Большая скала, нависшая над нашим лагерем, от солнца буквально раскалялась, а ночью, когда остывала, покрывалась росой. Под ней зияла черная глухая пропасть, а дальше начиналась Чепинская котловина. Днем она скрывалась в мареве, а ночью светилась тревожными огоньками далеких сел.
5 августа Георгий Чолаков и Илия Чаушев, вернувшись со встречи с товарищами из Батака, привели с собой Кочо Гяурова и еще двоих партизан.
Один из них - Георгий Кацаров - тут же заговорил с нами, точно мы с ним давно знакомы. Он принадлежал к тому типу людей, которые после первого же знакомства заводят друзей. Другого звали Петр Велев. Они пришли из Кричимского отряда с предложением объединить наши силы, и поэтому мы в шутку прозвали их послами. Георгий Чолаков не мог решить этот вопрос сам, и им пришлось остаться у нас, пока мы не свяжемся с Пазарджикским окружным комитетом партии или не вернется Любен Гумнеров.
Петру Велеву было не больше тридцати лет. У него смуглое лицо, вьющиеся, с проседью, волосы. Он очень [72] любил шахматы и, как только выдавалось свободное время, сразу же садился за игру.
Как-то мы отправились с ним выкупаться к роднику. Давно не было, дождя, и воды в роднике сильно поубавилось. Мы углубили его дно, огородили камнями и дерном и решили подождать, чтобы набралось побольше воды. Она прибывала медленно. И пока мы ждали, я с грустью смотрел на расстилавшуюся перед нами Чепинскую котловину. Петр догадался, что я из этих мест, и спросил:
- У тебя есть мать?
- Есть. А у тебя?
Он не ответил. Я подумал, что он, должно быть, не доверяет мне, и рассердился.
- Сам не отвечаешь, а других спрашиваешь!
Петр рассмеялся, потом неожиданно умолк и сказал серьезно:
- Не знаю, что тебе ответить... И есть, и нет.
Я вопросительно посмотрел на него.
- Не удивляйся. В жизни и такое случается...
Незаметно завязался разговор, и Петр поведал мне нелегкую историю своей жизни. При воспоминании об этом у меня и теперь становится тяжело на душе.
...Отец Петра, бай Анастас, имел пару волов и небольшой надел земли. Работал от зари до зари, но едва мог прокормить своих детей. Петр был самым старшим и, как только подрос, стал ходить с отцом на работу.
Его мать умерла, когда он был еще маленьким. Дом остался без хозяйки, и некому было присмотреть за детьми. Отец привел в дом вторую жену. Для мальчика началась тяжелая, безрадостная жизнь. Дни напролет, падая с ног от усталости, он работал в поле, а вечером устраивался спать в хлеву или же уходил к тетке. Иногда, убежав в лес, он подолгу бродил по лесным тропинкам и разговаривал со своей матерью, выплакивая ей накопившееся в душе горе. Тогда-то и появилась в его глазах грусть, которая уже никогда не исчезала.
Хотя он считался способным учеником, отец забрал его из школы, потому что не было денег платить за обучение, и отправил учиться портняжному ремеслу: сначала в Пештеру, потом - в Кырджали, а уже оттуда в Софию. Петр учился ремеслу, но очень скоро начал понимать, что с помощью иглы и ножниц мир не переделать, и встал на путь революционной борьбы... [73]
Мартовским вечером тридцать третьего года 9-й пехотный полк в Пловдиве был выстроен для вечерней поверки. На левом фланге - нестроевая рота, в которой собрали неблагонадежных. И среди них - Петр Велев.
- Начать поверку! - скомандовал дежурный офицер.
В наброшенной на плечи накидке защитного цвета он вышагивал под оголенными ветвями старых каштанов, вглядываясь в строй солдат.
Солдатские голоса разрывали тишину.
Поверка закончилась, и роты направились к казармам с облупившейся желтой штукатуркой. Перед входом в них строй распался. Один из солдат, темноглазый, смуглый, с вьющимися волосами, пользуясь темнотой, ловко перелез через высокую кирпичную ограду. А там его уже ждал молодой человек в черном пальто с поднятым воротником.
- Ты задержался! Я боялся, что тебе не удастся ускользнуть, - сказал он и повел солдата во двор заброшенного дома.
- Пришлось дождаться конца вечерней поверки... Товарищи дали согласие?..
Тот не ответил, еще раз выглянул из-за забора и осмотрел улицу.
- Сейчас как раз подходящий момент... - заговорил торопливо солдат. - Новобранцы должны знать, что и в казарме есть коммунисты...
- Они согласны, - ответил парень. - Все здесь, в этом пакете...
Солдат взял пакет, сунул его под куртку и, не замеченный часовыми, пробрался обратно в казарму...
Солдаты укладывались спать. Свет был погашен, горела только одна лампочка у входа. Под ней сонно тер глаза дневальный.
Темноглазый солдат делал вид, что спит, но на самом деле не спал, не мог заснуть, потому что спрятал под своей постелью пакет, а в нем красный флаг и нелегальные листовки. Разве тут уснешь!
Перевалило за полночь, уже и дневальные сменились, а солдат все не находил подходящего момента, чтобы незаметно ускользнуть. Кровь стучала в висках от волнения, на лбу выступил холодный пот, губы пересохли. [74]
Наконец дневальный присел на свою койку, облокотился на спинку и закрыл глаза. Солдат осторожно поднялся, набросил куртку и вышел во двор...
Через полчаса трубач сыграл утреннюю зарю. Зажегся свет, усатые фельдфебели и унтер-офицеры подгоняли солдат. Самые проворные из них уже бежали в умывальные.
- Листовки! - крикнул кто-то. - Смотрите, листовки!..
Длинный как жердь ефрейтор взял одну и прочел: "Привет Красной Армии! Да здравствует БКП и БКМС{14}. Последуем примеру русских братьев!.."
В дверях умывальной появился высокий солдат со шрамом на подбородке и прошептал:
- Красный флаг! Перед штабом... На проводах висит...
Все бросились к штабу. Там уже собрались солдаты из других рот. Шум, толкотня. Те, что посмелее, хвалили того, кто вывесил флаг, другие молчали, а третьи предпочли вернуться обратно в свои роты, решив, что в таком деле лучше держаться подальше.
Из штаба выскочил дежурный офицер, посмотрел вверх и побледнел - на проводах развевался красный флаг, а на нем серп и молот. Солдатская масса гудела.
- Чего рты разинули, скоты! Марш в помещение!.. - заорал офицер.
Солдаты разошлись, и казарма притихла в предчувствии чего-то недоброго.
Солнце уже осветило пловдивские холмы. Фабричные трубы в квартале Мараша выпускали в небо бесконечные шлейфы дыма. Над старым городом завыли фабричные гудки...
Пролетка командира полка раньше обычного протарахтела по булыжнику главной аллеи и остановилась перед штабом. Туда же поспешили и офицеры. Через широкие ворота, держа руки в карманах, вошли двое в штатском.
Прежде всего вызвали начальника караула и стоявших на посту, но никто ничего не видел. Арестовали всех [75] заподозренных, в том числе и солдата с грустными темными глазами. Начались допросы, побои. Полицейские ищейки пытались обнаружить опасного подпольщика, но безрезультатно.
Несколько позже трубач сыграл сбор, и полк выстроился на плацу для санитарного осмотра. Арестованных построили отдельно. Офицеры и агенты тщательно осматривали у всех руки. Темноглазый солдат все понял и украдкой посмотрел на свои руки: вокруг ногтей блестел серебристый порошок. Но было уже поздно.
Агент поволок его к командиру полка. Офицер нестроевой роты доложил, что это рядовой Петр Велев из Пештеры.
- Значит, это ты вывесил флаг! - подошел к нему командир полка, пристально вглядываясь в его лицо.
- Никак нет, господин...
Начальник разведки полка эфесом сабли приподнял его руку:
- Посмотри на свои ногти!
Всю ночь Петра истязали, добиваясь признания, но он все отрицал. На рассвете в бессознательном состоянии парня отправили в больницу. Там его привели в чувство - и снова на допрос. И так три месяца. А он продолжал все отрицать...
За флаг и листовки Петру Велеву вынесли приговор - расстрел перед строем части с конфискацией всего имущества.
В первые ночи пребывания в тюрьме Петр почти не смыкал глаз: все ждал, что за ним придут и поведут на расстрел. И поэтому вскакивал каждый раз, заслышав шаги караульных. Так прошло несколько дней, а потом и недель. К концу первого месяца он настолько измучился, что уже предпочитал смерть этому бесконечному ожиданию. Но палачи не спешили - по настоянию полиции они решили выждать. Полицейские утверждали, что Велев не мог действовать в полку один, и надеялись, что удастся раскрыть всю организацию. Вот тогда-то он им и понадобился бы.
А Петр постепенно перестал бояться ночных шагов в коридорах. Не то чтобы привык - к этому привыкнуть невозможно, - но притерпелся.
На следующий год в пловдивских казармах произошел большой провал. Арестовали более 170 человек. [76]
Офицеры и полицейские, проводившие следствие, превратили казармы в ад. Арестованных жестоко истязали. Не вынеся мучений, некоторые пытались наложить на себя руки. Один из арестованных нанес себе несколько ножевых ран, другой пытался разбить голову. Были попытки перерезать себе вены или выброситься из окна камеры.
Утром 19 июля 1934 года перед зданием тюрьмы собралось множество народу - рабочие и крестьяне, мужчины и женщины, старые и молодые. В толпе сновали полицейские и шпики. Вокруг казармы 9-го пехотного полка выставили усиленные наряды солдат с примкнутыми к винтовкам штыками. Они получили приказ не пускать никого к казармам - там должен был заседать суд, которому предстояло рассмотреть дело о крупном заговоре среди солдат.
Арестованных ввели в зал. Последним под усиленной охраной вошел Петр Велев. К его ноге была прикована тяжелая цепь. Конец ее он держал в руках, чтобы можно было двигаться. Переставляя ноги, он бряцал цепью и пытался улыбнуться. При виде его у многих на глазах навернулись слезы.
Вошли прокурор и судьи - высокомерные, надменные чиновники в офицерской форме. Прочтя обвинительный акт, председательствующий обратился к подсудимым:
- Признаете ли вы себя виновными?
- Нет!.. - крикнул тогда Петр Велев.
Дело слушалось полтора месяца. На заключительном заседании прокурор произнес длинную обвинительную речь. Была выслушана и защита. Затем председательствующий предоставил подсудимым последнее слово. Сделав несколько шагов к судейскому столу, Петр произнес:
- Я знаю, что вы меня убьете. Хочу, чтобы при моей казни присутствовал весь полк. Пусть солдаты видят, как буржуазия поступает с верными сынами народа...
Так Петру вынесли второй смертный приговор. Вместе с ним к смертной казни приговорили еще шестерых человек. Они были повешены, а Петр остался в живых. Его спасло одно обстоятельство. Незадолго до этого под натиском общественного мнения вышел царский указ об амнистии, и первый смертный приговор Петру заменили пожизненным заключением. Второй смертный приговор [77] ему вынесли за ту же самую деятельность, поэтому привести его в исполнение не могли, не нарушив указа об амнистии. Пока улаживали этот вопрос, в стране вновь поднялась мощная волна протеста против террора. Народ требовал отмены смертной казни, и власти вынуждены были уступить.
Петр провел в тюрьме восемь лет. Его выпустили в марте 1941 года и сразу же отправили в казарму, чтобы он дослужил положенный срок. Там его и застала весть о нападении гитлеровцев на Советский Союз. В начале августа, воспользовавшись предоставленным ему отпуском, он ушел в горы...
Через несколько дней после того, как Петр Велев пришел к нам, вместе с ним и Илией Чаушевым я отправился для встречи с нашим связным в курортное местечко Святой Константин. День выдался жаркий, душный, к вечеру небо потемнело и облака опустились совсем низко. Наступила черная, тревожная ночь. Над вершинами за Ватаком засверкали молнии. Глухие раскаты грома пронеслись над дальними лесами...
Едва мы миновали Ечеменище, как разыгралась гроза. Деревья гнулись под порывами ветра, высокий папоротник на полянах полег. Молнии время от времени прорезали черное небо. Первые крупные капли упали на лицо, спину, плечи. И вот хлынул дождь. Где же укрыться?..
После полуночи, промокнув до нитки, добрались до Святого Константина. Пересекли шоссе и притаились в глубоком овраге. Петр Велев оставил нас и отправился искать человека, с которым нам предстояло встретиться.
Буря кончилась так же внезапно, как и началась. Ветер разогнал облака. То тут то там замерцали звезды. Мы с Илией Чаушевым нашли место поровнее и, мокрые и продрогшие, прилегли отдохнуть.
Петр вернулся на рассвете. Принес немного хлеба, повидла и старую шерстяную фуфайку.
- Сними мокрую рубашку и надень вот это, - протянул он мне фуфайку.
- А почему я? И на тебе сухой нитки нет, и Илия весь мокрый! - возразил я, хотя мне очень хотелось согреться.
Долгие годы, проведенные в тюрьме в ожидании смертной [78] казни, сделали Петра раздражительным. Резким движением руки он сунул фуфайку мне в руки:
- На Илие сукно, я в бурке, а ты отправился в дорогу, как жених!..
В июле немцы начали крупное наступление на Восточном фронте. Это вызвало у многих чувство растерянности, неуверенности в своих силах. Но мы, занятые опасной борьбой, старались не поддаваться. Мы горячо верили в силу и несокрушимость Красной Армии, искренне надеялись на скорую победу и освобождение.
Командир, Георгий Кацаров и я как-то спустились в село Ветрен дол. Из села к нам вышли Борис Златанов, Иван Узунов и молодой парень Димитр Пашев. Они принесли мешок муки и другие продукты и даже передали нам турецкую винтовку и один пистолет. Мы встречались с ними не в первый раз и почувствовали, что в тот вечер их явно что-то угнетало. Обрадовавшись оружию, Георгий Кацаров крепко пожал руку Ивану Узунову. Тот разволновался, лицо его оживилось, но ненадолго - он снова стал молчаливым, задумчивым...
- Выстоит ли Красная Армия? Положение тяжелое... - Он не договорил, только вздохнул.
Георгий Кацаров обнял его за плечи:
- Немцы и в прошлом году тоже наступали, а что получилось под Москвой? Ты ведь знаешь?
- Знаю... - ответил наш товарищ. - Здорово тогда им всыпали.
- Волк, когда забредет далеко в поле, редко возвращается живым, - продолжил Кацаров. - Здесь наделает бед, там овцу задерет и все дальше прет, пока ему уже и податься некуда. Тут-то и нападут на его след и спустят с него шкуру. То же самое произойдет и с Гитлером.
Парень улыбнулся:
- Ну что ж, раз в вас столько уверенности, уже легче. С того дня, как я услышал по радио, что происходит, меня порядком стал одолевать страх. А однажды кто-то из односельчан крикнул мне вслед: "Что же ваши коммунисты? Дела-то у них совсем плохи!.."
Георгий Кацаров наклонился к нему:
- Да что они знают о Советском Союзе!..
Ветрендолцы ушли, их силуэты еще раз мелькнули среди полусгнивших пней и исчезли. Георгий Кацаров вскинул свой рюкзак и посмотрел им вслед: дома у них [79] жены и дети, с нетерпением ждущие их возвращения, а между тем на каждом шагу их подстерегает опасность. Им нелегко, их можно понять.
Кадаров и Петр Велев ушли из нашего лагеря. Вопрос об объединении Батакского и Кричимского отрядов остался нерешенным. Наши попытки установить связь с окружным комитетом партии в Пазарджике также ни к чему не привели. Связник вернулся из города и рассказал, что комитет занят решением организационных вопросов и часть его членов не согласна с курсом вооруженной борьбы...
http://militera.lib.ru/memo/other/semerdzhiev_a/04.html
