— Нина, прежде всего позвольте поздравить вас с премьерой. Вы в прекрасной творческой форме и доставили всем зрителям огромное удовольствие. Интересно ли вам было работать над этой партией?
— Да, очень. Роль непростая, она меняется на протяжении всего действия, ее надо было выстроить актерски. Признаюсь, я не сразу на нее согласилась, но потом вошла в азарт: стала даже что-то корректировать, менять, добавлять в своем танце. Спектакль готовился быстро, труппа работала много, буквально с утра до вечера. Даже в день премьеры был прогон, что, в общем-то, несвойственно для большой постановки. Но, повторяю, мне было интересно, остальные исполнители тоже работали увлеченно, и, по-моему, спектакль получился удачным. Правда, в отличие от привычной всем `Коппелии`, он — не детский, а рассчитан, прежде всего, на взрослого зрителя. Андрей Петров сумел углубиться в Гофмана, органично `ввел` в спектакль музыку Моцарта, да и музыка Делиба зазвучала как-то иначе, больше почувствовались ее глубина и серьезность. Кстати, мне кажется, что в ходе подготовки `Коппелии` еще больше вырос профессиональный уровень труппы.
— Согласна с вами в оценках `Коппелии`. Хотя, к сожалению, многие критики не приняли спектакль.
— Ну,что поделаешь. Помните? Еще Новерр говорил о том, что чем лучше балет, тем больше его ругают, и чем хуже, тем больше хвалят.
— Кстати, с Андреем Петровым вы ведь уже встречались раньше, в спектаклях Большого театра?
— Когда я только пришла в Большой, Андрей Борисович пригласил меня в свой балет `Деревянный принц` на музыку Бартока. Я танцевала Фею. Там, помню, были очень красивые выразительные адажио, у каждого персонажа `прочерчен` свой характер. Словом, мне нравилось там участвовать. Потом появился `Рыцарь печального образа` на музыку Штрауса, в котором я исполняла сразу две роли (Альдонсы и Дульсинеи. — М.Ю.). Но, как говорится, Бог любит троицу: теперь я танцую еще и `Коппелию`. И очень благодарна Андрею Петрову за то, что он уговорил меня рискнуть, подтолкнул к тому, чтобы я согласилась на эту роль.
— Нина, а у вас есть особенно любимые партии? И кто из хореографов вам творчески близок?
— Я работала со многими известными мастерами, в частности, большую роль в моем профессиональном становлении сыграл Юрий Николаевич Григорович. И должна сказать, что мне повезло в жизни: я никогда не танцевала то, что казалось мне неинтересным. Люблю все свои партии.
— Давайте напомним читателям, как вы пришли в балет, не возражаете?
— Конечно, нет. Родом я из Днепропетровской области, города Кривой Рог. Ходила в студию — тогда ведь самодеятельность была весьма распространена. Маме сказали: `Покажите девочку в хореографическое училище`. Мы поехали в Киев, и меня приняли. Потом десять лет училась, жила в интернате. После выпус-ка остаться в Киеве было трудно — большое значение имела прописка. Но меня тем не менее оставили. Два года танцевала в театре, затем участвовала в Московском международном конкурсе, получила золотую медаль и оказалась в Большом театре.
— Какими были ваши педагоги в училище? Когда читаешь воспоминания Надежды Павловой о порядках в Пермской школе, кровь в жилах стынет.
— Нет, нас никто не мучил, мы были в определенном смысле предоставлены сами себе, то есть, должны были сами определить, чего хотим, подойти к занятиям осознанно. Что лично меня подстегивало в учении, так это то, что если у тебя не было троек, родители освобождались от платы за интернат. Не могу сказать, что всегда училась на пятерки, иногда по специальности получала и тройки. Но всегда как-то чувствовала внутреннюю уверенность и знала, что в любой момент могу их исправить. Все наши педагоги имели большой сценический опыт, и еще все они были ученицами Вагановой. Уже потом я поняла, как это важно. В младших классах с нами работала Ольга Попова — она ленинградка, попала в Киев из-за блокады. Затем нас взяла Евгения Петровна Шинкаренко, москвичка, вернулась обратно в Москву, в Московское хореографическое училище. Последние классы вела Галина Николаевна Кириллова, у нее мы и выпускались. Класс был очень хороший, все пять девочек стали народными артистками, до сих пор танцуют. Галина Николаевна была педагогом и директором училища (а одно время еще и худруком Киевского театра). Она дала нам творческую свободу, мы стали принимать участие в концертах. И в общем-то благодаря ей, я и осталась в Киеве.
— Когда после победы на Московском международном конкурсе вас взяли в Большой театр, вы сразу же стали работать с Галиной Сергеевной Улановой?
— Да, я работала с Галиной Сергеевной с самого начала и до тех пор, пока она оставалась педагогом-репетитором. Это всегда было очень ответственно: у Галины Сергеевны нельзя было распускаться, в зале в ее присутствии ощущалась совершенно особая атмосфера. Сразу все как-то настраивались на творчество. Ну а потом... Артистке совершенно необходим педагог. Я больше двадцати лет отстояла в классе у Марины Тимофеевны Семеновой, и подумала, что могу попросить ее стать моим репетитором. Марина Тимофеевна не отказала мне и, ничего не нарушая в той работе, которая уже была сделана, как бы корректировала мою пластику.
— Стиль репетиторов Улановой и Семеновой принципиально разный?
— Марина Тимофеевна — большой методист, она ведь помимо театра еще много лет преподавала в ГИТИСе, выпускала педагогов. Она владеет секретами Вагановой, которые теперь уже `пропущены` через ее личный опыт. И кстати, очень жаль, что никто в том же ГИТИСе не позаботился о том, чтобы опыт Семеновой был записан: такая книга была бы просто бесценной для всех практиков балета. Во время репетиции Марина Тимофеевна проводит линию рисунка, следит, чтобы танцевальная фраза была красивой и обязательно законченной. Галина Сергеевна отталкивалась от образа, искала эмоциональный строй.
— Вы сейчас тоже стали вести классы — в ГИТИСе, в театре `Кремлевский балет`. Ваши ощущения от педагогики?
— Тяжелый труд. Надо тратить свою энергию постоянно, ведь людей необходимо убедить, зажечь, просто организовать, наконец. Лично я устаю, хотя, конечно, у меня еще нет большого педагогического опыта. Когда прихожу в класс, то не сижу там на стуле, напротив, занимаюсь вместе с артистами, показываю им комбинацию, и при этом нет времени, чтобы не спеша подготовить себя к следующей. То есть я должна прийти с готовым уроком. Кроме того, надо уделить внимание в классе каждому исполнителю, сделать необходимые замечания. И когда после этого приходится идти уже на свою репетицию, чувствуешь, что нагрузка слишком велика. Мне многие говорят: `Подожди, ты еще будешь купаться в своих учениках`. Возможно. Но пока, откровенно говоря, настоящее удовлетворение я получаю только от собственного творчества. И еще, конечно, от успехов моей Анечки— ей 9 лет: это дает мне необыкновенный прилив энергии.
— Насколько я знаю, Аня учится на подготовительном отде-лении в хореографическом училище?
— Да, она занимается на `подготовишке` и еще учится в третьем классе общеобразовательной школы.
— Балет — это ее выбор или ваш?
— Поначалу она не стремилась танцевать, ей очень нравится играть в доктора, и она все время говорила нам, что хочет стать медиком. Но учиться танцу ей нравится, и в последнее время она стала закрываться у себя в комнате, включать музыку и что-то изображать. Не любит, чтобы мы смотрели! Думаю, время покажет, что к чему.
— Не страшно направлять дочку по своим стопам, ведь балет все же профессия очень тяжелая, не так ли?
— Страшно, конечно. Но просто это — единственная область, где я ей могу помочь. Если она выберет другой путь, должна будет всего добиваться сама. С другой стороны, та же медицина — тоже очень трудная профессия. В любом случае, право выбора остается за Анютой.
— Кто помогает вам справляться с домашними делами, заниматься с дочкой?
— Всегда очень много помогала мама. Сейчас, к сожалению, ей это делать стало трудно. Когда начались репетиции `Коппелии`, пришлось даже нанять няню: она встречает из школы Анечку, готовит с ней уроки. У нас с Марком (муж Нины Семизоровой Марк Перетокин, солист Большого театра. — М.Ю.), к сожалению, режим напряженный, много репетиций, поездок.
— Нина, вы по-прежнему остаетесь солисткой Большого театра?
— Нет. Владимир Викторович Васильев не продлил контракт со мной. Так и написал: `Считаю нецелесообразным`. Новое руководство театра к этому вопросу не возвращалось. Хотя у меня есть пропуск, я прихожу в класс к Марине Тимофеевне Семеновой, участвовала в концертах на юбилейной выставке Большого в Манеже. Впрочем, скажу откровенно: я от этой ситуации не страдаю: у меня много приглашений, выступаю в разных странах, сейчас опять-таки появилась `Коппелия`, — так что творческий простой мне, по-моему, не грозит.
— И напоследок: жизнь балерины — действительно вечное самоограничение? Или у всех все складывается по-разному?
— Все очень индивидуально. У меня никогда особых проблем не было. Если говорить о еде, то ела все, что хотела, без каких-то особых ограничений. И как я понимаю, балет — это именно тот образ жизни, который был мне всегда необходим.
http://www.russianballet.ru/line/2001/page9.htm
