ВОСТОК-МЕДИА - Валентин Сергиенко, председатель Дальневосточного отделения Российской Академии наук, директор Института химии ДВО РАН, доктор химических наук, академик, лауреат премии Правительства дал эксклюзивное интервью корреспонденту "Восток-Медиа" под рубрику "Гость агентства". Разговор зашел о деятельности комиссии по реорганизации Российской Академии наук, в работе которой принял участие академик Сергиенко, а также проблемах и достижениях Дальневосточного отделения РАН.
-Оптимизация отечественной науки - главная цель реорганизации?
-Да. И связана она с необходимостью привести в соответствие научно-технический комплекс с теми задачами и с теми приоритетами, которые сегодня (а не 10-15 лет назад) сформировались в стране. Прежде всего, более эффективно спланировать сеть научно-исследовательских организаций. Статистика говорит, что за последние годы численность академических институтов возросла примерно на 150 единиц. Появился ряд институтов, численность которых насчитывает всего 15-30 человек. Значит, идет разговор о сокращении их числа примерно на 30 процентов.
На Дальнем Востоке мы закрываем научные направления, можно сказать, в эксклюзивном варианте. Речь идет о некоторых слабых подразделениях, которые логично объединить в одно. В крупных институтах появятся филиалы. Также будет объединение. Совершенно точно - в Благовещенске. Там есть отделение региональной геологии и гидрологии и комплексный институт. Оба подразделения недостаточно сильны, потому будет создан единый институт под названием "Геология и природопользование".
На Камчатке реорганизацию уже провели - объединили два института, образовав один - "Вулканологии и сейсмологии".
Это, видимо, коснется Уссурийской астрофизической обсерватории (ее еще называют станцией службы Солнца). Она останется со всеми своими исследовательскими задачами, но будет филиалом Института космофизики и распространения радиоволн в Петропавловске-на-Камчатке. В результате Институт полуострова приобретет мощную научную структуру. У него есть полигоны на мысе Шмидта, на Сахалине, в Магадане, теперь в Приморье - весь Дальний Восток будет охвачен сетью наблюдательных пунктов, их общей задачей станет исследование солнечных и земных связей.
-При любой реорганизации, как правило, за бортом остаются люди. В вашем случае это тоже произойдет?
-Сокращение штатов следующий этап реорганизации. В укрупняющихся институтах, скажем, два директора, значит один должен пойти в заместители, или начать руководить другим подразделением, или уйти совсем. Но, прежде всего, я думаю, пройдет сокращение в управленческом аппарате.
-Однако в науке специалистов не хватает. Они ушли по разным причинам - маленькая зарплата, невозможность в полной мере вести научные темы, да просто идет "утечка мозгов" за рубеж.
-Да, за время перестройки мы потеряли половину - у нас было 12 тысяч сотрудников. Сейчас 6,5 тысяч человек. И нам действительно не хватает штатных единиц для приема молодежи. Каждый директор обращается с просьбой выделить штатные единицы, чтобы принять выпускника вуза. На это мы сейчас будет делать ставку.
-Не получится ли так, что при реорганизации могут исчезнуть какие-либо научные направления?
-Нет. Здесь происходит другое. Эволюционно, с медленной корректировкой теряют актуальность одни направления, на первый план приходят более приоритетные. Допустим, на примере моего Института химии - там был большой отдел по обогащению, флотации, разделению минералов. Сейчас направление практически исчерпано, осталось совсем мало специалистов, которые понимают в этом деле. Но когда возникают какие-то вопросы, мы их решаем по кооперации с другими учреждениями в стране. Либо в Сибири, либо на Урале, либо в центре.
В противовес этому в Институте химии на первое место выходит направление, связанное уже с глубокой химической переработкой. Теперь минералы перерабатываются комплексно и сразу получается готовый целевой продукт нужного качества.
Также довольно быстро выдвигаются работы по "нанотехнологиям". Это новые упрочняющие покрытия, новые наноматериалы для фармакологии, современной химии, химического катализа, много другого. За ними будущее.
-А денег государство науке на оптимизацию подбросит?
-Надеемся. Если говорить о реорганизации Российской академии наук в целом, то она имеет две составляющие. Первая - структурная организация. Вторая - внутри институтов.
Первая идея была озвучена в Министерстве науки и образования. Ее суть - в институтах должно быть произведено деление сотрудников на два типа. Одни займутся только фундаментальными исследованиями. Вторые - прикладными. Но вторые не должны быть финансируемы бюджетом и получать государственную заработную плату, они обязаны зарабатывать деньги сами и сами себя содержать. При этом вносить свою долю в содержание института.
С другой стороны - чисто фундаментальная наука. Там, кроме бюджетной зарплаты, практически ничего нет. Она, к примеру у доктора наук около пяти тысяч. С договорными деньгами мы дотягиваем в месяц до 10 тысяч. Но при том приходится работать в свои выходные. Если все эти контракты сейчас убрать - заработки упадут до минимума и сотрудникам придется искать их где-нибудь на стороне, чтобы выжить. Не поверите, но порой кандидаты и доктора наук подрабатывают сторожами, охранниками, дворниками.
В Москве (на уровне министра образования и науки Андрея Фурсенко) понимают, что это недостойно, нужно поднимать заработки ученых в разы.. Тогда мы сможем выделить в отдельную структуру фундаментальное ядро, куда попадут на достойную зарплату только сильные ученые. А чтобы институт не развалился, необходимо дать право образовывать коммерческие структуры, принадлежащие ему. Во всех бумагах, которые готовила комиссия по реорганизации записано, что "правительству необходимо рассмотреть вопрос о предоставлении права академическим институтам создавать акционерные общества со стопроцентным капиталом, которые были бы под контролем Академии наук". Но пока вопрос не решен. Потому второй этап оптимизации деятельности институтов не совсем определен. С одной стороны это может привести к толчку и мощному развитию, с другой - к деградации. Многие это видят и у них есть опасения за судьбу научных подразделений.
-У вас такие примеры есть?
-Конечно. Вот Институт проблем морских технологий. Он чуть не единственный в мире, который давно и серьезно занимается подводной робототехникой. У его коллектива большой задел, достаточно патентов, он много зарабатывает. Но - мало публикуется в силу того, что большинство тем здесь закрытые, о них нельзя сообщать ни в научных, ни в массовых изданиях, так как они представляют либо государственный, либо коммерческий секрет. Получается - нет достаточного количества публикаций, значит, институт занимается фундаментальными исследованиями, а потому, по существующему положению, не имеет права зарабатывать. А его коллектив это умеет. Кроме государственной зарплаты, сотрудники получают дополнительные доходы от практического применения своих разработок. Если применить ту схему реорганизации, которая была придумана в Министерстве образования и науки, может так статься, что этот уникальный институт Академия потеряет. Допустить, чтобы его интеллектуальная собственность, как говорится, ушла на сторону, категорически нельзя. Ведь сейчас в ДВО РАН, в том числе, здесь, началась работа над той же программой "Антитеррор". Нынешним летом, в июле на Каспийском море ожидается большое шоу, приезжают все главы стран СНГ, где будет демонстрироваться борьба с терроризмом на море. Нас пригласили туда поучаствовать, и нам есть, что показать.
Кстати, не так давно главком ВМФ России Владимир Куроедов на Морской коллегии при правительстве страны после доклада о результатах учений на Дальнем Востоке рассказывал о разработках Института проблем морских технологий, где сам побывал. Владимир Куроедов высказал пожелание оказать содействие Дальневосточному отделению РАН в создании во Владивостоке Центра по проектированию, изготовлению и сертификации робототехники. Она может быть не только военной, но и мирного, гражданского применения, скажем, на шельфе при проведении геологоразведочных и буровых работ, при прокладке труб на дне заливов, исследовании донных отложений для безопасности строительства гидротехнических сооружений, у рыбаков. К примеру, для поиска крабовых полей.
Незаменимы аппараты института при поиске и спасении на море. В июне будет закончен аппарат МТ-2000 нового поколения роботов, предназначенных для работ на шельфе и проведения экологического мониторинга.
Готовится уникальный подводный робот, который скоро опустится на дно самой глубокой в мировом океане Мариинской впадины.
И вот такой институт попадает, скажем так, в пикантную ситуацию при реорганизации. Если к нему подходить формально (напомню: мало написал статей) то его надо закрывать за низкое число страниц. Парадокс. И этого не должно произойти.
-А как при оптимизации будет обстоять дело с научными экспедициями, экспериментальными станциями, полигонами, заповедниками - останутся или нет?
-Реорганизацию заповедников мы уже провели, чтобы не было на них посягательств со стороны Министерства природных ресурсов. Мы их сделали научными учреждениями - юридическими лицами, и теперь они пользуются всеми правами, которые есть у государственных заповедников. Кроме того, мы сейчас создаем, к примеру, объединенный Биолого-Почвенный институт. В его состав входит Уссурийский заповедник имени Комарова и заповедник Кедровая Падь. Морской заповедник точно по такой же схеме входит в Институт биологии моря. В данном случае усиливается научная составляющая и появляется защита законом.
Научные станции сохранились. По-прежнему будут действовать экспериментальные базы Тихоокеанского института биоорганической химии, Тихоокеанского океанологического института, Института биологии моря на островах и побережье залива Петра Великого и залива Восток.
Кроме этого, мы пытаемся открыть станции на Курильских островах. Особенно это стало актуальным после известных событий в Юго-Восточной Азии, когда на побережье обрушилась гигантская волна-цунами. К подобным природным катаклизмам нужно относиться весьма серьезно. Потому мы интенсифицируем наши работы на действующих станциях Сахалина и намереваемся открыть станцию слежения на Курилах. Планируем сделать ее международной и включиться в глобальную космическую наблюдательную сеть в режиме реального времени.
Конечно, требуют новой постановки работы, связанные с контролем волны-цунами в открытом океане. Без сомнений, ее нужно исследовать после того, как она пришла на берег (что сделали наши ученые в составе международной экспедиции в Таиланде), но правильнее и лучше всего изучить ее далеко от побережья.
Что касается морских экспедиций, то нынешней зимой мы впервые за 12 лет организовали рейс корабля науки "Академик Опарин" во Вьетнам. До сей поры мы только пристраивались к международным экспедициям, а эту сами собрали, профинансировали, отправили. Сотрудниками ТИБОХа и Биологии моря была составлена широкомасштабная научная программа, которая успешно выполнена. Таких экспедиций мы намерены проводить все больше. Хотя у нас действуют эффективные экспедиции по другим программам.
Мы можем смело утверждать себя участниками серьезных работ в области глобального потепления. Здесь фиксируются вещи, которые никто никогда не видел. К примеру, как на глазах исчезают острова. Были такие под названием Жохова. Сейчас над ними 6 метров морской воды. Почему? Идет выдавливание мерзлотных линз, грунт разрушается и острова тонут. В устье реки Лены берег тоже уходит по 10-12 метров в год - размывается и сносится в море. Это и есть результат глобального потепления. Вместе с тем интересно, что линзы - это не только застывшая вода, но и замороженная органика, которая также выносится в море. Оказалось, что она - живая. И весьма активно участвует в биологических процессах, становится кормом для микроорганизмов, они, в свою очередь, становятся питанием для все более и более крупных сообществ, в результате мы видим колоссальное увеличение биопродуктивности тех районов, которые раньше считались мертвыми. Там теперь много рыбы, появились моллюски, которых никогда не было, мало того, зафиксированы огромные пятна метана. Причем, его концентрация примерно в 150 раз превышает равновес, который всегда присутствует в океане.
-К чему это приводит?
-Приводит к тому, что в атмосферу выбрасывается астрономическое количество метана, который является вторым после углекислого газа (СО-2) парниковым газом. То, что выделяется на северном побережье, намного превышает выбросы, скажем, всех заводов, фабрик, электростанций, судов, автомобилей в дальневосточном регионе. Поэтому можно предположить, что индустриальная активность как раз и сработала, как пусковой механизм глобального потепления. Она выпустила из природного кувшина более грозного джинна.
Далее, очень любопытные данные были зафиксированы с поглощением углекислого газа полярным ледяным панцирем. Причем, в огромных количествах в сезон, когда солнце там еще только появляется над горизонтом. Это говорит о том, что в морской воде пошел фотосинтез. СО-2 поглощается и затем вырабатывается кислород. Это новое явление, в научном плане совершенно неожиданное и пока необъяснимое. Ясно одно, что углекислый газ идет из атмосферы не через кромку воды, а через лед, который там толщиной более метра. СО-2 всасывается, как насосом и преобразуется с учетом фотосинтеза в кислород. Море активно им насыщается, что способствует развитию организмов - там все начало цвести пышным цветом. Эти работы мы ведем вместе с американцами.
В нынешнем году научные поиски выйдут на новый, более высокий уровень. Мы намерены провести в Восточно-Сибирском море по этой программе уже полномасштабную комплексную экспедицию года на четыре-пять. В ней примут участие специалисты сразу нескольких институтов, не только наших, но и центральных. Сообща хотим собрать данные, построить математическую модель и разобраться, что же происходит здесь в морской воде, атмосфере, что делается со льдом, и, кстати, со стоками рек. Оказывается, глобальное потепление влияет и на них. Морозы стоят, а зимний сток возрастает. Теперь понятно - зона мерзлоты у нас захватывает даже Амурскую область, где верховья всех великих сибирских рек. Когда здесь начинается таяние, то за зиму вода не успевает превратиться в лед, она питает реки, поддерживает речной сток на высоком уровне.
Есть у нас Амурская экспедиция. Первая была проведена еще в начале прошлого века. Прошло сто лет и надо узнать, что тут натворило человечество за это время. Мы решили лет на пять провести комплексную экспедицию с полным исследованием бассейна реки Амур.
В нынешнем к ней присоединяются японцы. Оказывается, выносы из Амура достигают Хоккайдо. Их, как и нас волнует, почему зимой рыбу из Амура есть нельзя - жуткий запах отбивает все вкусовые качества. На этот вопрос, как ни странно, нет ответа. Сначала говорили, про фенольные отравления. Собрали образцы, проанализировали, а фенола не обнаружили. Мы хотим разгадать эту тайну природы, можно ли с этим бороться. Конечно, есть желание работать в этой области с китайцами, но они не подпускают к своим данным. Хотя все знают - северо-восток Китая практически полностью освоен, и что там происходит, неизвестно. Есть ли контроль за использованием удобрений, откуда они, какие. Из печати известно, что из Японии, которые там запрещены к применению. Однако, они спокойно применяются у китайских земледельцев. А сброс через ту же Сунгари - прямо в Амур и все остальные притоки.
Второй аспект, который мы хотели бы изучить - это история геологического строения бассейна Амура. Мы знаем, что в Китае добывается нефть, на нашей стороне геологические структуры почти такие же. Вопрос: есть ли нефть в этом районе России, нужно проверить.
Есть у нас достижение на уровне открытия. Ученым Дальневосточного геологического института удалось обнаружить недалеко от приморского города Спасск-Дальний новое наносное золото-платиновое месторождение. Это практически графиты. Никто никогда в России золото в таких структурах не видел и тем более не извлекал. Сейчас идет доразведка, опробование, подключаются несколько других институтов и, естественно, производственная компания. Если все будет нормально, она получит лицензию и начнется добыча. А это рабочие места, налоги, поддержка ВВП.
-В каком состоянии сейчас президентская программа интеграции науки и высшего образования, как она соотносится с оптимизацией?
-На Дальнем Востоке программа не только не потеряла темпов, а даже улучшилась. Но в настоящее время трудные времена наступают и для вузов, высшее образование тоже реформируется. По неофициальной информации, в стране останется 100 высших учебных заведений, которые будут финансироваться из федерального бюджета, все остальные - из местных. И, опять же неофициально, во Владивостоке останутся под патронажем государства два-три университета. Предполагают, что, скорее всего, это будут Дальневосточный государственный университет (ДВГУ) и Дальневосточный государственный технический университет (ДВГТУ, бывший легендарный ДВПИ), а также морской вуз, ВМГУ имени адмирала Невельского, так как рядом - океан. В Хабаровске останется явно железнодорожный университет.
И здесь вопрос об интеграции важен, поскольку при выборе, какой университет оставить, какой нет, будут смотреть, как выполняется не только учебный процесс, но и научная роль коллектива в регионе, стране, мире. Значит, университеты, чтобы остаться, заинтересованы в своих объемах проведения необходимых научных исследований на хорошем уровне. В свою очередь, академические институты заинтересованы в получении подготовленной молодежи. Так как в этом будущее.
Но переход на двухуровневую систему подготовки специалистов будет непростым, особенно первые пять лет. Ведь предполагается, что бакалавры будут готовиться за государственный счет, а магистры (где бы ни учились) - за личный. Или за счет тех организаций, куда они пойдут потом трудиться.
В данной ситуации очень важно постараться разглядеть талантливых ребят еще на первых курсах, отследить, чтобы они прошли бакалавриат, а потом магистратуру желательно на базе какого-либо академического института. Такие студенты придут в лаборатории, напишут диплом, следом диссертацию, быстро подготовятся к работе в науке.
Конечно, не все так безоблачно. К примеру, у нас нет лицензии на образовательную деятельность, это пока только записано в документе по реорганизации, согласно которому мы должны получить право выдавать диплом общегосударственного образца. Будем ждать и надеяться вплоть до того момента, когда Академии разрешат создавать собственные учебные заведения. Основа для этого есть. Мы давно и успешно имеем в учебных заведениях свои академические кафедры. Их только во Владивостоке около 20-ти.
-Вы с оптимизмом смотрите в будущее нашей науки?
-Я убежденный оптимист. И хоть реальная обстановка, к сожалению, настроения не добавляет, верю - с нашим потенциалом рано или поздно будем в первых рядах.
18.02.05
http://vostokmedia.com/old/news.details.php?id=&id=39417
