Великий Петр был первый большевик,
Замысливший Россию перебросить,
Склонениям и нравам вопреки,
За сотни лет, к ее грядущим далям.
Он, как и мы, не знал иных путей,
Опричь указа, казни и застенка,
К осуществленью правды на земле.
..................................
Дворянство было первым Р.К.П. -
Опричниною, гвардией, жандармом...
М. Волошин
Во-первых, рискуя прослыть мракобесными и ретроградными, мы, гласно исповедуя православно-монархический "символ веры", можем убежденно повторить за одним из разработчиков доктрины так называемой "официальной народности" в царствование Императора Николая Павловича, русским историком Николаем Полевым: "Первым законом в преуспевании России должно быть православие, самодержавие и народность - краеугольный камень, на коем зиждется счастье и слава Русской земли".
Во-вторых, идя на риск заработать репутацию национал-прогрессиста и даже революционера, мы столь же гласно признаем в каждой из сих перечисленных трех "коренных стихий" русской церковно-государственной и национальной жизни наряду с неподвижностью и устойчивостью, присущими камню, наличие и некоторой "динамики" (на которую указывает, кстати, и столь часто употребляемое идеологами отечественной монархической государственности слово "стихия" применительно к православию, самодержавию и народности).
Скорбная годовщина (200-летие злодейского убиения св. Царя-мученика Павла), послужившая поводом для настоящей работы, побуждает нас более сосредоточить внимание на вышеобозначенном "динамическом", консервативно-революционном аспекте "первого закона преуспевания России"...
Пристальнее вглядевшись в отечественные дела давно и недавно минувших дней и "преданья старины глубокой", не составляет труда заметить примечательнейшую черту русского Самодержавия, а именно: внушительную плеяду государей, по отношению к коим с полным на то основанием приложимо определение революционер на троне. Вот, к примеру, несколько вольнодумно-ироничное, но в принципе своем верное рассуждение о сем свойстве русской монархии, принадлежащее А.С. Пушкину: "Все Романовы ломали что-нибудь. Первый из них уничтожил свой Уговор (имеются в виду, очевидно, некие "кондиции", ограничивающие царскую власть; по некоторым данным, такого рода "акт" был подписан Михаилом Феодоровичем до помазания на Царство. - Р.Б.); второй, миролюбивый Алексей, изгнал своего любимого патриарха, нанес удар духовенству; третий, неосмысленный глупец со слабою волей, вместе со своей дорогой сестрицей Софией фактически уничтожил Боярскую Думу, которая впрочем немного стоила и сама разрушилась... Четвертый Романов сбрил нам бороды и послал нас в школу..."
Продолжим этот ряд, придав, однако, тону нашему подобающее при разговоре об августейших особах благоговение, и выскажем, что и приснопоминаемый Государь-мученик Павел Петрович, "осьмой Романов" (ежели считать лишь царственных особ мужеского пола из Дома Романовых), отнюдь не чужд был намерений чего-нибудь "сломать". Все непродолжительное царствование его наполнено деяниями явно "революционного" свойства. Мы не станем, за недостатком времени, вдаваться в подробное рассмотрение событий и планов павловской "революции сверху". Никто, как кажется, из среды русских православных монархистов не нуждается в том, чтобы ему доказывали, что Государь Император Павел Петрович отнюдь не сумасшедший на троне, не тиран и не самодур. Для всех из означенной среды очевидны и рыцарская доблесть, и прямодушная честность сего Монарха, его неусыпное попечение о благе вверенного ему народа и державы. Весьма точно заметил в своих записках А. Коцебу: "Народ... был счастлив. Его... никто не притеснял. Вельможи не смели обращаться с ним с обычною надменностью; они знали, что всякому возможно было писать прямо Государю и что Государь читал каждое письмо. Им было бы плохо, если бы до него дошло о какой-нибудь несправедливости: поэтому страх внушал им человеколюбие. Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять Императора, хотя и не все осознавали это".
Здесь все, повторимся, ясно. И мы видим свою задачу не в том, чтобы еще один раз констатировать, что "народного" Царя убили "господа"-масоны. Все это так, но это все ни в малой мере не проясняет истоков монархической "революции сверху" в русской истории. Должно же иметь смысл (причем высший смысл, обращенный к грядущим далям России), то, повторяя bon mot Пушкина, что "все Романовы ломали что-нибудь". Сходным с нашим вопрошанием задается современный исследователь Алексей Михайлович Песков, автор весьма дельной монографии "Павел I" (М., 1999). "Когда Иван IV пролагал нам дорогу в Царствие Небесное, - пишет он, - его трепетали и всепреданнейше возгласили Грозным. Когда Петр I апостольским жезлом вбивал в нас сознание исторического долга перед отечеством - его ужасалися и всеподданнейше нарекли Великим. Когда за то же самое принялся Павел I - его убили".
Сам же указанный историк намечает и ответ на прозвучавший вопрос. Он говорит о Павле I: "У него были не те современники. Они быстро угадали его мифологическую сущность, и его царствование скоро разменялось на цикл скверных анекдотов. В сюжетах этого длинного цикла, как в кривом зеркале, напечатлелись все черты его исторического сана. Царский гнев предстал истерикой душевнобольного, царская воля - манией идиота, царская милость - капризами деспота, царский суд - расправой тирана. Сам же император Павел Первый превратился в карикатуру на Петра Великого". Надобно заметить при сем, что царский гнев, царская воля, царская милость и царский суд продолжали "о себе" оставаться теми, что они есть. Однако "современники", то есть царское окружение, долженствующее быть посредствующе-передающей средой для царских волений от трона к народу, действительно, пользуясь словами А.Пескова, были "не те". Иными словами, дворянство, бывшее некогда вернопреданной опричниной у Грозного Царя, гвардией, "первой Р.К.П." у "первого большевика" Петра Великого, отказывалось быть тем же для Павла I.
В данном случае мы имеем дело с опасностью, грозящей всякой мифологической сущности, для всякой вообще вещи, обладающей сакральным статусом. Ибо, по словам святых Отцев, самой высшей радости с неба стоит только коснуться земли, чтобы быть причастною скорби. Самой чистой небесной истине стоит только смешаться с прахом земным, чтобы оказаться под угрозою превратиться в "карикатуру", разменяться на "цикл скверных анекдотов"... Что и говорить, ежели и Самоистина, Сам воплотившийся от Пречистой Девы Марии Господь Иисус Христос должен был пройти путем поруганий, хулы и страданий, дабы сделаться виновником спасения мира.
Посему-то христианство издревле, можно сказать, воспитывало в последователях своих, говоря словами К.Н. Леонтьева "скептическое, даже до крайностей пессимизма, пожалуй, расположенное доходить отношение ко всем почти европейским выводам и продуктам". Здесь под словом "европейские" имеются в виду прогрессистские выводы о возможности сколь-нибудь прочного "беспроблемного", комфортабельного, гуманистического, "опричь указа, казни и застенка" устроения здесь, на земле. Лучше не будет - возвещает в согласии с Преданием церковным К. Леонтьев. Не будет, "ибо надобно прийти соблазнам" (Мф. 18, 7) . "Лучше не будет, - совершенно справедливо говорит и привлеченный нами к свидетельству историк А. Песков. - В такой стране самая что ни на есть народная власть - это власть от Бога, от Михаила Архангела, от всех сил бесплотных: то есть ничем не ограниченная, непредсказуемая, карающая мечом и милующая огнем".
Но при установленной крайней неустойчивости дольнего, земного бытия совершенно необходимым подчас оказывается и делание революционное. Сказано: "Горе мiру от соблазнов: ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит" (Мф. 18, 7) . Насущно необходимо, чтобы всегда были люди, которые подобному человеку, "соблазнившему малых сих", повесили бы "мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской" (Мф. 18, 6). Подобный порядок вещей, во всяком случае, имеет продолжиться до тех пор, пока не "пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в пещь огненную: там будет плач и скрежет зубов" (Мф. 13, 41-42).
Удачно подводит итог подобным рассуждениям Ф.М. Достоевский в "Дневнике писателя" за 1876 год. "Мы революционеры, - заключает он,- так сказать, по собственной какой-то необходимости, так сказать, даже консерватизма". Сия-то необходимость побуждала наших благоверных Царей, подобных Петру Великому и Павлу I, говоря словами заметного германского теоретика "консервативной революции" Эдгара Юлиуса Юнга, "разрушать из глубочайшей воли к сохранению".
Выродилось боярство во времена Государя Иоанна Грозного - Государь учреждает опричнину, создает себе новое, опричное дворянство. Сходным образом перестало быть опорою трона дворянство во времена Павла Петровича - и вся обычно недостаточно понимаемая заинтересованность Государя в делах Мальтийского ордена представляет из себя не что иное, как попытку пересоздать российское дворянство, попытку, в чем-то аналогичную опричнине.
Прибавим к сказанному, что готовность к тому, чтобы не подавить, а возглавить революцию (а это и есть, согласно А. Меллер ван дер Бруку, точный смысл революции справа, революции из необходимости консерватизма, "консервативной революции"), обнаруживалась в Павле Петровиче еще в бытность его наследником Престола. Об этом сохранилось любопытное свидетельство в записках генерала Беннигсена. Он сообщает: "...Павел обыкновенно жил в Гатчине, где у него находился большой отряд войска. Он окружал себя стражей и пикетами; патрули постоянно охраняли дорогу в Царское Село, особенно ночью, чтобы воспрепятствовать какому-либо неожиданному предприятию. Он даже заранее определил маршрут, по которому он удалился бы с войсками своими в случае необходимости; дороги по этому маршруту по его приказанию заранее были изучены доверенными офицерами. Маршрут этот вел в землю уральских казаков, откуда появился известный бунтовщик Пугачев. <...> Павел очень рассчитывал на добрый прием и преданность этих казаков" (Исторический вестник. 1917. N 5-6).
Упомянутый нами выше "умный немец" Э.Ю. Юнг является автором примечательной книги "Господство неполноценных, его развал и замена новым райхом" (1927). Неполноценность, господствующую и поныне, лучше всего проясняют слова Ницше: "...всего глубже подорваны в наше время инстинкт и воля традиции: все установления, обязанные своим происхождением этому инстинкту, противоречат вкусу современного человека". Инстинкт и воля традиции - вот что отличает человека полноценного от человека неполноценного, "современного".
"Все Романовы ломали что-нибудь", - серьезно пошутил "самый умный человек в России" (по характеристике Императора Николая I) . Не вполне, стало быть, беспочвенна и надежда наша, что обрящется некий Романов "номер икс" или, лучше сказать, "омега" (или близкий к Романовым, быть может даже по мистическому, духовному "усыновлению" - согласно некоторым пророчествам).
В сем многотрудном православно-революционном делании земным образцом и небесным покровителем да послужит ему св. мученик Император Павел. Революционер на троне. Консервативный революционер.
2001 г.
www.ni-journal.ru
