Война является только частью политической борьбы[1]
А. Свечин, военный теоретик
Умышленное искажение содержания понятия «стратегическое сдерживание» со стороны США имеет сознательно навязываемую цель – в условиях ракетно-ядерного паритета вернуть США возможность полномасштабного применения военной силы. В последние 50 лет ядерное оружие во всех своих видах и формах применения оказалось вне мировой практики вооруженного противоборства, а ядерное сдерживание стало неоправданно синонимом стратегического сдерживания[2]. Предполагалось (в том числе и не официально, на уровне обыденного сознания), что само по себе обладание ЯО гарантирует страну от нападения. Тем более от участия в крупном военном конфликте, хотя все военные доктрины ядерных держав и предполагали обратное. Во многом такое положение возникло из-за активности некоторых политиков, ученых, журналистов и общественных деятелей, которые активно внедряли в политическое и общественное сознание тезис о «недопустимости ядерной войны». Очень быстро в этот тезис поверили многие, в том числе и из числа политиков и военных. По сути дела, ЯО стало не только не используемым инструментом политики, но и бесполезным – кто же будет считаться с таким оружием, если оно не может быть используемым?
Военные конфликты и войны последних десятилетий не испытывали влияния ядерного фактора[3]. Ни в Ираке, ни в Афганистане, ни в Югославии, ни на Украине, хотя их интенсивность и эскалация выходили далеко за границы просто военных конфликтов. Единственным исключением из этого правила стала КНДР, руководство которой не только активно проводила испытания ЯО и баллистических ракет, но и категорически утверждало о своей готовности его использовать.
Между тем военно-политическая реальность конца прошлого и начала нового века уже диктовала необходимость комплексного подхода к оценке роли ЯО (не только СНВ) в соотношении военных сил. Если при М. Горбачеве СССР сознательно «забыл» о быстро растущем потенциале КРМБ США (который вырос до 8 000 к началу нашего века), способном выполнять фактиче6ски стратегические функции, то в новом десятилетии существенно выросли возможности не6 стратегических наступательных вооружений. Так, например, поставленные осенью 2023 года ВСУ оперативно-тактические армейские баллистические ракеты (АТАКМС) очевидно способны взять на себя некоторые функции ЯО[4].
В итоге, по большому счету, сложилась благоприятная для США и их союзников глобальная обстановка (ВПО), когда военный конфликт и даже война с Россией рассматривались как вполне возможные без «продолжения с применением ЯО». СВО на Украине это ясно продемонстрировала.
При этом, США настойчиво стремились максимально повысить боевую эффективность ВС во всех областях – от СНВ и ТЯО до обычных вооружений, – что неизбежно нарушало стратегическую стабильность, которая прямо зависит от новых ВВСТ и способов их применения, но увеличивала дистанцию между обычной и не ядерной войной. Классический пример – СВО на Украине, где США, фактически воюя против России, настойчиво подчеркивали, во-первых, свое неучастие, а, во-вторых, границы эскалации между применением разных типов и систем ВВСТ.
Кроме того, единственный фактор, укрепляющий СС, – реальные соглашения и институты по ограничению стратегических вооружений и военной деятельности в области наступательных и оборонительных ВВСТ – сознательно уничтожались. Так было с выходом США из Договора по ПРО, РСМД, нератификации ДОВСЕ, ДОН и пр. Последние договоры – об ограничении СНВ[5] и запрещении испытаний ЯО фактически игнорировались. Они объективно мешали расширению спектра неядерных ВВСТ и способов их использования на доядерных стадиях эскалации. Таким образом, современная роль ЯО в представлении США – средство, гарантирующее возможности массированного использования не ядерных ВВСТ в войнах самого широкого типа, но на доядерном уровне.
ЯО, по мнению США, должно стать гарантом его не применения, чтобы оно не мешало широкому использованию всех новейших ВВСТ, прежде всего, ВТО. Этим, в том числе, вызвано и настойчивое стремление США максимально повысить боевую эффективность всего спектра ядерного оружия, сохранив «реалистичность» его возможного применения, предполагающее создание новых и развитие существующих тактических, оперативных и стратегических ядерных сил. При этом сохранение возможности использование ядерного оружия США первыми остается нормой в политическом и военном стратегическом планировании страны[6]. В Комитете начальников штабов ВС США считается, например, что из-за потенциальной угрозы первого удара со стороны США соперникам будет тяжелее принимать решения. Иными словами, инициатива в применении ответных мер со стороны обороняющейся стороны должна быть максимально ограничена[7]. Это даст США возможность одностороннего контроля эскалации военного конфликта. Именно так считал, например, глава объединенного комитета начальников штабов Джозеф Данфорд.
При этом, предполагается, что широкое применение других силовых средств противником ни в коем случае не исключают применение ядерного оружия со стороны США. В частности, на специальном заседании комиссии сената в марте 2019 года он подчеркнул, что кибероружие, по его мнению, «не сможет заменить ядерную триаду». Смысл такого отношения к возможности применения ядерного оружия, по его мнению, заключается в следующем: «Мне кажется, что наша текущая политика в области обороны, которая допускает такое право, осложняет противнику процесс принятия решения. Я бы не рекомендовал принимать решение, которое облегчит ему этот процесс», – заявил Данфорд. «Я также могу вообразить несколько ситуаций в будущем, при которых мы не захотим, чтобы у президента не было такой возможности» – сказал он, добавив, что подробности он готов изложить только на закрытом заседании»[8].
Таким образом, политика силового принуждения со стороны Соединенных Штатов предполагает применение следующей формулы: использование всех силовых инструментов политики принуждения США должно быть обеспечено реальной возможностью эффективного применения всего максимально широкого спектра военной силы, включая ядерного.
Очевидно, что подобная формула в принципе не совместима с реальными представлениями о стратегической стабильности как состоянии, когда ядерное и иное оружие не может применяться в интересах внешней политики. Именно такое положение о ЯО зафиксировано в новом документе стратегического планирования, утвержденном В.В. Путиным 2 июня 2020 года[9]. Развитие ВПО и политики США на Украине показало, однако, что внимание к СС у США очень специфическое – как к неким правилам контроля над ядерной эскалацией и развития СНВ. Попытки руководства США начать такой диалог в 2020–2023 годы свидетельствовали только об одностороннем понимании проблемы СС как политики по ограничению некоторых (выгодных США) областей в развитии СНВ и систем боевого управления ими.
Наконец, резкое изменение состояния ВПО в мире в новом веке, по оценке руководства США, привело к качественному росту числа возможных противников в мире, а именно: если к концу прошлого века в США военная политика формировалась, исходя из возможности военного конфликта только с 2 противниками – Россией и Китаем, – то во втором десятилетии нового века США рассматривают в качестве потенциальных противников уже до 50 субъектов ВПО[10]. Это – новая стратегическая реальность. Об этом в своё время предупреждал С. Хантингтон, который писал: «Глобальная политическая география, таким образом, изменилась: вместо одного мира в 1920 году на карте появилось три мира в 1960-м и с полдюжины миров в 1990-х годах»[11].
Формально-политическое признание этого факта Государственным департаментом США произошло во втором десятилетии. Оно означало, что по отношению к этим государствам должна проводиться не универсальная, а дифференцированная силовая (и военно-силовая) политика. «Как минимум 50 стран в современном мире способны нанести урон США», заявила по этому поводу директор отдела политического планирования Госдепартамента Кирон Скиннер. Выступая в марте 2019 года в Центре стратегических и международных исследований в Вашингтоне, Скиннер отметила стремительное изменение мировой политики в вопросе безопасности. Скиннер также подчеркнула, что сейчас урон США могут нанести не только ядерные державы, но и другие страны путем «кибервойны, экономической войны или информационного противостояния». Причем одним из «главных испытаний» для Вашингтона, по ее мнению, стали развивающиеся страны.
Приоритеты прежних лет – КНР и Россия – остались, но к ним были добавлены существенные коррективы, направленные на установлен6ие силового контроля в условиях развивающегося (во многом по вине США) мирового хаоса. Эти изменения в развитии мировой ВПО неизбежно требуют от США пересмотра стратегии и всего «набора» силовых инструментов в отношении возможных противников из числа «новых» государств, обладающих возможностями к сопротивлению военно-силовому давлению. Таких, например, как КНДР, Иран и целый ряд других государств.
Ядерное сдерживание, понимаемое как сохранение стратегической стабильности в области наступательных и оборонительных вооружений только в отношениях с РФ и КНР, в этих условиях перестает работать. Политика сдерживания распространяется на все остальные страны, имея в виду возможность военно-силового воздействия.
Преувеличение роли ЯО в стратегическом сдерживании и отношениях нашей страны с Западом крайне негативно отразилось на состоянии стратегической стабильности и политических возможностей России. политических Неизбежно отразилось такое отношение и на военно-технических возможностях России, которая последние 20 лет занималась очередным реформированием ВС и созданием потенциала ВВСТ. Прежде всего, на состоянии сил общего назначения, боеспособности ВС и возможностей ОПК. Очевидно, что стремление США подорвать стратегическую стабильность как не военными, так и военно-техническими и иными средствами требует от России мер по оперативному противодействию в важнейших областях, прежде всего, НИОКР, создании новейших видов ВВСТ, что, в свою очередь, требует не только дополнительных материальных ресурсов, но и времени[12], а также технологий, как правило, импортируемых[13].
Так, создание новых поколений систем оружия занимает уже десятилетие, а их ввод в строй – ещё годы. Я писал об этом неоднократно. Кроме того, не раз выступал публично, однако, вплоть до начала СВО у нас сокращались расходы на НИОКР и финансирование военной промышленности, что немедленно негативно отразилось в ходе СВО на Украине в 2022–2023 годах. Тем самым, мы (даже если и не хотели этого) наносили вред стратегической стабильности, переоценивая роль СНВ, чья «доля» в модернизации ВВСТ стремительно приближалась к 100%, нередко за счет Сухопутных сил и ВВС.
Кроме того, существенно выросли проблемы с организацией финансирования и вообще военной приемки ВВСТ, что отчетливо проявилось в ходе СВО на Украине. Например, новейшие системы ВВСТ – СУ-57, Т-14 и другие проходят длительные войсковые испытания, как минимум, 5–8 лет. Другой пример: еще в 2020 году была известна проблема с БПЛА, например, что Минобороны России начнет получать серийные тяжелые ударно-разведывательные стелс-беспилотники «Охотник» только с 2024 года (об этом сообщил президенту страны Владимиру Путину глава Объединенной авиастроительной корпорации (ОАК) Юрий Слюсарь, хотя в настоящее время эффективных ударных БЛА у России просто нет). Данный летательный аппарат считается ведомым истребителя Су-57[14].
Стремительно нарастали проблемы в организации ВС и подготовке личного состава, что крайне негативно сказалось сразу же в ходе СВО на Украине. Так, американские эксперты справедливо отмечали, что «Воздушно-десантные дивизии на практике сократили численность личного состава по сравнению с их утвержденным уровнем конечной численности. Со временем сила распространялась все тоньше и тоньше. Оборудование было, а людей нет. Пробелы побудили российских военных чиновников заняться привычными формами подтасовки бухгалтерского учета»[15]. Сокращалась и огневая мощь ВДВ, что было крайне негативно продемонстрировано впервые дни СВО[16].
Американские эксперты точно указали наши проблемы в СВО, которые во многом стали следствием недооценки значения неядерных сил общего назначения для сохранения стратегической стабильности, а, тем более, ведения военных действий. Они, в частности, писали в июне 2023 года: «Представьте «спецоперацию» Путина, которая означала начало крупной войны в Европе против второй по величине страны континента силами, действующими на уровне мирного времени. Путин предполагал, что Украина быстро сдастся, а операцию по смене режима можно будет провести без планирования и организации большой войны. Возникший в результате разгром, который еще предстоит изучать в течение десятилетий, исходит из пересечения ужасных политических предположений России с предположениями вооруженных сил относительно сил, которые должны быть выделены для войны такого масштаба (как задумано в замысле)»[17].
«Реформы» в армии, начатые А. Сердюковым, не вполне удачно были продолжены С. Шойгу, что опять же отразилось на возможностях не стратегического сдерживания. После первоначального участия России в событиях на Украине в 2014–2015 годах российские военные руководители отдали предпочтение батальонным тактическим группам постоянной готовности, укомплектованным исключительно солдатами и офицерами по контракту. С 2016 года предполагалось, что каждый полк или бригада сможет сформировать две батальонные тактические группы только из офицеров и контрактников, а призывники составят третий батальон.
На практике ситуация в разных подразделениях различалась в зависимости от их общего уровня готовности. По словам начальника Генштаба В. Герасимова, в 2016 году в России насчитывалось 66 батальонно-тактических групп с планами быстрого увеличения их числа до 96 к концу года, 115 в 2017 году и 126 в 2018 году. С.К. Шойгу сказал, что в 2019 году у России было 136 батальонных тактических групп, а в августе 2021 года – 168. Предполагается, что в них должно быть от 700 до 900 военнослужащих, но, поскольку официальное количество батальонных тактических групп быстро увеличивалось, количество солдат, проходящих службу по контракту, не изменилось, а годовой показатель призыва за последние четыре года практически не изменился. Следовательно, современные изображения типичного размера и состава тактической группы русского батальона были неточными. «Российские военные поставили цель достичь 425 000 контрактников к 2017 году, а затем довести их до 499 200 к 2019 году. Вместо этого, по словам российских официальных лиц, они достигли 384 000 в 2016 году, 394 000 в 2019 году и только 405 000 в 2020 году, что было последним разом. Вывод американских экспертов был очевиден: «Похоже, российские вооруженные силы достигли этой цели, сократив численность личного состава в каждом батальоне, в том числе в каждой роте», что оказало значительное влияние на операции в Украине.
Это решение имело два важных последствия. Общая численность этих сил составляла примерно 80 000 человек, не считая вспомогательных и других вспомогательных элементов (общая численность сил, вероятно, немного превышала 100 000 человек). Во-вторых, эти соединения были сильно ориентированы на артиллерию, бронетехнику, поддержку и вспомогательные средства, а не на мотострелковую пехоту и наличие пеших частей. Влияние на способность России действовать в городской местности, поддерживать бронетехнику спешенной пехотой и контролировать местность было огромным. Также ощущалась нехватка ключевого персонала, от помощников до логистики, и силы были гораздо более хрупкими, чем многие (включая нас) предполагали [18]. Вместо 539 или 461 личного состава для мотострелковых батальонов новая штатная численность мотострелковых батальонов составляет приблизительно 345 человек. Новая утвержденная численность мотострелковой роты составляет примерно75 на 76, вместо 101 или 113, как раньше, и всего 22 для взводов. Предыдущие мотострелковые взводы насчитывали 30 или 32 человека с тремя отделениями по восемь или девять человек и штабом взвода».
Еще сложнее обстояли дела с младшим командным составом. «Пирамида» военного управления в ВС РФ была «перевернута». В ее основании ощущался катастрофический недостаток командиров взводов, рот и батальонов. Некоторые должности уровня роты-батальона исполняли сержанты. Это произошло по вине конкретных военных руководителей ВС РФ, которые ликвидировали большинство учебных заведений – училищ и академий.
Была потеряна практически вся военная наука и образование России, что означает долгосрочные последствия для её ВС, как минимум, на 20–30 лет. Не только для командиров взводов, рот и батальонов. Но в будущем для комбригов и командиров дивизии (после ухода на пенсию нынешних старших офицеров и генералов), которых будет трудно найти. Если не пересмотреть отношения к военной науке, опыту и кадрам ВС РФ.
________________________________________
[1] Свечин А.А. Стратегия. – М.: Кучково поле, 2003, – с. 81.
[2] Не смотря на попытки заместителя министра МИД РФ С. Рябкова и некоторых других представителей российского руководства, американское понимание стратегического сдерживания как ядерного сдерживания (при помощи части советско-российской научной общественности) достаточно прочно устоялось в международном обиходе.
[3] Для сравнения: СССР, как минимум, в 1956 и 1962 годах (не формально, чаще) неоднократно демонстрировал готовность применить ЯО.
[4] Что и как произошло в Бердянске? / Как на самом-то деле, 25.10.2023 г. / https://dzen.ru/a/ZTgymaHDCmEjNBMq?referrer_clid=1400&
[5] В мае 2023 года РФ приостановила выполнение ряда положений ДСНВ при сохранении общих ограничений потому, что США фактически прекратили допуск российского персонала для контролирования выполнения договора.
[6] Гатинский А. В Пентагоне выступили против отказа от права нанести ядерный удар первыми. Эл. ресурс: «РБК» / URL: https://www.rbc.ru/politics/15/03/2019/5c8ac2b59a 7947296ee1b046utm_source=yxnews&utm_medium=desktop
[7] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современное мироустройство, силовая политика и идеологическая борьба. – М.: ИД «Международные отношения», 2021. – 790 с.
[8] Гатинский А. В Пентагоне выступили против отказа от права нанести ядерный удар первыми. Эл. ресурс: «РБК» / URL: https://www.rbc.ru/politics/15/03/2019/5c8ac2b59a 7947296ee1b046utm_source=yxnews&utm_medium=desktop
[9] Путин В.В. Указ Президента РФ № 355 от 2 июня 2020 г. «Об основах ядерного планирования Российской Федерации».
[10] См. подробнее: Эл. ресурс: «Известия». 2019.15.03.
[11] Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. – М.: АСТ, 2016, – с. 69.
[12] Подробнее: Усиков А.В., Бурутин Г.А., Гаврилов В.А., Ташлыков С.Л. Военное искусство в локальных войнах и вооруженных конфликтах. Вторая половина ХХ – начало ХХI века (под общ. ред. А.С. Рукшина). – М.: Военное издательство, 2008, – 764 с.
[13] James Byrne, Gary Somerville, Joe Byrne, DrJack Watling, Nick Reynolds and Jane Baker. Sil-icon Lifeline: Western Electronics at the Heart of Russia’s War Machine / RUSI (Royal United Services Institution). 8 August 2022 г. / https://disk.yandex.ru/i/3kqTWI6Noygawg
[14] Ведомого Су-57 сдвинули «влево» // Лента.ру, 5 августа 2020 г.
[15] Хофман М., Ли Р. Создан не по назначению: злополучная конструкция российских вооруженных сил // Национальная безопасность для инсайдеров. 2 июня 2022 г. / https://warontherocks.com/2022/06/not-built-for-purpose-the-russian-militarys-ill-fated-force-design/
[16] Уже впервые месяцы СВО потребовалась частичная мобилизация, набор добровольцев и помощь ЧВК, а также усиление огневой мощи всех частей.
[17] Хофман М., Ли Р. Создан не по назначению: злополучная конструкция российских вооруженных сил // Национальная безопасность для инсайдеров. 2 июня 2022 г. / https://warontherocks.com/2022/06/not-built-for-purpose-the-russian-militarys-ill-fated-force-design/
[18] Хофман М., Ли Р. Создан не по назначению: злополучная конструкция российских вооруженных сил // Национальная безопасность для инсайдеров. 2 июня 2022 г. / https://warontherocks.com/2022/06/not-built-for-purpose-the-russian-militarys-ill-fated-force-design/
