Scientific basis of the Eurasian Economic Union Olga Butorina, Alexander Zakharov Eurasian Economic Union (EEU) is aimed at being a point of geopolitical attraction in the region and improving global standing of its participants. There are two key factors vital for the Union’s success: its strategy has to take into account specific traits of transition economies and adequately react to the challenges present in the region. According to the authors, there has been no high-level professional research response to the issues in question so far. Necessary analysis can be implemented using multilateral efforts of the regional academics using global experience of private think tanks and research centres. Key words: Eurasian Economic Union, integration, transition economy, Eurasia JEL: F13, F15 * Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Проект №13– 33–11120.
Ольга Буторина Александр Захаров 53 ЕЭИ — № 2 (27) май ‘15 Статьи Евразийский экономический союз (ЕАЭС) призван создать в регионе полюс геополитического притяжения и существенно укрепить позиции участников в мировом соревновании. Для успеха ЕАЭС необходимо, чтобы его стратегия отвечала двум условиям: максимально учитывала устойчивые особенности переходной экономики и адекватно отвечала на специфические вызовы, с ко- торыми сталкивается региональная интеграция. По мнению авторов, пока про- фессиональная постановка данных проблем отсутствует. Их осмысление целе- сообразно провести на многосторонней основе силами научного сообщества государств-членов с использованием мирового опыта частных научно-исследо- вательских центров. Ключевые слова: Евразийский экономический союз, интеграция, переходная экономика, Евразия.
ОБЩИЕ И СПЕЦИФИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ ОБЪЕДИНЕНИЯ
В январе 2015 года начал функционировать Евразийский эко- номический союз (ЕАЭС) в составе России, Казахстана, Беларуси и Армении. На очереди — присоединение Кыргызстана. В обозри- мом будущем к ЕАЭС может присоединиться Таджикистан. Согласно статье 4 Договора о ЕАЭС, основными целями союза являются: 1) ста- бильное развитие экономик стран-участниц и повышение жизнен- ного уровня населения; 2) формирование единого рынка товаров, услуг, капитала и трудовых ресурсов; 3) модернизация и повышение конкурентоспособности национальных экономик в условиях глоба- лизации. Очевидная, хотя и официально не заявленная миссия ЕАЭС состоит в том, чтобы сформировать на постсоветском пространстве полюс геополитического притяжения и новый, альтернативный американ- скому и европейскому, центр силы. Участники объединения берутся не только создать единое экономическое пространство, но и — что гораздо важнее — связать с ним свою историческую судьбу. В случае успеха ЕАЭС вокруг России возникнет новая геополитическая реаль- ность с особой, отвечающей исторической и культурной специфике региона моделью развития. Региональная интеграция явится тем ин- струментом, при помощи которого постсоветские государства смогут максимально использовать преимущества глобализации и миними- зировать ее неизбежные издержки. Данная стратегическая линия соответствует общей логике региональной интеграции, в каком бы регионе она ни происходила. Традиционно экономическая интеграция определяется как процесс взаимного переплетения национальных экономик и создания каче- ственно нового хозяйственного пространства. Региональная инте- грация в более широком смысле, включающая также политическую, социальную, научно-техническую, культурную интеграцию, трактуется как процесс создания общих норм, правил и политики региона (Mattli, 1999.). При этом интеграция подразумевает масштабную тер- риториальную дифференциацию, включающую поступательное сни- жение внутренних барьеров и возможное создание новых барьеров по отношению к внешним игрокам (Lombaerde, Langenhove; 2006). Такая дифференциация, как правило, ведет к существенному раз- витию имеющейся или к созданию новой региональной идентично- сти, которая позволяет участникам объединения отождествлять себя с ним или, наоборот, проводить разграничительные линии с осталь- ным миром. Многие ученые подчеркивают тесную связь региональной инте- грации и глобализации, рассматривая объединительные процессы территориально близких стран как региональную реакцию на гло- бальные вызовы (Стрежнева, 2005). Например, в рамках Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН) ставятся две задачи: догнать страны Запада по основным социально-экономическим параметрам, а также сохранить свое культурное своеобразие и политический суве- ренитет. Государства Западной Азии видят в сознательном региона- лизме средство, при помощи которого они могли бы конкурировать и выигрывать на глобальном поле идей и восприятий, где доминиру- ют западные клише (Байков, Frost, 2008). Понимание двуединого начала современной глобализации легло в основу определения региональной интеграции, выдвинутого ка- федрой европейской интеграции МГИМО. С одной стороны, глоба- лизация ведет к усилению взаимосвязей между странами, региона- ми и народами; с другой стороны, она закрепляет разделение мира на страты и способствует созданию их жесткой иерархии (Хелд, Гольдблатт и др., 2004). Страты формируются по уровню благососто- яния, по степени мирового политического, экономического и куль- турного влияния, по доступу к ресурсам и информации, по исполь- зованию передовых технологий. В этих условиях главной движущей силой региональной интеграции является стремление участников со- вместно сформировать лучшую страту, нежели та, к которой они объ- ективно принадлежали бы без интеграции. Не случайно объединение Европы произошло после Второй мировой войны, когда США и СССР стали главными мировыми силами, а колониальные империи, зада- вавшие правила стратификации в предыдущую эпоху, перестали су- ществовать. Под этим углом зрения региональная интеграция представляет со- бой модель сознательного и активного участия группы стран в про- цессе глобальной стратификации мира. Ее главная общая цель — соз- дание максимально успешной страты, то есть укрепление позиций объединения в сферах, наиболее важных для современного этапа гло- бализации. Задача каждой отдельно взятой страны — обеспечить себе максимально благоприятную стратегическую перспективу (Буторина, 2007, 2011). 55 ЕЭИ — № 2 (27) май ‘15 Статьи Таким образом, к основным задачами ЕАЭС, кроме перечисленных в Договоре, правомерно добавить следующие: • создание нового центра силы в рамках глобальной системы управления, который позволит его участникам эффективно ре- агировать на вызовы глобализации; • формирование общей системы норм и практик, отвечающей внутренним и внешним интересам региона; • сохранение культурного и идейного своеобразия региона, упро- чение его суверенитета на мировой арене. Последняя задача, несмотря на ее кажущееся внеэкономическое содержание, имеет решающее значение для будущего развития ЕАЭС. По мнению авторов, результаты создания евразийского эко- номического пространства, равно как его способность стимулировать процесс модернизации в государствах-членах, кардинальным обра- зом зависят от того, в какой степени интеграция будет ориентирована на специфические потребности региона. Главная идейная проблема, с которой столкнутся архитекторы евразийской интеграции, состоит в том, что подавляющее боль- шинство современных представлений о природе и механизмах ре- гиональной интеграции возникло в период, предшествовавший глобализации, и предназначались они для решения задач развитой рыночной экономики, прежде всего в ее западноевропейском вари- анте. Следовательно, их теоретическая и практическая значимость применительно к нынешним реалиям стран ЕАЭС требует критиче- ского анализа и глубокой переработки, а также — что особенно важ- но — существенной теоретической и концептуальной надстройки. Без этого интеграция в ЕАЭС оставалась бы бледной тенью Европейских сообществ полувековой давности — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Разработка долгосрочной «сшитой по мерке» интеграционной стратегии ЕАЭС подразумевает три направления действий. Первое направление — критическое осмысление считающихся обязательными интеграционных мер, расчет их современных вы- год и издержек, а также разработка недостающих инструментов интеграции. Для подтверждения сказанного приведем несколько примеров. Хрестоматийная схема Б. Балашша подразумевает, что эконо- мическая интеграция в своем развитии проходит четыре стадии, двигаясь от зоны свободной торговли к таможенному союзу, затем к общему рынку и, наконец, к валютному союзу. Однако шесть стран Европейского экономического сообщества сразу пропустили ста- дию зоны свободной торговли, создав в 1968 году таможенный союз. На следующую ступень интеграции ЕЭС поднялся только спустя четверть века, когда в 1992 году был оформлен единый внутренний рынок с четырьмя свободами — движения товаров, услуг, капиталов и людей. В ЕАЭС создание таможенного союза вполне обоснованно планируется сочетать с формированием общих рынков услуг, капита- лов и рабочей силы. На рубеже 1960–1970‑х годов страны ЕЭС начали разрабатывать, а потом видоизменять на ходу инструменты валютного сотрудниче- ства, не предусмотренные схемой Б. Балашша и основными теориями региональной интеграции. Делалось это в ответ на доминирующее положение доллара в мировой экономике и на крах Бреттон-Вудской международной валютной системы. Архитекторам ЕАЭС следует пони- мать, что большинство инструментов, применявшихся в 1970–1980‑х годах в Западной Европе, не может применяться в современных усло- виях вследствие повсеместной либерализации движения капиталов. Напомним, что в ЕЭС движение капиталов оставалось ограниченным вплоть до создания единого внутреннего рынка. Странам ЕАЭС при- дется объединять свое финансовое пространство в гораздо более слож- ных условиях, чем в свое время это делали государства ЕЭС. Тем больше вопросов вызывает появление в Договоре о ЕАЭС при- зрака маастрихтских критериев. Согласно статье 63, устойчивость экономического развития государств‑членов определяется тремя макроэкономическими показателями: размером дефицита госбюд- жета и госдолга (их отношением к ВВП), а также темпом инфляции. Напомним, что данные критерии были разработаны в ЕС и включены в текст основополагающего договора только в связи с предстоявшим введением единой валюты — чего страны ЕАЭС делать не собирают- ся. Более того, по опыту еврозоны хорошо известно, что добиться ми- нимального бюджетного дефицита крайне сложно даже при наличии «дубины» в виде Пакта стабильности и роста. Почему страны ЕАЭС выбрали именно эти показатели в качестве критериев устойчивого развития? Может быть, в их случае правильнее контролировать изме- нение реального ВВП на душу населения, коэффициент Джини или долю высокотехнологичной продукции в экспорте? Думается, что на эти вопросы мы не получим внятных ответов до тех пор, пока про- цесс евразийской интеграции не станет предметом широкой научной и общественной дискуссии. Существенное отличие интеграции в ЕЭС на ее ранних стадиях от того, что предстоит делать архитекторам ЕАЭС, связано с деятель- ностью ВТО. Когда страны «шестерки» снимали внутренние торго- вые барьеры, это оказывало значительный стимулирующий эффект на внутрирегиональные торговые потоки. Теперь же общий уровень таможенной защиты во всем мире гораздо ниже. Поэтому эффект создания и отклонения торговых потоков (при прочих равных усло- виях) будет в ЕАЭС ощутимо слабее. К этому следует добавить: если в ЕС на внутрирегиональную торговлю приходится немногим более 60% товарооборота, то в странах СНГ эта доля не превышает 20% (Головнин, Ушкалова, 2011). 57 ЕЭИ — № 2 (27) май ‘15 Статьи Второе направление — максимальная адаптация стратегии и тактики интеграции к условиям переходной экономики, или эко- номики стран с формирующимися рынками. Термин «переходная экономика» сегодня следует использовать с осторожностью в силу его очевидной неоднозначности. Начавшийся 25 лет назад переход бывших социалистических стран от плановой экономики к рыноч- ной, по логике, должен был уже завершиться. Результаты этого пере- хода неодинаковы для различных групп стран — как по показателям благосостояния граждан, так и по общим итогам реформ, включая реформу права и институтов (IMF, 2014). Альтернативный, много- вариантный характер развития переходной экономики признавался специалистами еще в начале транзита. Подобное разнообразие вы- текало из самой природы переходной экономики, содержавшей эле- менты старого и нового состояний (Радаев, 1995). В настоящее время переходную экономику уже нельзя рассматривать как систему, кото- рая определенно движется в сторону зрелой рыночной экономики и должна рано или поздно стать ею. В ряде стран происходит кон- сервация тех или иных свойств переходной экономики, которые пре- вращаются в устойчивые характеристики местной версии рыночной экономики, имеющей, как правило, различимую культурную и исто- рическую основу. Какие из нынешних характеристик экономических систем стран ЕАЭС являются переходными, а какие только кажутся ими, буду- чи в действительности глубоко укорененными в местные традиции, ментальность и практики? Какую модель рыночной экономики евра- зийские страны желают иметь? Чем она будет отличаться от англо- саксонской, континентальной европейской, азиатской версий капи- тализма? В чем состоят неизменные ценности евразийства, и как они должны проявляться в экономической политике? Без ответов на эти вопросы интеграция в ЕАЭС была бы лишена идейной основы и ши- рокой общественной поддержки. Главное преимущество рыночной экономики перед альтернатив- ными экономическими системами принято усматривать не столько в более эффективном распределении ресурсов, сколько в способно- сти стимулировать инновационную деятельность. Объяснение состо- ит в том, что инновации связаны с большим риском, а бюрократия не побуждает участников экономических отношений к его принятию. Зато хорошо работающий рынок капитала с четко определенными правами собственности (как на продукцию и факторы производства, так и на организационные принципы и методы управления) обе- спечивает большую рентабельность инновационной деятельности, чем в обществе со слабыми рыночными институтами (Клейг, 1994; Williamson, 1985). Государства постсоветского пространства заметно уступают стра- нам с развитой рыночной экономикой по уровню защиты прав соб- ственников. К общим проблемам относятся: громоздкий бюрократический аппарат, запутанность и непостоянство законодательства, недостаточная самостоятельность судов, повышенный уровень кор- рупции. Поскольку в Договоре о ЕАЭС указано, что одним из прин- ципов функционирования союза является «уважение особенностей политического устройства государств‑членов» (статья 3), возникает вопрос о том, какие элементы национальных политических систем будут сохраняться в неизменном виде, а какие станут предметом гар- монизации. Уязвимым местом переходной экономики остается высокая вола- тильность основных макроэкономических показателей и более ши- рокая, чем в развитых экономиках, амплитуда делового цикла. В пе- риоды благоприятной хозяйственной конъюнктуры формирующиеся рынки растут быстрее, чем зрелые, что объективно укладывается в ло- гику наверстывания. Однако формирующиеся рынки имеют и более высокую склонность к перегреву экономики. Кризис в них зачастую оказывается более глубоким, чем в развитых экономиках. Налицо значительная неоднородность экономической динамики и большая уязвимость хозяйственных систем к внешним и внутренним шокам. На протяжении 2002–2007 годов европейские страны с форми- рующимися рынками опережали еврозону по темпам прироста ВВП на 2–5 процентных пунктов. И хотя в 2009 году их падение ВВП было меньшим, чем в еврозоне, в России и Армении спад оказался гораздо более глубоким, чем в США и в зоне евро. За последние 15 лет раз- брос темпов прироста ВВП составил в США около 7 процентных пун- ктов, в еврозоне — 8 пунктов, в Беларуси — 11 пунктов, в Казахстане — 12 пунктов, в России — 18 пунктов, а в Армении — почти 30 пунктов (см. таблицу 1.) Существенное негативное влияние на хозяйственное развитие и макроэкономическую политику стран ЕАЭС оказывают повышенная инфляция и постоянное присутствие валютного риска.
Статьи высокие процентные ставки, задающие чрезвычайно высокую планку рентабельности для хозяйствующих субъектов (особенно для малых и средних предприятий) и осложняющие проведение центральны- ми банками денежно-кредитной политики, в частности, по причине ущербности трансмиссионного механизма. Наиболее остро эти харак- теристики проявляются в условиях кризиса. Возможности снижения процентных ставок оказываются ограниченными как из-за хрониче- ски высокого инфляционного давления, так и ввиду риска деваль- вации, чреватого крупными потерями при наличии незахеджиро- ванных валютных обязательств на балансах банков и нефинансовых организаций (Jacome, 2011; Прилепский, 2013). Драматизма кризисной картине добавляет чрезмерная, по меркам развитых стран, реакция фондовых рынков. Недостаточная развитость, широта, глубина и ликвидность объясняют их низкую устойчивость к внешним и внутренним шокам. Предусмотренная Договором оЕАЭС согласованная макроэкономи- ческая политика (статья 62) должна в полной мере учитывать особен- ности переходной экономики и отвечать на возникающие перед ней специфические вызовы, не свойственные развитым рынкам. Решение этой задачи требует большой научной и аналитической работы, по- скольку современная экономическая мысль в основном обслуживает запросы участников рынка и регуляторов из промышленно развитых стран. Рекомендации ведущих международных экономических орга- низаций правительствам развивающихся стран обычно не выходят за идеологические рамки вашингтонского консенсуса и не предлагают эффективных мер по преодолению асимметрии мировых финан- совых рынков. Мейнстрим мировой экономической науки не имеет сложившейся теоретической школы переходной экономики. Третье направление диктуется спецификой исходных условий ев- разийской интеграции. Не претендуя на их полный обзор, назовем лишь наиболее важные: гелеоцентричность, слабое развитие внутри- отраслевого разделения труда, наличие внешнего центра притяже- ния. Если в ЕЭС интеграцию с самого начала двигали политические элиты трех крупных и равных по населению стран — Германии, Франции и Италии, то в ЕАЭС, также как в СНГ, у интеграции есть единственный центр и локомотив — Россия. Наличие полицентри- ческой системы значительно облегчает выработку коллективных ре- шений и создание общих органов управления. Напротив, моно- или гелеоцентричность региональной группировки сильно затрудняет поиск компромиссов и равнодействующего вектора действий (Борко, Буторина, 2001). Гелеоцентричным был существовавший в период «холодной войны» Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), поли- тику которого целиком определял СССР. Ныне аналогичную структуру имеют НАФТА и МЕРКОСУР: в первом объединении доминируют США, во втором — Бразилия. Отметим, что ни одна из перечислен- 60 О НАУЧНОЙ ОСНОВЕ ЕВРАЗИЙСКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЮЗА О.В. Буторина, А.В. Захаров ных группировок не создала развитой системы наднациональных органов, а также эффективных механизмов принятия и исполнения решений. СЭВ и НАФТА остановились на нижней стадии экономи- ческой интеграции — зоне свободной торговли. Страны МЕРКОСУР создали общий рынок с многочисленными изъятиями. Гелеоцентричность ЕАЭС имеет и другие побочные эффекты. Тесные связи с Россией предопределяют высокую зависимость эко- номики Казахстана и Беларуси (а также других потенциальных участников объединения) от российской хозяйственной конъюнкту- ры. Кризисные явления в России быстро распространяются на со- предельные государства, но не наоборот. Данный факт, безусловно, затрудняет выработку общей экономической политики ЕАЭС и повышает градус возможных взаимных претензий. В СНГ экономическое доминирование России привело к созданию зонтичной схемы тор- говых связей. Основная часть внутрирегионального товарооборота формировалась поставками из и в Россию, тогда как торговые свя- зи остальных участников друг с другом оставались ограниченными. Преобладание двусторонних связей над многосторонними объектив- но снижало мотивацию участников СНГ к развитию многостороннего диалога. В ЕАЭС данная проблема стоит еще острее. Успешное развитие экономической интеграции решающим образом зависит от наличия у стран-участниц высокоразвитого промышленного потенциала, создающего почву для интенсивного внутри- отраслевого обмена. Если же хозяйственные связи ограничиваются межотраслевым обменом, то они, как правило, оказываются весьма уязвимыми к колебаниям политической иэкономической конъюнкту- ры (Шишков, 2001). Страны ЕАЭС пока не имеют того переплетения хозяйственной жизни «на уровне корней травы», на которое с само- го начала опиралась интеграция между государствами ЕЭС. Уровень интеграции их рынков невысок, что было также характерно для СЭВ и СНГ. Основной формой экономических связей на постсоветском пространстве была торговля, а не совместная разработка и произ- водство сложной наукоемкой продукции или проектирование и ре- ализация инвестиционных проектов (Строев, Бляхман, Кротов; 1998). Уровень промышленной специализации и кооперации между предприятиями стран ЕАЭС заметно ниже, чем в ЕС, НАФТА и даже в АСЕАН. Эксперты отмечают минимальное развитие секторальной составляющей евразийской интеграции, слабые связи между субъек- тами хозяйственно-экономической деятельности ее государств‑участников (Трещенков, 2014). Схожесть экспортных потенциалов России, Казахстана и Беларуси, их общая высокая потребность в импорте вы- сокотехнологичных товаров — дополнительный вызов для стратегов ЕАЭС. Западная Европа объединялась в особых геополитических услови- ях, попав в жернова между двумя центрами силы — США и Советским Союзом с его вновь созданной социалистической системой. Данное 61 ЕЭИ — № 2 (27) май ‘15 Статьи обстоятельство выступило мощным консолидирующим фактором не только само по себе, но и потому, что оба центра силы оказались дистанцированными от эпицентра интеграции. Соединенные Штаты были отделены от Западной Европы океаном, а СССР и страны Восточной Европы — железным занавесом в политике и неконверти- руемостью своих валют в торговле. ЕАЭС стартует в принципиально иных условиях. Все четыре го- сударства в экономическом и технологическом плане завязаны на третьи страны Европы, главным образом на Европейский союз. Несмотря на готовность диверсифицировать географию торговли и инвестиций, расширять контакты с Китаем, Индией и Бразилией, в обозримой перспективе возможности модернизации участников ЕАЭС прочно связаны с Западом. Как и в СНГ, важнейшей пробле- мой интеграции в ЕАЭС является преобладание внешних связей над внутренними. Отсюда — необходимость разработки и практическо- го применения открытой модели евразийской интеграции, на кото- рой настаивают авторитетные российские экономисты (Винокуров, Либман; 2013). Серьезный интеграционный проект требует того, чтобы в его ос- нове лежала масштабная консолидирующая идея, тесно связанная с представлением об общности исторической судьбы участников про- екта. Интеграция только в экономической области, не подкреплен- ная интеграцией политической, культурной и социальной, представ- ляет собой довольно рискованный, уязвимый в долгосрочном плане проект. Ведь позитивное влияние региональной интеграции на уро- вень жизни населения проявляется довольно медленно и неравно- мерно. В периоды неблагоприятной хозяйственной конъюнктуры самые слабые страны и регионы больше других испытывают тяго- ты и лишения. Если консолидирующая идея отсутствует, это неиз- бежно ведет к нарастанию центробежных тенденций; недовольство интеграцией распространяется как среди элит, так и среди широких слоев населения. Архитекторы евразийской интеграции объявляют ее идейным фундаментом теорию евразийства, которая разрабатывалась в ос- новном в первой половине XX века группой русских философов, включая П.Н. Савицкого, Г.В. Флоровского, Н.С. Трубецкого, Г.В. Вернадского, С.М. Соловьева и Л.Н. Гумилева (Мансуров, 2014). Некоторые эксперты видят в современной евразийской идее средство самоидентификации и сплочения нации, необходимое для сохранения и преумножения человеческого капитала (Подберезкин, Подберезкина; 2013).
Тем не менее до сих пор анализ правовой базы ТС и ЕЭП ЕврАзЭС не давал четкого представления о сущности модели евразийской инте- грации. Ее нередко квалифицировали как «межгосударственное тор- гово‑экономическое объединение с элементами наднационального регулирования в технических вопросах». Что касается Евразийского экономического союза, то он, как полагают, способен стать инстру- ментом эффективной региональной интеграции при соблюдении двух взаимосвязанных условий. Первое — сближение с технологиче- скими и финансовыми мировыми лидерами, второе — проведение параллельно с межгосударственной интеграцией внутренних преобразований в политической и экономической сферах стран-участниц (Трещенков, 2014).
Между тем постсоветское пространство как совокупность госу- дарств, объединенных историческим прошлым и экономическими связями, имеет достаточные основания, чтобы стать сплоченным со- обществом с общей будущей судьбой и с общей позицией в глобаль- ном мире. Для этого интеграция, кроме экономического измерения, должна иметь мощную цивилизационную составляющую. Чтобы вос- создать братский союз дружественных народов, политики должны предъявить гражданам не столько «твердую», сколько привлекатель- ную для человека с улицы «мягкую» силу, которая позволила бы им пробиться к умам и сердцам людей. Без этого чиновники даже самого высокого ранга не сумеют превратить ЕАЭС в устойчивый интеграци- онный проект, функционирующий не только в интересах правящей бюрократической и деловой элиты, но и в интересах всех граждан. О важности гуманитарного фактора в интеграции свидетельствует история европейских объединений. Созданная в 1960 году Европейская ассоциация свободной торговли (ЕАСТ) во главе с Великобританией не ставила никаких целей, кроме экономических. За тридцать лет существования шесть из 10 ее членов вышли из орга- низации и вступили в Европейский союз. Зато государства Северной Европы, создавшие еще в 1960‑х годах общее правовое, социальное и образовательное пространство, а также общий рынок рабочей силы, успешно сохраняют свои активы, хотя одна их часть находится внутри Евросоюза, а другая — за его пределами. На нынешнем этапе глобализации конкуренция идей представляет собой такую же неотъемлемую часть борьбы за мировое лидерство, как соперничество стран и регионов в экономической и военной сферах.
Глобализация серьезно влияет на процесс развития и институ- ализации мировой интеллектуальной сферы. Значительно возрас- тает роль аналитической деятельности по формированию стратегии и тактики управления сложными системами: регионами, отраслями, транснациональными корпорациями и государствами (Филиппов, 2007). Особенно востребованной становится разработка представле- ний о перспективах и протекании процессов глобального развития, а также разработка стратегий управления рефлексией мирового об- 63 ЕЭИ — № 2 (27) май ‘15 Статьи щественного мнения по поводу происходящего (Войтоловский, 2006). За последние десятилетия формы и методы интеллектуального влия- ния во всем мире существенно изменились. В мировом интеллекту- альном пространстве стали циркулировать идеи, рожденные не толь- ко академической или университетской средой, но и представляющие собой продукцию негосударственных аналитических центров. В этом смысле разработка привлекательной, работающей на прак- тике идеи евразийской интеграции имеет первостепенное значение для будущего России и ее соседей. Однако евразийская интеграци- онная модель не может быть разработана и навязана ее участникам самым крупным государством, то есть Россией. Чтобы быть жизне- способной, она должна разрабатываться совместными усилиями всех государств‑членов в ходе длительного открытого диалога, осно- ванного на взаимном уважении и доверии. Столь масштабная интел- лектуальная работа должна иметь системный характер, соответству- ющее институциональное оформление и финансирование. Следует понимать, что даже самые высококвалифицированные чиновники не способны обеспечить ту интеллектуальную среду, в которой мог- ли бы родиться новые теоретические подходы к региональной инте- грации, отвечающие специфическим потребностям и задачам стран ЕАЭС. Кто и каким образом мог бы создать на базе философского фунда- мента евразийства первой половины ХХ века современную концеп- цию евразийской интеграции? Данную задачу, повторим, нецелесообразно поручать органам ЕАЭС, поскольку она требует широкой общественной и научной дискуссии. На наш взгляд, за ее выполнение могли бы взяться сра- зу несколько научно-исследовательских и аналитических центров (think tanks), расположенных в странах ЕАЭС, как национальных, так и трансграничных. Создание сети конкурирующих и взаимодейству- ющих научных центров придало бы новое качество постсоветскому интеллектуальному пространству, способствовало бы развитию ныне весьма слабых горизонтальных связей, а также помогло бы вырастить новое поколение евразийских интеллектуалов, работающих в рамках русскоязычного смыслового пространства. Сеть евразийских мозговых центров могла бы функционировать как на децентрализованной основе, так и с единым координирующим центром, который определял бы основные направления научных дис- куссий и направлял проведение системных научных исследований в рамках «сверхзадачи» проекта. Центр мог бы выполнять функцию модератора дискуссий и проводить работу по продвижению нового интеллектуального контента в публичное евразийское и междуна- родное пространство. Адекватное кадровое и финансовое обеспече- ние работы евразийских мозговых центров позволило бы уже в бли- жайшие два-три года сформировать систему евразийских ценностей (в отношении которых имеется общественный консенсус) и начать их энергичное продвижение в отношениях с третьими странами. Будущая система евразийских интеллектуальных групп могла бы состоять как из получивших специальный заказ государственных учреждений науки, так и из вновь созданных независимых мозго- вых центров, частично или полностью финансируемых бизнесом. Последнее особенно важно для того, чтобы евразийская интеграция сочетала в себе интеграцию «сверху» и интеграцию «снизу», то есть вела к объединению рынков и улучшению инвестиционной среды. Для создания подобной системы органам и государствам — членам ЕАЭС полезно обратиться к весьма богатому мировому опыту. Как уже отмечалось, гибкая и способная к быстрому реагированию на изменение реальности система негосударственных аналитических центров является важным инструментом борьбы за интеллектуаль- ное лидерство в современном мире. Такие центры возникли в ответ на актуальные вызовы современности и в настоящее время представ- ляют собой значительный интеллектуальный ресурс, позволяющий адекватно оценивать сложные комплексные проблемы (Филиппов, 2007). На сегодняшний день «инфраструктура» мирового интеллекту- ального пространства, наряду с традиционными академическими учреждениями, университетами и государственными аналитическими институтами, включает в себя и негосударственные аналитические центры («мозговые центры» — think tanks) (Rich, 2004), а также институты, советы и ассоциации исследовательско-аналитического ха- рактера. Отличие таких форм организации экспертного сообщества, как советы и ассоциации (Американская внешнеполитическая ассоциация — 1918 год, Совет по международным отношениям — 1921 год и другие), от обычных «мозговых центров» заключается в том, что они не только вырабатывают концепции, но и стремятся использо- вать свою структуру для их внедрения в политическую практику. Советы и ассоциации проводят публичные и закрытые дискуссии среди экспертов, политиков, крупных государственных чиновников и бизнесменов (Войтоловский, 2006). Продукция независимых аналитических структур — прикладная политическая экспертиза, аналитические статьи, фундаментальные теоретические труды. В отличие от академических исследований для интеллектуальных продуктов этих структур характерно стратегиче- ское целеполагание, основанное на определенных представлениях о желаемых социально-экономических и политических результатах (Войтоловский, 2006). Основными источниками финансирования «мозговых центров» являются: пожертвования крупного бизнеса и частных лиц (в основ- ном на исследовательские проекты), осуществляемые как напрямую, так и через благотворительные фонды; поступления из государствен- 65 ЕЭИ — № 2 (27) май ‘15 Статьи ных бюджетов в виде платы за аналитические разработки, подготов- ленные по государственным заказам; доходы от публикаций и изда- ний; поступления от различного рода мероприятий. Процесс становления глобальной системы «мозговых центров» происходит уже более века. Первые негосударственные аналити- ческие центры («мозговые тресты» или «мозговые центры») были созданы в США в начале ХХ века: Фонд Карнеги за международный мир — 1910 год, Институт Брукингса — 1916 год, Институт Гувера — 1919 год. Они создавались по инициативе крупного бизнеса и облада- ли формальной независимостью от государства. Некоторые из этих центров выросли из университетских лабораторий, работавших над политическими рекомендациями и правительственными программа- ми. Они стремились содействовать налаживанию отношений между бизнесом, властью и обществом. Одно из важнейших направлений их деятельности — организация и проведение исследований по вопро- сам внешней политики США и международных отношений. Возникла необходимость в разработке новых концепций, обосно- вывающих расширение государственной внешнеполитической под- держки американского бизнеса, и создаваемые структуры должны были ответить на этот вызов дня. Уже на ранних этапах своего ста- новления американские «мозговые центры» нередко выказывали способность выдвигать концепции, отличные от реализуемых госу- дарством. С 20‑х годов прошлого века ни одна серьезная внешнепо- литическая инициатива в США не отрабатывалась на безальтерна- тивной основе, без привлечения негосударственных аналитических центров (Войтоловский, 2006). Начиная со второй половины ХХ века новые «мозговые центры» активно создавались не только в США, но и в странах Западной Европы, и в Японии. При этом многие европейские и японские экс- пертно-аналитические центры находились в отношениях ассоцииро- ванного партнерства с ведущими американскими центрами. С конца 1960‑х годов начала происходить транснационализация экспертной работы. Одним из первых транснациональным «мозго- вым центром» стал созданный в 1968 году Римский клуб, прославив- шийся своими глобальными политико-экономическими и социаль- но-демографическими прогнозами. Со временем он стал своего рода лабораторией научно-идеологического поиска решений глобальных проблем (Войтоловский, 2006). В этот период появились негосударственные аналитические струк- туры, не только объединившие в себе экспертов различных стран Запада, но и не привязанные в своей работе к какому-либо государ- ству. Транснациональные центры зачастую имели несколько штаб- квартир в разных странах мира. Основной целью их деятельности была разработка прогнозов и стратегия развития всего человечества. Например, влиятельным транснациональным «мозговым центром» стала возникшая в 1973 году Трехсторонняя комиссия. Этот неофи- циальный международный институт совмещал в себе черты полити- ческой ассоциации, «мозгового центра» и элитного дискуссионного центра (Войтоловский, 2006). Начиная с 60–70‑х годов ХХ века стали создаваться «мозговые центры» нового типа. Они получили условное название «пропаган- дистские мозговые центры» (advocacy think tanks: Центр стратеги- ческих и международных исследований, Фонд наследия, Институт Катона) (Abelson, 2002). В конце ХХ — начале ХХI века наметились новые тенденции и направления транснационализации мировой ин- теллектуально-аналитической сферы. Во‑первых, наряду с созданием исходно многонациональных интеллектуальных институтов начал- ся процесс транснационализации аналитической деятельности тех центров, которые прежде были преимущественно национальными. Во‑вторых, стали создаваться национальные, региональные и гло- бальные структуры в форме сетевых объединений «мозговых цен- тров» (Войтоловский, 2006). В современном мире сложилась, по сути, глобальная система «моз- говых центров» и происходит интенсивный процесс ее развития. По мнению экспертов, на рубеже веков был настоящий бум «моз- говых центров». Во всем мире их количество выросло и к 2004 году составило 4.5 тыс. Две трети существующих сегодня «мозговых цен- тров» было создано после 1970 года, и примерно половина из них — после 1980‑го (McGann, 2002). Идеи, сформулированные специалистами из экспертно-аналити- ческих центров различных стран мира (и в первую очередь США), умело вбрасывались в интеллектуальный оборот других стран, а за- тем проникали и в оборот политический. Публикации западных ана- литиков нередко не только задавали набор идей, но и формировали понятийный аппарат, с помощью которого осмысливались реалии существующего миропорядка. В сложившейся на сегодняшний день глобальной системе «мозговых центров» российские и евразийские аналитические центры участвуют в весьма ограниченных масшта- бах и в основном в пассивной форме. Как правило, им отводится роль региональных субподрядчиков, а не равноправных партнеров (Войтоловский, 2006). Для постсоветского пространства в целом характерно отсутствие современной системы коммуникаций в сфере производства новых смыслов и идей, которые могли бы определить возможные направ- ления развития не только евразийского проекта, но миропорядка в целом. Весьма рискованным для общественной мысли наших стран было бы пребывание во втором эшелоне мирового интеллектуального процесса. Недостаточное знакомство с западными теориями и прак- тикой региональной интеграции ограничило бы возможности ученых из стран ЕАЭС подвергать их критическому анализу, а главное — создавать новые концепции региональной интеграции, соответствую- щие историческим реалиям и современным потребностям региона. Поиск новых методов региональной интеграции должен включать в себя комплексное изучение опыта регионального строительства стран Азии и Латинской Америки, экономики которых имеют мно- го общего с экономикой России и ее соседей. Интенсивный контакт с руководящими органами АСЕАН, МЕРКОСУР и действующими там интеллектуальными центрами — еще одна важная задача «мозговых центров» стран Евразийского экономического союза. Создание в странах ЕАЭС неправительственных аналитических центров, работающих вместе с академическими институтами и другими государственными научными учреждениями на направлении региональной интеграции, позволило бы создать консолидирован- ную интеллектуальную среду и сделать качественный рывок в про- цессе генерирования новых идей евразийства. Успешная стратегия евразийского проекта, на наш взгляд, может быть выработана только в результате серьезных фундаментальных исследований и широкой общественной дискуссии, в которую были бы вовлечены все группы интересов: политические элиты, бизнес (как крупный, так и малый, и средний), объединения потребителей и общественные организации.
Ольга Витальевна Буторина — д. э.н., заместитель директора Института Европы РАН, про- фессор кафедры интеграционных процессов МГИМО МИД РФ. В 1983 году окончила факультет международных экономических отношений МГИМО. Работала в системе Ми- нистерства внешней торговли СССР, с 1989 года — в Институте Европы РАН. В 2003 году создала кафедру европейской интеграции МГИМО, которую возглавляла до 2012 года. Автор более 130 научных работ, включая две индивидуальные монографии. В 2011 году под ее редакцией вышел учебник для вузов «Европейская интеграция». Электронная почта: e_integration@mail.ru
Александр Владимирович Захаров — к. э.н., заслуженный экономист Российской Фе- дерации, вице-президент ОАО «ИК «ЕВРОФИНАНСЫ». В 1980 году окончил Москов- ский институт народного хозяйства им. Г.В. Плеханова, в 1988 году — Всесоюзную академию внешней торговли. В 2004 году защитил в Финансовой академии при пра- вительстве Российской Федерации диссертацию «Перспективы создания единого ва- лютно-финансового пространства СНГ». Автор более 50 публикаций, инициатор соз- дания и один из авторов учебника для вузов «Конституционная экономика». Работал в Торгово-промышленной палате СССР. В 1992–2003 годах — генеральный директор Московской межбанковской валютной биржи. В 2003–2011 годах — заместитель председателя правления Сбербанка России. В 2011–2012 годах — вице-президент Торгово-промышленной палаты Российской Федерации. Электронная почта: avzakharov@list.ru
ЛИТЕРАТУРА
Abelson, D.E. (2002) Thinks Tanks and U.S. Foreign Policy: An Historical Perspective. U.S. Foreign Policy Agenda. Vol.7. № 3.
Frost, E.L. (2008) Asia’s New Regionalism.L.: Lynne Reinner Publishers.
Jacome, L.I. et al. (2011) Can Emerging Market Central Banks Bail out Banks? A Cautionary Tale from Latin America. IMF Working Paper No. 11/258.
De Lombaerde, Ph., Van Langenhove, L. (2006) Indicators of Regional Integration: Conceptual and Methodogical Aspects. De Lombaerde Ph. (Ed.) Assessment and Measurement of Regional Integration. Routledge. International Monetary Fund. 25 Years of Transition. Post-Communist Europe and the IMF. Regional Economic Issues, Special Report.
McGann J.G. (2002) Think Tanks and the Transnationalization of Foreign Policy. U.S. Foreign Policy Agenda. Vol.7. № 3
Mattli W. (1999) The Logic of Regional Integration, Cambridge.
Rich A. (2004) Think Tanks, Public Policy, and the Politics of Expertise. Cambridge University Press, P.13
Rosamond B. (2000) Theories of European Integration. London: Palgrave.
Tovias, A. (1994) A Survey of the Theory of Economic Integration. Michelmann H.J, Soldatos P. (Eds.) European Integration: theories and approaches. University Press of America.P. 57–75.
Williamson O. The Economic Institutions of Capitalism. New York: Free Press.
Байков А. (2008) Интеграция в Азии: опыт геополитической интерпрета- ции. Международные процессы. 2008. Том 6. № 18. С. 117–121. 68
О НАУЧНОЙ ОСНОВЕ ЕВРАЗИЙСКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЮЗА О.В. Буторина, А.В. Захаров Борко Ю., Буторина О. (2001) От Европейского союза — к Соединенным Штатам Европы? Европейский союз на пороге ХХI века. Выбор стратегии развития. Москва: Эдиторал УРСС.C. 430–462.
Буторина О. (2007) Интеграция в стиле фанк. Россия в глобальной поли- тике.Том 5. С. 106–121.
Буторина О. (2001) Региональная интеграция: основные понятия. Евро- пейская интеграция: учебник. Москва: Деловая литература.С. 12–30.
Винокуров Е., Либман А. (2013) Две евразийские интеграции. Вопросы экономики. № 2. С. 47–72.
Войтоловский Ф. (2006) «Производство» интеллектуального пространства мировой политики. Международные процессы.Том 4. № 2 (11). С. 100–111.
Головнин М., Ушкалова Д. (2011) Внешнеторговое взаимодействие стран СНГ в условиях кризиса. Евразийская экономическая интеграция. № 10. С. 24–42.
Клейг К. (1994) Путешествие в рыночную экономику. Становление рыноч- ной экономики в странах Восточной Европы. Российский государственный гуманитарный университет.С. 13–48.
Мансуров Т. (2014) ЕврАзЭС: от интеграционного сотрудничества к Евра- зийскому экономическому союзу. Международная жизнь. Октябрь.С. 15–33.
Подберезкин А., Подберезкина О. (2013) Роль России в развитии евразий- ской интеграции. Евразийская экономическая интеграция. № 2 (19). С. 88– 98.
Прилепский И. (2013) Макроэкономическая теория и практика на этапе выхода из кризиса. Мировая экономика в начале XXI века. Москва: Директ- Меди.С. 211–226.
Радаев В. (1995) Содержание переходной экономики: общее и особенное. Экономика переходного периода. Москва: МГУ.С. 37–51.
Стрежнева М. (2005) Интеграция и вовлечение как инструменты глобаль- ного управления. Международные процессы.Том 3. № 7. С. 17–28.
Строев Е., Бляхман Л., Кротов М. (1998) Экономика Содружества Незави- симых Государств накануне третьего тысячелетия. Санкт-Петербург: Наука.
Трещенков Е. (2014) Европейская и евразийская модель интеграции: пре- делы соизмеримости. Мировая экономика и международные отношения. № 5. С. 31–41.
Филиппов В. (2007) Аналитические центры — стратегический интеллекту- альный ресурс. Москва: ЛЕНАНД.
Хелд Д., Гольдблатт Д., Макгрю Э., Перратон Дж. (2004) Глобальные трансформации. Политика, экономика и культура. Москва: Праксис.С. 17– 36.
Шишков Ю. (2001) Интеграционные процессы на пороге XXI века. Мо- сква: III Тысячелетие. Гл. 1.
Александр Колтунович
