Под стратегической культурой следует понимать совокупность характеристик устойчивого поведения соответствующего государства (нации-государства) прежде всего при масштабном по политическим и военным целям применении им военной силы, в том числе при подготовке, принятии и реализации стратегических решений. Стратегическая культура является атрибутом не только вооруженных сил или даже государственной машины, а всего народа в целом. Стратегическая культура – это долговременный, весьма инерционный, в значительной мере социопсихологический феномен, который действует почти с одними и теми же характеристиками при смене высших государственных деятелей и военного командования, и даже при смене политических систем и режимов. Ярко выраженные черты национальной стратегической культуры имеются у всех ведущих (для того или иного исторического периода) государств.
В книге я писал о том, что можно, например, говорить о германской стратегической культуре в период примерно с 1860-х гг. до поражения гитлеровской Германии во Второй мировой войне (ВМВ) в 1945 г. Явно выраженной стратегической культурой обладает Китайская Народная Республика, впитавшая в себя и ряд черт военной мысли древнего Китая. Свои отличительные характеристики имеет англосаксонская стратегическая культура, все более «американизирующаяся» по мере утраты «стратегического лица» Британией. Яркие черты свойственны и отечественной стратегической культуре, которая в значительной мере зародилась в эпоху гигантских преобразований Петра Великого, создания им регулярной армии и военно-морского флота. Огромное влияние на нашу стратегическую культуру, разумеется, оказал опыт Великой Отечественной войны, в которой наша страна одержала самую выдающуюся в мировой истории победу. Можно говорить о наличии собственной стратегической культуры у Социалистической Республики Вьетнам и Государства Израиль.
Стратегическая культура – это прежде всего продукт осмысления исторического опыта нескольких поколений политико-военных действий и опыта непосредственного ведения вооруженной борьбы на стратегическом, оперативном и тактическом уровне. При осмыслении такого опыта создается устойчивый набор представлений, стереотипов, но возможны и ошибки, пробелы, недостаточно полная картина факторов, обстоятельств, планов сторон, некорректная интерпретация адекватности их усилий.
В свое время у нас были серьезные проблемы с анализом опыта Первой мировой войны (ПМВ), Гражданской войны в России, осмыслением и обобщением опыта этих войн. Это во многом было связано с трагическими судьбами тех отечественных военных ученых и специалистов, военачальников, которые исследовали этот опыт в 1920-е – 1930-е гг. и стали жертвами репрессий. Дефицит соответствующих исследований, на мой взгляд, сохраняется до сих пор.
На десятилетия по политико-идеологическим причинам затянулось и полномасштабное изучение опыта Великой Отечественной войны. Наиболее сложным, во многом болезненным, был всесторонний анализ ее трагического, крайне тяжелого для нас первого периода. Особенно остро стояла задача соотнести богатейший опыт этой войны с радикально новыми условиями «ядерного века», ведь появление ядерного оружия знаменовало крупнейшую революцию в военном деле.
В познании стратегической культуры различных стран должны быть учтены уроки локальных войн второй половины XX века и первой четверти XXI века. Хотел бы отметить несколько серьезных исследований отечественных авторов, в первую очередь в нашей Военной академии Генерального штаба Вооруженных сил. В их числе коллективный труд «Военное искусство в локальных войнах и вооруженных конфликтах» (2008 г.) под общей редакцией генерал-полковника Александра Сергеевича Рукшина, в свое время успешно руководившего Главным оперативным управлением Генерального штаба ВС РФ.
Такого рода исследования должны сопрягаться с политологическим анализом конкретных конфликтных и кризисных ситуаций, в рамках которых происходило применение военной силы. Выдающийся отечественный военный теоретик Александр Андреевич Свечин в свое время подчеркивал, что нельзя изучать историю войн и военного искусства в отрыве от политической истории. Об этом его завете у нас нередко забывают, в том числе в серьезных военно-научных исследованиях локальных войн.
