13.08.25
«Итак, военная история, воплощая идеи в образы и тем облегчая усвоение их, спасает от безусловных выводов и систем, предостерегает от односторонних заключений и заставляет с полным уважением относиться к обстановке, главной повелительнице на войне»[1].
«Главная задача критической военной истории состоит в том, чтобы, при разборе какого-либо факта, дойти до сознания той идеи, которая вылилась в факт, осветить таким образом светом мысли отжившее событие и воссоздать внутреннюю сторону факта. Дело заключается далеко не в том, чтобы знать только, как факт совершился, но в ясном отчете, почему он так, а не иначе совершился, в прохождении мысленно той умственной работы, которая была исполнена теми, кто распоряжался событием. В этом заключается лучшая подготовка для подобного же рода деятельности. Такое изучение военной истории ближе всего способно обратить ее из дела памяти, чем она была преимущественно доныне, в дело разума. Факты без труда, сами собой, запомнятся, если мы дойдем до сознания идей, их породивших»[2].
«При выборе фактов для критического разбора следует иметь в виду: а) степень их поучительности, с точки ли положительной, как образцы того, как в подобной обстановке следует действовать, с точки ли отрицательной, как образцы того, как бы не следовало действовать при известной обстановке. В этом отношении действия такого гениального полководца, как Наполеон, и посредственнейшего из генералов, как, например, Шварценберг, равно поучительны, следовательно могут считаться, в известном смысле, равно образцовыми; б) предпочтительно брать для разбора факты из ближайших к нам эпох, наиболее способных к ознакомлению с современным состоянием военного искусства и с современными комбинациями, при нынешних условиях, имея в виду, что первая обязанность, лежащая на каждом офицере, заключается в близком знакомстве с современным состоянием военного дела, и что исследование того же вопроса, в отношении к минувшим эпохам, хотя и весьма важно, но, в отношении к первому, является не иначе, как делом роскоши, к которому позволительно обращаться лишь только тогда, когда существенное сделано. Впрочем, особенно строго стесняться эпохою совершения факта нет надобности. Не следует упускать из виду, что не столько важна эпоха, в которую совершился факт, сколько внутреннее его содержание. Нам нужны образцы. Образцы же эти разбросаны по всем эпохам; преимущественно же они встречаются в те эпохи, когда жили и действовали великие мастера в искусстве»[3].
