Финская весна 193*** года запоздала. В мае под густыми елями в лесу еще лежали пятна грязного подтаявшего снега, но на полянках под солнцем уже зазеленела трава и высунулись свежие листики брусничных кустов. Трое с рюкзаками, одетые в удобную спортивную одежду, пробирались по глухому лесу. Двое были совсем молоды, почти мальчишки. Третий - лет сорока. Ели сменялись соснами, бурелом - болотом, глухие овраги - сухими холмами. Шли походники давно, устали, но Мартын, самый младший, хоть и самый длинный, белобрысый, голубоглазый, с чистым, словно девичьим лицом, не умолкал:
- Лес Никогда в настоящем лесу не гулял Разве во Франции лес?.. Вот здесь лес так лес Вот это елка так елка Как в России Шура, а это что за гриб?.. Как называется?
Шура чуть постарше Мартына. Узкоплеч. Очкарик. Сухое, аскетическое лицо.
- Мухомор, - буркнул устало. - Вы, Мартын, врете, на самом деле, и во Франции все есть Лес случается как в Сибири Даже мухоморы
- Стойте, господа... Простите, товарищи, - остановил их на холме старший, Сурин. - Нужно свериться с картой. Отдыхайте.
Сбросили рюкзаки, потянулись. Раскинув руки и задрав ноги на ствол ближайшей сосенки, Шура улегся в траву, пробитую зелеными кустиками черники. Сурин присел на корточки, пристроил на коленях карту и компас, вглядывался, изучал. А Мартын не умолкал.
- Господин капитан
- Мартын! Забыли - никаких господ! Если уж по чину - тогда товарищ! Помните, куда мы идем! Что вам?
- Все время путаюсь - если с Невского идти по Надеждинской, Ковенский переулок до Бассейной или после?
- Погодите... Невский Далеко еще до Невского...
Разобрался наконец с картой.
- Нам туда. Вперед, орлы!
Навьючили рюкзаки. Двинулись.
- Иван Андреевич! Так если с Невского по Надеждинской, Ковенский до Бассейной или после?
- Зачем вам Ковенский? Адресов на Ковенском у нас не значится. Кстати, как Надеждинская теперь называется?
- Надеждинская? М-м-м Забыл... Как же ее
- Вы плохой ученик, Мартын. Двоечник. Как Невский называется, помните?
- Проспект Двадцать пятого октября.
- То-то. Шура, а как Надеждинская?
- Улица Маяковского.
- Отлично! Мартын, так зачем вам Ковенский?
- Я там родился. Мы там жили. Погляжу на свой дом.
- Ты его помнишь, Мартышка? - усмехнулся Шура. - В восемнадцатом тебе три всего года было. Или два. Что ты мог запомнить?
- А вот и помню. Пять лет мне было. Там ворота приметные. Вернее, не ворота, а тумбы у ворот. Каменные. На них такие страшные лица. Я помню. Они мне даже снились.
Тяжело вытаскивая ноги, походники миновали чавкающее болото, поднялись на взгорок, когда-то поросший хилыми, нынче засохшими осинками, протиснулись между их назойливыми голыми колючими ветками и спустились к берегу черного торфяного ручья. Русло его перекрывали упавшие стволы и полусгнившие сучья. Осторожно ступая, покачиваясь, стараясь не оступиться, первым перебрался Мартын. Шура кинул ему свой рюкзак и пробалансировал следом. Последним шел Сурин. Один неуверенный шаг, другой. И вдруг - вскрик, треск сучьев, ругательства, - оступился и сорвался в ручей. Мартын и Шура бросились к нему и вытащили на берег. Он попытался встать на ноги, но тут же осел.
- Нога! Кажется, подвернул.
Снова попробовал встать и опять осел от невыносимой боли.
- Нет, не могу. Проклятье!
Шура ощупал ногу Сурина. Тот громко вскрикнул.
- Это перелом. Вот тут. Кость выпирает, - сказал Шура, растерянно обернувшись к Мартыну.
- Идите без меня, - простонал Сурин - Нужно идти! На той стороне ждут. Не пройдете теперь - окно закроется. Надолго.
- А вас тут оставить? Вы же погибнете!
- Не ваша забота. Идти вперед! Приказываю Дотащите меня до границы. Дальше - без меня.
- Вы погибнете!
- Раз в сутки вдоль границы проходит финская стража. Не сегодня-завтра меня найдут.
Усадив Сурина на сплетенные руки, походники тяжело поднимались на последний холм. С холма, если раздвинуть едва зазеленевшие кусты, виднелась глубокая долина, на дне которой извивалась узкая серебристая речка. Посредине речки - каменистый островок, и на нем торчал покосившийся пограничный столб. Сурина усадили на нагретый солнцем валун. Он посмотрел на часы.
- Минут через пятнадцать пройдет их патруль. Обратно - часа через три. Но - поторопитесь. Вам нужно засветло добраться до шалаша. Идите по азимуту. Шура - старший. Шура, подойдите! Пароль для человека в шалаше... - И он что-то зашептал Шуре в ухо.
Вытащили из рюкзачков одежду, и церемонные, хорошо воспитанные юноши, разойдясь по кустам, начали переодеваться. И вдруг:
- О, Господи! - это Мартын.
- Что случилось? - Сурин обернулся.
- Не переменил трусы! Забыл, идиот! Парижские трусы. Шелковые, с меткой фирмы. На вас какие трусы?
- Обычные. Финские, сатиновые, кажется.
- Будьте добры, разденьтесь! Меняемся трусами!
Тащили с Сурина сапоги, брюки, стаскивали трусы, стыдливо отворачиваясь. Сурин морщился от боли, сдерживая стоны.
Вдоль противоположного берега речки шел советский патруль - трое пограничников. А здесь, за кустами, Мартын уже превратился в скромного ленинградского студента. Даже потертый портфельчик при нем. Шура - в сельского комсомольца, который прибыл в большой город учиться на каких-нибудь курсах. Сурин окинул походников критическим взглядом и опять навел бинокль. Пограничники удалялись, растворялись в лесу.
- Ну, кажется, все в порядке, - сказал Сурин. - Снимите ботинки, закатайте брюки. Перейдете речку, оденетесь. С Богом! Нет, встаньте-ка здесь. Не получился из меня корреспондент журнала "СССР на стройке". Так хоть фотография на память.
Он вытащил из рюкзака фотоаппарат. Походники встали в ряд. Сурин щелкнул.
- Все. Вперед, орлы!
Раздвинув кусты, он следил, как походники спускались с холма. Потом принялся фотографировать. Осторожно ступая по каменистому дну, Мартын первым перешел речку. Шура за ним. Вот они уже на советском берегу. Присели на камни, обуваются.
И вдруг, по неведомому и неслышному сигналу, из-за деревьев и кустов дружно и разом выступили, проявились красноармейцы, их было не менее двадцати. Приближались, окружая походников полукольцом, щетинились винтовочными штыками. Командир щелкнул предохранителем револьвера. Походники бросились к речке.
Чувствуя чудовищную муку бессилия, безоружный Сурин только и мог, что лихорадочно фотографировать. Оглушительные в лесной тишине, прогремели два револьверных выстрела. Упал Мартын. За ним - Шура. Красноармейцы потащили за ноги тела убитых на советский берег. Сурин наугад щелкал "лейкой". Видел все неважно, глаза туманили слезы.
www.zvezdaspb.ru
