Патриарх Никон в деле исправления церковных книг и обрядов

Когда скончался Патриарх Иосиф (15 апреля 1652 г.), все в Москве могли догадываться, что преемником его на патриаршей кафедре будет не кто другой, как Новгородский митрополит Никон, который и при жизни Иосифа был главным советником Царя Алексия Михайловича в делах церковных и возвышался над всеми сколько своими личными достоинствами, столько же или даже более неограниченною доверенностию и любовию к нему Государя. Никону пророчили патриаршество еще в то время, лишь только он сделался митрополитом. Сохранилось сказание, что когда он, прибыв в Новгород, поехал в Хутынский монастырь к проживавшему там на покое своему предместнику, митрополиту Афонию, мужу святой жизни, но по старости и беспамятству добровольно оставившему свою кафедру, и начал просить у него себе благословения, то Афоний отвечал: `Ты меня благослови` — и после долгого препирательства между ними об этом сказал наконец: `Благослови меня, Патриарше`. Никон заметил: `Нет, отче святый, я грешный митрополит, а не Патриарх...` `Будешь Патриархом, и благослови меня`, — пояснил свою мысль Афоний, и действительно первый принял благословение от Никона, а затем благословил его. Для подобного предсказания о патриаршестве Никона было уже тогда достаточно оснований.

Но случилось так, что после кончины Патриарха Иосифа довольно долго Никона не было в Москве: он путешествовал в Соловецкий монастырь, чтобы перенести оттуда в столицу мощи святителя Филиппа. И нашлись люди, которые хотели воспользоваться отсутствием Никона и не допустить его до патриаршего престола. Известный протопоп Юрьевца-Подольского Аввакум рассказывает в своей автобиографии, что духовник Государев — тоже лицо, имевшее великую силу у Алексия Михайловича, — протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев целую седмицу постился `с братиею` и молился Богу о даровании России нового Патриарха. И по окончании седмицы братия вместе с Казанским митрополитом Корнилием подали за собственноручными подписями Царю и Царице челобитную `о духовнике Стефане, чтоб ему быть в Патриархах`. Кто же были эти люди, которых Аввакум называет `братиею`? Это были, как видно из автобиографии и из других сочинений Аввакума, протопоп Казанского собора в Москве Иван Неронов, человек весьма сильный в московском духовенстве и близкий к Царю, сам он — протопоп Аввакум, протопопы Костромской Даниил и Муромский Логгин и вообще те самые лица, которые явились впоследствии первыми противниками Никона в деле исправления церковных книг и обрядов и первыми виновниками раскола. Таким образом, еще прежде, нежели Никон сделался Патриархом, люди эти уже питали к нему чувства неприязни, хотя он в то время, по свидетельству самого Аввакума, был и считался их другом. Эти люди, особенно Вонифатьев и Неронов, привыкшие при слабом Патриархе Иосифе заправлять делами в церковном управлении и суде, желали и теперь удержать за собою всю власть над Церковию и не без основания опасались Никона, достаточно ознакомившись с его характером. Знал ли или не знал Вонифатьев о челобитной, поданной о нем `братиею` Царю и Царице, но он имел настолько благоразумия, что отказался от чести, ему испрашиваемой, и даже сам будто бы указал Царю на митрополита Никона как достойнейшего кандидата для занятия Патриаршей кафедры. Тогда Царь отправил к Никону послание (это было уже к концу мая), в котором, извещая его о смерти Патриарха Иосифа и величая самого Никона своим `возлюбленным любимцем и собинным другом, душевным и телесным`, писал к нему: `Возвращайся, Господа ради, поскорее к нам обирать на Патриаршество именем Феогноста (т.е. Богу известного), а без тебя отнюдь ни за что не примемся`, и еще далее: `И ты, владыко святый, помолись, чтоб Господь Бог на тое дал нам пастыря и отца, кто Ему — Свету годен, имя вышеписанное; а ожидаем тебя, великого святителя, к выбору; а сего мужа три человека ведают: я, да Казанский митрополит, да отец мой духовный (т.е. Вонифатьев), тай не в пример, а сказывают: свят муж`. Никон, без сомнения, понимал, что речь была о нем. И, возвратившись в Москву 9 июля, когда принесены были в нее мощи святителя Филиппа, спешил с поклонами и ласками к своим друзьям, Вонифатьеву и прочей братии, чтобы не случилось ему от них какой помехи достигнуть патриаршества. Так, по крайней мере, рассказывает Аввакум37.

Для избрания нового Патриарха составлен был `чин`, по которому оно должно было совершаться. В чине говорилось, что благочестивый Царь, не желая видеть Церковь как бы вдовствующею, разослал грамоты во все концы своего государства, ко всем святителям и, извещая их о смерти Патриарха Иосифа, приглашал их собраться в Москву для избрания нового верховного пастыря и что вследствие этого в Москву прибыли четыре митрополита: Новгородский Никон, Казанский Корнилий, Ростовский Варлаам, Сарский Серапион и три архиепископа: Вологодский Маркелл, Суздальский Серапион и Рязанский Мисаил со множеством архимандритов, игуменов, протоиереев и священников, а прочие архиереи, которые почему-либо не могли прийти, прислали священному Собору повольные грамоты о своем согласии. Собравшимся святителям Царь приказал: `Ко избранию на патриаршеский престол написати двенадцать мужей духовных`. Святители исполнили волю Царя и, написавши, `прислаша к нему имена 12 духовных мужей. Июля в 22 день послал Царь своего боярина Василия Васильевича Бутурлина да думного дьяка Волошенинова сказать святителям и всему Собору, чтобы они из тех 12 мужей избрали одного достойнейшего быть Патриархом и мужа благоговейного и преподобного` и потом пришли в золотую палату известить о том Государя. Святители со всем Собором исполнили и эту царскую волю, и когда пришли в золотую палату, то Казанский митрополит Корнилий возвестил Государю от лица всех, что они из 12 духовных мужей избрали на патриарший престол Никона митрополита Новгородского, а затем предложил Государю идти `для такого великаго дела`, в соборную церковь и помолиться, чтобы Господь Бог, по предстательству Пресвятой Богородицы и св. чудотворцев Московских, `то великое дело совершил`. Государь велел вперед идти в соборную церковь святителям с прочим духовенством и, переговорив со своими боярами об избрании Патриарха, пошел туда и сам. В церкви совершены были всем собором молебствия: Пресвятой Троице, Духам бесплотным, Пресвятой Богородице с акафистом, св. апостолам и св. чудотворцам Московским — Петру, Алексию, Ионе и Филиппу. По окончании молебствий Царь, посоветовавшись с Корнилием Казанским и со всем собором, послал `по новоизбраннаго Патриарха` на Новгородское подворье митрополита Сарского да архиепископа Рязанского и с ними боярина Бутурлина, окольничего князя Ромодановского и думного дьяка Волошенинова. Так все это должно было происходить по наперед составленному чину избрания, и нет основания сомневаться, что так действительно и происходило. Но засим последовало неожиданное отступление от чина. По чину предполагалось, что, как только Никон услышит от посланной к нему депутации повеление Государя явиться в соборную церковь по случаю избрания его на патриаршество, он тотчас явится, скажет речь Государю, примет от него и от всех поздравление и прочее. Вышло, однако же, не так: Никон не захотел идти в соборную церковь, о чем депутация и возвестила Царю и всему Собору. Посылали за Никоном еще не однажды, не дважды, а много раз: Никон не покорялся. Послал, наконец, Государь главнейших своих бояр и архиереев, чтобы они взяли Никона против его воли и привели на Собор: Никон был приведен. И начал Царь со всем своим синклитом, духовенством и народом умолять Никона, да будет Патриархом в Москве и России; но Никон не соглашался, называя себя смиренным, неразумным и не могущим пасти словесных овец стада Христова. Прошло много времени в напрасных мольбах. Наконец Царь и все присутствовавшие в церкви пали на землю и со слезами молили Никона принять патриаршество. И не вытерпел Никон при виде Царя в таком положении, заплакал сам вместе со всеми и, вспомнив, что сердце Царя, по Писанию, в руце Божии, обратился к нему и ко всем находившимся в церкви с такими словами: `Вы знаете, что мы от начала приняли святое Евангелие, вещания св. апостолов, правила св. отцов и царские законы из православной Греции и потому называемся христианами; но на деле не исполняем ни заповедей евангельских, ни правил св. апостолов ни св. отец, ни законов благочестивых царей греческих... Если вам угодно, чтобы я был у вас Патриархом, дайте мне ваше слово и произнесите обет в этой соборной церкви пред Господом и Спасителем нашим и Его Пречистою Материю, ангелами и всеми святыми, что вы будете содержать евангельские догматы и соблюдать правила св. апостолов и св. отец и законы благочестивых царей. Если обещаетесь слушаться и меня, как вашего главнаго архипастыря и отца, во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, в таком случае я, по вашему желанию и прошению, не стану более отрекаться от великого архиерейства`. Тогда Царь, и все бояре, и весь освященный Собор произнесли пред святым Евангелием и пред святыми чудотворными иконами обет исполнять все, что предлагал Никон. И Никон, призвав во свидетели Господа, Пресвятую Богородицу, ангелов и святых, изрек свое согласие быть Патриархом. Правда, все это об избрании Никона мы знаем только из его собственного рассказа. Но, излагая этот рассказ, Никон говорил: `Господь Бог свидетель есть, яко тако бысть` — и смело повторял этот рассказ пред самим Царем Алексием Михайловичем и пред своими врагами, которые могли бы обличить его в неправде, а еще прежде смело указывал на это событие даже в печатных богослужебных книгах38.

Июля 23-го происходило наречение новоизбранного Патриарха по прежде составленному чину, а 25-го Никон посвящен был в сан Патриарха Казанским митрополитом Корнилием и другими архиереями в Успенском соборе в присутствии самого Государя.

В тот же день Царь давал обед в Грановитой палате для нового Патриарха и всех духовных властей, причем находились и некоторые знатнейшие бояре. В обычное время Никон вставал из-за стола и ездил кругом Кремля на осляти, а осля под Патриархом водили бывшие с ним за столом бояре: князь Алексий Трубецкой, князь Феодор Куракин, князь Юрий Долгорукий — и окольничие: князь Димитрий Долгорукий да Прокопий Соковнин. Святители, участвовавшие в поставлении Патриарха Никона, дали ему настольную грамоту за своими подписями и печатями и в ней, между прочим, сказали: `С великою нуждою умолиша его на превысочайший святительский престол`, чем подтвердили его собственное о том сказание39. Никону едва исполнилось тогда 47 лет от рождения, и он вступил на патриарший престол еще во всей крепости своих сил.

S S S

Первое главное дело, или даже главнейшее из дел, патриаршествования Никона — исправление богослужебных книг и церковной обрядности началось еще во дни Патриарха Иосифа, и тогда же обозначились те два начала или правила, которыми потом Никон постоянно руководствовался, занимаясь этим делом.

Богослужебные книги исправлялись у нас при всех доселе бывших Патриархах, когда приготовляемы были к печати. Но правились только по славянским `добрым переводам` или спискам (не упоминаем о несчастной попытке преп. Дионисия и его сотрудников). А так как и добрые славянские списки, даже самые древние, не чужды были погрешностей и немало разнились между собою в частностях, то очень естественно, что и в печатных книгах, появившихся при первых наших Патриархах, повторились все эти погрешности и разности, доходящие иногда до противоречий. Под конец жизни Патриарха Иосифа у нас наконец ясно сознана была мысль, что исправлять церковные книги по одним славянским спискам недостаточно, а нужно вместе исправлять и по греческому тексту. И вот сам Царь Алексий Михайлович обратился в Киев с просьбою — прислать в Москву ученых мужей, знавших греческий язык, чтобы они исправили по тексту семидесяти толковников славянскую Библию, которую тогда намеревались вновь напечатать. Ученые люди скоро прибыли в Москву, и хотя некоторые встретили их здесь неприязненно за самую их ученость, хотя им не было поручено тотчас же приступить к исправлению Библии, но они успели, еще при жизни Патриарха Иосифа, исправить по греческому тексту одну уже оканчивавшуюся печатанием книгу `Шестоднев` и напечатали свои исправления в конце книги, чтобы всю ее не перепечатывать. Это была первая напечатанная в Москве церковная книга, исправленная не по славянским только спискам, но и по греческому тексту, и в этом выразился первый принцип, которого потом держался Никон: править богослужебные книги по `добрым` славянским спискам и вместе по греческому тексту40.

В отправлении богослужения у нас с давнего времени допускалось крайнее бесчиние, происходившее от многогласия и от хомового пения. Службы совершались разом многими голосами: один читал, другой в то же время пел, третий говорил ектении или возгласы, а иногда читали разом двое или трое и совершенно различное. А при господствовавшем хомовом пении слова растягивались до бесмыслия, с переменою в них ударений, с переменою полугласных букв на гласные, с прибавлением новых гласных. Против такого бесчиния восставали еще Стоглавый собор и Патриарх Гермоген, а теперь, при Патриархе Иосифе, восстали некоторые даже из светских людей, каков был Федор Ртищев, и два самых авторитетных московских протоирея: Казанский — Неронов и Благовещенский — Вонифатьев, царский духовник. К ним присоединились Новгородский митрополит Никон и сам Царь. А Патриарх Иосиф сначала колебался, но потом обратился с просьбою к Цареградскому Патриарху Парфению, чтобы он вместе с другими греческими иерархами решил: `Подобает ли в службах по мирским церквам и по монастырям соблюдать единогласие?` И когда из Царьграда получен был ответ, что чтение в церквах должно совершаться единогласно и певцам подобает петь согласно, а не рыканием неподобным, тогда Патриарх Иосиф с собором своих русских архиереев в присутствии самого Государя и его синклита постановил, чтобы по всем церквам пели чинно, безмятежно и единогласно и читали в один голос, тихо и неспешно. В этом выразился второй принцип, которого также постоянно держался Никон: во всех важных и недоуменных случаях при исправлении церковной обрядности просить совета и решения Восточных Первосвятителей41.

Явились новые обстоятельства, которые нудили не только не прекращать, но и, напротив, с большею энергиею продолжать начатое дело исправления церковных книг и обрядов. При благочестивом Царе Алексие Михайловиче еще чаще, чем прежде, приходили в Москву греческие иерархи и другие духовные лица для милостыни и иногда оставались у нас довольно долго. Присматриваясь с любопытством к нашей церковности, они не могли не замечать и действительно замечали в нашей Церкви некоторые разности от чинов и обрядов Греческой Церкви и некоторые новины или новшества, каким особенно казалось им употребление двуперстия для крестного знамения, так как это новшество, несмотря на решение Стоглавого собора, доселе слабо проникавшее в народ, который издревле от предков привык креститься тремя перстами, теперь именно, при Патриархе Иосифе, будучи внесено в некоторые учительные и богослужебные наши книги, наиболее стало распространяться и утверждаться и наиболее бросаться в глаза приходившим к нам с востока единоверцам. В числе других пришельцев к нам находился и Иерусалимский Патриарх Паисий, принятый в Москве с величайшим уважением. Заметил и он наши новшества и с укором указывал на них царскому любимцу Никону и другим. Встревоженные Царь и Патриарх Иосиф, прощаясь с Паисием, отпустили с ним на восток своего старца Арсения Суханова, чтобы он изучил там церковные чины и обряды и составил о них сведения. Но Арсений, двукратно возвращавшийся с пути, по поручению Паисия, остановившегося в Молдавии, в последний раз (8 дек. 1650 г.) привез с собою в Москву статейный список, в котором подробно изложил свой жаркий спор с греками о двуперстии для крестного знамения и о некоторых других церковных предметах, которыми русские разнились тогда от греков, и вместе привез достоверное, им самим обследованное известие, что на Афоне монахи всех греческих монастырей, собравшись воедино, соборно признали двуперстие ересью, сожгли московские книги, в которых напечатано о нем, как книги еретические, и хотели сжечь самого старца, у которого нашли те книги. Все это еще более должно было встревожить Царя и церковные власти в Москве и показать им, до чего могут довести те обрядовые разности, которые находили у нас греки и прямо называли новшествами. Вместе с Арсением прибыл в Москву с письмами от Иерусалимского Патриарха Паисия к Царю и к Патриарху Иосифу Назаретский митрополит Гавриил, которого очень полюбил Алексий Михайлович и всячески старался оставить на житье у себя в России; и этот митрополит также высказал свои укоризны на наши церковные новшества42. Что же оставалось делать нашему церковному правительству? Патриарх Иосиф был уже дряхл и слаб и скоро скончался. Но Никон, столько могущественный и при Патриархе Иосифе, а теперь сделавшийся его преемником, мог ли Никон быть спокоен и не отозваться со всею ревностию на все эти укоризны греков? И он действительно отозвался. Тотчас по вступлении на патриаршую кафедру Никон, как рассказывается в предисловии изданного им Служебника, `упразднился от всех и вложися в труд, еже бы Святое Писание разсмотрети, и входя в книгохранильницу, со многим трудом, многи дни в разсмотрении положи`. В книгохранильнице он нашел подлинную Уложенную грамоту об учреждении Патриаршества в России, подписанную Патриархами — Иеремией Цареградским и Иовом Московским и многими другими святителями русскими и греческими; нашел также подлинную грамоту или книгу об утверждении Патриаршества в России, подписанную и присланную в 1593 г. всеми Восточными Патриархами со множеством греческих епископов. В последней грамоте он прочел, что Московский Патриарх есть брат всех прочих православных Патриархов, единоличен им и сопрестолен, а потому должен быть согласен с ними во всем. Наиболее же остановили на себе в этой грамоте внимание Никона следующие слова: `Так как Православная Церковь получила совершенство не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священно-церковном уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новину в ограде Церкви, зная, что новины всегда бывают причиною церковнаго смятения и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отцев и чему научились от них, то хранили неповрежденным, без всякаго приложения или отъятия`.

Прочитав всю эту грамоту, Патриарх Никон впал в великий страх, не допущено ли в России какого-либо отступления от православного греческого закона, и начал прежде всего рассматривать Символ веры. Он прочел Символ веры, начертанный греческими буквами на саккосе, который за 250 лет пред тем принесен был в Москву митрополитом Фотием, и сравнил с этим Символом славянский, как он изложен был в новых московских печатных книгах, и убедился, что в славянском Символе есть несогласия с древним греческим. Рассмотрел затем точно так же св. Литургию, т.е. Служебник, и нашел, что иное в нем прибавлено, другое отнято или превращено, а после служебника узрел и в других книгах многие несходства43. После этого, проникшись сознанием своего долга быть во всем согласным с Восточными Патриархами и не потреблять всякие новины, которые могут вести к несогласиям в Церкви, смутам и разделению, и убедившись лично, что такие новины у нас действительно есть в печатных церковных книгах и в самом даже Символе веры, Никон решился приступить к исправлению наших богослужебных книг и церковных обрядов.

Первая попытка в этом роде сделана была Никоном спустя около семи месяцев после вступления его на патриаршую кафедру и касалась только двух новшеств. Но при первой же этой попытке обнаружились и ярые противники Никона и начатого им дела. Пред наступлением Великого поста в 1653 году Никон разослал по всем Московским церквам следующую память: `По преданию св. апостол и св. отец, не подобает в церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились`. В таком сжатом виде передает память протопоп Аввакум, но относительно поклонов передает неясно и неточно, конечно, не без намерения. Никон, в чем мы убедимся впоследствии, указывал вовсе не то, чтобы православные не клали вообще земных поклонов в церкви, а то лишь, чтобы в святую Четыредесятницу при чтении известной молитвы св. Ефрема Сирина не клали православные одних земных многочисленных (числом до 17) поклонов, как делалось у нас тогда, а клали поклоны поясные, кроме только четырех земных. Память эта прислана была и в Казанский собор протопопу Ивану Неронову. Неронов тотчас пригласил к себе протопопа Аввакума, который проживал у него, и других своих близких. `Мы же, — рассказывает Аввакум, — задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал идти в церковь (т.е. Казанский собор), а сам един скрылся в Чудов, седмицу в полатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: “время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати”. Он же мне, плачучи, сказал; таже Коломенскому епископу Павлу, потом Даниилу Костромскому протопопу; таже сказал и всей братии. Мы же с Даниилом, написав из книг выписки о сложении перст и о поклонех, и подали Государю: много писано было. Он же не вем, где скрыл их, — мнится, Никону отдал`44. Вот кто явились противниками Никона и как они начали борьбу с ним! Что ж подвигло их на эту роковую борьбу? Ужели одна привязанность к тем двум обрядам или обычаям, которые хотел изменить Никон? Мы уже упоминали, что протопопы, Казанский Неронов и Благовещенский Вонифатьев, были при Патриархе Иосифе самые авторитетные люди в Московском духовенстве, сильные пред Патриархом и Царем и что к ним и под их покровительство стекались и другие, преимущественно иногородние протопопы, каковы были: Аввакум Юрьевский, Даниил Костромской, Логгин Муромский, составлявшие вокруг них `братию`. В числе своих близких и друзей временщики-протопопы считали и Никона, нового царского любимца, пока он был архимандритом и даже Новгородским митрополитом. Но когда Патриарх Иосиф скончался, эти мнимые друзья Никона, воспользовавшись его отсутствием в Москве, повели козни, чтобы не допустить его до патриаршества. Никон по возвращении в Москву узнал о кознях, и как только сделался Патриархом, то не стал, по выражению протопопа Аввакума в его автобиографии, пускать к себе бывших друзей своих и в крестовую. Такого унижения и оскорбления не в силах был перенести Неронов с своими приближенными, и они ждали только случая отомстить Никону. Случай, как им казалось, представился. Никон разослал `Память` духовенству: они написали на нее опровержение из книг, выставляя ее, конечно, еретическою, и подали свою рукопись Государю, рассчитывая уязвить Никона и повредить ему. Но ошиблись в расчете: Никон остался в полной силе, а только еще более раздражился против бывших своих друзей. И началась борьба преимущественно из личных побуждений, которая потому, как скоро увидим, в самом уже начале своем приняла с обеих сторон самый резкий характер. Но достойно замечания, что Никон в этот раз как бы не обратил внимания на поступок своих врагов, не потребовал их на суд за оказанное сопротивление архипастырскому распоряжению и вовсе их не преследовал.

Между тем 16 апреля (1653 г.) прибыл в Москву еще один из высших святителей Востока, бывший Константинопольский Патриарх Афанасий, с довольно многочисленною свитою. Он три раза восходил на патриарший престол, но оставался на нем в первый раз (1633 г.) только сорок дней, во второй (1634–1635) около года и в третий раз (1651) только пятнадцать дней. В последнее время Афанасий проживал в Волошской земле, в городе Галац, где имел в своем управлении монастырь Святителя Николая, откуда и прибыл к нам. Государь принял 22 апреля Патриарха Афанасия со всею его свитою уже не с такою торжественностию, как прежде принимал Иерусалимского Патриарха Паисия: то был действительный Патриарх, а этот Патриарх без кафедры. Принял не в царском одеянии, не в Золотой палате, не на престоле, а в обыкновенном платье и в Столовой избе. Афанасий бил челом Царю, поднес ему свои подарки: образ Спасов в киоте, резной деревянный крест, мощи евангелиста Матфея — и сказал речь. Царь позвал Афанасия к своей руке, спросил его о спасении и пригласил сесть, а дьяк тут же объявил Афанасию царское жалованье, которое составляли: серебряный кубок с золоченою крышкою, камка, два атласа гладких, два сорока соболей и деньгами сто рублей. Отпустив Афанасия, Царь послал ему на Кирилловское подворье через своего стольника яства и питие. В июне с дозволения Государя Афанасий со всею своею свитою ходил в Троице-Сергиеву лавру, где встретили его с такими же почестями и дарами, с какими прежде встречали Патриарха Паисия. По возвращении из Лавры, во время крестного хода в Сретенский монастырь (23 июня), Афанасий просил лично Государя, указывая на свои обветшавшие святительские одежды, пожаловать ему новые, и Государь приказал выдать ему по прежним примерам на омофор, саккос и митру двести рублей. В августе Афанасий служил, по желанию Государя, в Новоспасском монастыре и за то получил от Государя сребропозлащенный кубок в сорок две гривенки, сорок соболей в пятьдесят рублей и восемнадцать рублей деньгами. В октябре Афанасий подал челобитную, чтобы Государь пожаловал ему грамоту, по которой иноки его Галицкого Николаевского монастыря могли бы приходить в Москву за милостынею ежегодно, пока он, Афанасий, будет жив, а по смерти его через два года на третий. И в той же челобитной писал еще: `Да вели, Государь, мне же, богомольцу твоему, напечатать на своем дворе 500 разрешительных грамот, потому что, как я ехал к тебе в Москву чрез войско запорожских казаков, в то, Государь, время приходили ко мне на исповедь многие черкасы и по обычаю своему просили у меня разрешительных грамот, и мне некого было послать в Киев для напечатания их. А как я, богомолец твой, поеду из Москвы назад, те запорожские казаки опять начнут у меня разрешительных грамот просить, а иные вновь на исповедь приходить будут. Царь Государь, смилуйся, пожалуй`45. Челобитная эта была уважена. В октябре, 29-го числа, Патриарх Афанасий совершил Литургию на государевом дворе у Спаса Нерукотворного образа в присутствии самого Царя и всего царского семейства, причем на обоих клиросах пели греки. И удостоился получить от Царя, Царицы и царевен жалованье — 1200 рублей соболями. В ноябре, 19 числа, выпросил у Государя себе на панагию и для своего монастыря на иконы 50 рублей, также церковные облачения и сосуды. Наконец, 13 декабря был Патриарх Афанасий со всею своею свитою на прощальном отпуске у Государя, и Государь пожаловал ему тогда 2000 рублей соболями. Собираясь в путь, Афанасий подал ему одну грамоту — челобитную, в которой и благодарил Царя за его милости, и выражал пред ним новые свои нужды, и, между прочим, писал: `Твоя царская премногая милость, как солнце, сияет во всю вселенную; ты, Государь, ныне на земли Царь учинился всем православным христианом, а Великий Господин, Святейший Никон, Патриарх Московский и всея Руси, по благодати Божией, глава Церкви и исправление сущия православныя христианския веры, и приводит словесных овец Христовых во едино стадо... Только тебя, Великаго Государя, мы имеем столп и утверждение веры, и помощника в бедах, и прибежище нам, и освобождение. А брату моему, Государь, и сослужителю, Великому Господину Святейшему Никону, освящать соборную апостольскую церковь Софии — Премудрости Божией (разумеется, в Константинополе)...` В последних числах декабря Афанасий выехал из Москвы46. А в феврале следующего, 1651 г. извещал Царя Алексия Михайловича из Чигирина, что Гетман Богдан Хмельницкий устроил его, Афанасия, на время в одном из монастырей, именно Лубенском; здесь спустя месяц с небольшим, 5 апреля, Афанасий и скончался47.

Но для нас важно посещение Патриархом Афанасием Москвы преимущественно в том отношении, что и он, подобно другим Восточным Первосвятителям, приходившим к нам прежде, `зазирал` Патриарху Никону `в неисправлении Божественнаго Писания и прочих церковных винах` и тем вновь возбуждал его ревность к исправлению наших церковных книг и обрядов. Кроме того, Афанасий во время своего пребывания в Москве написал для Никона сочинение под названием `Чин архиерейскаго совершения Литургии на Востоке`, чтобы Никон ясно мог видеть, какие отступления от того чина допущены в России48.

Еще в то время, когда Патриарх Афанасий находился в Москве, произошло первое открытое столкновение у Никона с его противниками, и прежде всего с протопопом Нероновым. Столкновение это описал сам Неронов довольно подробно в своей `росписи`, которую и послал Царю Алексию Михайловичу, и несколько короче в своей челобитной, которую подал впоследствии Патриархам. В июле 1653 года Никон созвал в своей Крестовой палате Собор, на который приглашен был и протопоп Неронов, и слушал на Соборе отписку Муромского воеводы на протопопа Муромского Логгина, будто он похулил образ Спасителя и образа Пресвятой Богородицы и всех святых. Логгин, находившийся тут же, против отписки дал объяснение: `Я не только словом, но и мыслию не хулил святых образов, которым поклоняюсь со страхом, а сказал только жене воеводы Муромского, у него в дому, когда она подошла ко мне на благословение: не белена ли ты? Слово мое подхватили гости и сам воевода, и заговорили: ты, протопоп, хулишь белила, а без белил не пишутся и образа. Я отвечал: какими составами пишутся образа, такие и составляют писцы; а если на ваши рожи такие составы положить, то вы не захотите. Сам Спас и Пресвятая Богородица и все святые честнее своих образов`. Никон, выслушав Логгина и, `не испытав истины, по отписке того воеводы осудил Логгина в мучение злому приставу, мстя себе прежде бывшее обличение от того Логгина протопопа в его, Никонове, небрежном и высокоумном и гордом житии` (значит, не Никон первый начал вражду, а его первого оскорбил Муромский протопоп, позволивший себе резко укорять своего Патриарха в небрежности и гордости). Неронов не вытерпел и сказал Никону: `За что отдавать Логгина жестокому приставу? Нужно прежде произвести розыск... Тут дело великое, Божие и царево, и самому Царю, по истине, следует быть на сем Соборе`. На это Никон будто бы отвечал: `Мне-де и царская помощь не годна и не надобна, да таки-де на нее и плюю и сморкаю`. А Неронов завопил: `Патриарх Никон! взбесился ты, что такие хульные слова говоришь на Государское Величество...; все святые Соборы и благочестивые власти требовали благочестивых Царей и князей в помощь себе и православной вере`. И в тот же день Неронов с Ярославским протопопом Ермилом, ссылаясь и на Ростовского митрополита Иону, будто бы слышавшего те недостойные слова Никона о Царе, донесли о них государеву духовнику Стефану и самому Государю. Никон чрез несколько дней вновь созвал духовные власти на Собор и жаловался им на Неронова как на своего клеветника пред Государем и утверждал, что таких слов про Государя не говорил. Ростовский митрополит Иона сперва молвил: `Было-де так, как Иоанн протопоп говорит`, да тотчас же заперся и произнес: `Патриарх Никон таких слов не говаривал`. Тогда рассерженный Неронов начал изрыгать на Никона в присутствии всего Собора целый поток укоризн, едва давая Никону сказать несколько слов.

Никон: `Я сужу только по Евангелию`. Неронов: `В Евангелии сказано: любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас; а ты и тех, кто добра тебе хочет, ненавидишь, а которые клеветники и шепотники, тех ты любишь, и жалуешь, и слушаешь. Кто тебе огласит кого, хоть за пятьсот или за тысячу верст, ты веришь; а про богомольцев говоришь, послушав клеветы: вот что они делают, нечестивцы, а протопопы Стефан (Вонифатьев) и Иоанн (Неронов) им, ворам, потакают...` Никон: `Я сужу по правилам св. апостолов и св. отец`. Неронов: `В правилах написано не верить клеветникам, проверять их истинными свидетелями, уличенных же клеветников наказывать без пощады; а тебе клеветники явно клевещут на добрых людей, и ты им веришь`. Тут прервал было Неронова протодиакон Патриарха Григорий своими укоризнами против жены его и сына; но Неронов с новою дерзостию продолжал к Никону: `Доселе ты называл протодиакона Григория и прочих, которые ныне у тебя в Крестовой советниками его, врагами Божиими и разорителями закона Господня; а ныне у тебя на Соборе то и добрые люди. Прежде ты имел совет с протопопом Стефаном и его любимыми советниками, и на дом ты к протопопу Стефану часто приезжал и любезно о всяком добром деле беседовал, когда был игуменом, архимандритом и митрополитом. Которые боголюбцы присылаемы были Государем к Патриарху Иосифу, чтобы он, по его государеву совету, поставил одних в митрополиты, архиепископы и епископы, других в архимандриты, игумены и протопопы, — и ты с государевым духовником Стефаном бывал тогда в совете и никогда не прекословил и при поставлении их не говорил: недостоин. Тогда все у тебя были непорочны, а ныне у тебя те же люди стали недостойны. И протопоп Стефан за что тебе враг стал? Везде ты его поносишь и укоряешь, а друзей его разоряешь, протопопов и попов с женами и детьми разлучаешь. Доселе ты друг наш был — на нас восстал. Некоторых ты разорил и на их места поставил иных, и от них ничего доброго не слыхать. Других ты обвинил за то, что они людей мучат, а сам беспрестанно мучишь: старца соловецкого и в воскресный день велел бить немилостиво. Властям зазираешь, а сам беспрестанно мучишь49. Вот ты укоряешь новоуложенную Книгу (т.е. Уложение), посохом ее попираешь и называешь не доброю; а ты и руку к ней приложил, когда ее составляли: в те поры называл ее доброю. Приложил руку из земного страха, ныне же на Соборе дерзаешь против той книги, потому что Государь дал тебе волю. А любящие Бога не боялись нищеты, скорби и смерти, за истину страдали и стояли крепко, как ныне от тебя боголюбцы терпят скорби, и беды, и разорения`. Никон: `На тебя мне подали челобитную за руками священники и диаконы и все причетники твоего собора`. Неронов: `Вели прочитать на Соборе, в чем меня обвиняют. Воистину, Патриарх, лжешь; разве тебе извещал на меня вдовый поп Лаврентий, которого прежде ты послал под начало в Иосифов монастырь, а ныне освободил, чтоб на меня ложь составил?` Тут опять не выдержал протодиакон и начал кричать в Крестовой со своими советниками: `Ты-де Великого Святителя кощунником, и празднословцем, и мучителем, и лжесоставником называешь`. Неронов: `Попустил сам Патриарх всякие нелепые слова говорить пред собою на истинных рабов Божьих, и я не знаю, чем назвать сей Собор ваш... Что вы, Григорий, кричите и вопите? Я не во Святую Троицу погрешил, и не похулял Отца и Сына и Святого Духа, но похуляю ваш собор...`50.

Что же показывает это первое публичное столкновение протопопа Неронова с Патриархом Никоном, которое мы изложили со слов самого же Неронова? Неронов сначала заступился за одного из своих сторонников, Муромского протопопа Логгина, еще прежде дерзко укорявшего Никона в гордости, и упрекнул Никона в жестокости. Потом донес Царю на Никона, будто бы сказавшего о Царе неприличные слова. А потом резко укорял Никона, что он верит одним только клеветникам без всякого расследования; что прежде был он другом Вонифатьева и его друзей, советовался с ними о всем, а теперь сделался врагом Вонифатьева, везде поносит его, а друзей его, протопопов и попов, разоряет, мучит, на их места ставит других, избрал себе новых советников, которых прежде называл врагами Божиими; что прежде из страха подписал Уложение, а теперь порицает его; что, наконец, лжет на него, Неронова, и сам настроил на него клеветника. И среди всех этих укоризн Никону нет ни слова против исправления им церковных обрядов, которое уже начиналось тогда; не видно и тени какой-либо привязанности к старым обрядам, на которые будто бы посягнул Никон. Во всем видна одна лишь личная вражда, ненависть, озлобление Неронова и его друзей против Никона за то, что он изменил им, лишил их прежней власти, стал их врагом, преследует их. Этою-то ненавистию более всего руководились они и впоследствии, когда начали ратовать будто бы за старые обряды.

Озлобление Неронова не имело границ, и он совершенно забылся, когда позволил себе на Соборе и так дерзко порицать в глаза и позорить своего Патриарха, а под конец похулил и весь Собор. Неудивительно, если святой Собор на основании 55-го правила св. апостолов, которое гласит: `Аще кто из клира досадит епископу, да будет извержен`, определил послать протопопа Неронова на смирение в монастырь. Или, как подробнее об этом рассказывает он сам: `И за те мои слова сослан я был в Спасской монастырь на Новое под начало и того же дня переведен из Спасскаго монастыря в Симонов и отдан под крепкое начало: мне не велено было ходить в церковь, а ночью сторожа меня со свечми держали и семь дней никого из людей не пущали ко мне, ни домашних, ни сторонних. В осмой день привезли меня в город на Цареборисовский двор и тут били немилостивно; а когда везли меня из монастыря, то быстро скакали на телеге, хотели тряскою меня уморить. И привезли меня в соборную церковь, и Патриарх Никон велел Крутицкому митрополиту Сильвестру снять с меня скуфью. И как сняли скуфью, опять послал меня Патриарх в Симонов монастырь, и на шею наложили мне большую цепь. В 4-й день августа послал меня в Вологодский уезд на Кубенское озеро, в Каменской монастырь, под крепкое начало; а в грамоте о мне ко властям было писано: за великое безчиние велено в черных службах ходить`51.

... 234 Следующая >>>

Ссылки:

36 Статья Высокопреосвященнейшего Макария, митрополита Московского, публикуется по изд.: М., 1881. назад

37Шушерин И. Житие Никона. М., 1871. С. 11; Аввакум. Автобиография // Материалы для истории русского раскола, изданные братством свт. Петра митрополита. Т. V. С. 17–19; А.Э. IV. N 57. С. 77, 81. Протопоп Иван Неронов также говорил впоследствии самому Никону от лица своей братии, что до патриаршества он был их другом и не прекословил, когда по совету государева духовника Стефана назначались лица в митрополиты, архиепископы, епископы, в архимандриты, игумены и протопопы (Материалы для истории раскола. Т. I. С. 47). назад

38 Выходы государей. С. 261; письмо Никона к Цареградскому Патриарху Дионисию, в Записках Отделения русской в славянской археологии, II, 511–513; Возражения Никона Стрешневу и Паисию 1 и 26 (там же. С. 480–481); предисловие к Служебнику 1655 г. — в прибавлении к Описи старопечатных книг графа Толстого и Царского, N 89. Чин избрания, наречения и посвящения Патриарха Никона сохранился в подлиннике доселе (Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела духовные. Год 7160 (1652), июль). После этого все, что сказано в Житии Суздальского митрополита Илариона, составленном не раньше начала XVIII века, будто вместе с Никоном избраны были на патриаршество еще два кандидата, иеромонах Спасо-Преображенского монастыря на Юнге Антоний и третий, неизвестный по имени, будто брошен был жребий, кому из них быть Патриархом, будто жребий пал на Антония и Антоний только по старости и болезни отказался от такой чести и уступил ее Никону, все это не заслуживает никакого внимания (Житие Илариона, митр. Суздальского. Казань, 1868. С. 5). назад

39 Дворцовые Разряды. С. 111, 322–323; Выходы государей. С. 261. О наречении и посвящении Патриарха Никона изложено со всею подробностию в вышеупомянутом чине (см. сноску 38). Копия настольной грамоты, данной Патриарху Никону, — в Моск. главн. архиве Министерства иностранных дел. Дела духовные. Год 7160 (1652), июль. В этой грамоте перечислены все двенадцать мужей, первоначально избранные в кандидаты на патриаршество, именно два митрополита: Новгородский Никон и Казанский Корнилий; три архиепископа: Вологодский Маркелл, Рязанский Мисаил и Псковский Макарий; шесть архимандритов монастырей: Чудова, Ферапонтова, Андрониева Сильвестр, Саввы Сторожевского Гермоген, Нижегородского Печерского Стефан, Ростовского Богоявленского Иона, Суздальского Спасского Иосиф и один игумен Боровского Пафнутиева монастыря Павел. назад

40 Подробнее см.: История Русской Церкви. Т. ХI. назад

41 Подробнее см.: История Русской Церкви. Т. ХI. назад

42 О Патриархе Паисии и Арсении Суханове см. подробнее: там же. Т. XI. О Назаретском митрополите Гаврииле, прибывшем к нам вместе с Арсением (8 дек. 1650 г.), но уехавшем из Москвы прежде его отъезда (24 февр. 1651 г.) — Московский главный архив Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 29, N 11; Суханов А. Проскинитарий. С. 12–13, изд. в Казани. Об укоризнах этого митрополита Патриарху Никону см.: `Слово отвещательное` в Скрижали, изд. Никоном, л. I, а также в Разделе I настоящего сборника. назад

43 Это предисловие к Служебнику, изд. Никоном в 1655 г., перепечатано вполне Строевым в дополнение к описи старопечатных книг гр. Толстого и Царского, N 89. назад

44 Житие Аввакума — в Материалах для истории раскола. Т. V. С. 18–19. Сам Неронов в письме к государеву духовнику Вонифатьеву свидетельствует, что голос от образа Спасова был к нему именно в 1653 г. на первой неделе Великого поста. Но, замечательно, содержание этого голоса передает уже не то, какое прежде передавал Аввакуму и прочей братии. Голос будто бы был таков: `Иоанне, дерзай и не убойся до смерти; подобает ти укрепити Царя о имени Моем, да не постраждет днесь Русия, якоже и юниты (т.е. униаты)` (Материалы для истории раскола. Т. I. С. 99–100). Невольно подумаешь: да точно ли был этот голос, когда сам Неронов передает его различно, не выдумка ли это? На подобные будто бы откровения свыше у нас тогда любили ссылаться для той или другой цели, и, как увидим, не раз ссылался даже сам Никон, и простодушные люди верили. назад

45 Надобно заметить, что и другие патриархи, приходившие к нам с Востока прежде и после Афанасия, а по примеру их иногда и митрополиты греческие точно так же раздавали от себя разрешительные грамоты в Малороссии и России людям всех званий, даже лицам царского семейства, и православные русские с верою и благодарностию принимали или приобретали себе такие грамоты. Но некоторые из сторонних этим соблазнялись. Например, известный сербский поп Юрий Крыжанич писал: `Я видел напечатанные в Киеве на русском языке разрешительные грамоты, которые продавал на Руси византийский Патриарх Афанасий. Каким образом и по какой цене он продавал их — я не знаю. То лишь знаю, что такие отпустительные грамоты некоторые продавали знатным людям за деньги; здесь разрешают от всех грехов, не упоминая ни слова об исповеди или покаянии. А бедные люди берегут эти грамоты как великое сокровище, и завещают класть с собою во гроб... Я видел одного митрополита, который, бывало, повсюду, куда ни придет к знатному человеку, прежде всего спросит его, не хочет ли он иметь разрешение от грехов. Тот выражает желание, и митрополит, освятив воду и дом этого человека, кропит его самого и все его семейство; потом кладет руки и книгу на голову хозяина и читает над ним длинное и подробнейшее отпущение грехов, без всякой пред тем исповеди...` (Сочинения Крыжанича, изд. Безсоновым при `Русской Беседе`. М., 1859. С. 192). назад

46 О приезде в Москву бывшего Цареградского Патриарха Афанасия см. в Московском главном архиве Министерства иностранных дел. Дела Греческие, связка 29. N 8, последняя половина, и связка 31. N 27. Снос. Выходы Госуд. С. 302. назад

47 В Актах Южной и Западной России. Т. X. N 6. Ст. ХIII. С. 331; Павел Алеппский, архидиакон. Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию // Чтения Московского исторического общества. 1876. 1. Отд. IV, 61–63. назад

48 `Слово отвещательно` Патриарха Никона в его Скрижали, л. 1. Подлинная рукопись Патриарха Афанасия, на греческом языке, хранится в Московской Синодальной библиотеке, N 245. Тогда же сочинение это по приказанию Никона переведено было на славянский язык под заглавием: `Толкование Божественныя Литургии, егда священнодействует архиерей, по чину и обычаю Восточныя Церкви Афанасий, прежний Вселенский Патриарх, на Москве сице сподобивыйся (священнодействовати?) в 1653 лето, месяца июлия, индикта 6`. Рукопись этого перевода хранится в той же Синодальной библиотеке, N 698. назад

49 Таким образом Неронов сам свидетельствует, что жестокие наказания, за которые он столько укорял теперь, и после Патриарха Никона были тогда в обычай и вообще у властей духовных (как и светских), а не у одного Никона: таков был дух времени. Впоследствии Неронов жаловался, что Павел, митрополит Сарский и Подонский, гнал и мучил его, Неронова, еще `паче Никона` (Материалы для истории раскола. Т. I. С. 239). назад

50 Материалы для истории раскола. Т. I. С. 41–51, 234–237. назад

51 Материалы для истории раскола. Т. I. С. 50–51. А что Неронов осужден был не одним Никоном, но всем Собором, на основании апостольского правила, о чем намеренно умолчал в своем рассказе Неронов, см.: там же. Т. I. С. 128–129. назад

www.ferapontovo.ru

2004