Запрещается заключать мир с монархом (вождем), князем или народом, пока они не побеждены или не сдались (не подчинились)[1]
Чингисхан, гениальный стратег
Почти все государства создавались войной, ею поддерживались на своей исторической дороге и очень многие войною же свергались в пучину забвения… другого цемента для сколачивания государства нет, коме человеческой крови… Это … очень печально и даже позорно для человеческой природы, но это то, что было и есть[2]
А. Снесарев, военный теоретик
Стратегический прогноз развития МО-ВПО, как уже не раз говорилось выше – основа для формирования будущей государственной стратегии[3]. Попытка такого прогноза была дана мною также не раз в 2013–2015 годах и в целом подтвердилась. Основной вывод был – напомню – следующий[4]: эволюция наиболее вероятного сценария развития ВПО в мире (который выше был назван как «Сценарий нарастающего военно-силового противоборства» с вероятностью порядка 85%) в 2015–2021 годы развивалась по 3 основным вариантам – параллельно и нередко даже одновременно[5].
Понятно, что такой вывод относительно внешних условий существования России в 2013–2014 годах во многом предопределял весь алгоритм стратегии страны и её будущей политики в области национальной безопасности, в частности, необходимость мобилизационного варианта социально-экономического развития, о чём я подробно писал несколько позже, в 2015–2019 годах[6]. Он во многом повторял вывод И. Сталина о неизбежности Второй Мировой войны накануне её начала и требовал определённой милитаризации экономики и общественной жизни, которая вылилась в процесс общенациональной мобилизации второй половины 30-х годов прошлого века.
Последующие события 2015–2021 годов подтвердили мой вывод, хотя силовое противоборство в настоящее время не всегда и не всеми в правящей российской элите рассматривается как военное противоборство даже когда провокации и некоторые силовые действия откровенно переходят «красную черту». Традиционный подход, когда война это боестолкновение, до настоящего времени доминирует, хотя, как, казалось бы, стратегия непрямых действий Бэзил Лиддл Гарта давно уже стала настольной книгой политиков, военачальников и политологов, а его базовое положение о том, что «чисто военная стратегия должна руководствоваться более дальновидной и имеющей более широкую перспективу «большой стратегией»[7].
Самое общее представление об этой формально-логической схеме, существующей с 2013 года, и подтвержденной последующими событиями, может дать следующий рисунок, на котором (впрочем, весьма укрупненно) продемонстрирована логика развития основных сценариев МО и ВПО[8].
Из этого рисунка, в частности, видно, что:
– Наиболее вероятный сценарий развития МО – «Сценарий № 3», чья практическая вероятность мною оценивалась до 2013 года как «наиболее вероятная»[9], а позже – неизбежная;
– «Сценарий № 3» МО теоретически реализуется в нескольких возможных вариантах развития ВПО, наиболее вероятным из которых выступает «Вариант № 2», хотя высокая вероятность развития ВПО остаётся и за «Вариантом № 1». Именно этот вариант берётся за основу и рассматривается в качестве многочисленных вариантов развития стратегической обстановки на отдельных ТВД (на рисунке оставлены только три СО).
– Важно отметить, что указанные сценарии развития МО-ВПО практически реализуются не сами по себе, а в одном из своих «прикладных» вариантов, которые образуются под воздействием внешних объективных и конкретных факторов, а также под влиянием множества субъективных факторов, которые, как правило, либо не известных сегодня, либо незаметны[10]. В нашем случае мною выделены три варианта, в рамках которых может произойти конкретная реализация наиболее вероятного сценария развития МО и ВПО:
«Вариант № 1»: развития ВПО под влиянием прямого и непосредственного военно-силового противоборства основных участников формирования МО-ВПО (США, Китая, России, Индии, исламского мира и их военно-политических коалиций). Это может быть, например, вооруженный конфликт или война между западной коалицией и Россией в Сирии, на Украине, на Кавказе или Средней Азии. Именно так и произошло на Украине в 2022 году, где в течение ряда лет США и их союзники тщательно готовили Украину к тому, чтобы использовать её в своего роде «таране» против России.
Наиболее вероятная стратегия развития этого сценария ВПО – гибридная война (ГВ), которая может иметь разные формы и содержание[11].
В настоящее время формируется феномен ГВ как скрытого и не имеющего определенного статуса конфликта, обладающего сложной внутренней структурой и протекающего, справедливо отмечают исследователи. Новые измерения гибридной войны в виде интегрированного военно-политического, экономического информационно-психологического противостояния:
1 Скрытная подрывная деятельность Основное измерение ГВ. Применяется против объекта агрессии в качестве главного средства сокрушения противника. Обладает статусом и энергией отрицания и формирует качественную основу трансформации конфликта, что во многом обусловливает переход от линейной к нелинейной парадигме войны
2. Национализм и этническая самоидентификация Используются в качестве ведущих мотивов подрывной деятельности и представляют собой важные современные факторы трансформации войны. Гипертрофированное «раздувание» жалоб этнических меньшинств на притеснения со стороны правительства большинства является мощным катализатором, который используется атакующей стороной для привлечения сторонников в ряды повстанцев. Таким образом, стратегия современной ГВ объединяет тактику повстанцев и обычное военное сдерживание. Ранее национализм и этническая самоидентификация как ведущие факторы мотивации находили достаточно ограниченное применение
3. Всеобъемлющий характер конфликта Ведется с использованием военных и невоенных форм воздействия с упором на идеологические средства и современные модели «управляемого хаоса»
4. Строится на стратегии измора, Придает конфликту затяжной перманентный характер
5. Неприменимость норм международного права В частности, к ГВ неприменимы нормы, определяющие понятие «агрессия», а также не существует понятий «фронт
«Вариант № 2»: развития ВПО как военно-силового противоборства на отдельном ТВД, например, в Восточной Европе, прежде всего, на Украине, где силовое противоборство не перейдет в прямое вооруженное столкновение между Западом и Россией, но где массированно будет использоваться «облачный противник» – ВС Украины, ЧВК и пр. Это наиболее вероятный, даже неизбежный вариант развития «Сценария № 3» МО-ВПО до 2024 года, который может иметь место на Кавказе, в Средней Азии или в Юго-Восточной Азии.
Наконец, третий вариант («Вариант № 3») развития ВПО до 2025 года – всё того же «Сценария № 3», который условно назван «Глобальной коалиционной войной», может иметь множество форм – от массированного использования ВТО и другого современного не ядерного оружия до ограниченных ядерных ударов на различных ТВД. Причём все они имеют отнюдь не только формально-теоретический характер. Так, концепция «Быстрого глобального удара» предполагает использование в течение часа по всему миру тысяч не ядерных единиц ВТО, а концепции воздушно-космического нападения предполагают, что война изначально приобретет глобальный и массированный характер[12].
В этих условиях развития варианта сценария ВПО – делал я вывод в те годы – переговоры с США по ограничению ВВСТ и ВС носят символический характер и направлены только на получение односторонних преимуществ. Этот вывод не устраивал «большинство» в экспертно-политическом сообществе России, но полностью совпадал, например, с оценками Генштаба ВС РФ. Выступая на слушаниях в Госдуме 11 июля 2019 года, начальник 3-го управления ГОУ ГШ ВС РФ А.Е. Стерлин, например, заявил, что США обладают большим числом носителей ядерного оружия, чем разрешено Договором о сокращении стратегических наступательных вооружений, а превышение сопоставимо с ядерным потенциалом Великобритании и Франции, заявил начальник управления главного оперативного управления Генштаба Андрей Стерлин. По его словам, США не выполняют свои обязательства в рамках действующего ДСНВ по переоборудованию части тяжелых бомбардировщиков и пусковых установок стратегических ракет. «Фактически США обладают большим числом носителей ядерного оружия, чем предписано соглашением. Превышение по носителям сопоставимо с совокупным ядерным потенциалом Великобритании и Франции», – сказал Стерлин. Также он указал, что США отказываются от переговоров по не размещению оружия в космосе с Россией и Китаем. «Пентагон рассматривает космос в качестве потенциального театра военных действий и требует сохранить полную свободу маневра на данном направлении. В связи с этим США отказываются от переговоров на основе российско-китайского проекта договора о предотвращении размещения оружия в космосе и формирования международно-правовой базы, ограничивающей их возможности по использованию космоса в военных целях», – заявил начальник управления главного оперативного управления Генштаба[13].
Таким образом, по состоянию на второе десятилетие было, как минимум, 3 известных вариантов сценария военно-силового противоборства и, как минимум, несколько вариантов развития СО для каждого из них[14]. Вместе с тем, следует отдельно подчеркнуть, что в интересах стратегического планирования ВВСТ и Гособоронзаказа необходимо тщательно проанализировать все возможные сценарии развития СО, войн и военных конфликтов, которые в настоящее время присутствуют в достаточно упрощенном виде в Военной доктрине России[15]. Таких сценариев, а тем более их вариантов можно насчитать десятки в зависимости от средств ведения вооруженной борьбы, способов и районов их использования[16]. Особенно если речь идет о не военных силовых средствах и способах и гибридных средствах и способах применения силы.
Учитывая очень высокие риски (не только военные, но и политические и экономические), мне представляется, что подобные «прямые» варианты вооруженного насилия, которые, безусловно, готовятся, нацелены прежде всего на политико-психологические формы силового давления, даже шантаж, но не на реальное применение ВС, тем более в массовом порядке. Риски применения вооруженных средств в конфликте России и США представляются очень высокими и их будут пытаться всячески избежать, «выводя за скобки» прямое военное столкновение[17].
В этом заключалась главная особенность развития базового сценария ВПО в эти годы. А именно: параллельность развития всех трех наиболее вероятных сценариев позволяла Западу гибко реагировать на изменения ВПО, создавая 4-ый, гибридный, вариант сценария.
– Вариант № 1. «Развитие ВПО с участием основных субъектов ВПО в локальных и региональных войнах», вероятность которого рассматривалась на уровне 30%. Этот прогноз в целом подтвердился: в 2015–2021 годы в Сирии, в Афганистане, на Украине и в целом ряде других региональных конфликтов участвовали не только второстепенные, но и основные субъекты ВПО.
– Вариант № 2. Развитие ВПО в региональном противоборстве на отдельном ТВД (Европа) с вероятностью 60–65%, что также подтвердилось. На этом направлении стало прослеживаться, как минимум, сколько наиболее приоритетных оперативно-стратегических направлений: север Европы, Прибалтика, Беларусь, Приднестровье.
– Вариант № 3. «Глобальная коалиционная война», с вероятностью 5–10%, которая также получила свое развитие как в результате участия международной коалиции под руководством США в Афганистане, Ливии, Ираке и Сирии, так и в создании нового блока в Индо-Тихоокеанском регионе.
Этот прогноз и развитие МО-ВПО подтвердило в очередной раз, что не только развитие, но и само существование государств и наций зависит от внешних условий, прежде всего, военно-политических. На стратегию и стратегическое планирование в России неизбежно оказывает сильное влияние развитие МО и ВПО по тому или иному конкретном сценарию, более того, в зависимости от того или иного конкретного варианта. Любое стратегическое планирование должно исходить из прогноза развития такого сценария, что игнорировалось, однако, долгое время в России. Напомню, что, например, в прогнозе социально-экономического развития России 2008 года внешним факторам вообще не было уделено внимание. Это стало, на мой взгляд, важнейшей причиной его провала, как и провалов последующих стратегий и концепций[18].
Либеральная экономика диктовала свои требования либеральной политике, которая в России считала несовместимой рынок и планирование, рынок и прогноз[19]. Так, в первом комплексном социально-экономическом прогнозе и концепции развития России 2008 года вообще не было (за исключением прогноза цены на нефть) ни одного прогноза развития мира и нашей страны.
Между тем, в 2014–2021 годы Россия испытывала нарастающее силовое давление со стороны Запада по всему спектру отношений – от «чисто» гуманитарных до военно-технических. Это позволяет говорить о последовательном и настойчивом, скоординированном политическом курсе западной коалиции, который развивался в рамках некого сценария развития МО[20] («Сценария нарастающего военно-силового противоборства»), как правило, преимущественно в рамках даже одного из вариантов такого сценария («Военно-силового регионального противоборства на отдельном (европейском) ТВД»)[21], хотя иногда использовались и иные региональные сценарии в более мягких формах – в Сирии, Ливии, Арктике.
Стратегическое прогнозирование вообще и в военно-политической области, в особенности, было объявлено своего рода шаманством с приходом к власти демократической и либеральной элит М. Горбачева–Б. Ельцина. Во многом по идеологическим причинам – нежелания заниматься стратегическим целеполаганием и отвечать на вполне конкретные социально-экономические вопросы. Позже, эти же причины сдерживали развитие стратегического прогнозирования, которое было ограничено политической целью «создания комфортных условий», объявленных В. Путиным и особенно Д. Медведевым в качестве целей социально-экономического развития.
В СССР и России, к сожалению, долгое время, особенно до 2014 года, относились к стратегическому прогнозу развития ВПО именно таким образом: в конце 80-х годов считали, что будущее безоблачное состояние МО будет вечным, а НАТО само по себе исчезнет по примеру ОВД. В 90-е годы полагали, что интеграция с Западом завершится в ближайшее время на основах всеобщей любви и взаимопонимания – вплоть до 2008 и 2014 годов подобные безоблачные оценки и эмпирические прогнозы обосновывались и позитивными научными исследованиями институтов РАН и прочих негосударственных институтов, которые даже и не предполагали развития МО и ВПО по пессимистическим сценариям. Даже после 2008 года и усиления антироссийской риторики сознательно не было сделано соответствующих выводов: правящая элита (в которой доминировали прозападные настроения и силы) страны по-прежнему ориентировалась на развитие по западному образцу и всячески вестернизировала общественную жизнь и экономику страны[22].
Соответствующим образом и фактически оценивались перспективы развития МО и ВПО. Точнее – никак не оценивались потому, что начиная с 2008 года, когда была подготовлена первая концепция социально-экономического развития страны, внешние факторы развития практически не учитывались вообще. Поэтому все сценарии и будущие стратегии России строились на предположении о «благоприятных (даже – исключительно благоприятных) внешних условиях», которые повторялись учеными и политологами.
После 2014 года, когда МО и ВПО вдруг неожиданно для многих резко изменились, оказалось, что у России нет прогноза развития ВПО не только на долгосрочную, но и даже на среднесрочную перспективу, что сразу же сказалось как на качестве внешней политики, так и на военном строительстве и качестве ГОЗ.
В 2013–2020 годах мною и коллегами по ЦВПИ была подготовлена серия работ, включая публикации, где были предложены негативные сценарии развития ВПО в качестве наиболее вероятных сценариев, а также их конкретные варианты. Как видно на рисунке ниже, формально-логически, мною был определен в качестве наиболее вероятного сценария развития МО до 2025 года «Сценарий № 3»[23] («Нарастающее военно-силовое противоборство»), который и должен был бы стать, по моему мнению, главным внешним условием для формирования целей стратегического планирования в России в соответствии с ФЗ № 390 от 28 декабря 2010 года «О безопасности» и ФЗ № 172 от 28 июня 2014 года «О стратегическом планировании в Российской Федерации»[24].
Надо сказать, что по разным причинам этот прогноз не был воспринят большинством исследователей и политиков. Условно говоря, те, кто разделял подобную точку зрения, в 2013 году составляли, по моим оценкам, не более 5% в 2013 году, порядка 25–30% в 2014 и 40–50% – к 2021 году. Странным образом, но значительная часть правящей элиты не хотела видеть и признавать развитие этого сценария, каждый раз уповая на возвращение времен сотрудничества. Даже тогда, когда этого было не избежать, правящая элита крайне неохотно признавала развитие этого сценария, не спешила «переобуваться», делая каждый раз маневр в направлении возвращения горбачевско-ельцинского курса на уступки области суверенитета.
Наиболее вероятным вариантом сценария развития ВПО должен быть «Вариант № 2» «Глобального военно-силового противоборства на отдельных ТВД», который, в свою очередь, мог бы реализоваться в конкретных военно-стратегических вариантах развития СО, войн и военных конфликтов. При этом, сценарий развития МО мною рассматривался в 2013–2014 годы как наиболее вероятный (85%), а его вариант – ВПО, – как весьма вероятный (65%).
После 2014 года вероятность развития этого сценария МО и его варианта ВПО повысилась практически до степени абсолютной. Вероятность развития тех или иных войн и военных конфликтов и военно-силовой эскалации развития СО на отдельных стратегических направлениях и ТВД рассматривалась как очень высокая, практически неизбежная. Собственно говоря, дальнейшие события на Востоке Украины, в Сирии и Нагорном Карабахе полностью подтвердили мою логику. Как и развитие СО на глобальном уровне.
Таким образом, рассматривая в самом общем плане различные сценарии развития МО-ВПО до 2025 года с точки зрения интересов стратегического планирования в России, можно сделать следующие выводы[25]:
1. Военно-силовой конфликт с западной военно-политической коалицией становится практически неизбежным к 2023–2025 году (на уровне региональном или локальном), учитывая развитие тех тенденций, которые сложились к середине 2021 года[26] и в сценариях развития ВПО.
2. Его силовые формы, регионы и характер СО могут быть самыми разнообразными:
– локальными;
– региональными;
– глобальными, но во всех таких войнах и конфликтах, предполагается системное использование всех силовых средств комплексно – от информационно-когнитивных до ядерных.
Акцент будет сделан на силах и средствах проведения многодоменных операций, прежде всего, многофункциональные датчики[27]. Как признают эксперты США, «С конкуренцией великих держав угроза США и их партнерам перешла на чрезвычайно сложную стадию, когда США будут решать почти равные задачи во многих областях: ракеты большой дальности, блокирование доступа и блокирование зоны, дистанционное наведение, командование. и управление (C2), радиоэлектронная борьба (РЭБ) и кибернетика, и это лишь некоторые из них»[28].
«Мир столкнулся с новой концепцией в Ливии, Сирии и на Украине, где использовались местные военизированные формирования и марионеточные или прокси-силы. «Противник размыл различие между действиями в условиях «вооруженных конфликтов» и просто «конфликтов», что позволило достичь стратегических военных целей, не доводя дела до войны» – говорится в докладе.
Defense One выделяет четыре основные причины, по которым армия США должна готовиться к многодоменным войнам, или в противном случае есть риск потерять глобальную американскую империю[29]:
– Экспоненциальное ускорение информационных технологий. ВС США не могут предположить, что у них будут лучшие связь, беспилотники или компьютерное оборудование на поле боя. По мере того как компьютеры становятся компактнее, дешевле и доступнее, технологические преимущества США будут таять.
– Война будет гораздо более урбанистической. Около 60 процентов населения Земли будут жить в городах к 2030 году, многие в мегаполисах с населением более 10 миллионов человек. Именно здесь противники будут противостоять ВС США, а не на открытых пространствах или в пустынях, где сухопутные войска с мощной боевой техникой обладают неоспоримым преимуществом.
– Интернет станет ключевым аспектом на поле боя, не только с точки зрения обмена кибератаками с вражескими хакерами, а в плане необходимости постоянно и умело формировать глобальное общественное мнение о конфликте. Армия троллей, распространяющих фейковые новости и дезинформацию, в сочетании с достаточным трафиком в средствах массовой информации для подавления суждений независимых аналитиков, могут «усложнить способность [военных] обеспечивать точную, своевременную и основанную на данных разведки оценку ситуации, а также контроль информационной среды», говорится в документе.
– Каждый плохой парень становится Джокером. Военные предполагают рост числа «сверхспособных людей и небольших групп», которые могут «использовать доступ к киберпространству, космосу и ядерному, биологическому, радиологическому и химическому оружию массового поражения для изменения расстановки сил и создания определенных условий разрешения конфликтов». Это означает: одинокие волки и мини-команды, обладающие большими возможностями, будут соперничать со многими из существующих сегодня государств.
3. С точки зрения стратегического планирования в развитии ВВСТ, основные военные средства и способы ведения будущей войны, как показывает опыт военных действий в Ираке, Сирии, Ливии и на Украине, это будут вероятнее всего, средства воздушно-космического нападения:
– космические ударные вооружения;
– КР повышенной дальности и защищенные от воздействия систем ПВО-ПРО;
– БРПЛ новых типов;
– гиперзвуковые средства;
– аэробаллистические ракеты и средства ПРО, используемые для ударов по наземным целям;
– БПЛА и другая роботизированная техника
– средства воздушно-космической обороны;
– средства социальных операций.
4. Использование Сухопутных сил и ВМС западной коалиции будет носить вспомогательный характер.
Прогнозируя подобное развитие МО и ВПО, неизбежно приходишь к выводу о необходимости сознательно и долгосрочного выбора мобилизационного варианта стратегии России по противодействию готовящейся агрессии западной коалиции[30]. Прежде всего, этот выбор должен быть сделан правящей элитой страны политически, но также в дальнейшем он должен предполагать возможность выбора конкретных сил и средств для военно-силового противодействия, т. е. наиболее эффективную стратегию.
При этом некая формальная логика в формировании возможной стратегии России в ответ на развитие негативного сценария ВПО в одном из его военно-силовых вариантов должна быть обязательно отражена в стратегическом планировании России во всех его аспектах с тем, чтобы не потерять из виду общее направление в развитии ВПО в мире.
Практические военно-технические шаги России и Белоруссии в 2020–2021 годах были направлены на нейтрализацию приготовлений не только в Польше и других странах НАТО, прежде всего, прибалтийских лимитрофах, но и на Украине. Весной 2020 года Москва и Минск по обоюдному согласию решили вопрос российского военного присутствия в республике. Тогда же в Белоруссии стали массово садиться российские военно-транспортные самолёты, и, судя по количеству разгруженного добра, эксперты прикинули: численность российской группировки будет не меньше 10 тыс. штыков. Особенно опасным стало решение Киева разрешить не только пролёт над территорией Украины стратегической авиации НАТО с ядерными боекомплектами на борту, но также взлёты и посадки с территории страны (что идёт вразрез с украинской конституцией)[31].
Можно прогнозировать, что развитие инфраструктуры ОДКБ и НАТО в Восточной Европе и Белоруссии неизбежно и направлено на подготовку ТВД для возможного ведения военных действий. Не только провокации и разведывательные полеты в 2021 году, другие разведпризнаки и действия по свертыванию военного сотрудничества России-НАТО, демонстрируют, что указанный сценарий развития ВО будет продолжать развиваться далее.
______________________________________
[1] Грибов А.Ю. Законы Чингисхана. Реконструкция. М.: Юстицинформ, 2022, с. 16.
[2] Снесарев А.Е. Философия войны. М.: Финансовый контроль, 2003, с. 187.
[3] Афиногенов Д.АП., Грибин Н.П., Назаров В.П., Плетнев В.Я, Смульский С.В. Основы стратегического планирования в Российской Федерации: Учебное пособие /под общ. ред. В.П. Назарова. М.: Проспект, 2015, cc. 73-74.
[4] Как увидим далее, этот прогноз подтвердился не раз 2014–2021 годы и служит основой для современного (до 2025 года) прогноза развития ВПО.
[5] В той или иной степени обоснование этого сценария и его вариантов развития (включая МО) давалось, например: Подберёзкин А.И. «Три наиболее вероятных варианта реализации базового сценария развития военной политики США до 2025 года». В кн.: Подберёзкин А.И. Роль США в формировании современной и будущей военно-политической обстановки. М.: ИД «Международные отношения», 2019, сс. 189–196.
[6] Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке. М.: Издательский дом «Международные отношения», 2018. 1596 с.
[7] Лиддл Гарт Бэзтл. Стратегия непрямых действий. М: АСТ, 2018, 13 с.
[8] Эту логику я пытался проиллюстрировать неоднократно в серии своих работ, начиная с конца 2014 года. См., например: Подберёзкин А.И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. М.: МГИМО-Университет, 2015, сс. 127–130.
[9] См. подробнее: Подберёзкин А.И., Харкевич М.В. Мир и война в XXI веке: опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений. М.: МГИМО-Университет, 2015, сс. 255–294.
[10] Мир в ХХI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам: монография / А.И. Подберёзкин, М.В. Александров, О.Е. Родионов и др. М.: МГИМО-Университет, 2018. – 768 с.
[11] Измерения ГВ. Суть и основное содержание, по оценке А.А. Бартоша . См.: Бартош А.А. Взаимодействие в гибридной войне // Военная мысль, 2022, №4, cc. 7-8.
[12] Подберёзкин А.И. Роль США в формировании современной и будущей военно-политической обстановки. М.: ИД «Международные отношения», 2019, сс. 189–196.
[13] ТАСС, 11 июля 2019 г.
[14] Военно-технические и военно-экономические аспекты итогов и уроков Второй мировой войны / кол. авт. под ред. проф. Викулова С.Ф. М.: АПВЭ и Ф, «Канцлер», 2020, сс. 145–147.
[15] Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке. М.: Издательский дом «Международные отношения», 2018. 1596 с.
[16] Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021. 768 с.
[17] Подберезкин А.И. Национальная стратегия в 20-е годы XXI столетия: возможные и вероятные варианты (СС. 365-376). В кн.: Тенденции развития системы международных отношений и их влияние на управление национальной обороной Российской Федерации: сборник материалов круглого стола (19 августа 2022 г.)/ под общ. ред. А.С. Коржевского; ВАГШ ВС РФ.- М.: Издательский дом «УМЦ», 2022.- 544 с
[18] См. подробнее развитие сценариев МО и отношений между коалициями в работе: Подберёзкин А.И. Война и политика в современном мире. М.: ИД «Международные отношения», 2020. 312 с.
[19] Помню, как в 2005 году, когда я говорил о необходимости стратегического прогноза, один высокопоставленный чиновник замахал руками в ужасе, говоря мне: «Ты, что же, Госплан хочешь вернуть?».
[20] Военно-технические и военно-экономические аспекты итогов и уроков Второй мировой войны / кол. авт. под ред. проф. Викулова С.Ф. М.: АПВЭ и Ф, «Канцлер», 2020, сс. 145–147.
[21] См. подробнее: Подберёзкин А.И., Харкевич М.В. Мир и война в XXI веке: опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений. М.: МГИМО-Университет, 2015, сс. 255–294.
[22] Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021. 768 с.
[23] См., например: Подберёзкин А.И. Вероятный сценарий развития международной обстановки после 2021 года. М.: МГИМО-Университет, 2015,СС. 55–90.
[24] ФЗ № 390 от 28 декабря2010 года «О безопасности» и ФЗ № 172 от 28 июня 2014 года «О стратегическом планировании в Российской Федерации».
[25] В частности, такая концепция предлагалась мною в серии работ, основной из которых стала: Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке. М.: Издательский дом «Международные отношения», 2018. 1596 с.
[26] Подберёзкин А.И. «Переходный период» развития военно-силовой парадигмы (2019–2025 гг.). Часть 1. Научно-аналитический журнал «Обозреватель». 2019, № 4 (351), сс. 5–25; Подберёзкин А.И. «Переходный период»: эволюция политики военно-силового противоборства западной военно-политической коалиции (2010–2024 гг.). Часть 2. Научно-аналитический журнал «Обозреватель», 2019, № 5 (352), сс. 5–21.
[27] Многофункциональные датчики – зд.: это интегрированная система, которая объединяет несколько возможностей в радиочастотном (РЧ) спектре, включая связь, радар, радиоэлектронную борьбу и разведку, наблюдение и рекогносцировку (ISR) — в одном датчике
[28] Многодоменные операции требуют многофункциональные датчики / «Срочные военные новости», 15 мая, 2022 / https://breakingdefense.com/2022/05/multi-domain-operations-demandmultifunctionsensors/?utm_campaign=Northrop%20Grumman&utm_medium=email&_hsmi=216632639&_hsenc=p2ANqtz-9teYn3wZtmFd57ux_e8wP7svwyqrWUU1OOoWQs6l-EqW
[29] В Пентагоне рассказали о будущей «многодоменной» войне с Россией. 21.02.2018 // https://rurik-l.livejournal.com/2916142.html
[30] Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке. М.: Издательский дом «Международные отношения», 2018. 1596 с.
[31] Белорусский фронт / Версия. 5.10.2021 / https://versia.ru/rossiya-skrytno-perebrosila-v-belorussiyu-voennyx-i-texniku
