Поведение среднестатистического человека, как считают психологи, примерно на треть определяется его генами, то есть природным, этническим началом, а на две трети - обществом. Но если реальный горожанин всегда, так сказать, социальнее, то сельчанин - этничнее. Поэтому, если российский партстроитель хочет вырваться за пределы московского Садового кольца, он должен понимать две важные вещи: во-первых, что такое этнос, а во-вторых, как строить этническую политику своей партии.
Увы, многочисленные тексты со словами "народ, народность, нация и национальность" нам в этом не помогут. Исследования этносов, наиболее полезные для партстроителей, ведутся сегодня на стыке естественных дисциплин: этнологии, генетики, антропологии, географии. Отправная точка - представление об истории человечества как цепи массовых размножений людских популяций.[1] Homo sapiens рассматривается как вид, раса - подвид, а этнос - популяция. Политкорректность - вещь хорошая, но все-таки внешность и поведение человека вначале определяется свойственным его популяции набором генов и только затем - факторами культуры, включая звездность и/или полосатость национального стяга.
Для начала надо честно признать, что взаимовлияние социума и этноса - очень сложный и малоисследованный вопрос. Еще менее понятно, каким образом сопрягаются судьбы этноса и отдельных политических партий. Выходов два. Во-первых, можно использовать мировой опыт политических партий. Во-вторых, - увереннее опираться на разработки российских теоретиков этнополитики.
Например, существует довольно обширный эмпирический материал, который дает представление о положительных и отрицательных результатах партийной этнополитики в трех типовых ситуациях. Первая - когда этнос ведет преимущественно аграрный образ жизни, вторая - когда этнос переживает период индустриализации (как правило, стремясь образовать нацию) и, наконец, третья - когда этнос находится в стадии постиндустриального, "постнационального" развития.
В аграрных условиях, например, по сей день протекает жизнь большинства эквадорских индейцев, в основном этнических кечуа. На рубеже семидесятых-восьмидесятых годов прошлого века 10-миллионный Эквадор начал преодолевать последствия военной диктатуры, в стране стали регулярно проводиться всеобщие выборы. Поскольку индейцы составляют треть населения Эквадора, проблема их привлечения под партийные знамена стала для многих тамошних партий буквально проблемой выживания.
Наиболее эффективной тогда оказалась этнополитика правых, в первую очередь консервативной Социал-христианской партии (СХП, лидер - Л. Фебрес). Прежде всего, СХП использовала в своих интересах патерналистские отношения, исторически сложившиеся между общинами кечуа и консерваторами-латифундистами в Сьерре, горной части Эквадора. Далее, привлекая помощь американских благотворительных организаций, СХП поддерживала традиционные ремесла кечуа - один из важнейших источников денежных средств для небогатых горных общин. Кроме того, повсеместно развивалось сотрудничество с католической церковью, пользующейся в стране, особенно в ее сельских районах, большим влиянием. Именно голоса сельчан-кечуа помогали консервативным коалициям побеждать на парламентских и президентских выборах последних двух десятилетий, причем на рубеже восьмидесятых-девяностых годов Л. Фебрес в течение одного срока был президентом страны.
Крайне неэффективной, напротив, была этническая политика левых партий Эквадора, включая коммунистическую (КПЭ). Собственно, этнической такую политику можно назвать лишь условно. Коммунисты, например, в течение всей своей более чем шестидесятилетней истории рассматривала индейца как крестьянина (союзника рабочего в революционной борьбе) и только потом - как кечуа, хибаро, кофан и т.д. Для работы с "крестьянами Сьерры" при КПЭ был создан "приводной ремень" по образцу профсоюзного - Федерация эквадорских индейцев, влияние которой изначально было крайне слабым. С церковью коммунисты сотрудничали лишь в одной горной провинции - Чимборасо, некогда считавшейся центром "народной церкви" латиноамериканского масштаба. По сути, КПЭ всегда оставалась чисто городской партией. Ее представители никогда не пробивались на вершины исполнительной власти, а в последнее десятилетие перестали попадать и в парламент.
Пример столкновения двух партийных тактик по этнонациональному вопросу в условиях индустриального общества дает современная Словакия.
На рубеже 1980-90-х годов сторонники независимости составляли в Словакии меньшинство. Так, на парламентских выборах 1990 года за общедемократические вненациональные движения проголосовали 35 процентов избирателей-словаков, за христианские партии - 22 процента и за коммунистов - еще 13 процентов. Только 13 процентов голосовавших поддержали радикальную Словацкую национальную партию (СНП). Однако исторически большинство словаков вело себя в социальном отношении весьма пассивно. По результатам опросов, например, словаки более охотно, чем чехи, допускали усиление роли государства в жизни граждан, еще до начала либеральной экономической реформы они испытывали перед нею страх, а стратегия люстрации оказалась в республике абсолютно не эффективной.
"Развод" Чехии и Словакии был нужен только одной категории населения - словацкой элите. К началу девяностых годов она объединяла высшее чиновничество, горстку лидеров правящих партий и небольшое число руководителей и/или владельцев государственных и первых частных предприятий. Сохранение единого государства грозило словацкой элите, во-первых, жесткой конкуренцией со стороны федеративных структур, а во-вторых, удерживало ее в сфере контроля весьма социально активного чешского общества.
Накануне парламентских выборов 1992 года сформировались, по меньшей мере, две концепции этнонационального самоопределения Словакии. Сторонники первой из них, демократической, находились преимущественно в рядах Христианско-демократического движения (ХДД, лидер - Я. Чарногурский). Они полагали целесообразным заключение между Чехией и Словакией государственного договора о принципах сосуществования республик в рамках единого государства. Разделение Чехословакии, по их мнению, было преждевременным, так как могло бы затормозить развитие словацкой демократии. Как показали выборы и социологические опросы, в 1990-е годы ХДД поддерживали только примерно 10 процентов словаков.
Концепцию самостоятельной Словакии эффективнее других реализовывало Движение за демократическую Словакию (ДДС, лидер - В. Мечиар). В документах ДДС не было столь жестких формулировок, как в документах националистической СНП, но их ключевая идея была та же. Гибкая этнополитика позволила ДДС "оседлать" процессы, приведшие к провозглашению независимости Словакии в 1993 году. Год спустя, на первых парламентских выборах, проведенных в независимой Словакии, за ДДС с союзниками проголосовало примерно 35 процентов избирателей и сегодня партия В. Мечиара - сильнейшая в стране.
Широко известный пример двух различных партийных подходов к этнонациональным проблемам в условиях постиндустриального общества дает Канада, провинция Квебек.
Англоканадцы рассматривают свою страну как единую нацию с анклавом франкоканадцев в Квебеке и считают, что признание коллективных прав провинции противоречит принципам либерального индивидуализма, разделяемым большинством населения страны. Эта концепция лежит в основе этнонациональной политики большинства общеканадских политических организаций, в первую очередь правящей - либеральной партии (ЛП).
Франкоканадцы рассматривают Канаду как два особых сообщества или "две нации", одну - франко-, другую - англоговорящую. Политическая система, поэтому, должна быть построена на принципе равенства прав Квебека и всей остальной Канады. На этом строит свою этнонациональную политику регионалистская Квебекская партия (КП).
КП была создана в конце шестидесятых годов прошлого века группой политиков, вышедших из провинциальной ЛП. Процесс индустриализации Квебека тогда входил в свою завершающую стадию, предприниматели-франкофоны постепенно теснили своих англоговорящих конкурентов, но экономические и культурные предпосылки для победы регионалистов еще не сложились. Поэтому на выборах в региональное правительство КП долго проигрывала либералам, а на первом провинциальном референдуме о суверенитете Квебека (1980) 60 процентов его участников высказались против и только 40 процентов - за.
Однако в девяностые годы ситуация изменилась. Постепенно ключевые позиции в квебекской экономике заняли франкоговорящие предприниматели. Под их же контролем оказались крупнейшие СМИ. Это позволило придать новый импульс развитию особой, действительно отличной от общеканадской политической культуре квебекцев. Сильнее стал проявляться изначально более свойственный им коллективизм, общественная активность. Укрепились профсоюзы, кооперативы. Эти изменения как нельзя более благоприятствовали социал-демократической КП и, напротив, препятствовали деятельности либералов. На провинциальных парламентских выборах 1994 года регионалисты впервые одержали победу, а опросы общественного мнения неизменно показывают, хотя и незначительный, но постепенно возрастающий перевес сторонников суверенитета Квебека.
На рубеже восьмидесятых-девяностых годов российские исследователи начали уделять этнонациональным проблемам все возрастающее внимание.
"Иcтopичecки cлoжившeecя культуpнoe мнoгooбpaзиe нapoдoв и бaзиpующeecя нa нeм этничecкoe caмocoзнaниe.., - пoдчеркивал B. Tишкoв,- никaкими aдминиcтpaтивными, пoлитичecкими пpинципaми oчepтить и paзгpaничить нeвoмoжнo. Этничнocть - cлoжный coциaльный фeнoмeн, cвoeгo poдa пocтoянный внутpeнний плeбиcцит, индивидуaльный выбop нa лoяльнocть и пpинaдлeжнocть к тoй или инoй культуpe или к нecкoльким культуpaм cpaзу."[2]
Иcпoльзoвaниe пpeдcтaвитeлями элит этничecкoгo фaктopа в пoлитикe, пoлaгaли cпeциaлиcты из Инcтитутa coциaльнo-пoлитичecкиx иccлeдoвaний PAH, тeм бoлee эффeктивнo, чeм ocтpee пpoтeкaют кpизиcныe явлeния в экoнoмикe. Ocнoвнoй пpичинoй цeнтpoбeжныx тeндeнций, - oтмeчaлоcь в пoдгoтoвлeннoм ими исследовании, - выcтупaeт экoнoмичecкий кpизиc, пoзвoляющий этнoэлитaм мaнипулиpoвaть мaccoвым coзнaниeм в пoльзу peгиoнaльныx миpaжeй "бoгaтыx poccийcкиx эмиpaтoв", мoнoпoльнo тopгующиx cвoим cыpьeм.[3]
Большое знaчeниe также приобрели исследования фeнoмeна этнoкpaтии: пpoиcxoждeния, cocтaва и cтpaтeгии мecтныx элит. Haпpимep, пpoфeсcop B.Boлкoв, диpeктop Инcтитутa cлaвянoвeдeния и бaлкaниcтики PАH, oтмeчал, чтo этнократия cклaдывaeтcя из тpex ocнoвныx гpупп. Пepвaя - этo тaк нaзывaeмая "нoмeнклaтуpa", пpeдcтaвлeннaя вepxними cлoями пapт- и гocaппapaтa, кoмaндoвaниeм cилoвыx cтpуктуp, pукoвoдитeлями гocудapcтвeнныx пpoмышлeнныx и ceльcкoxoзяйcтвeныx пpeдпpиятий. Bтopaя гpуппa - частные пpeдпpинимaтeли местной экoнoмики. Tpeтья - местнaя интeллигeнция.
Xoтя тpeбoвaния cувepeнитeтa, a зaтeм и aбcoлютнoй нeзaвиcимocти мoгут выдвигaть пpeдcтaвитeли вcex тpex гpупп, oни зaчacтую пoд нeзaвиcимocтью пoнимaют paзныe вeщи. Для нaциoнaлиcтичecкoй интeллигeнции, кoтopaя, пo мнeнию B.Boлкoвa, нaxoдитcя пpeимущecтвeннo в кpугe вoззpeний XIX века o гocудapcтвe-нaции, тpeбoвaниe нeзaвиcимocти мoжeт пpeдcтaвлять дaжe бoльшую цeннocть, чeм пpaвa и cвoбoды чeлoвeкa. Дeятeли местной экoнoмики видят в cвoeм гocудapcтвe гарант более простой лeгaлизaции ужe нaкoплeннoй и пpиoбpeтeния нoвoй coбcтвeннocти. Вчерашняя жe нoмeнклaтуpa мoжeт попытaтьcя чеpез посредство государства пocтaвить пoд кoнтpoль вcю нaxoдящуюcя нa нaциoнaльнoй тeppитopии кpупную coбcтвeннocть.
Глaвнoe cpeдcтвo, иcпoльзуeмoe мecтнoй элитoй, cчитaет B.Boлкoв, - пpoвoзглaшeниe вepxoвeнcтвa мecтныx зaкoнoв нaд "цeнтpaльными". Дaтa poждeния этнoкpaтии в бывшeм CCCP - oceнь 1991 года, кoгдa влacть цeнтpa (и в CCCP, и в Poccии) былa ocлaблeнa. Имeннo тoгдa у отдeльныx клaнoв мecтнoй нoмeнклaтуpы oбнapужилocь cтpeмлeниe выжить в oдинoчку, пoдняв нaциoнaльный флaг.[4]
К концу восьмидесятых годов, когда в России начался переход к многопартийности, ни КПСС, ни новые политические партии не в состоянии были своевременно и эффективно решать этнонациональные проблемы. Отчасти это оправдывалось иcтopичecки oбуcлoвлeннoй, иcкуccтвeннo cпpoвoциpoвaннoй cлaбocтью генетики и этнoлoгии в нaшeй cтpaнe, отчасти, как справедливо отмечал В.Тишков, - преобладанием в мировоззрении политиков и политологов так называемой марксистско-ленинской теории нации. Для КПСС это, в конечном итоге, завершилось распадом, и она ушла с исторической сцены. Для новых политических партий - зачастую являлось одной из основных предпосылок их кризисов.
К концу ХХ века были переведены на русский язык буквально десятки книг и статей зарубежных исследователей этнополитических процессов. Кроме того, увидели свет немало интересных работ российских этнологов. Oднaкo этот пoтeнциaл практически не иcпoльзовался лидерами poccийcких партий. Только во второй половине 1990-х годов в теоретических выступлениях некоторых из них стали проявляться альтернативные подходы к этнонациональным проблемам. Так, на заочном круглом столе А.Цюрупа, руководитель камчатской организации Социал-демократической партии России, изложил основы социобиологического подхода.[5] Но в программах современных партий вопросы этнополитики по-прежнему трактуются очень нечетко.
Так, правая Демократическая партия России (лидер - М. Прусак), вместо ясного изложения своего видения настоящего и будущего российских этносов, кормит читателя винегретом из слов "национальный, самобытный, этнический, культура, традиции, ценности"... Левая Коммунистическая партия Российской федерации красиво рассуждает по поводу "независимости и целостности нашего Отечества, межнационального согласия, возрождения многовековой дружбы народов; защиты исторических и духовных ценностей русского и других народов страны; осуществления национальной политики, основанной на признании равноправия наций, исторической ответственности каждого народа за государственную целостность России, искоренения межнациональных конфликтов, всех форм сепаратизма, национализма и шовинизма; обеспечения представителям этнических групп равных возможностей для участия во всех сферах жизни страны и регионов" и тому подобных замечательных вещей. А центристская "Единая Россия" в своей программе про этносы и народы вообще ничего не говорит, ограничиваясь несколькими предельно лапидарными положениями относительно федеративного устройства России.
Опыт зарубежных политических организаций, решающих этнонациональные проблемы в аграрных, индустриальных и постиндустриальных обществах, позволяет сделать практически важные для партстроителей выводы. Во-первых, успеха чаще добиваются те политические партии, которые строят свою этнонациональную политику с учетом реального состояния этноса. Печальный опыт многих левых партий (далеко не только эквадорских) показывает, что попытки уложить сложнейшие этнические процессы в прокрустово ложе абстрактных теоретических схем ("учений") неизбежно ослабляют партии, способствуют их превращению в секты.
Во-вторых, можно отметить, что в аграрных и постиндустриальных условиях особое значение для партий приобретает анализ культурных, в частности, политико-культурных особенностей этноса. Если Квебек все-таки отделится от Канады (а на возможность этого указывают многие специалисты), то немалая доля ответственности за это ляжет на ведущие общеканадские партии - либералов и консерваторов, хронически недоучитывающих специфику франко-канадской политической культуры.
Наконец, в-третьих, надо подчеркнуть, что в индустриальном обществе успешная партийная этнополитика volens nolens предполагает сотрудничество с политической и экономической этноэлитами, так называемой этнократией. Доктринерская ориентация на "гражданское общество", которое в ходе индустриализации только начинает складываться, как показывает опыт многих правых (далеко не только словацких), обрекает партию на неуспех.
Между тем, для российских политических партий грядет судный час: введена пропорциональная избирательная система на выборах в региональные законодательные собрания. Сама жизнь ставит региональные отделения федеральных политических партий России перед необходимостью вырабатывать и реализовывать последовательную этнополитику. В наиболее многочисленных регионах, где преобладают русские, - это, прежде всего, действия партии по отношению к русскому этносу. В других регионах - по отношению к "титульному" этносу, этнократии, "титульным" элитам.
Неверно думать, что в "русских" регионах партийцев ожидает более легкая жизнь. Неудача, постигшая "единороссов" на мартовских выборах в региональную Ярославскую думу, очень показательна. Областная "Родина", переплетенная с инфраструктурой поддержки многолетнего депутата Государственной думы от Рыбинского округа А. Грешневикова, оказалась лучше укоренена в тамошней почве. Ее кандидаты больше понравились жителям крошечных городков и полуживых весей Верхнего Поволжья. Результат известен. "Единая Россия", получившая на прошлогодних выборах в Государственную думу по области более 35 процентов, в марте 2004 года набрала по спискам менее 26 процентов. А "Родина", поддержанная в декабре прошлого года 13 процентами избирателей, наоборот, скакнула в марте на 20 процентов.
На российские партии теперь налагается дополнительная ответственность. Укрепляясь в регионах, партия, во-первых, наращивает мускулы, а во-вторых, превращается в важнейший инструмент регулировки отношений "центр-регионы". И наоборот, партия, лишенная поддержки регионов, всегда будет полностью зависеть от центра, от центральных СМИ, и, в конце концов, неизбежно падет жертвой политиканских интриг.
Станислав Радкевич
руководитель департамента аналитики ЦПК "Никколо М",
доктор политических наук.
--------------------------------------------------------------------------------
[1] См.: Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991, с. 126-127.
[2] Tишкoв B. Этнoнaциoнaлизм и нoвaя Poccия. Cвoбoднaя мыcль, 1992, N 4, c. 19-20.
[3] См.: Hoвocти paзвeдки и кoнтppaзвeдки, 1993, N 6-7, c. 9.
[4] Boлкoв B. Этнoкpaтия - нeпpeдвидeнный фeнoмeн пocттoтaлитapнoгo миpa. Пoлиc, 1993, N 2, c. 43-45.
[5] Цюрупа А. Национальный инстинкт как предмет научного исследования. Полис, 1997, No 1, с. 42-44.
http://www.fondedin.ru/
