. При этом меняется контекст, и из тех же слов создается совершенно иной смысл. Истинный смысл можно замаскировать с помощью терминов. Это специальные слова, имеющие точный смысл, причем адресаты резко разделяется на тех, кто знает точное значение термина, и на тех, кто не знает. Но главное, что термины обладают магическим воздействием на сознание, имея на себе отпечаток авторитета науки.
Существует правило: «Сообщение всегда должно иметь уровень понятности, соответствующий коэффициенту интеллектуальности примерно на десять пунктов ниже среднего коэффициента того социального слоя, на который рассчитано сообщение».
Человек должен воспринимать сообщение без усилий и безоговорочно, без внутренней борьбы и критического анализа. Упрощение позволяет высказывать главную мысль, которую требуется внушить аудитории, в «краткой, энергичной и впечатляющей форме» – в форме утверждения. Утверждение в любой речи означает отказ от обсуждения, поскольку власть человека или идеи, которая может подвергаться обсуждению, теряет всякое правдоподобие. Это означает также просьбу к аудитории, к толпе принять идею без обсуждения такой, какой она есть, без взвешивания всех «за» и «против» и отвечать «да» не раздумывая
Социальные инструменты – социальные технологии[1], специальные средства и специально обученные люди – применения такого влияния на элиты и общество во второй половине ХХ века стали мощными инструментами уже не только силовой внешней политики, но и сознательной деформации сознания и политических установок элиты и общества, изменяющих социальные системы или ситуации, в политически нужном направлении. Таким образом, развитие информационно- коммуникативных технологий превратило их из средств политического влияния в средства политической трансформации, в том числе субъектов МО. Своего рода рубежом такого слияния публичной политики, информационных средств и социальных технологий стало подписание 1 августа 1975 года Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Хельсинки, который, по сути, не просто легитимизировал информационное внешнее влияние, но и сделал его предметом переговоров. Произошел своего рода «размен» между Востоком и Западом признания послевоенных реалий в мире и в Европе с признанием «прав человека» и средств информационного продвижения этого концепта в качестве легальных политических инструментов.
Позже, вплоть до настоящего времени, внешнее информационное влияние даже при его трансформации, как во втором десятилетии нового века, в управляемый поток дезинформации, не переставало быть политическим инструментом не только государств, но и отдельных политиков. Феномен внешнеполитической «твитер-дипломатии» Д. Трампа – яркая иллюстрация способности отдельного политика непосредственно, минуя промежуточные звенья в виде пресс-служб и помощников, не только информационно, но и содержательно влиять на свою аудиторию.
Но если до второй половины прошлого века информационные средства были преимущественно средствами субъектов МО – государств, то с конца прошлого века они превратились из средств массовой информации в средства когнитивного воздействия на широкие социальные группы и правящие элиты субъектов и акторов МО:
– в политические средства влияния не только субъектов – государств, но и отдельных акторов, влияние которых усиливалось по мере развития средств информатики и связи;
– в средства формирования систем ценностей и мировоззрения субъектов и акторов МО, продвижения в мире ценностей, норм и интересов отдельных ЛЧЦ и государств;
– средства искусственного изменения сознания, систем ценностей и деформации представлений о реалиях в мире в нужном для внешнего субъекта МО направлении.
Субъективные оценки и предположения представителей правящих элит о состоянии и значении тех или иных групп факторов, влияющих на формирование МО, – часть более общей проблемы адекватного анализа и стратегического прогноза и планирования. Правящие элиты (даже их ещё более узкая часть – управляющая группа), принимают решения нередко, исходя не из предлагаемых объективных и обоснованных оценок и прогнозов аналитиков, учёных, экспертов и разведчиков, а из своих субъективных представлений (нередко, как у М. Горбачёва и Н. Хрущёва, Р. Рейгана или Д. Трампа, очень рыхлых и не оформленных в собственную систему или концепцию) о власти, собственной роли и политических и иных симпатий.
Иногда эти субъективные оценки играют положительную роль в силу опыта и интуиции, а также других когнитивных способностей лидера, а иногда – отрицательную. Очень ярко эту субъективную роль личности политика, как и сопутствующую ей объективную ситуацию, описал генерал-фельдмаршал В. Кейтель применительно к разгрому немецких войск под Москвой в декабре 1941 года: «Противоречило бы истине, если бы я не констатировал здесь со всей убежденностью: катастрофы удалось избежать только благодаря силе воли, настойчивости и беспощадной твердости Гитлера. Если бы продуманный план поэтапного отступления (генштабом Германии – А.П.) не был перечеркнут, германскую армию в 1941 году неизбежно постигла бы участь наполеоновской армии 1812 года.... Все тяжелое оружие, все танки и все моторизованные средства остались бы на поле боя. К началу января 1942 года на всем Восточном фронте удалось изменить существовавшую до начала декабря группировку войск...».
Таким образом субъективные факторы играют порой решающую роль при принятии политических решений, непосредственно отражаясь на формировании МО и ВПО. Причём, как в ту, так и в другую сторону. В полной мере это относится к двум группам факторов, участвующим в формировании МО и ВПО, – когнитивно-информационной группе и цивилизационнной группе, – которые нередко недооцениваются в настоящее время.
Не секрет, что в разное время разные группы правящей элиты государства и даже отдельные представители могут совершенно по-разному воспринимать те или иные международные и внутриполитические реалии. В политике такое состояние скорее норма, чем исключение. Классический современный пример – нападение США и Великобритании на Ирак в 2003 году, когда правящие элиты этих государств принципиально расходились в своих оценках сразу по нескольким группам вопросов. В основании таких разных подходов лежали именно разные политические отношения к указанным выше группам факторов (а не к объективно имевшейся на то время информации), которые проявились, в частности:
– в разнице оценок относительно взаимосвязи режима С. Хусейна с международным терроризмом, прежде всего, Аль-Каидой и Бен Ладеном. Сторонники войны с Ираком рассматривали не только руководство и сам режим, но и всю правящую элиту (за очень небольшим исключением) в качество глобального цивилизационного противника Запада на Востоке;
– заведомо преувеличенным значением даже не наличия и создания, но просто попыток, желания Ираке иметь на вооружении ОМУ (ядерного, химического и биологического);
– переоценкой значения возможного обладания и подготовкой Ираком потенциала баллистических ракет в целях нападения на ряд государств Ближнего и Среднего Востока;
– разницей в оценке последствиями войны с Ираком, в частности мирного урегулирования и др.
В результате расхождений на значение двух групп факторов произошла полномасштабная война, которая унесла более 1 млн жизней и более 1200 млрд долл. США. Как окажется позже, не только между сторонниками и противниками нападения на Ирак, но и внутри этих лагерей (даже сторонников войны) существовали разные точки зрения, причём на самом высоком уровне. Не смотря на то, что (как окажется позже) политическое решение в пользу войны уже было принято американским президентом, настойчивые и регулярные совещания, посвященные тому как именно это сделать проходили достаточно долго. Принятое политическое решение долго и детально обсуждалось, создавая иллюзию того, что оно находится в стадии обсуждения, а решение ещё не принято. На самом деле (даже для ряда высших руководителей США) это была не более чем демонстрация коллективного обсуждения.
Это было связано не только с тем, что (в отличие от операции ЦРУ и ССО в Афганистане) эта дискуссия предшествовала началу полномасштабной войны, требовавшей серьезных ресурсов, а также ещё большей политической ответственности. Кроме того, такая дискуссия была вызвана и теми расхождениями, которые существовали между высшими представителями МО США, Государственного департамента и ЦРУ, а также целыми группами лиц в правящем истеблишменте[2]. Администрация имитировала такую дискуссию с тем, чтобы минимизировать возможную критику, что никак не отражалось на планировании операций.
Между тем именно виртуальная дискуссия, которая по сути дела подменила планирование операции в Ираке, стала главной причиной политической неудачи и недооценки не военных средств силовой политики США в этой стране и регионе. Теоретическая и методологическая недооценка двух групп факторов влияния – локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ) и группы факторов когнитивно-информационного влияния – неизбежно ведёт к искаженному представлению как о состоянии МО, так и состоянии ВПО и перспективах их развития. Причём, если для состояния МО это имеет глобальное значение, в зависимости от понимания которого формируются наши представлении о состоянии глобальной МО (например, отношениях по границам между Западом и Китаем, Западом и исламской ЛЧЦ, Западом и российской ЛЧЦ и т. д., которые неизбежно трансформируются в отношения между разными центрами силы и коалициями), то для оценки состояния и перспектив развития ВПО недооценка цивилизационных и информационно-когнитивных факторов влияния имеет относительно косвенное значение. Так, в 1987 году будущий основатель террористической организации, занимавшейся научными исследованиями в области ОМУ, султан Баширрудан Махмуд опубликовал книгу «Судный день и жизнь после смерти, вера в конец Вселенной, как она представлена Священным Кораном». Эта книга стала извращенным представлением о роли науки в джихаде, предложенной Аль-Каиде, и идеологией новой неправительственной организации[3], которая стремилась предоставить научные знания терроризму.
Как видно, прямая и видимая связь между идеями, когнитивными изменениями и даже информационными действиями, с одной стороны, и политикой, с другой, – отсутствует. Это позволяет манипулировать такими факторами формирования МО и ВПО достаточно длительное время без политических последствий (особенно, когда в силу ряда причин на этом не делается сознательного акцента). Так, на Украине в течении нескольких десятилетий в правящей элите и обществе культивировалась русофобия – сначала скрытая, а затем и вызывающе откровенная, – которая, однако, не являлась основанием ни для политических выводов внутри страны, ни во вне – в России и других странах. Такая опосредованность фактически исключает эти факторы из долгосрочного военно-политического планирования, которое просто- напросто не успевает учитывать эту специфику, оставляя её в конечном счёте на усмотрение не столько аналитиков и экспертов, сколько политиков, их субъективного восприятия реалий.
Именно в силу этих обстоятельств можно сделать вывод о том, что как при формировании МО в мире и в отдельном регионе, так и при планировании долгосрочной политики коалиции или иного субъекта МО необходимо изначально исходить из возможной важнейшей роли информационно-когнитивных факторов. В особенности, если те влияют на формирование представлений истеблишмента о системе ценностей и национальных приоритетах страны. Искаженная сознательно система ценностей советского общества конца 80-х годов, создала максимально благоприятные условия для политических и социально-экономических уступок правящей горбачёвско-яковлевской элиты Западу, которые были сопоставимы с политической капитуляцией.
Изменения в этой системе ценностей, как и в целом в когнитивно-информационной области правящей элиты России, медленно начались только в середине 90-х годов, когда истеблишмент ощутил прямую угрозу своим групповым и личным интересам со стороны Запада. Это процесс медленно развивался, приобретая порой самые крайние формы, но приобрел более или менее оформленные очертания к 2008 году когда выступление В. Путина в Мюнхене и откровенное игнорирование интересов России Западом в конфликте с Грузией сделало этот «когнитивный диссонанс» публично не приемлемым для большинства граждан страны.
Таким образом сдвиги в когнитивно-информационной области в общественном сознании нередко определяют политический вектор развития. Между тем такое субъективное восприятие МО и ВПО политиками нередко оказывается ошибочным. Примеров – масса, причём примеров уже из современной политики: С. Хусейн не верил, что его угрозы не воспринимаются всерьез на Западе, а потому и не верил в нападение до самого последнего часа. М. Каддафи был убеждён, что его не обманут и т. д. Даже Н. Хрущёв до самого последнего часа в октябре 1964 года не верил, что его предадут друзья по политбюро.
Между тем недооценка или переоценка этих групп факторов неизбежно ведет к политическим ошибкам в планировании. Так, например, популярные в Словакии настроения в пользу «славянства» и дружбы с Россией, не помешали Словакии вступить в НАТО и принимать непопулярные военно-политические решения в отношении России.
_____________________________________
[1] Социальная технология - зд.: совокупность методов и приёмов, позволяющих добиваться результатов в задачах взаимодействия между людьми, то есть по сути социальная технология - это структура коммуникативных воздействий, изменяющих социальные системы или ситуации, в политически нужном направлении.
[2] Истэблишмент - зд.: правящие круги, широкая часть политической элиты. Совокупность людей, занимающих ключевые позиции в социально-политической системе и формирующих общественное мнение, а также совокупность институтов, с помощью которых эти люди поддерживают существующий социальный порядок (в данном случае в Конгрессе США и СМИ).
[3] Примечательно то, как Дж. Тенет охарактеризовал неправительственные организации, которые, по его мнению, «могут быть удобным прикрытием для террористической деятельности, поскольку и них есть законные основания для манипуляций информацией, материалами и деньгами». См.: Тенет Дж. В центре шторма. Откровения экс-главы ЦРУ. М.: Эсксмо, 2008, сс. 306-307.
