Согласно договоренностям, в том числе в рамках ОБСЕ, ни одна страна не должна укреплять свою безопасность за счет других государств. Эти пункты Североатлантический альянс сейчас нарушает.
С.В.Лавров, министр иностранных дел России
Военная стратегия как высшая область военного искусства исходит из того, что необходимы максимально эффективные способы военно-силового обеспечения, прежде всего, политических интересов безопасности России в мире. Собственно военные задачи всегда оказываются в подчинение политическим, даже в тех случаях, когда о них говорят как о наиболее важных, приоритетных. Например, в случае с уничтожением мостов через Днепр или других логистических центров, которые продолжают почему-то функционировать три года, хотя вполне могут быть уничтожены самыми разными средствами, имеющимися у ВС России.
Иными словами, военная стратегия существует не сама по себе, а как следствие политической стратегии государства. Это означает наличие у государства - неизбежно и одновременно, - как минимум, нескольких наиболее приоритетных задач, которые определяются высшим политическим и военным руководством в конкретные исторические периоды. Так, например, в декабре 2024 года на расширенной коллегии Минобороны России выступил сначала президент России В.В. Путин, вполне определенно оценив состояние военно-политической обстановки как результат доминирования правящей элитой Запада в мире следующим образом: «Мы видим, что действующая администрация США, практически весь коллективный Запад не оставляют попыток сохранить своё глобальное доминирование, продолжают навязывать мировому сообществу свои так называемые правила, которые при этом раз за разом меняют, передёргивая так, как им это удобно. Собственно говоря, есть только одно стабильное правило: никаких правил для тех, кто это делает, для тех, кто считает себя во главе всего мира, тех, кто считает себя представителями Господа на земле, хотя сами в Господа не верят». Сказанное означает, что действия России в ходе СВО являются только частью общей стратегии силовой борьбы с западным политическим доминированием в мире, но не самостоятельной военно-политической задачей. Иными словами, «демилитаризация и денацификация» - только часть российской стратегии силового противоборства с западным доминированием в мире в условиях формирования нового миропорядка, т.е. Россия, и её ВС, в ходе СВО стали важным самостоятельным фактором силового противоборства за новый миропорядок, а не самоцелью. СВО – только часть политической стратегии России в мире в ходе всего обостряющегося процесса силового формирования нового миропорядка, которое никогда и нигде не происходило мирно и быстро. Это же означает, что процесс силового (и военного) противоборства займет не один год, и неизбежно не ограничится одним ТВД, что подтверждает обострение ВПО на других театрах – Закавказье, Молдавии и Румынии, на Балтике и в Арктике, наконец, на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии.
Примечательно, что на коллегии Минобороны эти основные положения конкретизировал министр обороны страны А. Белоусов следующим образом: «Деятельность ведомства строится с учетом трех факторов»: первым фактором он назвал «ведение боевых действий на Украине, вторым – подготовку к возможной войне с НАТО в ближайшее десятилетие, третьим – развитие технологий». Иными словами, именно долгосрочная политическая задача – подготовка войны с НАТО, т.е. военно-силовое противодействие доминированию Запада, – министром была подтверждена как наиболее приоритетная задача, стоящая перед ВС РФ на СВО.
При этом стратегическую перспективу А. Белоусов обрисовал достаточно точно. По словам министра, России необходимо быть готовой «к любому развитию обстановки в среднесрочной перспективе». «Включая возможный военный конфликт с НАТО в Европе в ближайшее десятилетие». «Среднесрочная перспектива» – это, как правило, 5-7 лет, что действительно вполне соответствует многочисленным заявлениям европейских политиков в 2024 году о перспективах возможного военного конфликта с Россией.
Именно задачи военно-силового участия России в формировании миропорядка стали главными в 20-е годы XXI века. Поэтому только этими тремя задачами повестка для военной политики России не ограничена. По мнению А. Белоусова, кроме того, «Россия также должна выполнять «отдельные задачи и обеспечивать военное присутствие» в странах Центральной Азии и Африки, на Кавказе и Приднестровье, отметил господин А. Белоусов. Кроме того, стране необходимо «стремительно развивать сквозные технологии». В их числе он назвал искусственный интеллект, обработку больших данных и их высокоскоростную передачу».
Иными словами, военная политика и военная стратегия России исходят как из потребностей собственно военной обороны страны и ведения военных действий, так и необходимости обеспечения военно-силовой поддержки своей внешней политики в мире, а также потребностей военно-технологического развития (безотносительно собственно конкретных внешних угроз), т.е. поддержания военной мощи государства в качестве средства противодействия попыткам навязать России свои «нормы и правила». Не случайно следует специально отметить, что В. Путин подчеркивает, что «действующая администрация США, практически весь коллективный Запад не оставляют попыток сохранить своё глобальное доминирование, продолжают навязывать мировому сообществу свои так называемые правила»,.
Таким образом, в самом общем виде, анализируя стратегию России на современном этапе, следует рассмотреть такие аспекты, как:
- содержательный анализ постановки проблемы целеполагания;
- её практическое политическое значение (которое предполагает краткое обоснование проблемы и её современное военно-политическое значение);
- краткий обзор теории и история обозначенной проблемы;
- наконец, развитие проблемы в современных условиях и возможный прогноз.
Таким образом, целью статьи выступает содержательно рассмотрение военной стратегии и силы влияния государства как государственной проблемы.
Изначально важно подчеркнуть, что военная стратегия государства оказывает исключительно важное влияние на внешнюю политику и мощь внешнего влияния государств, являясь одним из важнейших слагаемых (точнее – множителей, составляющих эту мощь). Эффективная военная стратегия многократно усиливает влияние государства не только на отдельном ТВД, где ведутся военные действия, но и, как правило, в мире. Так, успешные действия А.В.Суворова и Ф.Ф Ушакова в Европе в конце XVIII века обеспечили России исключительно важное место в политике европейских государств вплоть до нападения коалиции стран, возглавляемой Наполеоном, а также последующее доминирование на континенте вплоть до середины века.
И, наоборот, неудачная стратегия России на Дальнем Востоке в начале ХХ века привела не только к падению влияния в мире, но и внутриполитической дестабилизации страны.
При этом, военная стратегия – прежде всего, специальная область, а именно военного искусства (хотя и с очень сильным влиянием смежных областей политики, дипломатии, психологии и пр.), а политическая, соответственно, – политического, хотя и в политической области сильно влияние экономических, финансовых, военных, дипломатических и иных областей отношений между субъектами МО и ВПО. Эта военная особенность отражается на политической стратегии государств иногда очень сильно, нередко предопределяя будущую политическую стратегию. Так, война, например, имеет своей важнейшей особенностью гарантированную непредсказуемость, поэтому политическое и военное искусство (как постоянно напоминает нам реальность) всегда не предсказуемо и не гарантировано даже абсолютным преимуществом в ресурсах и воле. В военной стратегии 2+2 всегда не 4, а 5, 6 и т.д., т.е не может быть наверняка спрогнозировано. Начальный этап СВО это в очередной раз продемонстрировал. И в этом случае влияние военной стратегии на политическую стратегию может быть очень сильным, но очень редко (практически никогда) решающим.
Общее, что объединяет политическую и военную стратегию, это то, что политическая и военная стратегия – искусство добиваться поставленных целей в самых разных областях наиболее эффективно, т.е. быстро и с минимальными издержками, которое не дается автоматически тем, кто принимает решения, и совсем не означает, что превосходство, например, в ресурсах гарантирует позитивный результат. Силовое противоборство России и Запада в 2022-2024 годы происходило на фоне абсолютного не соответствия военной мощи России и западной коалиции, которое, например, по ВВП было в 30 раз больше у Запада.
Этот аспект, кстати, в начале 2024 года стал основным в стратегии НАТО на Украине, главным принципом которой стала «оптимизация».
Некоторые страны, например, Куба и КНДР, противостоят долгие годы враждебной стратегии США, не смотря на многократное превосходство последних в ресурсах. Эффективная политическая и военная стратегия – важнейший элемент совокупной мощи государства, который позволяет нередко компенсировать недостаток государственной мощи, сил и средств. Идеальные примеры Ф. Ушаков и А. Суворов – полководцы, каждый из которых участвовал примерно в 100 сражениях и (причём, всегда в меньшинстве) все их выиграли.
В этой связи часто возникает вопрос о том, можно ли как-то представить (измерить) мощь и силу внешнего влияния государства. Классический пример - в виде простой формулы, приписываемой заместителю директора ЦРУ США в 70-х годах ХХ века генералу А. Кларку, где:
Мощь (безопасность и влияние) государства в мире = (ресурсы + активы + военная мощь) ´ (эффективная стратегия, умноженная на политическую волю)
Из данной формуле следует, что если нет политической воли или эффективной стратегии (или даже вообще стратегии, как при М. Горбачеве и Б. Ельцине, когда её эффективность равнялась нулю), то и весь второй множитель будет равен нулю, и, соответственно, первый множитель, умноженный на ноль, также даст в результате ноль, не зависимо от количества и качества ресурсов государства.
Данная формула применялась в истории не раз. Последний раз в СССР и России – в период управления СССР М. Горбачёвым и Россией Б. Ельциным, когда ни у первого, ни у второго не было никакой внятной стратегии (кроме «разрушить всё»), не было. Не было, как следствие, и осознанной политики и стратегии. Соответственно, не было и военной стратегии и военной политики, что в итоге закончилось развалом ВС России.
Следует напомнить, что политика, – это наука и искусство управлять государством (прежде всего, его институтами), другими акторами и в целом большими массами людей ради достижения некой цели (например, завоевания и удержания власти). Применительно к целям настоящего исследования, политика это, прежде всего, искусство управлять институтами развития национального человеческого капитала (НЧК) – государственными и негосударственными, международными и национальными, то есть политика должна иметь, как минимум, хоть какую-то стратегию.
В результате взаимодействия таких стратегий формируется новый миропорядок, который во многом предопределяется доминированием той или иной стратегии государства (группы государств), как это имеет место в настоящее время, прежде всего, с США и возглавляемой ими коалицией.
В нашем случае мировая политика и процесс формирования миропорядка - также сфера деятельности, связанная с отношениями между субъектами и другими акторами МО и ВПО, а, кроме того, влиятельными социальными группами за пределами и внутри России. В политике, как известно, сконцентрированы основные интересы и потребности классов, социальных групп и наций, а содержание, цели и средства политики определяются конкретными историческими условиями и субъективными особенностями.
Политические цели могут реализовываться мирными или насильственными – силовыми (военными) и не военными средствами и методами.Сказанное означает, что, с точки зрения политики, применительно к развитию того или иного сценария ВПО или Стратегии национальной безопасности России, можно рассматривать отношения между субъектами и акторами, как политические и военно-политические отношения, а с точки зрения стратегии, политической и военной – как стратегии отдельных суверенных (частично или полусуверенных, что существует в большинстве своем в современном мире на практике) субъектов и акторов. Причём стратегий, находящихся под исключительно сильным субъективным влиянием узкой группы политиков и военных, а иногда и одного лидера. Как правило, такие стратегии существуют в самых разных областях и на самых разных уровнях – от личностного до глобального.
Так, в США, например, есть политика, которая называется «Стратегией национальной безопасности», а есть, непосредственно вытекающая из неё «Военная стратегия». Иногда её называют политической стратегией, что вполне оправданно, если речь идет о принципиальных положениях политики государства. И первое, и второе понятие являются политикой относительно других субъектов ВПО и стратегиями относительно собственных действий, но в разных масштабах и охватывая разные области. Политика нации, государства, а тем более коалиции государств, – понятие, которое существенно шире и связано с формированием не только внешних условий развития субъекта (МО и ВПО), но и внутриполитических реалий и возможностей. Так, например, в последние годы на базе членства в НАТО стала формироваться открытая антироссийская военно-политическая коалиция, в которую входят, в том числе нейтральные государства. В частности, еще до начала СВО, 17 февраля 2021 года, в ходе пресс-конференции по итогам первого дня заседания Североатлантического совета на уровне министров обороны генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг заявил, что военный альянс должен стать площадкой политического диалога всех «единомышленников НАТО» по противодействию России и Китаю.
В целом политика и стратегия государств соотносятся как общее и частное, существующее во многом в субъективных представлениях правящей элиты и общества, которое условно изображено на рисунке 1.
Рис. 1. Соотношение понятий «политика» и «стратегия»
Область стратегии обозначена на рисунке 1 заштрихованной окружностью, включающей в себя весь набор средств (в том числе, но не только ВВСТ и пр.) и способов (политическое и военное искусство). Это, прежде всего, область субъективного восприятия правящей элитойполитических целей и задач, способов и средств их достижения и национальных ресурсов (план и алгоритм реализации).
На рисунке, в частности, отчетливо видно, что центральная роль в формировании современной политики и частично стратегии принадлежит представлениям правящей элиты государства о группе факторов «А» (национальные интересы и ценности), которые также влияют прямо на формирование таких групп факторов, как состояние международной, военно-политической и военно-стратегической обстановки (МО-ВПО-СО) и распределение национальных ресурсов и, опосредовано, через представления правящей элиты (группа факторов «Д»), о политических целях, стратегии («руководящая идея») и «национальные ресурсы».
Собственно национальная (государственная) стратегия формируется в области, которая обозначена на рисунке между группами факторов «В»-«Г» под влиянием, повторим, субъективных во многом представлений о целях, средствах и способах их достижения, а также национальных ресурсах (группа факторов «Д»), основанных на базовом (политическом) национальном интересе и ценностях (группа факторов «А»).
Иногда это справедливо относят к области внутриполитических противоречий между разными частями правящей элиты страны. На практике, например, это выглядит следующим образом: в период политики горбачёвского «нового мышления» (1986-1991 годы), имеющего очевидно хаотичный, бессистемный характер, в основе которого лежали субъективные нереалистические представления о состоянии и будущем МО-ВПО, была реализована некая абстрактная стратегия «нового мышления», в основе которой лежала наивная уверенность в готовности Запада к равноправному сотрудничеству с СССР и странами ОВД, учету их интересов, и его отказ от использования военной и иной силы во внешней политике.
В действительности, как известно, получилось иначе. Как позже напишет (в прошлом один из активных исполнителей этой идеи в специально созданной для этого в МИДе структуре) доцент В. Кулагин, «После окончания холодной войны в сфере международной безопасности начинает формироваться новый феномен – крупномасштабные вооруженные вмешательства коалиций государств, имеющих целью принуждение государств – объектов такого вмешательства к изменению своей внешней или внутренней политики».
Другими словами, после окончания холодной войны исключительно благодаря «ложным субъективным представлениям» о политике и стратегии СССР, Запад не отказался от активного использования военной силы, а, напротив, дал своей политике новый, более мощный силовой импульс, который сдерживался прежде политикой силового противоборства СССР. Этот силовой импульс нам приходится в настоящее время преодолевать в ходе СВО. Иными словами, СВО – это средство исправить ошибки правящей элиты СССР-России.
В современной политической, экспертной и научной областях существует немало работ (в особенности за рубежом), когда авторы описывают самые разные методики и делают широкие обобщения относительно стратегии, в том числе и военной. Нередко эти заключения пытаются формализовать и сделать некие «универсальные» модели, которые оказываются, как правило, несостоятельными и практически неприменимыми. Так, в работе группы либеральных международников, сделанной по заказу фонда Сороса, предлагаются три модели мироустройства, в которых, по мнению авторов, отражены представления о современной МО:
- во-первых, на основе процессов глобализации и западных систем ценностей;
- во-вторых, цивилизационных противоречий, который, по мнению этих либеральных авторов, «вряд ли можно рассматривать как основную черту устоявшегося миропорядка» (всего лишь через 15-20 лет после этого труда конфликт между ЛЧЦ достиг порога военных действий);
- в-третьих, «фрагмеративность» – совмещение фрагментации и интеграции – переплетение этих направлений, в результате чего возникли разные модели однополярного (во главе с США) или «многополярного» (с ведущими центрами силы) мира.
Не трудно увидеть, что почти 20 лет, которые прошли с описания этих моделей, показали, что они имеют практически нулевую ценность для содержательного анализа, а тем более, прогноза развития МО и ВПО. Примерно такую же «ценность», как и все разговоры и оценки о «многополярности», которые в лучшем случае можно отнести к некоторым личностным политико-философским оценкам структуры МО-ВПО со стороны публицистов.
Во втором десятилетии нового века, когда очевидно видна ускоренная силовая трансформация цивилизационного конфликта в военно-силовой (который, повторим, либеральными авторами рассматривался «вряд ли как основная черта устоявшегося миропорядка»), подобные сохраняющиеся оценки и прогнозы – сознательно или нет – только дезориентируют правящую элиту России в оценке и прогнозе развития основного сценария МО и ВПО.
Они очень далеки от практического анализа, который в реальности имеет значение, например, когда то, что произошло в КНР, где Пленум ЦК КПК принял в июле 2024 года решение о старте фактического противоборства с США. Наш лучший китаист Н. Вавилов отметил в своём ТГ-канале по этому поводу главное: «В Пекине принято стратегическое решение о подготовке к масштабному разрыву экономических связей с США. Разрыв цепочек поставок и купирование рисков кризиса экономики при сокращающемся внутреннем рынке – основные темы 3-го пленума. Ничего нового, по сути, не будет, но лозунг Си Цзиньпина «Развитие с опорой на собственные силы» превратится в оформленную стратегию экономического развития Китая на ближайшие 10 лет. Важнейший элемент этой стратегии – ставка на Россию, незападный мир». Н. Вавилов снова всё описал абсолютно чётко, отметив готовность Пекина «к рискам отвязки от западных рынков»: «Для России это означает выход на новый уровень сотрудничества с Китаем».
Для прикладных, политических задач стратегии и политики, как оказывается важна не только теоретическая основа оценки, но и исторический и практический опыт развития ВПО в мире. В этом случае можно согласиться со А. Свечиным, который писал еще 100 лет назад, что «Нет, наверное, большего числа специалистов, чем в области стратегии, однако, абсолютное большинство из них считает, что, как говорил в этом случае Наполеон, «нет такой грамматики, по которой можно было бы научиться писать «Илиаду» не хуже Гомера, и отсылающий читателя, желающего охватить военное искусство, к великой книге истории».
Тем не менее, в последние десятилетия «научная» и историческая часть изучения взаимосвязи и особенностей современной политики и стратегии существенно окрепла, в том числе и потому, что появились новые возможности количественного анализа и сбора больших баз данных, а также разработке новых методик, однако, на мой взгляд, и сегодня методические и теоретические рекомендации могут рассматриваться только в самых общих границах анализа ВПО и СО, например, в ходе военных конфликтов, уступая по своему реальному значению историческим знаниям и практическому опыту. Следует признать, что В. Путину во многом удается совместить эти методы. Так, например, ещё на заседании расширенной коллегии Минобороны 19 декабря 2023 года в разгар СВО он в заключение доклада впервые специально вернулся к историческим аналогам и теории в отношениях России и стран НАТО.
Надо понимать, что современная онтология военно-политической проблематики, в частности, государственных стратегий и их применения, требует пересмотра практически всех основных положений, определений и категорий, т.е. масштабных и радикальных изменений в теории военного искусства, что всегда очень трудно и дается с опозданием. Но, во-первых, это неизбежно и лучше начать этот процесс раньше, а, во-вторых, для этого существует фундаментальная основа – русская политическая и военная школа, работы крупнейших российских мыслителей, которые необходимо вернуть в научный и учебный оборот
