Два базовых принципа в политике США и будущее миропорядка

Учреждения хорошие, но лишенные военной поддержки, приходят в расстройство совершенно так же, как покои роскошного царского дворца[1]

Николло Макиавелли

Во внешней политике США во все времена обеспечение военной безопасности страны считалось естественной частью внешней политики, говоря словами Никколо Макиавелии, обеспечивались «военной поддержкой». Такая роль – традиционна и никогда не ставилась под сомнение (в отличие от фантазий М.Горбачева). И это надо иметь ввиду, прогнозируя влияние внешней политики США на будущий миропорядок и систему безопасности в мире и Евразии. Абсолютна истина, сформулированная еще А.А. Свечиным: «Первой обязанностью политического искусства по отношению к стратегии является выдвижение политической цели войны»[2].

Другими словами, военный фактор – всегда будет доминировать в политике и стратегии Вашингтона, это постоянный и усиливающийся фактор влияния во внешней политике США, не зависимо от того, какая администрация находится у власти[3]. Периодически случающиеся в США «отказы» от политики силового давления никогда не означали отказов от политики «силового принуждения», где роль собственно военной силы предполагалась на каком-то этапе менее эффективной.

Этот аспект следует учитывать всегда потому, что стратегический прогноз развития ЛЧЦ и центров силы, как известно, находится под влиянием многих факторов, но среди них в настоящее время самое важное место занимает внешняя политика США – сильнейшего на сегодня центра силы и лидера западной ЛЧЦ, - от которого во многом зависит будущее миропорядка. Новая администрация США во главе с Д. Трампом продемонстрировала уже в самые первые месяцы силу этого влияния на все центры силы – от Европы и исламской ЛЧЦ до КНР и России. Этот фактор, безусловно, будет и далее влиять на формирование нового миропорядка, поэтому важно попытаться спрогнозировать основной вектор такого влияния[4].

Можно сказать, что в американской внешней политике есть два, именно два, неоспоримых принципа, которых придерживаются все администрации, не зависимо от их партийной принадлежности, и всё «глубинное» государство в последние десятилетия. Это,  во-первых, военно-политический «принцип формирования широкой проамериканской военно-политической коалиции в мире, который направлен на сохранение американского контроля над западной ЛЧЦ, и, во-вторых, военно-технический  принцип «сохранения военно-технологического превосходства США»[5].  Партийные нюансы следования этим принципам,  при этом, естественно, сохраняются, как и их незыблемость. Так, принуждая страны ЕС взять на себя большую часть политических и военных рисков, а также издержек за развитие конфликта на Украине, США отнюдь не отказываются от своего контроля над НАТО и европейскими странами, но делают его более выгодным для себя. Причем, первые движения в этом направлении были отчетливо сделаны ещё демократической администрацией Дж. Байдена, ставшими отчетливо заметными на рубеже 2024 года, а не республиканцами, как иногда считают.

Первый принцип – усиления контроля над западной ЛЧЦ - получил новое «обеспечение» в связи с развалом ОВД, СССР и Социалистического содружества. В дальнейшем он успешно развивался в политике США, которая была ориентирована на втягивание в орбиту США, как лидера западной ЛЧЦ, максимально широкого круга стран, в том числе не являющихся союзниками США. Так, в 2022–2023 годах против России выступили не только 31 государство-член НАТО, но и более 30 других союзников и партнеров США.

Эта широкая антироссийская коалиции позволила сформировать совершенно определенное превосходство западной ЛЧЦ (индустриальных держав) над Россией, которой предстояло попытаться противостоять этой коалиции при сотрудничестве с другими государствами очень широкого спектра – от «слабого» члена НАТО – Турции до потенциального противника Запада Китая и колеблющихся между полюсами силы Индии и рядом других стран[6].

Второй принцип – военно-технологического превосходства - важнейший постулат американской внешней и военной политики, в том числе и для любых переговоров по ограничению вооружений и военной деятельности. Так, например, стремление США обеспечить себе технологическое превосходство, которое в качестве приоритета заявлялось не раз всеми администрациями, обеспечивает и военно-технологическое превосходство США, прежде всего, в качестве ВВСТ. Этот приоритет – главный военно-политический приоритет, а не просто одна из целей всех администраций. Более того, – идеология правящей американской элиты, которая ни в коем случае и никем не оспаривается, никогда не ставился под сомнение[7].

Эти американские принципы оказывают очень мощное влияние на формирование нового мирового порядка и мироустройства. Новое мироустройство и вытекающий из него миропорядок во многом не только станут результатом развития сценария МО и ВПО, доминирующего в настоящее время, но и  следствием множества других внутренних и внешних процессов, в частности, военно-силовой политики США. Оно не появится «из ниоткуда», но, как и «прежние мироустройства», станет следствием развития огромного числа известных и новых факторов и тенденций. Прежде всего, ставки США на военную силу и свое лидерство в глобальном противоборстве между ЛЧЦ.

Во многом оно само станет станет следствием новых отношений и развития взаимосвязей между новыми центрами силы, акторами и факторами, который «оформят» эти процессы в новую систему отношений, радикально изменят состояние существующих МО и ВПО. Иными словами, сами будут прямо влиять на политику силы США, как это происходит, например, в начале 2025 года на Ближнем и Среднем Востоке (против хуситов и Ирана), против Китая в Юго-Восточной Азии, против России в Европе и Закавказье.

Иными словами, новые факторы сделают развитие МО и ВПО по новым сценариям неизбежными, но при любых условиях силовая политика США в ближайшие десятилетия будет оставаться важнейшим фактором. Поэтому прогнозировать эти сценарии на слишком далекую перспективу вряд ли возможно. С точки зрения реальной политики, наверное, можно говорить о горизонтах планирования применительно к будущим сценариям МО и ВПО не более чем на 15–20 лет, когда силовая политика Вашингтона будет доминировать в мире. Надо просто признать, что пока что равносильного ей фактора силы в мире нет.

Другое важное замечание: авторская гипотеза[8] предполагает, что особенности развития современного мироустройства, прежде всего, особенности развития современного сценария международной обстановки (МО)[9],  охватывают очень широкий круг проблем, где не все из которых с полным основанием можно отнести к области военно-силовых, а тем более, чисто военных, отношений между субъектами и акторами[10] МО, что и является, собственно говоря, важным объектом настоящего исследования. Политика силы США предполагает «силовое прнинуждение» с помощью очень широкого набора силовых инструментов – от политико-дипломатических и информационных до финансовых, экономических и торговых. Взятые вместе, они не противопоставляются друг другу (как иногда ошибочно считают), а дополняют друг друга очень эффективно. Лучше всего эту мысль сформулировали эксперты для Д. Трампа в первый президентский срок, когда говорилось об обязательном сочетании в силовой политике одновременно трех принципов – нанесения вреда противнику, получения одновременно пользы для себя и избегания неконтролируемой военной эскалации.

Другими словами, анализируя постоянно военно-силовые факторы в политике США, необходимо иметь в виду, что существуют и другие, а именно не военно-силовые («просто» силовые) факторы и тенденции, влияющие на формирование МО и ВПО, которые, как правило, пока не учитываются в полной мере в специальных работах, посвященных анализу ВПО в мире.

Огромное значение для состояния, структуры и процесса формирования МО имеют в настоящее время, например, демографические тенденции или процессы, связанные с развитием на базе локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ)[11], как глобалистских, так и антиглобалистских – национальных, мировых и региональных – форм сотрудничества, которые, по своей сути противодействуют глобальной тенденции формирования военно-политических коалиций[12].

Эти тенденции оказывают огромное влияние на формирование как современного мироустройства, так и будущего миропорядка. Они в последнее время проявляются в самых разных формах и в разных странах[13]. Например, в идеологии. Прежде всего, национальной (важность которой до сих пор отрицается частью правящей элиты России). Так, например, отношения в «треугольнике» США-Индия-Китай,  как оказывается, трудно правильно оценить только исходя из имеющихся межгосударственных противоречий этих стран. В январе 2021 года, например,  США сознательно рассекретили стратегию противостояния Китаю в Индо-Тихоокеанском регионе, которая основывается на «противодействии» антилиберализму со стороны КНР, которое ожидается от нынешнего руководства Китая[14].  Стратегия США призвана не позволить Китаю создать «антилиберальные сферы влияния». В этих целях предполагается содействовать ускорению темпов экономического роста Индии, а также оказание помощи по дипломатическим, военным и разведывательным каналам, чтобы Нью-Дели мог справиться с трудностями в регионе, включая территориальный спор с Китаем.

Другой пример – изменение отношений России с Евросоюзом после переворота на Украине 2014 года[15]. С.В. Лавров сформулировал позицию России следующим образом: «Россия не уйдет из Европы, но отношения развивать будет не с Брюсселем, а с отдельными странами Евросоюза, так как все механизмы сотрудничества с ЕС разрушены». «Все это разрушено, и не нами», – резюмировал Лавров. Сохранились только спорадические контакты, среди которых обсуждение международных вопросов, например, ситуации в Сирии или вокруг иранской ядерной программы, или поставок российских углеводородов. В этих условиях Москва обязана быть готовой к любому развитию отношений, а выбор вектора развития за Европейским союзом»[16], – предупредил в 2021 году С.В. Лавров, ясно прогнозируя на будущее развитие отношений с ЕС.

С.В. Лавров, можно сказать, «подвел черту», но он не сказал о том, как эти отношения между Россией и Европой дальше будут строиться? Например, между отсутствующими и игнорируемыми Западом отношениями интеграционных евразийских институтов и ЕС и другими структурами Запада в Европе. Если, как и прежде, – никак, то нужно ли нам сохранять какие-то отношения с европейскими институтами вообще? Это необходимо решить, в частности, потому, что если Запад абсолютно игнорирует интеграционные процессы в России, например, сотрудничество с ОДКБ и ЕврАзЭс, то России не стоит сохранять такое сотрудничество и даже как-то отношения вообще с европейскими институтами[17].

Очевидно, что в 2025 году наступает период концептуальных построений для нового миропорядка, когда в целом пространственные глобальные концепции становятся обязательным атрибутом внешнеполитического и военного планирования в мире[18]. Именно поэтому важен прогноз будущего сценария развития МО и ВПО и политики США, который ляжет в основу прогноза не только МО-ВПО, но и системы исходных данных планирования внешней и военной политики России. И, конечно же, будущих внешнеполитических стратегий ведущих государств.

Надо признать, что в США это планирование давно стало практикой. «Неожиданные» шаги Д. Трампа в январе 2025 года в отношении Гренландии и Канады, на самом деле такими не были. Ещё в начале января 2021 года Военно-морское министерство США специально обнародовало стратегический план «Голубая Арктика», в рамках которого Вашингтон планировал «бороться» за беспрепятственный доступ к Северному морскому пути и право добычи природных ресурсов на шельфе Северного Ледовитого океана.

Роль военной силы США в процессах развития существующего сценария миропорядка и МО существенно шире спектра процессов развития только ВПО, а тем более частных процессов формирования глобальных и региональных СО, не говоря уже об особенностях конкретных войн и военных конфликтов[19]. Она требует широкого подхода с точки зрения геополитики, без чего трудно понять «неожиданные» шаги Д. Трампа.

Более того,  даже сама попытка составить их перечень и выстроить этот перечень процессов в приоритетном порядке вызывает многочисленные дискуссии. Этой теме уделяется в мире усиленное специальное внимание, которое в нашем случае в России носит очень ограниченный характер[20]. Очевидно, что необходимо расширить спектр дискуссии и проблем военной политики, обсуждаемых экспертами. С точки зрения активизации силовой политики России, например, исключительно важно, на мой взгляд, иметь ввиду, что как глобализация во всех сферах, так и антиглобальные процессы автаркии оказывают усиливающееся влияние на формирование миропорядка и развитие современного сценария МО. В том числе и в ряде случаев (Венгрия, Словакия, Румыния, Германия, Франция и др.) на национальном уровне, что не всегда привлекает внимание политиков и ученых. Так, например, автаркия, набирающая силу в России, может привести к формированию активного силового центра в мире, который может резко изменить даже быстро развивающийся ход формирования нового миропорядка.

Если допустить, что внешняя политика России перейдет от стратегии сдерживания к стратегии активного и гибкого наступления (например, не только в Арктике и Африке, но и в европейских странах), используя для этого активные акторы, прежде всего, движения и НКО, то ситуация на европейском ТВД может принять неожиданно очень динамичную форму. Как показали многочисленные антиправительственные выступления в 2023-2024 годах в Европе, эти протесты могут быстро приобрести радикальную и мощную форму.

С точки зрения влияния процессов, происходящих в формировании современной СО[21], войнах и военных конфликтах, программах ВВСТ и совершенствования способов их использования, т. е. военного искусства, сказанное означает, что развитие МО и ВПО, т. е. именно военно-политические отношения и установки, остаются тем доминирующим фактором, тем «социальным заказом», который выступает главным мотивом и стимулом военно-технической политики отдельных государств и коалиций, т.е. международная политика (точнее – политика лидера западной коалиции, США), как и прежде, оказывает решающее влияние на формирование мировых и региональных ВПО, в том числе в Евразии.

Быстрое развитие МО и ВПО может быть обеспечено военно-техническими результатами, которые уже стали реальностью в военной политике государств. Так, наиболее вероятный вариант современного сценария развития ВПО «Эскалации военных конфликтов на отдельных ТВД» предполагает соответствующее военно-техническое обеспечение, которое позволяет вести многодоменные операции. «Комплексы наземной, воздушной и космической разведки США и их союзников в режиме реального времени предоставляют сведения нашему противнику. Все они сведены в единую не просто автоматизированную систему управления оружием, а в сетевую систему анализа событий и принятия решений с элементами искусственного интеллекта. Противник обкатывает элементы новой концепции Multidomain battle как умения одновременного ведения войны в различных сопряженных доменах: суша, море, воздух, космос, киберпространство. Это «информационно-огневое управление боевыми кластерами в пространственной среде многодоменного типа». [22].

Иными словами, развитие МО в наиболее опасном направлении может стать результатом в том числе и сознательных военно-технических усилий отдельных государств-лидеров. Что доказывается регулярно военной и внешней политикой США.