Настоящая работа – продолжение серии работ[1], подготовленных за последние годы, как автором, так и в соавторстве с его коллегами из Центра военно-политических исследований МГИМО – Концерна ВКО «Алмаз-Антей», а также с некоторыми друзьями из других исследовательских центров России, прежде всего, Военной академии Генерального штаба (ВАГШ)[2].
Акцент автора на онтологии[3] современных понятий «война»[4], вооруженное противоборство», «международная безопасность» и других важнейших понятий – не случаен потому, что онтология это в данном случае – система понятий в области анализа военно-политической обстановки, национальной стратегии и военной стратегии государств, претерпевших в последние годы «онтологическую революцию». Как известно, предмет онтологии – "то, что есть в реальности, и как возможно, что оно есть". Онтология, таким образом, предполагает попытку более глубокого научного и содержательного анализа, чем это в большинстве случаев происходит в настоящее время для тех читателей, которым необходимо увидеть эти явления в качестве некой единой, но взаимосвязанной системы,[5] отвечающей современным реалиям.
Это непосредственно связано с тем «онтологическим прорывом», который произошёл в последние годы в этих областях: старые понятия и представления уже не являются адекватными, а новые, к сожалению, либо отсутствуют, либо наспех «сотворены» нередко случайными людьми в науке. Такая сложная система – состояние военно-политической обстановки (ВПО)[6], которая является важнейшей частью международной обстановки (МО), обладающей своими собственными важными особенностями – требует особенно внимательного изучения по нескольким направлениям, соответствующим всем основным областям военной науки – философии, политики, экономики, научно-технической и военно-технической области[7].
Исследование онтологии военно-политической проблематики имеет исключительно важное практическое значение потому, что неверное понимание политическим руководством СССР и России сути современной МО и ВПО и характера государственного силового противоборства привело к развалу СССР и ОВД, катастрофическим изменениям и трагедиям в мире и в России[8]. Как известно, цена – политическая и теоретическая – ошибки была огромна. Одной из самых крупных ошибок СВО стало игнорирование хорошо известной в советской военной науки закономерности, которая гласит: «Более совершенное оружие оказывает существенное влияние на изменение способов и форм ведения войны лишь тогда, когда оно было накоплено в большом количестве»[9]. Именно этого не было сделано в полной мере к февралю 2024 года. Ни РСЗО «Торнадо-С», ни САУ «Коалиция СВ», ни «Зоопарк 2», ни ОБТ Т-14, ни БПЛА, ни многого другого, что показывалось на парадах и выставках не один год, в войсках так и не появилось ни в 2022, ни в 2023, ни даже в 2024 годах.
В последние годы в социальной теории фиксируется «онтологический поворот». Эта тенденция затронула и политическую науку, для которой разрешение онтологических вопросов остается одной из актуальных задач. Прежде всего, с революционными изменениями в мироустройстве и формировании нового миропорядка. Политическая онтология представляет собой одну из важных исследовательских областей, которую чаще всего локализуют в структуре политической философии, где она стоит в одном ряду с такими направлениями как политическая антропология, политическая праксиология, политическая эпистемология.
Традиционно политическая онтология связана с изучением проблемы бытия политического мира, его сущностных характеристик, а также с анализом универсальных закономерностей властных отношений в обществе в рамках обнаруженной конечной политической реальности. Онтология политики генерализирует имеющиеся данные и дает наиболее обобщенную картину политической жизни.
Это, прежде всего, относится к исследованию онтологической сущности современной войны. Сущность современной войны – спорное понятие среди политиков и исследователей. Особенно опасное, когда результаты заведомо подгоняются под политический заказ, как это было сделано в СССР в конце 80-х годов прошлого века. Это «спорность» особенно обострилась с конца 80-х годов, когда в политике СССР и России стали преобладать откровенно конъюнктурные исследования, направленные, в конечном счете, на обоснование «бесполезности» военной силы[10].
Как писал, например, профессор-философ и «военный гуманист» генерал-майор Ю. Киршин еще в 2013 году[11], «В связи с появлением новых видов оружия среди политиков, стратегов, ученых, общественности в РФ нет единого понимания сущности и содержания войны». Нет единого понимания сущности и содержания войны и в мировом сообществе, особенно после создания оружия на новых базовых основах, что не позволяет регулировать глобальные процессы войны и мира, создать единое международное законодательство по запрещению этого оружия, по предотвращению новых видов войн, по обеспечению военной безопасности государств и военной безопасности мирового сообщества в целом»- наивно писал генерал-философ. Далее генерал-гуманист вспоминает классиков – Клаузевица и Ленина, подчёркивая, что «вне понимания войны остаются социальные, экономические, демографические, научно-технические, нравственные, культурологические, этнические и религиозные факторы». Содержание войн расширяется, во-первых, за счет более полного включения в нее окружающей природной и техногенной среды; во-вторых, более полного использования глобальных политических, социальных, экономических, культурологических, этнических и религиозных факторов, явлений, процессов; в-третьих, использования принципиально новых и более разнообразных видов оружия».
Естественная логическая положительная реакция на это была в либерально-демократическом лагере советской и российской политологии. Так, например, профессор А. Никитин, рецензируя работу философа-генерала, писал: «Несмотря на то, что в доктринальных документах России и ряда других государств говорится об обеспечении безопасности «личности, общества и государства», на деле эта «триада» оказывается перевернутой: огромные ресурсы и средства сосредоточены на обеспечении безопасности последнего из упомянутых объектов – государства, в то время как безопасность отдельной личности обеспечивается по «остаточному» принципу, а нередко и приносится в жертву в ходе решения задач по обеспечению безопасности общества и государства». Это не случайно: либеральные политологи России сознательно принижали роль государства, войну которому в 80-е годы объявил руководитель КПСС А.Н. Яковлев, «теоретически» обосновав её как «борьбу с этатизмом».
Ну, а далее рецензент предлагает традиционную смесь наивно-прозападных аргументов, которые в итоге и привели внешнюю политику СССР и России к катастрофе, а ее научных консультантов к банкротству[12]: «Во-первых, если всерьез и последовательно применять принцип «неделимости безопасности», речь должна идти об обеспечении безопасности мирового сообщества в целом. Во-вторых, новая система обеспечения военной безопасности должна включать не только силовую, но и гуманитарную составляющую. Последняя включает в себя нормы морали, принципы международного права, предполагает обращение к демократическим ценностям как к критериям правильного построения такой системы»[13]. Подобный романтический идеализм в политике – напоминает политический идиотизм. Этот подход, как известно, полностью обанкротился к 2014 году, а в 2022 году стал уже и политически преступным (кстати, его автор оказался в числе «подписантов»-ученых против СВО).
Тем не менее, сущность современной войны так и не стала очевидной к середине 20-х годов нынешнего века потому, что революционные изменения в мировой политике оказывали ещё более революционные изменения в военной области. Поэтому любые попытки онтологических исследований военно-политической проблематики, в отличие от классических оценок времен Клаузевица и Ленина, будут не только востребованы, но и стремительно устаревать. Это, однако, отнюдь не означает, что их не надо делать. Тот российский комбат, который в 2024 году говорил, что «на СВО на 80% устарело то, чему его учили в академиях», был не совсем прав – новые знания и опыт могут появиться только на старом и прочном классическом фундаменте знаний и опыта.
Не претендуя на окончательную правоту, попробую в этой работе с разных сторон рассмотреть онтологию военного дела, прежде всего, с точки зрения влияния на мировую политику и стратегии государств[14].
Как известно, считается, что сущность любой войны проявляется через три основные признака, которым необходимо дать короткие пояснения применительно к последствиям развития СВО для военной политики и военного искусства:
Во-первых, и это главное, – сущность войны зависит от политических целей войн и силовой (в т.ч. вооруженной) борьбы, в свою очередь, которые являются субъективной (часто не всегда точной) реинкарнацией многочисленных интересов – глобальных, национальных, социально-классовых, групповых и личных, – которая реализуется через волю политического руководства отдельных субъектов и акторов.
Это общее правило, однако, проявляется в возрастающей степени в зависимости от интересов глобальных институтов, которые стали главными субъектами мировой политики, оттеснив на второй и даже третий план основные интересы – национальные, государственные, классовые. Таким образом, современная сущность войны во многом предопределяется политическими (наиболее массовыми) интересами (как правило, анонимных) глобальных акторов. Иными словами, продолжающийся процесс глобализации навязывает человечеству и его субъектам МО свои правила и нормы, которые выражены в ясной тенденции сохранения с помощью силы контроля над состоянием МО и ВПО.
Этим интересам в возрастающей степени в последние годы стали противостоять традиционные интересы – национальные, государственные, классовые, что выражается в нарастающей выраженной автаркии многих субъектов и акторов МО-ВПО. В Евросоюзе, например, глобальным интересам стали противодействовать не только традиционные интересы целого ряда субъектов (Венгрии, Словакии, Австрии и ряда других государств), но и акторов, прежде всего, правые партии Франции, Германии и часть левых партий, в частности, лейбористы, французские, и итальянские левые.
Налицо главное противоречие в мировой политике – противоборство двух основных тенденций, формирующих основные условия мирового развития, – глобализации и автаркии, борьба интересов глобального Запада и автаркии «не-Запада».
Во-вторых, средства политического насилия, спектр которых стал удивительно широк к концу ХХ века и в новом веке, постоянно и стремительно расширяется – от применения традиционной военной силы (конвенциональных вооружений, СНВ и ЯО) до инструментов мягкой силы и информационно-когнитивных средств, стали условием достижения политической победы.
Если в традиционных военно-силовых средствах насилия наблюдается отчётливая тенденция, – тот, кто быстрее создаст новый вид или систему оружия получает радикальные преимущества (примеры – появление и быстрое развитие БПЛА, РЭБ и РЭР), то эта же тенденция в силовых не военных средствах воздействия превратилась в главное условие эффективной борьбы, более того, достижения победы уже до начала силового противоборства. Так, использование радикальных санкций, нарушения коммуникаций в финансово-экономической области, аресты активов, откровенная дезинформация фактически предопределяют будущие результаты силового противоборства.
Неожиданное (но не абсолютное) исключение составила Россия, которая после подобных действий в 2014-2024 годах смогла организовать успешное противоборство, опираясь на сохранившиеся возможности автаркии и создаваемую структуру «внезападных» мировых связей, хотя в представлении США и их союзников она должна была бы быть «разорвана в клочья» в течение нескольких месяцев.
В-третьих, формы и способы силового противоборства (политическое и военное искусство всех уровней), которые стремительно развиваются и изменяются в последние десятилетия, стали меняться еще быстрее. Модернизация вооружений и способов их применения приобрела постоянный характер, темпы которого непосредственно влияют на эффективность их применения. В военной области, например, опыт СВО показал, что более половины информации и компетенций, полученных еще 10-15 лет тому назад, уже устарели. Стратегия государств, в целом, коалиционные стратегии, военные стратегии, приемы оперативного искусства и тактика – все эти области непосредственно зависят не только от количества и качества средств насилия, но и в возрастающей степени от умения их практически применять и быстро внедрять в практику[15]. Примеров множество, но приведу один из них.
Так, например, стало аксиомой, что линия фронта между российскими и украинскими войсками является наиболее физически жесткой, которую Европа не видела со времен Второй мировой войны. В то же время эта линия фронта является самой плотной по сигналам зоной конфликта в истории человечества. Беспилотники произвели революцию в боевых действиях в первые годы войны, и Украина поспешила построить промышленность, которая обеспечили ВСУ в начале СВО преимущества над ВС РФ. Более того, эти преимущества немедленно отразились на всей эффективности действий ВСУ, которая (особенно в первый год) нередко оказывалась более успешной, чем действия российской армии.
Но в последнее время фокус сместился на интенсивную радиоэлектронную войну, которая используется для помощи или нарушения не только операций беспилотников, но и базовой связи между бойцами. И так же, как и с ростом усилий Украины в области беспилотников, управление ВСУ использовало местных изобретателей, которых активизировали с «самодельными решениями», чтобы попытаться дать своим соотечественникам на передовой серьёзные преимущества. Другими словами, сохранившаяся автаркия экономики и населения в значительной степени повысили эффективность ВСУ. «Большинство этих средств – это средства РЭБ ближнего действия, предназначенные для защиты военных непосредственно на передовой», – написала Наталия Кушнерская, руководитель проекта ВСУ Brave1, в своем заявлении о последних проектах в области радиоэлектронной борьбы специально для «Breaking Defense»[16].
Таким образом, все три главных признака войны в современный период прошли в самый короткий период через качественные, в том числе онтологические, изменения. В их основе лежали, прежде всего, возможности национальной автаркии и способность быстрой переориентации на национальные интересы как с точки зрения целеполагания (стратегического планирования), так и опора на собственные имеющиеся ресурсы – военные и не военные. Прежде всего, ресурсы национального человеческого капитала (НЧК)[17].
Часто военно-политическую область исследований критикуют за абстрактный и спекулятивный характер теоретизирования, но политико-онтологический анализ, тем не менее, не теряет от этого своей значимости, поскольку последовательная политологическая рефлексия является незаменимой процедурой при формулировании обобщающих научных гипотез и разработке теоретико-методологических моделей. Этих новых гипотез сегодня на удивление мало. Прежде всего, потому, что «онтологический прорыв», который произошел в два последних десятилетия, пока что дал только ещё слабую возможность понять острую необходимость переоценки политических реалий и абстракций, но не привел пока к теоретически значимым результатам. В лучшем случае мы повторяем «находки» западной политологии 20-30–и летней давности (при этом, не стесняясь оценивать свой вклад в науку в качестве «выдающегося»)[18].
В области военно-политических исследований такого перехода от констатации фактического кризиса к формулированию рекомендаций так и не произошло. Актуальность этого явления признаёт, например, авторитетное американское издание «Форин Аффеарс», которое в июле-августе 2024 года начало дискуссию о сущности и характере современных войн и мировой политики с определения места силы, где, в частности, пишут: «В «Foreign Affairs» мы хотели по-новому взглянуть на эти старые принципы теории международных отношений и объяснить, что мы знаем о них сейчас и как они влияют на политику»[19].
Усиливающаяся «онтологизация» в современных политических исследованиях неизбежно связана, прежде всего, с тем, что за политической онтологией признается системообразующая роль в разработке политической теории, без которой, как известно, исследования в области МО и военно-политической области бесполезны. Более того, отмечается, что политическая онтология формирует парадигмальную основу любого политического исследования, поэтому без нее нельзя осуществить комплексное и полноценное изучение политических феноменов и процессов. Это означает, что исследования в области политики, которые не основаны на признанной политической теории, заведомо бессмысленны, может быть, даже изначально вредны потому, что дезориентируют общество и элиту.
Политической онтологией политическое бытие рассматривается как состоящее из двух уровней: уровень возможности политического бытия и уровень действительности политического бытия. При этом, возможность или потенциальное политическое бытие обладает статусом политического существования. Этот субъективный момент непосредственно отражается в реальной политике как на состоянии МО-ВПО, так и стратегиях субъектов.
Работа состоит из двух частей. Первая часть посвящена онтологическим изменениям в формировании мироустройства последних десятилетий, прежде всего, в области развития ВПО и изменений в понятийном аппарате и понимании сущности этих процессов. Вторая часть посвящена попыткам осмысления некоторых (далеко не всех и даже не большинства) «онтологическим прорывам» в области политических и военных стратегий субъектов МО.
________________________________________
[1] Наиболее значительные из них: Подберезкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХХI веке. – М.: Издательский дом «Международные отношения», 2018. – 1596 с.; Подберёзкин А.И. Оценка и прогноз развития военно-политической обстановки. – М.: Юстицинформ, 2021. – 1080 с.; Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. – М.: Юстицинформ, 2021. – 768 с.; Подберёзкин А.И. Современная стратегия национальной безопасности России. – М.: Издательский дом «Международные отношения», 2023. – 1594 с.; Подберёзкин А.И., Тупик Г.В. Изменения в международной и военно-политической обстановке в мире после начала специальной военной операции на Украине. – М.: МГИМО-Университет, 2024. – 603 с. и др.
[2] См., например: Подберёзкин А.И. Некоторые вопросы теории и методологии анализа современных стратегий безопасности государств: монография / А.И. Подберёзкин; [редактор О.Е. Родионов]. Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации, Центр военно-политических исследований, Кафедра всемирной и отечественной истории. – М.: МГИМО-Университет, 2023. – 541с.
[3] Онтоло́гия – (от др.-греч. – сущее, то, что существует + λόγος – учение, наука) – учение о сущем; его наиболее общие сущности и категории, структура и закономерности. В данном случае – о сущности современной войны и военном противоборстве.
[4] В работе рассматривается война – как:(традиционное понятие) основной тип военного конфликта между государствами, коалициями и отдельными акторами ВПО, требующий полной мобилизации и напряжения всех сил, средств и ресурсов с целью решительного разрешения возникших между ними противоречий и достижения победы.
[5] На круглом столе ВАГШ, прошедшем в августе 2024 года, в очередной раз подчеркивалось его участниками очень разная трактовка важнейших военно-политических понятий и определений, которая зачастую мешает выработке согласованных представлений.
[6] См. подробнее: Махонин В.А. К вопросу о понятии «военно-политическая обстановка» // Военная мысль, 2011, № 4, – сс. 3-10.
[7] Работе над этой проблемой несколько лет занимались коллективы, которые объединились под инициативой Национального института обороны ВАГШ в 2018-2024 гг., опубликовавшие серию работ. См., например: Подберёзкин А.И., Тупик Г.В. Современные средства и меры военной политики и их влияние на развитие государственной и военной стратегии. В сб.: Развитие теории и практики военной стратегии. – М.: ВАГШ, 2024, – сс. 20-59.
[8] Понятно, что ни политическое руководство СССР, ни России об этом не задумывалось. Они не были профессионалами, как и большинство их советников, и не понимали часто, что происходит в этих областях, предлагая, по сути, размен реалий силовой политики на комфорт западного образа жизни.
[9] История войн и военного искусства (под общ. ред. маршала И.Х. Баграмяна. М. Воениздат, 1970, – с. 8.
[10] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современная стратегия США и НАТО на Украине // Обозреватель, 2024, май-июнь, №3 (404), – сс. 28-46.
[11] Киршин Ю. Сущность и содержание современных войн. НВО, 21.06.2013 / https://nvo.ng.ru/concepts/2013-06-21/1_wars.html
[12] Впрочем, они настолько сильные позиции заняли в политической науке, что по инерции продолжают доминировать даже с провальными результатами своих научных изысканий.
[13] Цит. по: Никитин А. О мире, войне и военной доктрине. Сайт МГИМО-Университет, 21 января 2011 г. / https://mgimo.ru/about/news/experts/178811/?utm_ source=yandex.ru&utm_medium=organic&utm_campaign=yandex.ru&utm_referrer=yandex.ru
[14] Подробнее: Мир в XXI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам: монография /А.И. Подберёзкин, М.В. Александров,, О.Е. Рожионов и др. // МГИМО МИД РФ, Центр военно-политических исследований, 2018. – 768 с
[15] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современная стратегия США и НАТО на Украине // Обозреватель, 2024, май-июнь, №3 (404), – сс. 28-46.
[16] Пост К. На Украине старт-апы пытаются обойти Россию в гонке радиоэлектронной борьбы. Срочные военные новости, 10 июня 2024 г. / https://breakingdefense.com/2024/06/inside-ukraine-startups-try-to-edge-russia-in-the-electronic-warfare-race/?ut
[17] НЧК – национальный человеческий капитал: количество и качество граждан того или иного государства, обладающих знаниями, навыками, умениями и физическими возможностями, составляющими более 75% национального богатства страны.
[18] Подберёзкин А.И. Некоторые вопросы теории и методологии анализа современных стратегий безопасности государств: монография / А.И. Подберёзкин; [редактор О.Е. Родионов]. Московский государственный институт международных отношений (университет) Министерства иностранных дел Российской Федерации, Центр военно-политических исследований, Кафедра всемирной и отечественной истории. – М.: МГИМО-Университет, 2023. – т 541 с.
[19] Foreign Affairs, v. 103, № 4 / https://www.foreignaffairs.com/issues/2024/103/4?utm_ medum=promo_email&utm_source=fa_edit&utm_campaign=post_release_rules_international_relations_
