Предвидение (Генерал Свечин об эволюции военного искусства)член-корреспондент АН СССР А.А. Кокошин, генерал армии, доктор военных наук В.Н. Лобов

23.05.25 

Годы 20-е и начало 30-х были временем бурного развития об­щественной мысли, в том числе военно-политической и во­енно-стратегической. Разнообразные военно-стратегические исследования при­водили к смелым выводам и глубоким обобщениям, многие военно-научные ра­боты отличались глубиной суждений, высоким профессионализмом и компетент­ностью. Ничто не мешало свободному обмену мнениями, участники дискуссий чувствовали себя раскованно и при этом считали, что им отнюдь не принадлежит право на абсолютную истину – такого впоследствии уже не бывало.

Острейшие дискуссии вызывали труды профессора Военной академии РККА А.А.Свечина – главы целой школы стратегической мысли.

Короткая справка. Александр Андреевич Свечин родился в 1878 году в Екатеринославле (ныне Днепропетровск) в семье генерала. Закончил артиллерийское училище, Академию Генштаба. Был командиром роты, офицером штаба армейского корпуса. Участвовал в русско-японской войне 1904–1905 годов. До 1914 года служил в Главном штабе, Генеральном штабе. В первую мировую войну – офицер для поручений при начальнике штаба Верховного Главнокомандующего, затем командир стрелкового полка, дивизии, начальник штаба 5-й армии. В 1916 году присвоено звание «генерал-майор».

После Октябрьской революции перешел на сторону Советской власти. В Красной Армии – начальник дивизии, военрук Смоленского района, начальник Всероглавштаба, преподаватель Академии Генштаба. Председатель Воен­но-исторической комиссии по исследованию опыта первой мировой войны. С 1927 года – заместитель главного руководителя военных академий РККА по стра­тегии, с 1936-го – помощник начальника кафедры военной истории Академии Генштаба. В 1935 году присвоено воинское звание «комдив».

В 1938 году уволен из РККА и арестован. Относительно дальнейшей судь­бы А.А.Свечина сведения противоречивы.

Из характеристики, подписанной в 1924 году комиссаром и помощ­ником начальника Военной академии РККА, видным партийным и государствен­ным деятелем Р.А.Муклевичем:

«В настоящем учебном году ведет кафедру истории военного искусства (главрук) и фактически руководит кафедрой стратегии на старшем и младшем курсах.

Всесторонне образованный военный специалист. Имеет огромный опыт (японской и империалистической войн) на самых различных должностях (от ра­боты в Ставке до командира полка). Весьма талантливый человек, остроумный профессор, Свечин является ценнейшим профессором в Военной академии. Его занятия по стратегии, благодаря неизменной оригинальности замысла, всегда простого и остроумного, являлись в настоящем учебном году одним из больших достижений на старшем курсе (прикладные занятия по стратегии – отчетная работа комкора).

...Парадоксальный по своей натуре, чрезвычайно ядовитый в общежитии, он не упускает случая подпустить шпильку по всякому поводу.

Однако работает чрезвычайно плодотворно.

Монархист, конечно, по своим убеждениям, он, будучи трезвым политиком, учел обстановку и приспособился. Но не так топорно, как Зайончковский («сочув­ствует коммунистической партии»), и не так слащаво, как Верховский, а с до­стоинством, с чувством критического отношения к политическим вопросам, из коих по каждому у него имеется свое мнение, которое он выражает. Особен­но ценен как борец против рутинерства и консерватизма своих товарищей по старой армии (нынешних преподавателей академии), слабые стороны которых он знает лучше кого бы то ни было.

Свечин – самый выдающийся профессор академии».

В характеристике по крайней мере одно прегрешение против истины: мо­нархистом А.А.Свечин не был – об этом убедительно свидетельствуют его на­учные труды.

Можно смело утверждать, что никто из наших военных теоретиков того времени не мог сравниться с А.А.Свечиным в анализе военно-политических проблем и вопросов стратегии. А.А.Свечин не был марксистом, однако в сво­их работах он подчеркивал важность диалектического метода, формулировал, как правило, принципиально важные материалистические концепции и проводил их с большей последовательностью, чем иные из его оппонентов, клявшихся в верности марксизму. Высочайшим авторитетом для него был В.И.Ленин, на высказывания которого он не раз ссылался, отмечал, что в Ленине как политике непреклонная воля в движении к фундаментальным целям социализма соче­тается с гибкостью, способностью к политическому маневрированию в соответ­ствии с требованиями изменяющейся обстановки. Эти качества, считал он, не­обходимы и стратегам, военному командованию.

А.А.Свечин был одним из немногих советских военных теоретиков, глубоко, конкретно разобравшихся в идеях К.Клаузевица, труд которого «О вой­не» столь высоко оценили Ф.Энгельс и В.И.Ленин. Жесткие схемы, прямая назидательность, дидактика в научных исследованиях и в изложении их резуль­татов, все более утверждавшиеся с конца 20-х годов, были для него неприемле­мы. Творческий многовариантный подход А.А.Свечина к проблемам стратегии не встречал понимания у значительной части командного состава РККА, не об­ладавшей культурой мысли и не стремившейся пополнять свои знания.

А.А.Свечин – автор многочисленных интересных и не утративших свое зна­чение научных работ («История военного искусства», «Война в горах: тактиче­ское исследование по опыту русско-японской войны», «Стратегия», «Стратегия XX в. на I этапе», «Эволюция военного искусства» и др.), рассмотреть которые в рамках одной статьи не представляется возможным. Остановимся на трех темах.

1. Политика и военная стратегия

В 20-е годы были широко известны взгляды тех крупных западных воена­чальников и военных теоретиков, которые ратовали за автономию военной стра­тегии от политики, модифицируя на свой лад известную формулу Клаузевица и даже объявляя ее устаревшей. Неоднозначно воспринимали эти взгляды вид­ные командиры Красной Армии, в том числе М.Н.Тухачевский. Защищая фор­мулу Клаузевица, А.А.Свечин детально проанализировал воззрения высту­павших против «засилия политики» деятелей – фельдмаршала X.К.Мольтке-старшего, фельдмаршалов Э.Людендорфа и П.Гинденбурга, весьма популярного в то время французского военного теоретика Леваля.

По Левалю, войну следует рассматривать изолированно, как гигантскую дуэль двух наций, отмечал А.А.Свечин. Правители должны специализироваться в политике, генералы – в стратегии. Политика имеет отношение к войне лишь постольку, поскольку в мирное время определяет, какие жертвы должен принести народ для организации вооруженных сил. Во время войны по­литика не должна затрагивать военных замыслов. Обсуждение стратегии с по­литиками вызывает анемию, утрату воли и энергии. Политика – это опиум для стратегии, она ведет к бессилию. Политика нанизывает заблуждения, ошибки, уклонения, подрывает решимость, сбивает с пути, заставляет нервничать. По­литик, понимающий что-нибудь в военном деле, – химера, считает Леваль. В то же время нельзя отвлекать полководца от его прямого дела вопросами политики.

Таким воззрениям А.А.Свечин противопоставляет воззрения Бисмарка, который писал: «Задача главного командования – уничтожение неприятельских боевых сил; цель войны – завоевать мир, отвечающий условиям политики, ко­торой держится государство. Установление и ограничение целей, которых надо достигнуть войной, представление в этом отношении советов монарху в течение войны, как и до нее, – задача политики; методы разрешения этой политической задачи не могут не влиять на ведение войны».

А.А.Свечин не просто опровергает взгляды тех, кто не признавал превос­ходства политики над стратегией. Он объясняет причины, по которым страте­гия может стремиться выйти из подчинения политике и даже превратить полити­ку в свою прислужницу: «Утверждение о господстве политики над стратегией, по нашему мнению, имеет всемирно-исторический характер. Оно не подлежит никакому сомнению, когда творцом политики является юный класс, который идет к широкому будущему и историческое здоровье которого отражается и в форме преследуемой им здоровой политики. Но оно всегда вызывает сомнения в тех государствах, которые представляют организационное господство уже от­живающего класса, который находится в положении исторической обороны, ре­жим которого подгнил и который вынужден вести нездоровую политику, жерт­вовать интересами целого для сохранения своего господства. И в этом случае нездоровая политика неизбежно продолжается нездоровой стратегией. Доволь­но понятными поэтому являются протесты буржуазных военных писателей, осо­бенно французских, находившихся под впечатлением гибельного влияния гни­лой политики второй империи на стратегию. Стратегия, естественно, стремится эмансипироваться от плохой политики; но без политики, в безвоздушном пространстве, стратегия существовать не может: она обречена расплачиваться за все грехи политики».

Полемизируя с зарубежными и советскими сторонниками автономии воен­ной стратегии, ссылающимися на то, что стратегии приходится расплачиваться за ошибки в политике, А.А.Свечин писал: «ошибочная политика приносит и в военном деле столь же печальные плоды, как и в любой другой области». Но при этом «нельзя смешивать протест против ошибок политики с отказом при­знать за политикой права и обязанности определить руководство войной в его основных чертах».

В то же время А.А.Свечин неоднократно повторял, что и политические ре­шения следует сообразовывать со стратегией, с военными возможностями, что политик должен внимательно прислушиваться к мнениям военных профессио­налов, знать, как работает военная машина, каков военно-мобилизационный механизм государства и т. п. «Ответственные политические деятели должны быть знакомы со стратегией... Политик, видящий политическую цель для воен­ных действий, должен отдавать себе отчет, что достижимо для стратегии при имеющихся у нее средствах и как политика может повлиять на изменение об­становки в лучшую или худшую сторону. Стратегия является одним из важней­ших орудий политики; политика и в мирное время в значительной степени долж­на основывать свои расчеты на военных возможностях дружественных и враж­дебных государств». Эта мысль особенно очевидна, если обратиться к трагиче­ским событиям войны с Финляндией в 1939–1940 годах и в первый период Великой Отечественной войны. То, что Сталин и его ближайшее окружение недостаточно понимали военно-стратегические и оперативные вопросы, в 1941 и 1942 го­дах значительно усугубляло и без того тяжелое положение Красной Армии. К разработке и принятию решений в первые месяцы войны Сталин не привлекал в должной мере Генеральный штаб, военных профессионалов.

В современных условиях, когда тезис о том, что война не может служить рациональным средством политики (по крайней мере во взаимоотношениях США – СССР, ОВД – НАТО), получает признание, высшее государственное и политическое руководство тем более должно знать теорию и практику военной стратегии, реализацию военным механизмом принятых политикой решений. Ведь такие решения на стыке политики и военного дела могут привести к самым ро­ковым, необратимым последствиям. Особенно, как представляется, следует знать реальные возможности систем и средств управления – своих и против­ника – связи и разведки, системы предупреждения о ракетном нападении. По­нимать основные военно-стратегические вопросы должна и широкая общественность. Иначе политика не сможет осу­ществлять реальный, а не декларативный контроль над военной стратегией, не будет соответствия между политической и военно-технической составляющими военной доктрины государства.

2. Характер будущей войны

А.А.Свечин дал конкретные военно-политические прогнозы характера бу­дущей войны. Так, в 1926 году он пришел к выводу, что в этой войне первой жертвой Германии станет Польша. Систему международных отношений, сло­жившуюся в Европе после Первой мировой войны, он считал весьма нестабиль­ной, соответствовавшей, по его мнению, прежде всего замыслам французской политики. «Мышление французской внешней политики веками, со времен Ри­шелье, воспитывалось на создании в Европе таких условий раздробленности, че­респолосицы и необороноспособности. В результате работы французской полити­ки, идеи которой вылились в Версальском «мирном» договоре, вся середина Евро­пы – Германия, Польша, Чехо-Словакия и т. д. поставлена в условия, исклю­чающие оборону и позиционность. Вассалы Франции искусно поставлены в по­ложение белки, долженствующей вертеть колесо милитаризма. Искусство фран­цузской политики заключается в умышленном творчестве неустойчивых поло­жений. Отсюда недолговечность «творчества»... Польша еще будет иметь возможность обдумать, как ей следует благодарить Францию за подарок Данцигского коридора, который обеспечивает Польше первенство по отношению к гер­манскому удару». А.А.Свечин писал, что мир вступил в переходную эпоху, когда не только Европа, но и весь Земной шар начинает обрисовываться как «со­вершенно новый стратегический ландшафт», когда военное искусство во многих школах переходит к новым методам и приемам ведения войны и в обстановке назревающих социальных потрясений приобретает новые формы.

Взгляды А.А.Свечина на характер будущей войны формировались и были обнародованы преимущественно в 1925–1926 годы – менее чем на половине пути между двумя мировыми войнами. Многие советские военные теоретики в то время полагали, что все войны, которые предстоят СССР, будут революци­онными и поэтому стратегия Красной Армии должна быть только наступатель­ной. Влиятельная группа в руководящем командном составе Красной Армии, переоценивая опыт гражданской войны, особенно ее наступательных операций, рассматривала будущую войну с точки зрения этих операций. О том, что граж­данская война состояла не из одних только победных наступлений Красной Ар­мии, предпочитали не вспоминать. Все явственнее обнаруживались перекос в идеологическую сторону, подмена строгого военно-политического анализа пропа­гандистскими лозунгами. Многие военные постоянно твердили, что Советскому государству как государству передового революционного класса по самой его природе свойственна только наступательная «стратегия сокрушения». Здесь, кстати, сходные позиции занимали М.Н.Тухачевский и К.Е.Ворошилов, конфликтовавшие по многим другим вопросам военного дела, строительства Красной Армии и Красного Флота.

Часть командного состава РККА и ученых, занимавшихся военно-политическими проблемами, полагала, что тыл капиталистических стран будет столь же непрочен, как тыл белых правительств в годы гражданской войны, и потому Красная Армия после первых же ударов станет наступать так же победоносно как она наступала в последние периоды гражданской войны.

При этом фактически не принимались во внимание важнейшие уроки заключительного этапа советско-польской войны, когда надежды на восстание польского пролетариата не оправдались, а тыл Западного фронта, наступавшего на Варшаву, становился все более и более непрочным. А.А.Свечин считал Варшавскую операцию Западного фронта прежде всего ошибкой стратегии, которая не соответствовала общей политической и экономической линии партии в 1920 году, – линии, наиболее отчетливо выраженной, по его мнению, в ленинской «Детской болезни «левизны» в коммунизме». М.Н.Тухачевский и его единомышленники категорически не соглашались с А.А.Свечиным, считая, что они были на грани взятия Варшавы и тем самым сокрушения всей версальской системы, поскольку за буржуазной Польшей стояли создатели этой системы – Франция, США, Великобритания. Суждение о том, что Варшавская операция Западного фронта могла бы увенчаться успехом, пережило М.Н.Тухачевского. Так, например, его развил в своих работах 60-х годов видный советский военный теоретик Г.С.Иссерсон. А.А.Свечин не только критиковал действия Егорова и Сталина, фактически нарушивших директиву Главкома С.С.Каменева, но и обратил внимание на недостаточно четкий характер этой директивы и на оперативные ошибки М.Н.Тухачевского и его штаба.

Не исключая вероятности революционного характера будущих войн А.А.Свечин в то же время считал, что строить на такой идеологической установке политику и военную стратегию опасно, что в этом отношении «опыт истории не слишком утешителен» – он показывает, что переоценка возможностей стратегических наступательных операций может привести к катастрофическим последствиям для наступающего.

Оценка А.А.Свечиным характера будущей войны, основанная на глубоком знании и понимании истории, а не только лишь на недавнем опыте гражданской войны, на учете промышленно-экономических возможностей сторон, в главном оказалась правильной. И локальные вооруженные конфликты с чанкайшистами на КВЖД в 1929 году, с Японией в 1938 и 1939 годах на озере Хасан и реке Халхин-Гол, и советско-финская война 1939–1940 годов, и война с нацистской Германией и ее сателлитами в 1941–1945 годах в основном опровергли оппонентов А.А.Свечина, утверждавших, что он «идет по антисоветской дороге», так как все войны, которые предстоят СССР, будут войнами революционными.

Нацистам и захваченному ими государственному аппарату удалось ультрашовинистскими лозунгами и террором против оппозиции заставить основную массу немецкого народа воевать против Советского Союза, и воевать с весьма высокой степенью военной эффективности. Тыл гитлеровской Германии оставался устойчивым и вплоть до крушения «третьего рейха» полностью кантролируемым нацистской государственной машиной.

А.А.Свечин постоянно утверждал, что война будет тяжелой, скорее всего она примет затяжной характер, потребует поэтапной мобилизации огромных ресурсов, напряжения сил всего народа, что нельзя уповать на быстрые успехи, на реализацию идей «стратегии сокрушения», которая позволила бы решить судьбу войны Советского Союза с его главными капиталистическими противниками блестящей серией наступательных операций в короткие сроки.

Исследуя совокупность политических, экономических и военно-технических возможностей сторон, А.А.Свечин пришел к выводу, что в современных условиях, когда сталкиваются мощные государства и их коалиции, войны неизбежно принимают затяжной характер, при котором формы борьбы, в первую очередь вооруженной, могут быть весьма разнообразны. Термин «стратегия измора», пи­сал он, «отнюдь не отражает принципиально уничтожение живой силы неприяте­ля, как цели операции, но она видит в этом лишь часть задач вооруженного фрон­та, а не всю задачу»; «приходится обдумывать не только проектирование усилий, но и их дозировку». При «стратегии измора» могут преследоваться столь же решительные военные и политические цели, как и при «стратегии сокрушения».

С военно-политическими и стратегическими выводами А.А.Свечина о ха­рактере будущей войны органично сочетаются его экономико-географические размышления. Он неоднократно пишет, что не исключен захват части террито­рии СССР западным агрессором и потому необходимо учитывать военно-страте­гические факторы при строительстве новых промышленных объектов на западе страны. «...Постройка могучих источников электрической энергии – Днепрострой, Свирьстрой,– которым в будущем суждено индустриализовать целые районы, требует не только предварительной технической и экономической, но и компетентной стратегической экспертизы». А.А.Свечин рекомендовал сосре­доточить промышленность прежде всего на Урале как наименее уязвимом в бу­дущей войне районе. Особую его тревогу вызывал Ленинград – «Севастополь будущей войны», как он говорил, имея в виду уязвимость Севастополя во вре­мя Крымской войны. Предостерегая против дальнейшей концентрации в Ленин­граде промышленности и населения, А.А.Свечин писал: «невыгоды стратеги­ческого положения Ленинграда усугубляются удалением его от источников хле­ба и сырья». Первые пятилетки изменили экономическую географию нашей стра­ны. Были созданы Уральская металлургическая база, топливная база на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири, заложены индустриальные очаги в Средней Азии. На необходимость размещения заводов в восточных районах страны особо было указано в решениях XVIII съезда партии (1939 год). Тем не менее, когда началась Великая Отечественная война, этого оказалось явно недостаточно, многие ре­шения были приняты слишком поздно. Быстрое продвижение войск нацистской Германии заставило в предельно короткий срок со значительными потерями пе­реместить глубоко в тыл огромное количество промышленных предприятий, обо­рудования, сырья, эвакуировать население. То, что невозможно было вывезти, взрывали, уничтожали, чтобы не досталось врагу. В числе других объектов бы­ли приведены в негодность Днепрогэс и Свирская ГЭС.

В первые три месяца войны пришлось эвакуировать более 1360 только крупных, главным образом военных предприятий. В результате военных потерь, а также эвакуации предприятий валовая продукция промышленности СССР с июня по ноябрь 1941 года уменьшилась в 1,1 раза. Производство проката чер­ных металлов сократилось в декабре 1941 года против июня 1941 года в 3,1 раза; проката цветных металлов – в 430 раз; шарикоподшипников, без которых нельзя было выпускать ни самолетов, ни танков, ни артиллерии – в 21 раз.

Во всех своих основных трудах А.А.Свечин призывал не только государ­ственных и политических руководителей, но и военачальников тщательно учи­тывать экономические факторы, промышленно-экономические ресурсы сторон, подчеркивая при этом важность оптимального распределения ресурсов, количе­ство которых всегда ограничено между видами вооруженных сил. В частности, он ставил под вопрос целесообразность создания крупного надводного флота для СССР. «Наша армия, – писал А.А.Свечин о вооруженных силах России накануне Первой мировой войны, – могла бы сравниться по технике с германской только в случае нашего отказа от постройки линейного флота; последний, в усло­виях чрезвычайно невыгодного расположения русских портов в глубине оперативных задворок морей, лишенный надлежащего базирования, был обречен на бездействие. Однако после Цусимы и первой революции мы вновь начали строить кораблики, что отвлекло крупную часть сумм, ассигнуемых на оборону, и еще бо­лее существенную часть нашей еще более слабой промышленности».

Строительство новейших линейных кораблей для Балтийского и Черномор­ского флотов в значительной мере, если не решающим образом, определялось, желанием восстановить военно-морской престиж Российской империи, утрачен­ный после русско-японской войны, а не глубокими оперативно-стратегическими соображениями. Дорогостоящие линейные корабли дредноутного типа начали стро­ить для Балтийского (а затем для Черноморского) флота еще тогда, когда не бы­ло гораздо более нужных новых крейсеров, эсминцев, подводных лодок.

Аналогично оценивал А.А.Свечин линейный «флот открытого моря», соз­дав который кайзеровская Германия бросила вызов морскому могуществу Ве­ликобритании. Он писал, что на германской армии весьма отрицательно сказы­валось стремление политического руководства страны подготовить почву для борьбы с Англией и за господство на морях: из сумм, выделяемых бюджетом на военные цели, сухопутные силы получили две трети, а треть шла на созда­ние флота. «Этого умаления средств сухопутная армия Мольтке [старшего] не знала». Здесь взгляды А.А.Свечина совпадали с взглядами М.В.Фрунзе, ко­торый был за восстановление флота, но подчеркивал, что масштабы его строи­тельства должны быть строго выверены: «мы даже при самых благоприятных бюджетных условиях ограничимся программой мелких судов оборонительного характера». Этот вывод М.В.Фрунзе обосновывал следующими соображениями: во-первых, «морской флот – оружие очень дорогое», и при общем недостатке средств их лучше употребить на более острые и первоочередные нужды, имею­щие определяющее значение для обороны страны; во-вторых, судьба будущей войны будет решаться на континентальных театрах военных действий, и главная задача ВМФ – обеспечение действий сухопутных группировок на приморских направлениях; в-третьих, наши флоты не имеют прямого выхода к крупным вод­ным пространствам. Такого же мнения был и М.Н.Тухачевский, который отме­чал, в частности, что в период подготовки к Первой мировой войне кайзеровская Германия, преимущественно сухопутная держава, нарушив заветы Бисмарка, допустила кардинальную ошибку: в стремлении сравняться с Великобританией в морском могуществе она ослабила свои сухопутные силы. «Если бы мощь су­хопутной германской армии была подготовлена в большем масштабе, а это было вполне возможно, то исход осенней кампании 1914 г. во Франции мог бы окон­читься для последней полным крахом, что предрешило бы «сход войны».

Линия М.В.Фрунзе в отношении Красного Флота проводилась недолго. Уже в 1937 году была принята обширная кораблестроительная программа, пре­дусматривающая создание дорогостоящих металлоемких линейных кораблей и тяжелых крейсеров, к которым питал пристрастие И.В.Сталин. Проектирование и закладка кораблей велись со все большим размахом в чрезвычайно быст­ром темпе, особенно после нападения Гитлера на Польшу в сентябре 1939 года. Это потребовало колоссальных расходов на создание военно-морских баз, до­ков, заводов и т. д. В тот период наращивалось производство всех видов назем­ного вооружения – пушек, танков и т. д. Не хватало металла и мощностей. Свер­тывать программу строительства крупных кораблей начали весной 1940 года, а пересмотрели ее в октябре. Теперь стали строить лишь подводные лодки и малые надводные корабли – эсминцы, тральщики и т.д., а недостроенные лин­коры так и остались на стапелях. С началом войны обнаружилась острая не­хватка тральщиков и тральных средств, специальных десантно-высадочных средств, весьма слабыми оказались корабельные средства ПВО, корабли были недостаточно оснащены радиолокационными и гидроакустическими приборами. Все это вызывало крупные потери от мин и авиации противника. Боевых же столкновений наших линкоров и крейсеров с крупными надводными кораблями против­ника в ходе войны не было. Так что в самый канун войны бесплодно растратили ресурсы, которые могли бы пойти на укрепление сухопутных сил, да и на более оптимальное развитие самого флота.

Говоря о вкладе А.А.Свечина в отечественную военную науку, нельзя умолчать о недостатках, присущих его работам. Так, он отмечал большое зна­чение в будущей войне танков, авиации, автотранспорта, новейших средств свя­зи, но сравнительно мало занимался изучением их воздействия на стратегию, оперативное искусство и тактику. Вопросам этого воздействия уделили внимание И.П.Уборевич, Я.Я.Алкснис и другие военачальники и специалисты, а также М.Н.Тухачевский, в том числе в своей критике концепций А.А.Свечина, пе­реходящей в необоснованные политические обвинения.

А.А.Свечин считал, что в первую очередь возможность массового приме­нения артиллерии, танков и авиации будет у тех или иных вероятных противни­ков СССР на Западе. Промышлено-экономический и культурный уровень СССР, несмотря на индустриализацию и развитие образования, не позволит в обозри­мой перспективе сравняться с Западом по оснащенности боевой техникой и спо­собности использовать ее должным образом в стратегическом, оперативном мас­штабах. А.А.Свечин призывал сделать основной упор на пехоту Красной Ар­мии, оснащение ее надежными и эффективными средствами ближнего боя. В ча­стности, он писал: «было бы грубой ошибкой, жестоким отрывом от реальности забыть о тех огромных девственных просторах, на которых Днепрострой и бу­дущий Нижегородский автомобильный завод являются только крупинками».

Напомним, что эти свои выводы о характере будущей войны А.А.Свечин сделал в 1925–1927 годах. Оппоненты обрушились на него преимуще­ственно в 1931 году.

Многое из того, о чем писал А.А.Свечин, отмечая слабости технического оснащения Красной Армии в будущей войне, оказалось справедливым, несмотря на то, что масштабы индустриализации были гораздо значительнее, чем он пред­полагал, экстраполируя на будущее ход развития во второй половине 20-х годов промышленности, сельского хозяйства и экономики в целом. Красная Армия к началу Великой Отечественной войны оказалась недостаточно обеспеченной важ­нейшими средствами маневренной войны, наступательных операций – автомо­бильным транспортом, артиллерией на мехтяге, радиосвязью и др. Даже такие новейшие средства, как средний танк «Т-34» и тяжелый танк «КВ», штурмовики «Ил-2», пикирующие бомбардировщики «Пе-2», были очень слабо оснащены радио­станциями так же, как и штабы всех уровней. Мало была развита в приграничных районах сеть шоссейных и железных дорог. И хотя самолетов и танков на вооружении РККА к началу гитлеровской агрессии было гораздо больше, чем, по-видимому, мог предположить А.А.Свечин, качество, материально-техническое обеспечение значительной части этой техники не соответствовали предъявляемым военно-политической обстановкой требованиям.

3. Наступление и оборона

Размышления и выводы А.А.Свечина о соотношении между наступлением и обороной в стратегическом масштабе вытекают из его взглядов на будущую войну, на материальные возможности СССР, на внешнеполитический курс Со­ветского Союза. Большинство его современников основное внимание уделяло стратегическим наступательным действиям. Среди них были и представители старой военной интеллигенции, служившие в Красной Армии, например, А.М.Зайончковский.

О преобладавших вплоть до начала Великой Отечественной войны взгля­дах свидетельствуют высказывания участников разгрома школы А.А.Свечина. Некто И.Дуплицкий, например, писал: «Если война будет, то мы, конечно, по­ступим по указанию вождя Красной Армии, который сказал, что мы должны добиться такого положения, чтобы воевать не на своей, а на чужой земле».

А.А.Свечин писал в «Эволюции военного искусства»: «Оборона в стратегии имеет возможность использовать рубежи и глубину театра, что заставляет на­ступающую сторону противника тратить силы на закрепление пространства и тратить время на его прохождение, а всякий выигрыш во времени – новый плюс для обороны. Обороняющийся жнет и там, где не сеял.., так как наступление часто останавливается фальшивыми данными разведки, ложными страхами, инертностью». Он обращал внимание на высказывания Клаузевица, который при­знавал оборону для материально более слабой стороны сильнейшей формой ве­дения войны. Отметив, что идеи Клаузевица упускались из виду даже его наиболее горячими почитателями, он напомнил о трагических последствиях, к ко­торым это привело, особенно в первую мировую войну. Применительно к совре­менным военно-политическим условиям А.А.Свечин не считал ошибкой призна­ние обороны сильнейшей формой ведения войны: «по крайней мере в условиях Европы, не объятой революционным движением. Национальные экономические заборы Европы имеют огромную историческую давность...».

Вопреки обвинениям в уповании лишь на оборону он рассматривал ее в диа­лектическом единстве с наступлением – как средство обеспечения условий для перехода в эффективное контрнаступление, ведущее к разгрому противника. «...Действенность стратегической контратаки в большинстве случаев в своем размахе сильно превосходит первоначальный удар наступающего. Не видели ли мы во всем течении мировой войны подтверждение глубокой правильности этих взглядов Клаузевица! Не оправдалась ли его мысль полностью в стратегической контратаке Фоша в июле 1918 г., и поляков – в августе 1920 г.?»

Стремясь разобраться в истоках непопулярности стратегической обороны, А.А.Свечин писал о такой устойчивой категории военного искусства, как актив­ность: «Весьма часто ошибки, наблюдаемые в постановке цели, несоответству­ющей имеющимся для нее средствам, объясняются отчасти ложными идеями об активности. Оборона получила малопочетный эпитет «подлой». Все академиче­ские курсы перед войной (первой мировой. – Авт.) в один голос восхваляли до­стоинства наступления, активности, захвата инициативы». Однако «истинная активность заключается прежде всего в трезвом взгляде на условия борьбы; надо видеть все, как есть, а не строить обманчивой перспективы. Инициатива может трактоваться как узкое понятие, определяемое исключительно временем, – пре­дупреждение неприятеля, захват почина действий. Однако возможно толковать сохранение в своих руках инициативы и более глубоко, как искусство проводить свою волю в борьбе с неприятелем».

На событиях первой мировой войны А.А.Свечин убедительно показал, что во имя активности, захвата и удержания инициативы крупнейшие военные дея­тели совершали ошибки, которые в конечном итоге вели к поражениям. В тру­дах по военной истории и военной стратегии, в служебных записках он на исто­рических примерах продемонстрировал случаи, когда стратегическая оборона бы­ла единственно верным способом разгрома противника, но отвергалась и полити­ческим руководством, и военным командованием, не поддерживалась обществен­ностью. Более того, не раз бывало, что сторонники «решительных действий», на­ступления, немедленных сражений оставались в фаворе даже после того, как вы­яснялось, что их действия вели к тяжким поражениям. Корни этого, по-видимо­му, в сфере социальной психологии, А.А.Свечин иллюстрирует свой вывод при­мером из истории Пунических войн, говоря о судьбе двух консулов, которые стояли во главе римской армии, потерпевшей сокрушительное поражение от Ган­нибала при Каннах. «...Из двух римских консулов мудрый Павел Эмилий был убит в битве при Каннах, а ответственный за поражение Теренций Варрон спасся бегством с поля сражения, здравствовал потом и оставил многочисленное потом­ство; каждый вождь, разумно руководящий операцией, может рассчитывать най­ти в лице своего партнера одного из идейных потомков Теренция Варрона». Как пророчески, заключал А.А.Свечин, «племя горе-полководцев неистребимо».

Среди тех, кто придерживался в 20-е годы таких же, как А.А.Свечин, взглядов, можно отметить такую крупную фигуру, как Б.М.Шапошников. В под­готовленной в 1923 году записке «Абрис современной стратегии» он, критикуя А.М.Зайончковского, высказался против абсолютизации наступления: «на вой­не применяются наступление и оборона, и рекомендовать одно наступление не только нельзя, но даже вредно». А.А.Свечин отнюдь не полагал, что стратеги­ческую оборону обеспечат обширные пространства нашей страны, бездорожье и суровые зимы, как это приписывали ему оппоненты. Стратегическая оборона виделась ему прежде всего как совокупность операций, включающих контрудары и контратаки на различных заранее подготовленных рубежах; он предостере­гал против упования на возможности, которые предоставляют нам территория, климат. Еще в 1924 году в очерке «Опасные иллюзии» он писал: «Советская власть получила от старого режима сложное наследство, в том числе и ту пухо­вую перину, которую представляли мысли о бесконечности русской территории, представляющей широкое поле для отступлений, о неуязвимости для внешнего врага политического центра, о русской зиме, которая остановит всякое вторже­ние»; отмечал, что телеграф, радио, авиация, автомобили, вся современная тех­ника – это «великие пожиратели пространства». Его предвидение полностью подтвердилось на всех фронтах Второй мировой войны. Оно тем более справедливо в современных условиях, когда бурное развитие получили средства управ­ления и связи, транспортные средства, средства доставки боеприпасов до целей.

История, отмечал А.А.Свечин, учит, что стратегическое значение столиц впрямую зависит «от напряжения политических страстей». Поэтому в будущей войне, которая, несомненно, примет острейший политический характер, он настой­чиво рекомендовал надежно обеспечить в первую очередь защиту Москвы как политического центра Советской России, ибо «решительная партия должна быть сыграна здесь». Великая Отечественная война, начавшаяся в существенно иных условиях, подтвердила особое значение столицы нашего государства в политиче­ских и стратегических планах Гитлера. Вермахт развернул наступательные опе­рации сразу по трем стратегическим направлениям, но главный удар наносился в направлении Москвы. Основная же группировка Красной Армии была сосредоточена южнее, образовав после начала войны Юго-Западный фронт. Здесь бы­ло почти на треть больше сил и средств, нежели в составе Западного фронта, прикрывавшего Москву.

Одним из последствий разгрома школы А.А.Свечина стало недостаточное внимание советской военной науки накануне Великой Отечественной войны к тео­рии стратегии в целом и стратегии обороны в особенности. Так, в 1935 году в Военной академии имени М.В.Фрунзе на военно-историческом факультете про­грамма предусматривала 32-часовой курс лекций по теории стратегии, однако ни одна лекция не была прочитана. Когда в 1936 году была учреждена Академия Генерального штаба, курс стратегии не вошел в ее программу. Представители высшего командования, как вспоминает Г.С.Иссерсон, уклонялись от чтения лекций по стратегии (кроме М.Н.Тухачевского, который выступил один раз в начале 1937 года по общим проблемам современной войны). Все, относящееся к стратегии, постепенно стало считаться исключительным правом высшего руко­водства в лице Сталина. Многие концепции, положения, высказанные в 20-х – начале 30-х годов, были объявлены чуждыми, вредительскими. Необоснованные репрессии, которым была подвергнута и без того малочисленная группа воена­чальников и теоретиков, приостановили развитие стратегической теории.

Последствия оказались роковыми для нас в начале войны. «Известная рас­терянность, неумение охватить сложную обстановку в целом, принять целесооб­разное решение в крупном масштабе и подчинить ему весь ход событий были в значительной степени результатом стратегической неориентированности и непод­готовленности мыслить крупными категориями стратегического значения... – вспоминал Г.С.Иссерсон. – Быстрое изменение умонастроения военного коман­дования, уже вступившего в смертельную схватку с напавшим врагом, не было обеспечено воспитанием гибкой мысли, не подчиненной никаким декларациям и свободной в принятии оперативных решений, какие оно считало нужным в соз­давшихся условиях». Прекращение дискуссий по вопросам теории военной стра­тегии отрицательно сказалось и на развитии оперативного искусства, приоритет в разработке которого принадлежал советской научной школе. «Мы были связа­ны определенными положениями декларативного характера о наступательном ведении войны, о том, что наша армия будет самой нападающей армией, о том, что мы перенесем военные действия на территорию противника и т. д., и т. п., – свидетельствует Г.С.Иссерсон. – Эти предложения преподносились сверху как непреложные руководящие директивы нашей военной политики и клались в основу всего военного мышления командного состава. В период культа личности Сталина они приобрели значение закона и не подлежали обсуждению...»

Практически незамеченными остались осуществленные в 1938 году разра­ботки Академии Генерального штаба – впервые за всю историю таких акаде­мий – по теме «Армия в обороне». Проповедовавшийся и политическим руковод­ством, и руководством наркомата обороны тезис о превосходстве наступления над обороной оказался препятствием для осмысления этих разработок. Диалек­тика соотношения обороны и наступления не принималась во внимание.

Идея непременного перенесения войны в самом ее начале на территорию противника укоренилась у государственных руководителей и значительной части высшего военного командования. Не обоснованная ни теоретически, ни анализом конкретной военно-политической обстановки, ни оперативными расчетами, она вы­текала прежде всего из идеологических установок. Да и в практическом отноше­нии она отрабатывалась далеко не последовательно, и, разумеется, это особенно отрицательно сказалось на подготовке не только обороны на передовых рубежах, но и в целом театров военных действий в глубине своей территории. Организа­ция и ведение стратегической обороны были одними из самых сложных задач, которые пришлось решать советскому Верховному Главнокомандованию в пер­вые же дни. Великая Отечественная война убедительно показала, что отразить стратегическое наступление хорошо подготовленного противника мимоходом, просто как промежуточную задачу, невозможно – требуются длительные и ожесто­ченные оборонительные сражения и операции. Если бы их подготовили, то со­всем иначе, с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств, по-иному строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов. Ориентированные на немедленное контрнаступление, переходящее в общее наступление, группировки, не прикрытые глубоко эшелонированной обороной, сами весьма уязвимы для мощных внезапных ударов. Особенно уязвимыми оказались система управления и связь, нарушение которых было едва ли не основным фактором, резко изменив­шим соотношение реальных боевых возможностей в пользу агрессора. Думается, что в достаточной мере этот фактор не учтен до сих пор.

Ошибки военно-политического, стратегического и оперативного характера привели к тяжким поражениям Красной Армии, миллионным человеческим жерт­вам, утрате значительной территории и огромных материальных ценностей, в том числе значительной части промышленного потенциала.

В работах по стратегии и оперативному искусству Великой Отечественной войны вплоть до недавних пор рассматривался преимущественно опыт успешных стратегических наступательных операций начиная со второй половины 1943 го­да. Часто даже не упоминалось о том, что они стали возможны только после серии стратегических оборонительных операций. Вырвать стратегическую инициа­тиву у опаснейшего противника удалось ценой огромных жертв.

Невнимание к первому периоду Великой Отечественной войны с психологи­ческой точки зрения понятно. Однако оно столь же вредно, сколь и невнимание в 20-е и 30-е годы к урокам поражений и оборонительных сражений Красной Армии в гражданскую войну. Невнимание это не могло не отразиться на развитии советской военной мысли.

Опыт Великой Отечественной войны, освещаемый в значительной мере с пе­рекосами, при всей его несомненной ценности, при всех выдающихся достиже­ниях нашего военного искусства, нередко абсолютизировался. Это мешало полно­масштабному учету все новых и новых политических, экономических, научно-тех­нических, оперативно-стратегических факторов, кардинально изменивших после Второй мировой войны, пользуясь выражением А.А.Свечина, «стратегический ландшафт». Среди таких факторов прежде всего ядерное оружие, а также эво­люция обычных вооружений, иной облик и содержание локальных войн, исполь­зование военной силы не только на полях сражений, но и для прямого и опосредованного политического влияния.

Обычные вооружения после Второй мировой войны в своем развитии про­шли как минимум три этапа, которые как бы пронизывает тенденция к возра­станию роли электронных средств управления, связи и разведки и соответствен­но средств радиоэлектронной борьбы (РЭБ). Успех боевых действий любого мас­штаба на суше и на море определяется теперь уже завоеванием господства не только в воздухе, но и в эфире. Этот вывод имеет прямое отношение к внешней политике и международным отношениям. Без понимания закономерностей разви­тия военного дела невозможно решать путем переговоров вопросы сокращения вооруженных сил и вооружений, укрепления стратегической стабильности.

Локальным войнам послевоенного периода в нашей политической и военной литературе уделяется недостаточно внимания, а ведь подходить к их опыту при экстраполяции его на будущее и на закономерности военно-политического проти­востояния между ОВД и НАТО, СССР и США надо весьма осторожно. Исследо­вания историко-политологического, оперативно-стратегического, военно-экономи­ческого и научно-технического характера мало объединены, отстает применение методов системного анализа.

Чрезвычайно важно в этом плане всестороннее – в политическом, опера­тивном, тактическом отношении – изучение войны в Афганистане, совместных действий советских и афганских вооруженных сил на протяжении девяти лет.

То время, когда американская агрессия потерпела поражение во Вьетнаме, ближневосточные войны 1967 и 1973 годов отдалены от нас больше, чем от участников дискуссий конца 20-х – начала 30-х годов была отдалена советско-польская война. Однако уровень конкретности исследования этих войн, меха­низма принятия решений, оценки роли наших советников и нашего оружия от­стает от научного уровня тех лет. А ведь тогда мы были неизмеримо слабее, уязвимее, да и такими многочисленными кадрами специалистов не располагали.

Не исследованы и вооруженные конфликты послевоенных десятилетий меж­ду социалистическими государствами – СССР и КНР, КНР и СРВ. Не сформу­лированы достаточно четко выводы, рекомендации, которые могли бы полностью исключить такого рода конфликты в будущем.

Следует иметь в виду, что период борьбы за национальное освобождение колониальных и зависимых стран в традиционном представлении в значительной мере завершился. Все больше конфликтов в зоне развивающихся стран, находя­щихся в стадии формирования своей национальной и многонациональной (много­племенной) государственности, происходит между ними самими. Масштабы при­менения военной силы в этой зоне не убывают, а по ряду параметров и растут. Процесс девальвации роли военной силы здесь еще не начался, так что вопрос о справедливых и несправедливых войнах должен во многом решаться по-новому.

Качественно возросший уровень взаимозависимости изменил характер борь­бы капиталистических государств за рынки сбыта и источники сырья – он стал иным, чем был не только между двумя мировыми войнами, но и в первые после­военные десятилетия.

Характер военно-политических взаимоотношений между СССР и США, ОВД и НАТО заметно изменился, стала менее напряженной международная обстанов­ка, снизилась непосредственная опасность агрессии, однако угроза войны сохра­няется. Следовательно, нужна бдительность, нужно знать, как развиваются воору­женные силы США и НАТО, ряда других государств.

Разумеется, мы не исчерпали все крупные военно-политические проблемы, нуждающиеся в исследовании.

Сейчас, когда эти проблемы теории стратегии, военного искусства в целом, ограничения и сокращения вооруженных сил и вооружений широко обсуждают­ся, важно рассматривать их в историческом контексте, обращаться к забытым или полузабытым работам советских политологов и военных теоретиков 20-х и на­чала 30-х годов, значительное место среди которых принадлежит А.А.Свечину.

Журнал «Знамя», 1990. №2. С. 170–182.