Он решил, что будет актером, лет в пять. Втайне ото всех выучил свое первое стихотворение и с гордостью, какая бывает только в детстве, продекламировал: "Я хотел бы сделать птицу на резиновом ходу, и носила б эта птица на своем крыле звезду". Так он запомнил. Так началась его удивительная жизнь, связанная... нет, не с театром. С эстрадой и... с авторской песней. Но театральный институт был. Была незабываемая учеба у Александра Николаевича Куницына и Елизаветы Ивановны Тиме - "старухи Тиме" - бывшей актрисы Императорского театра. Были и попытки вышвырнуть Тальковского из "храма искусств": странное желание работать на эстраде никак не вязалось в чьих-то именитых головах с высоким званием советского актера. А потом Тальковский, уже артист Ленинградской филармонии, стал чуть ли не единственным, кому удалось в затхлые брежневские времена, после того, как "дорогой Никита Сергеевич" успел изрядно погромить изобразительное искусство и печатную поэзию, открыто читать с высокой эстрады не кого-нибудь, а, страшно сказать, - опального Коржавина. Тальковский исполнял песни Окуджавы, Высоцкого, Галича, Клячкина, Лобановского... А была авторская песня тогда, образно говоря, "фигой в кармане", ютившейся по коммуналкам и еще совсем наивно и робко выглядывавшей на свет Божий из политического подполья. - Сначала вас привлекала только поэзия?
- Почему же? Я начал с того, что делал композиции. Только стихи, или только песни звучали не так. Тем более, по радио в те времена гремели, может быть, и хорошие вещи, но не мои. Вот Эдик Хиль пел: "Лесорубы, привыкли руки к топорам!.." По-моему, лесорубы должны были бы его за это убить. (Смеется). Я очень тщательно подбирал свой репертуар.
- У вас был в то время идеал?
- Мне очень нравилась работа московского чтеца, а он тогда был для меня Богом, - Вячеслава Сомова. Кстати, с Сомова все и началось. Впервые я услышал его по радио. Если не ошибаюсь, он читал тогда Николаса Гильена: "Зеленая длинная ящерица с глазами, как влажные камни..." И звучала гитара. Тогда я тоже взял в руки гитару. Она стала как бы связующей нитью, ни одного слова из композиции уже не пропадало.
- А потом появились песни?
- Совершенно верно. И, честно говоря, в этом была своя хитрость. Одна из моих композиций на военную тему страшно озадачила худсовет. Там были две песни Высоцкого о горах, а стихи - из поэзии Павла Когана, Михаила Кульчицкого, Николая Майорова, Эдуарда Багрицкого. И непонятно было: это еще песни Высоцкого звучат или уже стихи Павла Когана, который погиб в горах под Новороссийском. В общем, строгие худсоветовские дамы прослезились и дали добро. Хотя Высоцкого тогда петь было нельзя.
- Были конфликты по поводу репертуара?
- Конечно. Вот Украина, в смысле цензуры, была самой страшной страной. Там доходило, буквально, до маразма. Народную артистку Бэллу Руденко на полном серьезе обвинили в том, что она "натягивает на задницу платье цвета нашей Рады". На что Белла сказала: "Но вы же ходите по красным ковровым дорожкам!" - И уехала в Москву. Я тоже "попал" на Украине. Это было в Ворошиловграде. Я исполнил песню Булата Окуджавы "О дураках". Спел потому что в зале на заднем ряду сидели три-четыре хулигана, мешавших вести концерт. Они как-то быстро все поняли, но оказалось, что не только они. После концерта ко мне в артистическую зашли три "театроведа в штатском" и попросили репертуарный лист. Естественно, песен Окуджавы там не было. Я объяснил ситуацию. Хотя очень-то извиняться не стал, поскольку в партии никогда не был и перед властями голову не склонял. Закончилось это тем, что отчет о моей персоне лег на стол первого секретаря компартии Украины. Через много лет мне показали эту бумажку, где было написано: "Очень талантлив, потому и опасен". Сегодня я горжусь этим.
- Как вы пришли к авторской песне?
- Для той поэзии, которой я занимался, а я занимался хорошей поэзией, песни нужно было найти равные. Чтобы песня не была слабее, чем стихи. А такой литературный материал мог быть только у тех авторов, которые пишут не для публикаций. Нет, не для себя. Когда кто-то говорит "для себя", я не верю: "Врешь ты все!". Это рисовочка такая интеллигентская. Ты пишешь в надежде, что тебя услышат и поймут. Так вот такой песенно-литературный материал можно было найти у тех людей, которых сегодня называют бардами. Я строю фразу именно так, потому что тогда не то что слово "бард", слово "шансонье" в официальной печати не употреблялось.
- Кто для вас был тогда на первом месте?
- Очень многое связано с Булатом Окуджавой. И с именем, и с самим Булатом. С ним познакомились, конечно, позднее. А его первые две песни привезла к нам на курс молодая московская актриса Женя Уралова. Ее первым фильмом был "Июльский дождь" Марлена Хуциева, где она снялась вместе с Юрой Визбором, и после фильма они стали мужем и женой. Они недолго прожили вместе, но именно Женечке Юра написал песни "За Женечку пить хорошо" и "Чайник со свистком". Я помню, как Женя отвела меня в сторонку: "Фред, послушай, я напою тебе песню". И она тихонько напела мне прямо в ухо: "Девочка плачет, шарик улетел..." И когда она дошла до последней строчки, я остолбенел. Я не предполагал, что все мировоззрение, всю жизнь можно заключить вот так в одной строчке. Этого было достаточно, чтобы я сошел с ума и начал лихорадочно искать песни Булата. Я был влюблен в его творчество, и эта влюбленность осталась по сей день.
- Но ведь тогда авторская песня считалась искусством элитарным, хотя бы потому что была под запретом. Отсюда и столь трепетное отношение к ней. Скоро в Питере уже во второй раз пройдет международный фестиваль авторской песни "Петербургский аккорд-98". И говорить, и петь там можно будет обо всем. Вы не боитесь, что та культура, которая, по большому счету, уже стала классикой, уйдет, будет забыта? Что речь идет уже о совершенно ином понятии - "современной авторской песне"?
- Здесь бояться нечего. Идет время. Идет эволюция, как и во всем. Все из чего-то выливается и во что-то вливается. Иначе это застойная вода, она протухнет. Я был членом жюри прошлого фестиваля, буду и на этот раз. Поэтому могу сказать, что время от времени появляются очень талантливые авторы. Конечно, все, что мы когда-то пели на коммунальных кухнях и страшно этим гордились, открыто говорится сейчас с высоких трибун. Но ведь авторской песне остаются темы извечные. Эдит Пиаф как-то сказала: "Петь нужно только любовь". Может быть, поэтому я никогда и не писал политических песен. Но это уже другая тема.
Екатерина ИВАНОВА
talkovskiy.h16.ru
10.12.2000
