В начале XXI века Россия представляла собой странное сочетание многих параметров, характерных как для великой державы, так и целый ряд характеристик, характерных для отсталого, полуколониального, общества и колониальной экономики, активы которого, как казалось на Западе, необходимо было срочно взять под контроль. Это можно было сделать при подконтрольном правительстве и условном государственном суверенитете, как это было в России в 90-е годы. Поэтому важнейшая стратегическая задача, стоявшая перед США и глобальным Западом в начале века, была в возвращении полного финансового и политического контроля над Россией, который стал теряться с приходом к власти В.В. Путина.
Политических и иных, не военных силовых средств, как казалось, было достаточно. Опыт применения военного насилия с 90-х годов прошлого века показывал, что для того, чтобы представить себе особенности характера военной силы в современный период, требуется привести в соответствие представления об эффективности средств вооруженного насилия политическим целям, которое оказалось эффективным при военной экспедиции США в Афганистане осенью 2001 года, и не оказалось таковым при военной интервенции США в Ираке весной 2003 года. В первом случае это было ограниченное применение военной силы в операциях ЦРУ, а во втором – армейская операция целой коалиции государств.
Целый ряд принципиальных изменений в МО и ВПО требует от США и их союзников корректировкой в использовании политики силы как в её «мягкой», так и самых «жестких» формах[1]. Это добавляет специфики в особенности «переходного периода»[2] в внешней и военной политике США, важнейшей из которых становится смена главной цели силового воздействия[3]. На этом очень важном обстоятельстве необходимо остановиться подробнее.
Если в прежние периоды человеческой истории такими наиболее приоритетными целями войны и силовой политики вообще являлись:
– ограбление, контрибуции, захват рабов;
– захват территории, оккупация с целью получения дополнительной выгоды;
– изменение политики, религии, отношений с союзниками и т. п.;
– наконец, разгром ВС и всего государства,
то в настоящее время главной целью является силовое принуждение правящих элит к той политике и системам ценностей, тем нормам, которые выгодны нападающей стороне. Оккупация, военные действия могут быть рискованны и не выгодны экономически, политически опасны, а последствия не предсказуемы[4]. Контроль над государством может быть более эффективно и безопаснее осуществлен с помощью подконтрольной элиты, а не с помощью открытых военных действий (которые не исключаются, более того, предполагаются, но к которым стараются прибегать не сразу, угрожая их применением)[5]. Пример – такой контроль над бывшими странами-членами ОВД в Европе и СССР в 90-е годы со стороны США и их союзников.
Но гораздо реже говорится о влиянии изменений в стратегической обстановке на состояние и перспективы развития ВПО и даже МО[6]. Между тем, такие изменения в XXI веке стали стремительно нарастать. Это стало следствием сразу нескольких процессов в развитии военных потенциалов, прежде всего, КНР и РФ, которые изменили СО в Европе и Юго-Восточной Азии и всём АТР. «Китай совершил беспрецедентный прорыв в развитии своих стратегических вооружений»[7]. Такое мнение озвучил в 13 сентября 2021 года глава Стратегического командования (СТРАТКОМ) Вооруженных сил США адмирал Чарльз Ричард в ходе интернет-конференции. «Впервые в нашей истории у нас одновременно есть два равных оппонента, потенциальных противника, имеющих ядерное оружие. Наша страна ранее никогда не оказывалась в подобной ситуации», – указал Ричард, отметив, что «прежние методы работы [в данной ситуации] не будут эффективны».
Таким образом, руководством стратегических сил США было признано, что в СО в мире произошли качественные изменения. «Очевидно, что это совершенно иная стратегическая ситуация, чем та, с которой мы имели дело с завершения Второй мировой войны, когда мы столкнулись с двумя сильными врагами в разных частях света», – подчеркнул адмирал Чарльз Ричард. По его словам, «масштаб расширения их военных возможностей практически не имеет примеров в истории». Ч. Ричард подчеркнул, что речь идет в первую очередь о ядерных вооружениях, но также касается обычных видов вооружений, космического и кибероружия.
Кроме того, другое направление в изменении СО касалось уже Российской Федерации. Ч. Ричард, в частности, отметил, что российские власти «методично продолжают широкомасштабную модернизацию» своих вооруженных сил. «Россия остается нарастающей угрозой»[8], – заключил глава СТРАТКОМ. Эту угрозу увидели в увеличении возможностей нашей страны к ведению масштабных военных операций на нескольких ТВД. В том числе удаленных. Это означает вполне объективно резкое уменьшение значения военной силы США в мировой политике, что наглядно показали события в Сирии.
Ярким примером такой политики выступает и современная политика США по отношению к Венесуэле, а до этого в Афганистане и Ираке, где используется весь спектр силовых инструментов для смены правящей элиты. Если в первом случае – преимущественно «бомбардировка» деньгами, то во втором – наземная операция. Принципиально от этой политики не отличается и политика США по отношению к России, где «доля» собственно военных средств (помощь Украине, поддержка террористов и пр.) используется неограниченно, по нарастающей.
________________________________________
[1] Подберезкин А.И. Взаимодействие официальной и публичной дипломатии. В кн.: Публичная дипломатия: теория и практика. – М.: Аспект Пресс, 2017, – сс. 36–54.
[2] См. подробнее: Подберёзкин А.И. «Переходный период» развития военно-силовой парадигмы (2019–2025 гг.). Часть 1. Научно-аналитический журнал «Обозреватель». 2019, № 4 (351), – сс. 5–25; Подберёзкин А.И. «Переходный период»: эволюция политики военно-силового противоборства западной военно-политической коалиции (2010–2024 гг.). Часть 2. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 5 (352), – сс. 5–21.
[3] Summary of the 2018 National Defense Strategy of the United States of America. – Wash., Jan. 2018, – pp. 3–11.
[4] Прежде всего, в качестве силовых средств политики используются такие силовые не военные средства, как экономические и торговые санкции. См. подробнее: Подберёзкин А.И., Подберёзкина О.А. Политика санкций как часть политики «силового принуждения» // Обозреватель, 2018, № 11, – сс. 7–9, а также продолжение: Обозреватель, 2018, № 12, – сс. 8–28.
[5] Публичная дипломатия: Теория и практика: Научное издание. Под ред. М.М. Лебедевой. – М.: Аспект-Пресс, 2017, – сс. 21–36.
[6] Путин В.В. Указ «О Концепции внешней политики Российской Федерации». «Кремль.ру» 31 марта 2023 года в 14.30 / http://www.kremlin.ru/events/president/news/70811
[7] В ВС США считают, что Китай совершил прорыв в развитии стратегических вооружений // ТАСС, 14.09.2021.
[8] В ВС США считают, что Китай совершил прорыв в развитии стратегических вооружений // ТАСС, 14/09/2021.
