Ровно 20 лет назад в Петербурге родился камерный хор. Дирижер Борис Абальян и участники нового коллектива решили жить "по закону искусства" (на латыни - "Lege Artis"). Так хор и назвали. С этим латинским именем он объездил полмира, получил в Германии хоровой "оскар" и первым исполнил десятки сочинений. Маэстро Абальян объяснил корреспонденту "Известий" Ирине Начаровой - почему современные композиторы доверяют "Lege Artis" свои новорожденные произведения и почему слушать хоровую музыку гораздо полезнее, чем смотреть телевизор.
- Как вы решаете - что именно включить в репертуар?
- Дело не в том, хорошее сочинение или плохое, - это вообще неправильная формула. Пожалуй, единственный критерий - личная оценка произведения. Если я способен его полюбить, значит, возьму его в репертуар.
- А почему вы отдаете предпочтение именно современной музыке?
- Просто за эти годы перепето достаточно много традиционной музыки - допустим, девятнадцатого века. Если взять весь объем репертуара, его середина уже во многом освоена. И либо надо идти в глубь веков - назад, либо вперед. И вот, собственно, поэтому мы с удовольствием сотрудничаем с современными композиторами - и российскими, и зарубежными. То есть ищем что-то новое.
- Если вглубь двигаться, то, по крайней мере, застрахован от упреков автора?
- От этого, конечно, застрахован. Но почему-то всегда в зале оказываются знатоки, которые восклицают: "Ну разве можно так исполнять Монтеверди или Баха? Его надо исполнять только так". И начинают на словах объяснять.
- А страшно, когда автор исполняемого сочинения сидит в зале?
- Здесь другая история. С одной стороны, композиторы готовы покритиковать то, что ты делаешь. С другой, им приятно, что исполняешь их музыку. И потом, если есть возможность, я всегда предлагаю автору посидеть на репетиции. Чтобы тот самый авторский замысел, который зашифрован в нотах, он еще как-то пояснил словами. Мы так общаемся с петербургскими композиторами, а из зарубежных - с Кшиштофом Пендерецким и Арво Пяртом. Когда делали с ними авторские концерты, они репетировали с хором, дирижировали, высказывали свои пожелания. А вообще присутствие автора в зале - всегда скорее плюс, некий вдохновляющий фактор.
- Почему вы обратились к древнейшим церковным песнопениям, которые до сих пор не исполнялись?
- Их восстановили и расшифровали, в том числе сотрудники кафедры древнерусской музыки Петербургской консерватории. А меня к этой теме, в общем, дороги привели. В свое время директор Пасхального фестиваля предложил нам сделать программу "Поющие фрески". Это и мне, и ребятам дало возможность познакомиться с тем пластом, который, по большому счету, мало известен, - древнерусским певческим искусством. Оно совершенно по форме и глубоко по содержанию. Это, как правило, духовные тексты, молитвы. Они созданы безвестными талантливыми людьми. Причем это сплав - греческие, болгарские, сербские распевы, которые на русской почве были видоизменены. То есть такая концентрация духовных достижений нескольких народов. Мы записали эти песнопения в разных городах России. Первую запись сделали в Пскове, в знаменитом Мирожском монастыре.
- Что-то особенное там почувствовали?
- Там случилась совершенно феноменальная история. Мы записали практически все и напоследок оставили стихиру болгарского распева "Тебе одеющагося светом" - это стихира на распятие Христа. У нас оставалось всего часа три на запись, и нужно было бежать на автобус. Мы ее пели, и вдруг на словах "како, како погребу Тя, Боже мой" налетел страшный ураган. Свет погас, полная темнота в храме. У всех - абсолютное оцепенение. Звукорежиссер в панике, я в панике, потому что это первый дубль - мы даже до конца не допели. А записать было необходимо. В общем, катастрофа. Спустя час дали аварийное электричество, и мы успели сделать еще два дубля. А потом, когда возвращались в Петербург, видели на дороге поваленные деревья. Как знать - может, природа так отреагировала на эту молитву, которую мы пели. Ведь строем по мосту ходить нельзя - можно попасть в резонанс, и мост рухнет. Так, может, и мы "попали в резонанс". И потом, не будем забывать - Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря - феноменальное сооружение. Это памятник архитектуры двенадцатого века, он находится под охраной ЮНЕСКО, потому что около 80 процентов фресок сохранились в подлинном виде. Необыкновенно теплый храм, в нем стены добрые, намоленные. И когда мы туда вошли, нам хорошо стало. Прожили в этом храме три дня, с утра до вечера записывали. И это одно из самых сильных воспоминаний вообще в моей жизни.
- Как чувствуете: масскультура сильно испортила слушателя?
- Те, на кого она подействовала, на академические концерты уже не приходят. А что касается масскультуры, это скверно по многим причинам. И, пожалуй, самое страшное даже не в том, что она отвращает людей от классики. А в том, что вся эта музыка действует на человека разрушительно. Я, кстати, уже несколько лет вообще не включаю телевизор, радио - тоже. Практически на любом канале - оглушающий, одуряющий ритм. И в 99 случаев из ста - отсутствие какого-либо художественного содержания. Это музыка разрушения.
- Но ведь она востребована?
- Знаете, на человека всегда действуют силы созидающие и разрушающие. Важна его иммунная система. Очень много микробов вокруг, и если она у тебя слабая, они в тебя попадают, и ты заболеваешь. Если сильная, ты побеждаешь. У россиянина с иммунной системой не очень хорошо дела обстоят. В начале двадцатого века многое было под корень вырублено. Во всяком случае церковная духовная музыка - а существенная часть русской музыкальной культуры была связана именно с ней. И то, что мы ее лишились, несомненно, ослабило иммунную систему. Начали насаждать что-то другое. В конце века и это, другое, тоже подрубили. И корневая система опять ослабла. Лишенный иммунной системы человек включает телевизор и потребляет то, что ему предлагают. А ему предлагают, потому что он включает часто. А он уже присосался, привык к этому, и другого-то не очень знает. Такой замкнутый круг. И в известном смысле наш долг - преодолевать его.
- В каком самом неожиданном месте вы выступали за 20 лет?
- Один раз во Франции пели на импровизированной сцене, прямо в реке. Стояли в воде, исполняли русские народные песни, а на берегу было много людей. Река достаточно мелкая, вокруг скалы. Вечер, уже темно было, нам сделали подсветку, чтобы зрители нас видели. Причем, когда ты стоишь в реке, кажется, что никакой связи с теми, кто на берегу, нет. Но когда закончили петь, вдруг услышали шквал аплодисментов.
- Есть разные теории по поводу благотворного воздействия хорового пения. Некоторые утверждают, что оно вылечивают многие болезни - от бронхиальной астмы до геморроя. Вы как думаете?
- Насчет геморроя не уверен - не проверял. Не знаю, какие болезни можно лечить хоровым пением в частности и музыкой вообще. Хоровое пение для меня - высший вид музыкального искусства. Потому что более совершенного инструмента, чем человеческий голос, нет. А он красив тогда, когда искренний, теплый, неравнодушный. Это ведь не анатомическое понятие, а нравственное. Точно так же, как мы говорим про красивое лицо. Представления об идеале красоты, впрочем, у разных народов в разные времена - разные. И, тем не менее, они нас трогают тогда, когда есть какая-то идея в лице. Так вот, нравственная составляющая красоты в голосе для меня первична. А если еще и музыкальный материал совершенен - это соединение оказывает самое благотворное воздействие на душу. Кстати, в Швейцарии встречались с одним доктором, который лечит людей от неврозов, при этом он даже использует наши записи.
- Считается, что человек, который много поет, живет долго.
- Я бы очень хотел, чтобы так было. В этой связи всегда вспоминаю слова школьной учительницы литературы. Она говорила: "Юноша, вы не читали еще "Войну и мир"? Как я вам завидую! Вам еще предстоит получить это удовольствие". Когда ты исполняешь хорошую музыку, читаешь хорошую книгу - становишься богаче. Наверное, это обогащение и продлевает жизнь. Если не вмешиваются какие-то другие силы.
14.02.2008
Ирина Начарова
www.izvestia.ru
