Шел прогон "Оптимистической". На ярко освещенной сцене громоздилась декорация палубы военного корабля, толпились матросы.
Свет на сцене тихо угас, вспыхнул прожектор, ударил прямо в зал и в его торце распахнулась дверь. По центральному проходу решительно шагала Ляля в комиссарской кожанке с небольшим фанерным чемоданчиком в руке. Луч полз вместе с ней, лица зрителей, на мгновение попадая в край светового пятна, дружно, как по команде "равняйсь", поворачивались следом.
Трубникова словно током ударило - Мария! Слева от удаляющейся Лялиной спины высветилось и исчезло в темноте ее лицо. Он вскочил, протиснулся к проходу, подкрался, ухватил за руку, потащил к выходу и выволок в фойе. Грохнули двери.
- Тишина в зале! - крикнули от режиссерского столика. Подскочила билетерша, потихоньку прикрыла дверь.
- Сумасшедший! Ты что?! - возмущаюсь я, пытаясь вырвать руку. - Куда ты меня тащишь?..
- Сейчас узнаешь! В театры она ходит!
- Тише, товарищ командир! - сердится билетерша. - Тут театр, а не пивная!
- Я не раба твоя, Паша! - вырываю руку. - У меня своя жизнь!
Он отвешивает мне пощечину.
- Ах ты! - Несусь к выходу на улицу. Павел за мной. Пораженные билетерши, оторопев, глядят нам вслед. Вылетаем на улицу. Отбиваюсь. Правда, не очень всерьез. Болтаю руками и ногами, сопротивляясь больше для виду. Он подхватывает меня на руки и грузит в автомобиль, торопливо вскакивает на водительское место. Машина с ревом срывается с места.
- Вздумала обманывать! - кричит Паша, перекрикивая мотор. - Кого?! Трубникова! Ты кто такая?
- Я в своем праве! Свободный человек!
- Заткнись!
Втаскивает меня в квартиру.
- Ну вот. Ты никуда отсюда не уйдешь!
- Ах так! Узурпатор! Крепостник!
Накидываюсь на него, колочу кулаками, пробиваюсь к двери. Он подхватывает меня на руки, несет в спальню и бросает на кровать. Не вставая, ногами провожу прием джиу-джитсу. В полсилы, конечно. Павел валится на кровать рядом со мной. Лежит в полном недоумении. Садится.
- Что это было?
- Джиу-джитсу.
- Чего?
- Японская борьба. Для обороны.
- Где научилась?
- Один японец научил. Там, на Урале. - Сажусь рядом, кладу руку ему на голову. Привлекаю его к себе. Целую.
- Почему у тебя все время что-то такое? Темная вода, - говорит он. - Что ты скрываешь?
- Я же от мужа ушла. Убежала. А у него в Москве много приятелей. Нам
с тобой хорошо? Большего нам не надо.
- Надо!.. Я люблю тебя Хочу с тобой жизнь прожить.
- Паша, у тебя жена, дети
- Детей я не брошу. И с тобой мы еще родим!
Опять обнимаю его. Я очень хочу родить от него. Очень!
Утром просыпаюсь в одиночестве. Накидываю Пашин халат. Его самого нет нигде. А вот записка: "Я сейчас вернусь. Не смей уходить. Дождись меня обязательно. Люблю. Целую". Иду в ванную.
Воровато оглядываясь, Павел рвал цветы с клумбы у небольшой гипсовой скульптуры Ленина. Раздался милицейский свисток, подбежали два молодых милиционера. Трубников виновато развел руками. Но его подхватили под локти.
- Идемте, гражданин!
- Извините, братцы. Больше не буду.
- Там расскажешь. Будешь или не будешь... У вождя цветики отымать.
- Да ребята же! Баба там у меня, баба! Ей цветы хотел!
- Начальнику про баб расскажешь!
- Я же Трубников, я летчик!
- Документы!
- Генка, он, и вправду, похож, - сказал милиционер.
- Ты чего - профессор? Похож, не похож! Нарушает! Там разберутся.
А в трубниковской квартире загремели ключи, открылась входная дверь. Втиснулась женщина с узлом и чемоданом. Поставила вещи, прошлась по квартире. Спальня - взбаламученная кровать и женская одежда на стуле. Кухня - давешняя записка на столе. Распахнула дверь ванной - там голая женщина.
Я, голая, оглядываюсь и в проеме двери вижу незнакомку. Так, думаю я. Дождалась. Интересно, это кто - сержант-домработница или жена - партийный секретарь? Торопливо вытираюсь и накидываю что? - Пашкин халат. Ничего другого в ванной нет.
В отделении милиции вокруг Трубникова собрался весь личный состав отделения.
- Гражданин Трубников, как не стыдно, - сказал пожилой милиционер.
- Очень стыдно. Только очень надо!
- Какой пример несознательным! Трубников, сам Трубников! Тянет цветы у вождя мирового пролетариата!
- Что за митинг? - появился начальник.
- Рвал цветы у товарища Ленина. Говорит, что летчик. Что - Трубников. Документов нет.
- Гражданин, якобы Трубников, за мной, - скомандовал начальник. - Дайте протокол, сам допишу.
Выхожу в Пашкином халате. Нужно сдаваться. В кухне льется вода из крана, бьет о дно чайника, журчит. Заглядываю в кухню:
- Здравствуйте.
Женщина, не отвечая, зажигает газ.
- Здравствуйте, - повторяю.
- Ты кто?
- Знакомая, - отвечаю.
- А чего ты тут делаешь?
- Вот, душ принимала У меня нету Зашла
- Зашла Тут, похоже, часто заходят. Пашка где?
- Не знаю. А вы кто?
- Кто, кто? Жена.
- Очень приятно.
- Ничего приятного. Напротив, даже противно.
- Извините, я оденусь?
- Как хочешь. Одевайся, раздевайся. Главное - выметайся.
Спешу в комнату, торопливо одеваюсь. Надо сказать, что вчера, перед походом в театр Лялька выдала мне одно из своих нарядных платьев. Опять иду в кухню:
- Ну, я пойду. Передайте Павлу, пожалуйста, мой привет и благодарность.
- Ты кто? Ты артистка? - Она поражена моим новым обликом. Смотрит чуть ли не с восхищением.
- Нет, я зритель. Я вчера в театре была. А вообще вы угадали. Платье не мое, а подруги. Она вправду артистка.
- Может, чаю попьешь? Или торопишься? Меня Симой звать. Серафима, значит.
- Вы, товарищ Трубников, что - не понимаете момента? Совсем с глузду съехали? Вы же на виду, у всего мирового пролетариата на виду. От Ленина цветы рвать! - втолковывал Трубникову начальник милиции. - Это же, подумать можно, и по пятьдесят восьмой загреметь ничего не стоит! Только из уважения к вашим летным успехам. - Он рвал недописанный протокол. - Все, идите! Больше так не делайте.
- А цветы?
- Заберите ваши цветы.
Чудеса! Мы почти мирно чаевничаем с Симой.
- А когда второго рожала, плохо получилось, - рассказывает она, как бы оправдываясь. - Не хотел он вылупляться. Кесарево делали. Да доктора там у нас, сама понимаешь, чистые враги народа. Такого наворотили, так наштопали, что мне теперь ничего нельзя. А Пашка, что ж Пашка? Кобель. Все они кобели. Корень торчит, его пристроить охота. Так что я не в обиде. Только ты на него не рассчитывай. Замуж не возьмет. Кобелиться - это он пожалуйста, а замуж - ни-ни.
- Я и не рассчитываю. Не до того мне.
- А ты кто? Партийная?
- Нет, я по ученой части. По секретной.
Сима глядит внимательно и недоверчиво. Отводит глаза.
- По ученой - это ценно. Тут глаз должен быть верный. Все видать насквозь требуется.
Лязгают запоры, Паша с букетом заглядывает в кухню. Откладывает цветы в сторону.
- Цветики, - говорит Сима и выходит в коридор, оставив меня в одиночестве. В коридоре разгорается громкий, похоже - ритуальный, для меня предназначенный, скандал.
- Сколько раз говорил, не являйся без предупреждения! - орет Пашка.
- А мне интересно на твоих баб глядеть. Пока ты мне муж. Штук пять я небось уж повидала. Шлюхи. Дуры. А эта - ведьма. Коли не отстанет - до добра не доведет. Изъездит. Измочалит.
- Тебе-то что?
- Дурак. Я тебе добра желаю, хоть ты и сукин сын. И партия по головке не погладит. Ох, не погладит.
- Я у самого товарища Сталина водку пил, а ты - партия!
- Ага! Пошел к куме, а засел в тюрьме! Гляди, Пашка! Допрыгаешься!
- Я тебя сколько раз в Москву звал? Приезжай, лечись! Не хочешь - пеняй на себя. Сиди в своей Кинешме.
- Кочерга в печи хозяйка. А тут кем стану? При тебе присоской. Чем возить, лучше погонять.
- Павел, проводите меня, - выхожу в коридор.
- Прощай, профессорша. - Сима скрывается в кухне.
- Она скоро уедет, - шепчет Паша в дверях, - я на днях тебя найду
- Где?
- Где-нибудь, - глаза в глаза.
- Слушай, у тебя когда полетный день?
- Шестнадцатого. Я лечу в Ленинград и обратно.
- Ух ты! Шестнадцатого?.. Я никогда не была в Ленинграде. Возьмешь?
- Молодец, Аню
