В силу возраста я не верю, что от меня может быть какой-либо толк. Но если бы в прошлом фортуна вручила мне государство…, думаю, что в самое короткое время я показал бы миру, сколь ценны древние установления[1]
Н. Макиавелли, политический и военный мыслитель
Оценка состояния ВПО и системы военной безопасности – самый начальный этап анализа положения страны в мире и основа для будущей национальной и военной стратегии. Она, как правило, бывает субъективной, политически ангажированной, хотя недостатка в информации в наше время существовать не может. Нередко, однако, такая политизированная оценка бывает не вполне адекватной – как излишне оптимистической, так и пессимистической, что одинаково плохо.
В первом случае переоценка ведет в будущем к неизбежному поражению, как минимум, на начальном этапе военного конфликта. Так было, например, накануне русско-японской войны 1904–1905 годов, когда в фундаментальной работе офицеров Генерального штаба России отмечалось, что «за время с 1898 по 1903 год военным ведомством на усилении нашей мощи на Дальнем Востоке и на сосредоточении там самых необходимых военных средств тратится уже немало средств; можно сказать…, что в это короткое время сделано больше, нежели за весь предшествующий период со дня занятия нами Амура»[2]. Ход военных действий и поражение России показали, что такой оптимизм был малообоснован.
Примерно также излишне оптимистично была сделана оценка военных возможностей России накануне СВО на Украине, когда усилия самого последнего десятилетия, безусловно значительные, но, тем не менее, очевидно недостаточные, оценивались, тем не менее, как «выдающиеся» в подготовке ВС и ОПК. Во многом из-за политической конъюнктуры. Эта переоценка возможностей позже подверглась сильной критике как «показуха» и неадекватность в кадровой политике МО и Генштаба. Уже самые первые месяцы СВО показали, что у военной политики России до 2022 года было много изъянов, которые делали ее не способной к ведению полномасштабной и длительной войны на крупном ТВД без радикальных изменений в подготовке к военным действиям[3].
Важная специфика СВО – военно-силовое противоборство между Россией и Западом, прежде всего, англо-саксами, которое имеет традиционные особенности, – использование в качестве живой силы других наций, особенно, подконтрольных. Так военно-политическая философия современных англо-саксов, как лидеров западной коалиции, хорошо описана еще во времена англо-французской войны начала XIX века, например, в Португалии. С той разницей, что вместо португальцев можно использовать сегодня украинцев.
Опыт использования британцами португальцев (индейцев, индийцев, сигхов, мусульман и пр.) – главная особенность СВО на Украине, где как территория страны, так и её нация используются в качестве инструмента англо-саксов. В интересах их политической победы. Точно также происходит и на Украине. Отдавая должное самоотверженности португальцев, следует признать, что лавры победителя в этой войне принадлежат в первую очередь дисциплинированной, отлично подготовленной британской армии и стоявшему во главе нее герцогу Веллингтону, которые использовали португальцев в качестве «мяса» для войны с французами. Современники обвиняли его в излишней осторожности, но англичане и французы в Португалии находились в неравных условиях.
То же самое относится к возможным потерям англо-саксов, которые являются самым уязвимым местом их стратегии на Украине. Опыт войны Англии и Франции показателен: Наполеон не дорожил людьми – вместо разгромленных частей он легко формировал новые. Веллингтон заметил по этому поводу: «Ни один генерал не потерял столько армий, сколько он. Я же себе подобного позволить не мог, так как знал, что если потеряю хотя бы пять сотен человек без большой необходимости, меня заставят на коленях отчитываться перед палатой общин»[4]. Так и современные англо-саксы, которые демонстрируют свое прямое «неучастие» в военном конфликте.
Стратегия Запада на Украине, как и в прежние времена, направлена на изматывание России, но не за счет Запада, а за счет, прежде всего, Украины и некоторых союзников. Также как и в войне с Наполеоном. Так, располагая сравнительно небольшими силами, Веллингтон использовал их в высшей степени рационально. Он никогда не давал воли эмоциям и не действовал по формуле «умрем же под Москвой», а спокойно оставлял позиции, если считал это разумным, причем отступал всегда по заранее обдуманному плану. Постоянно маневрируя, британский главнокомандующий выбивал у привыкших разом решать дело в одном генеральном сражении французов почву из-под ног. Армии Наполеона одна за другой увязали в Португалии. Английская армия была превосходно вооружена да и трепета перед «непобедимыми» французами не испытывала. Веллингтон говорил: «У меня есть подозрение, что все континентальные армии были наполовину разбиты французами еще до начала сражения. Меня, во всяком случае, им не запугать».
На Украине – ровно та же история. Запад не беспокоят потери украинцев. Абсолютно. Это является удивительным фактом, но только не для англо-саксов. Опыт Великобритании – показателен. Он многое объясняет в современной стратегии Запада на Украине. В Португалию, как и сегодня на Украину. широким потоком текли британские деньги: на них создавалась португальская армия, строились оборонительные линии, закупалось продовольствие. Веллингтон сразу понял, что формула Наполеона «война должна кормить сама себя» в Португалии не сработает. Он не допускал никаких экспроприаций, за все платил и вообще старался поддерживать добрые отношения с местным населением. И добился того, что португальцы повсеместно поддерживали англичан. Британские солдаты ни в чем не нуждались – в португальские порты ежедневно прибывали транспорты с продовольствием, обмундированием, оружием, в то время как забытые своим императором французы ходили оборванные и питались воронами и желудями.
Очень похожая ситуация сложилась и на СВО России на Украине, где ОПК страны и её ВС оказались в итоге не подготовлены к масштабной и затяжной войне. Система военной безопасности современной России медленно и непоследовательно трансформировалась из советской системы начала 90-х годов и разгрома либеральными реформаторами в последующие десятилетия. Критика Е.В. Пригожина в отношении руководства МО и Генштаба во многом справедлива. При этом, такая трансформация шла по самым плохим сценариям: вместо демилитаризации некоторых отраслей экономики прошел их развал, а «реформы армии» превратили Вооруженные Силы СССР в некий конгломерат родов и видов, слабо вправляемых и еще хуже обреченных военнослужащих, что наглядно продемонстрировала Первая чеченская война 1994 года.
В эти же годы шло планомерное уничтожение ОПК СССР и России. Речь идет не просто о кризисе в области промышленности страны, её станкостроении и приборостроении, что было вызвано неудачной политикой либералов. И не только неудачами в области приватизации оборонной промышленности, а сознательным уничтожением военно-промышленного потенциала, когда ликвидировалась документация, вывозилось оборудование и обрушалось производство[5].
В эти же годы в мире наблюдалась обратная ситуация: старый миропорядок был сменен на новый, а система и состояние ВПО и СО не только в Европе, но и в мире приобрели для России угрожающий характер.
Следует напомнить то, что пережила Россия, а именно то состояние, в котором она оказалась к началу века (но о чем очень редко сегодня вспоминают). К началу XXI века развитие России подошло к своей критической точке, когда стоял вопрос об оставшемся времени существования государства, его институтов и распада нации. Соответственно это означало и уничтожение военной организации и всей системы национальной безопасности[6]. Вопрос стоял, повторю, о существовании государства, более того, нации. Это – принципиальное положение, которое, однако, многими в те годы сознательно не поддерживалось. Более того, вплоть до второго десятилетия наша либеральная общественность, политики и политологи искренне считали и утверждали, что «безопасности России ничто не угрожает». Это положение было даже зафиксировано в первой Концепции национальной безопасности России 1997 года.
На Западе искренне считали, что до этого остались немногие годы, но также полагала и значительная часть правящей элиты страны, рассчитывающая на очередной раздел государственной собственности, который был бы неизбежен, как и при развале СССР. С точки зрения существования системы национальной безопасности можно было констатировать, что она существовала (скорее – доживала) последние месяцы. Военные действия на Северном Кавказе в 1999 году продемонстрировали, что власть не могла не только сформировать корпус в 50 тыс. военнослужащих (из служивших формально только в Северо-Кавказском округе 350 тыс.), но и подобрать командование, генералы и офицеры которого массового отказывались принимать участие в военных действиях[7]. Достаточно напомнить, что все заместители министра обороны отказались от руководства операцией.
Если говорить об адекватности оценок состояния военной безопасности в России, то на мой взгляд, только основные ошибки в оценке ВПО и военных возможностей России к 2022 году, исходя из многочисленных оценок[8] – моих и экспертов, были следующие:
– Военно-доктринальные положения требовали от российской армии и ОПК иметь возможности для ведения региональных и локальных войн, а не крупномасштабных войн с противником, обладающим собственным крупным потенциалом. Тем более, не с военной коалицией развитых в военно-технологическом отношении государств. Это означало, что численность ВС, запасы ВВСТ изначально были ориентированы на невысокую интенсивность и продолжительность военного конфликта.
– Кризис государственного управления в России в наиболее сильной степени отразился на эффективности управления в ВС и ОПК, которое не только потеряло остатки эффективности и гибкости, но и оказалось не способным к выполнению реальных политических задач. Так, если ВС и ОПК РФ смогли решать частные задачи в Сирии (успех которых был существенно преувеличен), то решение более значимых задач оказалось уже не под силу.
– Не способность адекватно оценить роль военной промышленности и массового выпуска ВВСТ, провал в финансировании НИОКР, разгром военной науки и образования неизбежно вели к превращению ВС РФ из армии великого суверенного государства в ВС регионального по своему значению субъекта МО и ВПО. Представляется, что это не случайно: для значительной части правящей элиты страны именно такое значение ВС и ОПК России в наибольшей степени соответствовало их представлениям.
– Увлеченность парадами, выставками и демонстрациями различных акций неизбежно вела к снижению внимания к повседневной рутинной работе ВС, повторяя традиционные ошибки российской армии, как, например, при Николае I, который вернул в армию порядки своего отца – Павла I. Внешние атрибуты службы вытесняли содержание.
– Отбор военачальников происходил по принципу удобства, что «вымывало» из ВС РФ наиболее энергичных и дееспособных, обладающих опытом военнослужащих. В армию были перенесены привычки и нормы бизнеса и такие же навыки управления.
Если говорить об адекватности оценок состояния ВПО в мире, то следует окончательно признать (до сих пор этого так и не было сделано), что:
– Ни в СССР, ни в России до самого последнего времени не произошло реальной переоценки перемен в ВПО в общественном сознании и понимании правящей элиты. Трезвые и точны оценки В.В. Путина были высказаны, но не «легли» в качестве реальных политико-мировоззренческих установок. Сложился диссонанс в понимании международных реалий между большинством правящей элиты (которое «не хотело жить при Совке») и её национально-ориентированным меньшинством (которое не хотело потери суверенитета). Этот разрыв стал разломом в элите в ходе СВО, разделив общество на 3-и не равные части – меньшинство патриотов, значительную часть правящих либералов и абсолютное большинство «ждущих», когда «всё вернется по-новому». Именно последние и решат, кто победит. Они затаились и выскочат как только ослабнет нажим патриотического меньшинства, которое все еще связано пуповиной с ними.
Такая ситуация стали естественным следствием исторического развития СССР-России. С приходом к власти М. Горбачева в СССР делалось очень многое не только для его уничтожения (как и его союзников и коммунистической идеологии), но и – если говорить только о военно-политической области – извращения представлений о государстве, роли военной силы и значения военной безопасности. «Новое мышление» М. Горбачева – это и был сгусток извращенных представлений о безопасности, прежде всего, военной, государства. Должен сказать, что в меру своих сил и возможностей я пытался оспорить такое направление, но самих возможностей было немного. Результатом этой деятельности стали такие работы, как: «Национальная доктрина России» (1993), «Россия сегодня – реальный шанс» (1994), «Концепция закона о поддержке отечественной науки, культуры, образования и предпринимательства» (1994), «Современная Русская Идея и Государство» (1995), ежегодные доклады «Концепция национальной безопасности России», «Россия на пороге ХХI века» (1996), «Россия: партии, выборы, власть» (1996) и большой ряд других книг, изданных общим тиражом более 5 млн экземпляров[9].
Государственная монополия принадлежала тем, кто извращал политические реалии, и тем ученым и публицистам (которых было немало в СМИ и АН СССР и РАН), которые активно обосновывали эти извращения. И многие из которых продолжают делать это и в третьем десятилетии нового века, когда, как уже ясно, подобные подходы абсолютно обанкротились. За эти годы были созданы полунаучные «академические» школы, в которых научились обосновывать «бесполезность военной безопасности», «вредность ОПК», ложность многих понятий – от стратегической стабильности до
Это наследие оказалось удивительно живучим и жизнестойким, сохранило влияние и в условиях очевидного силового противоборства с Западом, в условиях СВО на Украине.
На фоне быстрого расширения НАТО и формирования широкой западной военно-политической коалиции, деградация системы национальной безопасности в России выглядела особенно катастрофической. Самое главное – то, что у правящей, в своём большинстве – вестернизированной, – элиты не было воли и главной идеи, вокруг которых смогла бы произойти консолидация внутренних сил. Отказ от идеологии и целеполагания, национальной системы ценностей и интересов привел к власти правящую элиту, которая заключила между своими фракциями фактически «договор о политико-идеологическом ненападении» – отказе от идей и интересов, в основе которых лежит национальная идентичность и суверенитет. Идеи сохранения и укрепления государства были в основном нейтрализованы либеральной элитой и СМИ, а в стране стремительно продолжал развиваться «этнический федерализм»[10].
Этот означает только одно: «потенциал предательства», накопленный после смерти И.В. Сталина, стал стремительно набирать силу, превратив правящую элиту в своем подавляющем большинстве из национальной в компрадорско-коллаборационистскую, готовую на любые уступки ради сохранения личных интересов. Практически элита была готова к капитуляции в конце 1999 года на любых условиях. Именно этот процесс я наблюдал фактически весь 1999 год, когда её представители – от Б. Березовского и Н. Аксененко до Т. Дьяченко и Б. Ельцина – думали только о спасении собственных семей и активов. Приход к власти В.В. Путина в августе 1999 года никто не воспринял серьезно, хотя вместе с ним пришли и достаточно авантюрные люди, которые были готовы рисковать[11].
Примечательно, что обсуждение кандидатуры В.В. Путина перед его утверждением премьером в августе 1999 года в Госдуме прошло скучно и рутинно, как очередной временной фигуры, к тому же воспитанника А. Собчака. И многие ошиблись в своих оценках, также как и я, который не увидел в нём самостоятельной фигуры, способной консолидировать в своих руках власть. Правящая элита, готовая окончательно распродать страну, ошиблась и на какое-то время растерялась, впрочем, уже через несколько месяцев консолидировалась, сформировав широкий фронт из представителей региональных элит и олигархов, либералов и коммунистов, но так и не успела вырвать победу на декабрьских (1999 года) выборах в Государственную думу.
Напомню, что консолидация значительной части правящей элиты России произошла позже, уже после победы В.В. Путина на президентских выборах в марте 2000 года, которые правящая регионально-олигархическая элита хотела сорвать, не дав избрать легитимного президента. Сегодня это всячески пытаются забыть потому, что многие из противников В.В. Путина и центральной власти сегодня стали фаворитами, а их оппозиционность всячески забывается. Оппозиция В.В. Путину частично (в лице Е.М. Примакова, Ю.М. Лужкова и других лидеров и части олигархов) пошла на уступки и капитуляцию, а частично – в лице В.А. Гусинского и М.Б. Ходорковского* (является иноагентом) зачищена. В.В. Путин начал процесс консолидации власти с создания семи полпредств, которые должны были унифицировать региональное и федеральное законодательство, обуздав местных баронов и восстановив функции государства. Процесс этот затянулся надолго.
Можно сказать, что к реальному восстановлению государства и его институтов, в том числе институтов национальной безопасности, удалось перейти на рубеже 2007–2008 годов: выступление В.В. Путина 7 февраля 2008 года на конференции по безопасности в Мюнхене стало симптоматичной (впрочем, достаточно аккуратной) декларацией о стремлении восстановить Россией свой государственный суверенитет, подтвержденной в августе 2008 года разгромом Грузии.
В последующие десятилетия наблюдалось медленное и не всегда последовательное (пример «сердюковщины» как нанесшей ущерб государству военной политики достаточно показателен) восстановление функций военной организации – организационное, административное, финансовое, – которое не вполне завершилось к 2021 году. Во многом нынешнее состояние военной организации страны характеризуется стремлением власти преодолеть последствия разрушения ОПК[12] и ВС последних десятилетий, которые стали нетерпимыми после явных неудач чеченской и осетинской кампании 2008 года[13]. Программы военного строительства 2010–2021 годов, объединенные в ГОЗ, далеко не всегда носили вполне обоснованный характер, хотя их реализация по целому ряду направлений, – прежде всего, доведения до стадии серийного производства советских ОКР и некоторых НИОКР российского времени, – говорят о восстановлении военного потенциала почти до советского уровня, что в условиях кризиса и стагнации в России, безусловно, отражает позитивные тенденции в развитии ОПК и ВС РФ.
Таким образом, после прихода к власти В.В. Путина началось достаточно хаотичная, непоследовательная и противоречивая политика восстановления системы государственной и военной безопасности, которая в последние 20 лет привела к созданию фактически новой российской системы государственной безопасности: эта новая (хаотично сформированная) система медленно и с большим трудом стала приобретать в самые последние годы черты логичной системы национальной безопасности, т. е. объединять государственные и общественные институты развития и безопасности, формируя единую военную организацию страны.
Процесс этот, однако, далеко не закончен потому, что он затормозился на стадии организации в систему только государственных институтов, «за скобками» которых до настоящего времени остаются бизнес и общественные институты, не говоря уже об огромном потенциале личностей[14].
Естественно, что это состояние общества и экономики больнее всего затронуло ВС и ОПК России, которые должны были перейти от советского к рыночному механизму управления. В основе такого перехода лежал отказ от плановой системы к установкам финансовых властей страны[15]. Происходило это – и в ВС, и в ОПК – параллельно и не одновременно, в условиях политического и экономического кризиса, который к концу 90-х годов прекратился в хаос, а также в условиях внешнего деструктивного и последовательного силового давления на Россию с целью разрушения её системы безопасности. Как признают эксперты, «До 1993 года ещё разрабатывались годовые планы НИОКР и закупок… Такие революционные изменения привели к тому, что предложения МО РФ в проект ГОЗ формировались под выделяемые Минфином «предельные» объемы финансирования, никак не связанные с задачами ВС и удовлетворявшими потребности развития ВВТ не более чем на 40–60%.... При этом до 1995 года вооружения развивались без определенной стратегической линии, как бы по инерции. Военное строительство ... Перешло в разряд проблем, финансируемых по остаточному принципу»[16].
Дополнительный хаос и уничтожение предприятий ОПК добавила приватизация, которая, как представляется, носила сознательно-разрушительный характер. Распродажа и откровенное разворовывание собственности ВС носило обвальный преступный характер, который до сих пор скрывается за «аргументами» секретности. Во всяком случае, подготовленный с моим участием доклад Счетной палаты свидетельствует о массовой незаконной коммерческой деятельности большого числа представителей Министерства обороны России[17].
Таким образом, существующая система национальной безопасности России конца второго – начала третьего десятилетий нашего века это, с одной стороны, – остатки советской системы, военной организации и ОПК, а, с другой стороны, не всегда вполне эффективные усилия новой российской власти и её попытки преодолеть системный кризис прошлого века и нарастающее силовое давление со стороны Запада в условиях, когда сложилось изначально несопоставимое соотношение государственных и военных возможностей сторон. Как и в состоянии правящей элиты страны, наблюдалась дихотомия, характерная любым системам при отсутствии общих политико-идеологических принципов[18].
Внешняя ситуация в области безопасности, сценарий развития МО и ВПО в новом веке менялись быстрее, чем к ним успевала приспособиться российская система военной безопасности. Можно признать, что к началу третьего десятилетия нового века под прямым и непосредственным руководством В.В. Путина[19] удалось вернуть России (по признанию, например, бывшего министра иностранных дел Дании, например)[20] статус «великой военной державы». Но этот статус не был подкреплен ни технологическими, ни экономическими, ни демографическими результатами развития страны, которая к 2021 году только вышла на уровень развития РСФСР 1990 года, т. е. её безопасность обеспечивается преимущественно военными средствами, что делает её одновременно очень уязвимой.
Основные положения характера будущих войн и военных конфликтов спрогнозированы достаточно подробно (в разделе 15, пункты а)…з).) в Военной доктрине России, утвержденной президентом в 2014 году. Так профессор МГИМО Кабатченко В.И., например, обращает внимание на ключевые особенности будущего характера войн и военных конфликтов: «Стратегия непрямых действий применяется с целью нарушения психологического и физического равновесия противника путём его изнурения посредством экономической, технологической и информационной блокады, а также формирования внутри враждебного государства с помощью «пятой колонны» кризисных явлений системного характера и создания в рамках её государственной системы точек бифуркации[21] способствующих углублению кризисных процессов»[22].
Очень важное замечание, которое делает профессор В.И. Кабатчиков: «Эти точки создаются посредством дестабилизации политической и экономической жизни государства, создания внутри страны обстановки «управляемого хаоса» при косвенной или прямой военной поддержке вооруженной оппозиции с целью приведения к власти нужных политических сил. При этом вооружённые силы будут привлекаться для выполнения задач блокирования и проведения логистических операций, а непосредственную военную поддержку оппозиции будут оказывать формирования Сил специальных операций (ССО), подготовленные добровольческие формирования и частные военные компании, которые сейчас представляют собой серьезную и довольно эффективную военную силу.
По масштабу применения вооружённого насилия войны необходимо разделять на:
– локальные,
– региональные,
– крупномасштабные.
При этом под локальной войной предлагается понимать войну, ведущуюся в ограниченном географическом районе частью вооружённых сил страны, иногда и всеми вооружёнными силами после частичной мобилизации, которая затрагивает преимущественно интересы только противоборствующих государств. В этом смысле война на Украине и СВО – локальная война.
Региональная война – война с участием нескольких государств одного географического региона, ведущаяся национальными или коалиционными вооруженными силами за гегемонию в этом регионе.
Крупномасштабная война – имеющая глобальный характер война за гегемонию на планете или в её отдельных частях между коалициями государств или крупнейшими государствами мирового сообщества. По применяемым средствам вооружённой борьбы войны могут быть:
– ядерные – с применением всего спектра оружия массового поражения;
– с применением только обычных средств поражения;
– с массовым применением оружия на новых физических принципах. Не лишним будет упомянуть, что Министр обороны РФ генерал армии Сергей Шойгу заявил, что в перспективе высокоточное оружие, такое как «Калибр», может заменить ядерные вооружения как фактор стратегического сдерживания.
По отношению к нормам международного права:
– справедливые войны – в защиту независимости, суверенитета и национальных интересов;
– несправедливые – попадающие под международное определение агрессии. По составу участников вооружённого противоборства:
– между двумя государствами;
– между коалициями государств;
– между коалицией и одним государством;
– между политическими силами и социальными группами граждан одного государства – гражданские войны.
В частности, в 2009 году ведущие сотрудники Центра военно-стратегических исследований ГШ ВС РФ В. Горбунов и С. Богданов дали следующий долгосрочный прогноз развития ВПО и СО в мире и характера будущих войн, который целесообразно сопоставить с сегодняшними реалиями по прошествии 15 лет. Авторы изначально делают, безусловно, правильную посылку, говоря, что «При прогнозировании содержания и характера войн будущего необходимо, прежде всего, выяснить – к какой войне надо готовиться, ибо только на основе правильного прогнозирования характера вооруженной борьбы, ее масштаба и способа ведения можно обоснованно определить, какие вооруженные силы и другие войска для этого нужны. В связи с этим, видимо, чтобы разобраться с характером и содержанием вооруженной борьбы будущего, целесообразно рассматривать ее в вооруженных конфликтах, локальных и региональных войнах отдельно»[23].
«В обозримой перспективе становятся маловероятными не только мировая война, но и крупномасштабная агрессия против России. Однако следует ожидать, что в ближайшей перспективе останется лишь одна разновидность войн – обычные войны на театре военных действий (ТВД). Не будет перспектив и у всеобщей обычной войны. Крупномасштабные (на нескольких ТВД) войны не предвидятся, с одной стороны, из-за сдерживающего фактора ядерного оружия (катастрофических последствий его применения); с другой стороны, уже найдены новые формы и способы достижения политических и стратегических целей агрессивных намерений – развязывание локальных войн и вооруженных конфликтов, политического, экономического, информационного и психологического давления и специальных операций (диверсионных подрывных действий)…. При этом следует особо подчеркнуть, что войны и вооруженные конфликты будущего с большой долей вероятности будут вестись только с применением обычного, главным образом высокоточного, оружия, но при постоянной угрозе применения ядерного оружия.
Для России при крайне неблагоприятном соотношениями сил и средств на всех стратегических направлениях ядерное оружие на долгосрочную перспективу (до 2020–2030 гг.) останется важнейшим, наиболее надежным средством стратегического сдерживания любой агрессии и обеспечения своей оборонной безопасности».
И другой пример прогноза, сделанный бывшим доцентом С. Веселовским из МГИМО: «В ведущих армиях продолжится процесс аутсорсинга. Военные будут заниматься исключительно планированием и ведением боевых действий, в то время как частные военные компании будут осуществлять охрану различных объектов и, вероятно, организовывать операции по миростроительству, которые, как показывает практика, военные эффективно выполнять не в состоянии. В результате ожидается, что в вооруженных конфликтах XXI века количество жертв среди военнослужащих национальных государств будет сведено к историческому минимуму. Это повысит поддержку возможных военных действий со стороны населения и, вероятно, приведет к повышению уровня воинственности наиболее передовых держав»[24].
Тем не менее, полностью избежать жертв среди военных будет возможно только в случае ограниченной операции с использованием сил авиации. В тех случаях, когда необходимо будет проводить наземную операцию, жертвы неминуемо будут. Но подобные операции будут проводиться только при необходимости физического контроля территории, которая есть далеко не всегда. Во всех остальных случаях приоритет будет отдаваться ограниченным дистанционным действиям, например, авиационному удару по ядерным объектам с целью недопущения появления у страны ядерного оружия. Это, в частности, возможно в случае с Ираном.
«Негосударственные участники, которые будут противостоять национальным государствам, такими совершенными военными возможностями обладать не будут. Но, применяя асимметричную тактику ведения боевых действий, они могут значительно нивелировать преимущества, которые дают сложные высокоточные и информационные военные системы. Так, для выведения из строя беспилотных летательных аппаратов достаточно блокировать передачу им команд из центра управления, создав помехи. Другие современные электронные устройства можно вывести из строя мощным электромагнитным импульсом. Естественно, в ведущих армиях мира самым серьезным образом работают над средствами противодействия в радиоэлектронной борьбе. Но чем сложнее будут военные системы, тем больше в них будет мелких уязвимостей, которые негосударственные акторы в области безопасности смогут эксплуатировать».
________________________________________
[1] Макиавелли, Николло. О военном искусстве. – М.: КоЛибри, 2023, – с. 218.
[2] История русской императорской армии. – М.: Эксмо, 2022, – с. 756.
[3] Такая переоценка возможностей ВС РФ сопровождалась недооценкой возможностей ВСУ, в частности, в общем соотношении сил и средств, а также эффективности отдельных видов и родов войск. Так, СВО началась при соотношении сил 70 тыс. ВС РФ+ 50 тыс. ВС ДРЛН против 135 тыс. боеготовых ВСУ, которые быстро были усилены на ТВД мобилизацией и силами теробороны.
[4] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современное мироустройство, силовая политика и идеологическая борьба. – М.: ИД «Международные отношения», 2021. – 790 с.
[5] Подберёзкин А.И. Современная национальная стратегия России в области военной безопасности / Подберёзкин А.И., Родионов О.Е. – М.: МГИМО-Университет, 2022. 440 с.
[6] Подробнее о системе международной безопасности см.: Современная политическая наука: Методология: Научное издание / отв. ред. О.В. Гаман-Голутвина. 2-е изд., испр. и допол. – М.: Аспект Пресс, 2019, – сс. 213–232.
[7] См.: Подберёзкин А.И. Война и политика в современном мире. – М.: ИД «Международные отношения», 2020, – сс. 179–198.
[8] Очень много таких оценок появилось в связи с выступлениями весной 2023 года руководителя ЧВК Е.В. Пригожина.
[9] Сокращенный вариант этого материала был опубликован в статье: Подберёзкин А.И. Состояние военной безопасности в мире. Сайт ЦВПИ, 24.05.2023 / http://eurasian-defence.ru/?q=eksklyuziv/sostoyanie-voennoy-bezopasnosti
[10] См. подробнее: Вдовин А.И. Русская нация в ХХ веке (русское, советское, российское. В этнополитической истории России). – М.: РГ-Пресс, 2019, – сс. 640–646.
[11] Подберёзкин А.И. Оценка и прогноз военно-политической обстановка. – М.: Юстицинформ, 2021, – сс. 176–205.
[12] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современная военно-промышленная политика в условиях четвертой промышленной революции, – сс. 151–176 / В книге: Промышленная политика: монография / под ред. А.С Булатова. М. КНОРУС, 2020. – 496 с.
[13] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Политика стратегического сдерживания России в XXI веке. – М.: ИД «Международные отношения», 2019, – 808 с.
[14] Не случайно в прежней редакции Стратегии национальной безопасности от 31 декабря 2015 года (Указ Президента РФ № 683) другие – не государственные – составные части национальной безопасности упоминаются только вскользь. В новой редакции от 2 июля 2021 года этим институтам уделено больше внимания.
[15] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современное мироустройство, силовая политика и идеологическая борьба. – М.: ИД «Международные отношения», 2021. – 790 с.
[16] Военно-экономическая безопасность и военно-техническая политика государства: изменение диалектики в современных условиях. Монография. Под общ. ред. проф. С.Ф. Викулова. – М.: АПВЭиФ, ООО «Канцлер», 2010, – с. 280.
[17] См. подробнее: Книжный вариант доклада СП РФ: Мунтян М.А., Подберёзкин А.И., Стреляев С.П. Приватизация и приватизаторы (Теория и практика российской приватизации). – М.: Воскресенье, 2005, – сс. 262–297.
[18] Подберёзкин А.И. Современная национальная стратегия России в области военной безопасности / Подберёзкин А.И., Родионов О.Е. – М.: МГИМО-Университет, 2022. – 440 с.
[19] В частности, не реже двух раз в год президент проводит недельные совещания с руководителями ВС и ОПК, а также фактически в режиме «ручного управления» в течение года происходит процесс принятия важнейших решений.
[20] ТАCC. 29.01.2021.
[21] Точка бифуркации – это критическое состояние системы, при котором система становится неустойчивой относительно флуктуаций и возникает неопределённость: станет ли состояние системы хаотическим или она перейдёт на новый, более дифференцированный и высокий уровень упорядоченности. Термин из теории самоорганизации (Флуктуация – это любое случайное отклонение какой-либо величины).
[22] Кабатченко В.И. Особенности ведения войны в современных условиях: характерные черты гибридных войн. – М.: МГИМО / https://mgimo.ru/upload/iblock/d5c/osobennosti-vedeniya-vojny-v-sovremennyh-usloviyah.pdf?ysclid=lvuprjw0dv266971791
[23] Горбунов В., Богданов С. Вооруженная борьба будущего. Некоторые характерные черты её содержания // Российское военное обозрение, 2009, № 1 / http://www.coldwar.ru/rvo/012009/voorujennaja-borba-buduschego.php
[24] Веселовский С. Войны будущего // РСМД, 30 января 2013 г. / https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/voyny-budushchego/
