Война ведётся не только на вооруженном фронте, но и на классовом и экономическом фронтах[1]
А. Свечин
«Внешние условия» – очень широкий набор характеристик, в которых существует та или иная нация и государства. Их нельзя сводить к простой констатации: «война» или «мир», что, как уже признано, слишком простой описание состояния МО-ВПО. Может быть, кроме этого такое состояние как «и война», «и мир» или «не война и не мир», которые требуют более детализированных описаний. Так, в отношении России и Украины в 2014 году нельзя было сказать, что была война (хотя иногда на Украине такие оценки и прорывались иногда). Определенно было состояние «мира» – дипломатические отношения, торговля и другие атрибуты полностью присутствовали, – однако в то же самое время были и провокации, даже акты террора и прочие действия, характерные для состояния «войны».
Таким образом, можно признать, что не было «войны», но не было и «мира», что означало незавершенность, незаконченность, не было определенности отношений, которая вполне устраивала Украину, игнорировавшую процесс переговоров в Минске, но вынужденно принимавшуюся Россией, которая была поставлена в положение «цугцванга»[2], когда каждое действие ухудшало её положение на протяжении 2014–2021 годов. Инициатива 14 декабря 2021 года стала по сути первой инициативой не только в отношении с Украиной, но и вообще в отношениях с Западом, по отношению к которому существовал принцип «ответных» действий[3].
Иначе говоря, наша «реактивная» стратегия ответных шагов во внешней политике 2014–2021 годов себя оправдывала только в тех случаях, когда мы «вынуждено» переходили к активным мероприятиям, как, например, в случае с Крымом или помощью ЛНР и ДНР. В условиях, когда МО-ВПО характеризуются «формулой Л. Троцкого» – «ни мира, ни войны» – внешняя политика России всегда будет уступать Западу. Прежде всего потому, что соответствующих силовых средств – экономических, информационных, институциональных и иных – у России будет намного меньше, чем даже соотношение экономических и военных сил.
В дополнение к тому, что сказал А.А. Свечин в настоящее время можно добавить, что война в третьем десятилетии нашего века ведется, прежде всего, на уровне информационно-когнитивном, ценностном и понятийном и только потом – на политическом, экономическом и собственно военном. Тем не менее прогнозам и оценкам собственно военной мощи по-прежнему уделяется внимание[4].
В настоящее время характер силового противоборства серьезно изменился по сравнению с 20-ми годами ХХ века, когда писал А.А. Свечин, в частности, стерлась грань между войной и «не войной» (силовым противоборством), но суть войны осталась прежней. Как и суть стратегического планирования и подготовки к вооруженному противоборству.
Стратегическое планирование развития ВС и ВВСТ, а также ОПК – как отдельных этапов развития НИР и ОКР, так и промышленных мощностей – является постоянной и наиболее актуальной проблемой политики и национальной стратегии всех государств[5]. Как в области социально-экономического развития, так и безопасности государства[6]. В этом смысле проблемы эффективного обеспечения безопасности носят универсальный характер для всех государств[7].
Именно в 2021 году взаимосвязь между социально-экономическим развитием и безопасностью была неоднократно зафиксирована президентом РФ В.В. Путиным, который политически и законодательно выступает «главным координатором» в этих двух областях. Не случайно в России именно в 2021 году появились два документа – указы президента России В.В. Путина, – посвященные стратегии и стратегическому планированию[8], которые подтвердили эту взаимосвязь и должны были стать не только политической, методологической и информационной основой, но и, может быть, главное, – базой для создания механизма реализации идей стратегического планирования.
Такие механизмы предполагалось создать на всех основных 9 приоритетных стратегических направлениях, которые конкретно обозначены в новой редакции Стратегии национальной безопасности (Ст. 26 Указа), а именно в виде комплексных стратегий, предполагающих не только обозначение стратегических целей, но и мер по их реализации. Не трудно увидеть, что их реализация во многом зависит от внешних условий, в частности:
1. Сбережение народа России и развитие человеческого потенциала[9];
2. Оборона страны;
3. Государственная общественная безопасность;
4. Информационная безопасность;
5. Экономическая безопасность;
6. Научно-техническое развитие;
7. Экологическая безопасность…;
8. Защита традиционных российских духовно-нравственных ценностей, культуры и исторической памяти;
9. Стратегическая стабильность и взаимовыгодное международное сотрудничество.
Перечень приоритетов и то место, которое уделяется каждому из них, говорит о многом. Главный приоритет – развитие нации и человеческого потенциала – занял, как и должно было быть давно (как минимум, с 90-х гг. прошлого века), самое важное, первое, место среди других приоритетов. Следующие приоритеты – приоритеты в области безопасности, т.е. приоритеты обеспечения сохранения нации и государства, – также занимают именно то место, которое они должны были занимать, не уступая по своему значению придуманным искусственным приоритетам «демократии», «международного права», «правам человека» и пр. ценностям, которые искусственно насаждались в общественном сознании , политической жизни и экономике со времён М. Горбачева.
Обращает внимание то, что наконец-то национальные ценности не только нормативно обозначены, но и заняли достойное место среди других приоритетов. Так, впервые в качестве приоритета появилась система традиционных нравственных ценностей, а приоритет международного сотрудничества (которому при М. Горбачеве и Б. Ельцине уделялось самое важное значение, даже «самоценное» значение) стал характеризоваться определением «взаимовыгодное».
Очень символическим примером этому стало, в частности, выступление В.В. Путина 18 ноября 2021 года одновременно на расширенном заседании коллегии МИД[10] (посвященном разработке нового варианта концепции внешней политики) по вопросам безопасности и выступлении позже (но в тот же день) по вопросам социально-экономического развития[11].
К сожалению, эти официальные признания и решения несут в себе очевидно запоздалый импульс. На протяжении последних 30 лет, а до этого еще и при существовании прежней партийно-хозяйственной системы, нарастало отставание, которое необходимо срочно ликвидировать. В первые годы правления администрации В.В. Путина эта задача стояла вполне отчетливо как задача «удвоения ВВП», т.е. роста ВВП не менее 7% в год, что удавалось какое-то время делать (до 2008 года) за счет количественного, экстенсивного роста, а не за счет ускоренного развития национального человеческого капитала. В итоге это привело к стагнации и стагфляции, которая выглядит особенно опасной на фоне быстрого роста и развития США и КНР. Если доля США в мировом ВВП и сократилась при сохранении абсолютного темпа роста, то КНР и целый ряд других стран продемонстрировали способность радикально изменить соотношение сил в мире. Так, например, по итогам 2021 года объем внешней торговли КНР за год вырос сразу на 22%, что вызвало крайне нервную реакцию в американском конгрессе. В целом же в исторической перспективе тенденции развития ВВП США, КНР и России выглядят крайне беспокойно, что отражено на следующем графике.
Это не может ни вызывать обеспокоенности в России, где в 2021 году было признано официально, что цели безопасности и развития неотделимы друг от друга. В 2021 году, в частности, как представляется, принятие новой редакции СНБ и Основ стратегического планирования создали принципиальную основу, которая должна будет:
– конкретизироваться в других важнейших нормативных документах;
– послужить основанием для создания механизмов реализации стратегии.
С точки зрения обеспечения политики силовыми инструментами эти решения означают, что создание институтов развития, прежде всего, институтов развития НЧК, выступает одновременно в нескольких качествах.
Во-первых, как создание наиболее эффективных институтов социально-экономического развития;
Во-вторых, как создание инструментов силовой политики обеспечения безопасности;
В-третьих, как создание инструментов противодействия силовым институтам внешней политики зарубежных стран.
Подобная универсальность, кроме того, гарантирует максимально эффективное использование национальных ресурсов – человеческих, духовных, научных, материальных. Так, например, создание новых научных школ не только отвечает полностью первому условию (ускорению развития), но и обеспечивает военно-технологическую безопасность, а также гарантирует эффективное противодействие попыткам внешнего силового давления. Создание комплексов С-400, например, стало мощным импульсом для научно-технологического и промышленного развития, обеспечило наиболее эффективно военную безопасность практически по всему периметру границ России, но, одновременно, стало мощным внешнеполитическим инструментом влияния и фактором в отношениях с Китаем, Индией, Турцией и даже КСА.
Таким образом, В.В. Путин в 2021 году на практике подчеркнул обязательность механизма взаимосвязи развития и обеспечения безопасности конкретным примером своей деятельности «главного координатора», зафиксированной в СНБ и «Основах стратегического планирования»[12]. Можно сказать, что эта основа – сочетание сильного государства и благополучия граждан, – зафиксированная отчетливо в 2021году, стала своего рода «идеологией» В.В. Путина. На мой взгляд, не самой эффективной, но все-таки некой системообразующей во взглядах в отличие от хаоса предыдущих десятилетий.
Этот синтез – равновесие между безопасностью государства и приоритетами его развития – до сих пор не удавалось разрешить никакому российскому государству или политику, которые были вынуждены выбирать между «маслом» (развитием) и «пушками» (безопасностью). Так, Петр I, по свидетельству наших историков, до 90% бюджета тратил на армию и флот, который даже в мирное время был не ниже 80%. СССР, по разным оценкам, – от 8 до 15% ВВП тратил на военные расходы, а современная Россия – от 3,6 до 4,5% ВВП и порядка трети бюджета (на оборону 3,5 трлн руб. и национальную безопасность 2,79, т.е порядка 7.2 трлн рублей по сравнению с 5,8 трлн (порядка 25% бюджета) на социальные цели), т. е. на оборону и безопасность порядка 30%, а на социальные нужды – 25%. Кстати, проект бюджета РФ на 2022 год предполагал сохранение этих параметров, которые отражают баланс между приоритетами развития и безопасности[13].
Подобное «идеологическое» требование противоречит политике политического прагматизма, который де-факто определяет современную внешнюю и внутреннюю политику России с той лишь разницей, что С.В. Лавров его признает открыто, а В.В. Путин маскирует защитой национальных ценностей. Политический прагматизм в современной России – политический принцип, в основе которого лежит следующая максима[14]: «Примем во внимание, какой практический эффект может быть связан с данным объектом, и наше понимание этого объекта будет состоять в совокупности наших знаний о его практических приложениях».
Откровенный политический цинизм такой политики требует абсолютного конформизма от политиков и экспертов, что в итоге неизбежно заканчивается в той или иной степени катастрофой потому, что ограничен краткосрочными интересами и потребностями. Этот принцип отрицает необходимость концептуализма и стратегического планирования, ограничивая деятельность сиюминутным «прагматическим результатом», который характерен для поведения современной российской правящей элиты. Отрицание идеологии служит оправданием цинизма и беспринципности[15].
В России происходит процесс медленного изменения отношения к стратегическому планированию в области безопасности, когда учитываются уже не только военно-технические факторы и экономическая мощь. Во всяком случае в МО, Генштабе и ВАГШ в последние годы проходили постоянно многочисленные совещания и круглые столы, где делался акцент на не военных силовых инструментах политики. Точка зрения на необходимость усиления не военных элементов силовой политики постепенно стала общепринятой в центрах политического и военного планирования России к 2020–2021 годам.
Процесс осознания новых политических и военных реалий щел достаточно медленно и хорошо наблюдался на эволюции военно-теоретической мысли, которая проявлялась, например, на ежегодных конференциях академии Военных наук. Стратегическое планирование в области военной безопасности традиционно ориентировано на отражение внешних военных угроз, что ограничивает не только понимание современной безопасности, но и представление о средствах и способах обеспечения безопасности силовыми – военными и не военными – мерами и средствами.
В настоящее время, однако, нельзя упрощать и сводить всё влияние и мощь государств в мире к военной мощи, которая составляет только часть мощи и влияния государства. Существует множество попыток оценить мощь государства и значение военной силы для этой мощи тех или иных стран, в том числе интегральных и агрегированных. В частности, одна из таких попыток представлена ниже. Из неё, например, отчетливо видно, что по интегральному показателю национальной силы за 2010–2018 годы шло выравнивание между США и КНР. За эти же годы относительная мощь Германии и России несколько сократилась, а Индии, наоборот, – выросла.
Как видно из приведенных примеров, агрегированный показатель силы государств не является тождественным возможностям ВС и военно-промышленной мощи. Это означает, что развивая возможности ВС и ОПК, необходимо исходить в том числе (а, может быть, прежде всего) из потребностей социально-экономического развития нации и государства, что было подчеркнуто в новой редакции Стратегии национальной безопасности России в июле 2021 года[16]. Кстати, военная политика последних лет России также демонстрирует, что не смотря на быстрое восстановление ОПК и ВС, поступление новых видов и систем ВВСТ, общие военные расходы бюджета страны не увеличиваются. Их абсолютная и относительная величина остается прежней и планируется, как следует из проекта бюджета РФ на три года, на 2022–2024 гг. в том же объеме.
Этот вывод в возрастающей степени относится к последним двум десятилетиям, когда стремительно развивался потенциал силовых, но не военных средств и способов[17] внешнего влияния[18]. Поэтому политика обеспечения военной безопасности России в современный период – как в области строительства Вооруженных сил, так и военной промышленности – должна нести в себе мощный заряд, ориентированный на ускорение национального социально-экономического развития, – во-первых, иметь долгосрочный цивилизационный, научный, культурный и образовательный характер (ориентированный на систему национальных ценностей), – во-вторых, и сменить оборонительную стратегию в области национальной безопасности на наступательную (совсем не обязательно военную), – в-третьих.
На эти цели был направлен бюджет на 2022–2024 годы России, утвержденный осенью 2021 года, в котором, в частности (Приложение № 40) предусмотрено государственное финансирование ряда НКО в объеме (соответственно в 2022–2024 годы) 3,2, 2.7 и 2.8 млрд рублей указанных по направлениям этой деятельности[19].
Расширение спектра силовых не военных мер и средств Запада в отношении России с 2014 года в виде самого разного рода санкций привело к ответным действиям со стороны России, прежде всего, в области импортозамещения, которое имели в целом положительное значение не только для развития российского ОПК, но и для её экономики, промышленной политики и социальной политики. Их эффективность косвенно подтвердила реакция США и стран ЕС, которые вдруг стали жаловаться на политику импортозамещения. Так, в декабре 2021 года офис торгового представителя США (USTR) упрекнул РФ в якобы расширении государственного контроля над экономикой из-за программы импортозамещения. Власти США выразили обеспокоенность тем, что «Россия продолжает принимать и реализовывать меры по локализации, чтобы предоставлять льготы как товарам, так и услугам отечественного производства». Как отметил в беседе с «Известиями» зампред комитета Совета Федерации по экономической политике Иван Абрамов, подобные заявления со стороны США являются верхом лицемерия. Он напомнил, что именно Вашингтон первым ввел санкции и нарушил нормы ВТО[20].
Подобные признания США и стран ЕС означают только одно: в условиях нарастающего силового противоборства, когда элементы сотрудничества уходят всё дальше в прошлое, Россией избрана верная стратегия. Пусть с опозданием и ошибками, но эта стратегия национального развития и безопасности в конечном счете исправит те катастрофические ошибки, которые были допущены прежней стратегией, опирающейся на иллюзии международного сотрудничества и партнерства.
Точность и эффективность стратегии, напомним, играет очень важную роль. При равенстве или неблагополучном соотношении сил остается надежда на политическую волю и эффективную стратегию, которые при определенных условиях компенсировали недостаток ресурсов или союзников. Это положение – исключительно важно для стратегии современной России, которая испытывает острый недостаток как первого, так и второго вида ресурсов. Остается, таким образом, политическая воля и эффективная стратегия, которые не раз приходили на помощь выдающимся военачальникам России Ф.Ф. Ушакову и А.В. Суворову, побеждавшим десятки раз в исключительно неблагоприятном для них соотношении сил.
_______________________________________
[1] Свечин А.А. Стратегия. М.: Кучково поле, 2003, с. 81.
[2] Цугцва́нг — положение в шашках и шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции.
[3] Самое интересное, что накануне, за 3 дня до этого, в Совете Федерации я предложил перейти к активным действиям, но на меня «зашикали» – «только ответные меры».
[4] Rabin, A., Davis L., Geist E., Yan E., ect. The Future of the Russian Military. Report. RAND Corporation, 2019. p. 90.
[5] Алексашин А.А., Гарбук С.В., Губинский А.М. Российский оборонно-промышленный комплекс: история, современное состояние, перспективы. М.: Издательство Московского университета, 2011.
[6] Прогнозирование, стратегическое планирование и национальное программирование: учебник / Б.Н.Кузык, В.И. Кушлин, Ю.В. Яковец. 4-е изд., перераб. и доп. М.: Экономика, 2-11. 604 с., сс. 300–344.
[7] Стратегическое планирование – зд.: деятельность участников и органов стратегического планирования по разработке целеполагания, прогнозированию, планированию и программированию, а также реализации основных направлений деятельности Правительства и ФОИВ и иных планов в сфере социально-экономического развития и обеспечения национальной безопасности.
[8] Путин В.В. Указ Президента РФ «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» № 400 от 2 июля 2021 г. / https://cdnimg.rg.ru/pril/article/212/57/79/0001202107030001.pdf; Путин В.В. Указ Президента Российской Федерации № 633 от 8 ноября 2021 года «Основы государственной политики в сфере стратегического планирования в Российской Федерации» / http://www.kremlin.ru/acts/news/67074.
[9] На важнейшее значение этого приоритета я не раз обращал внимание в своих работах, в частности: Подберёзкин А.И., Родионов О.Е. Институты развития национального человеческого капитала – альтернатива силовым средствам политики // Обозреватель, 2021, № 7, сс. 33–48. На этот важнейший приоритет В.В. Путин обратил специальное внимание в ходе ежегодной пресс-конференции 23 декабря 2021 года.
[10] В.В. Путин, в частности, подтвердил на коллегии, что «Конкретные направления внешнеполитической, дипломатической работы в нынешних непростых реалиях международной обстановки отфиксируем и в готовящейся новой редакции Концепции внешней политики. Этот документ – наряду с утверждённой летом Стратегией национальной безопасности – по сути, будет являться «дорожной картой» для МИД и других министерств и ведомств». Расширенное заседание коллегии МИД. 18.11.2021 / http://kremlin.ru/events/president/news/67123
[11] Путин В.В. Совещание по социальным вопросам. 18.11.2021 / http://kremlin.ru/events/president/news/67124
[12] Путин В.В. Указ Президента Российской Федерации № 633 от 8 ноября 2021 года «Основы государственной политики в сфере стратегического планирования в Российской Федерации» / http://www.kremlin.ru/acts/news/67074
[13] Что нужно знать о проекте бюджета РФ на 2022 год. ТАСС, 28 октября 2021 г. / https://tass.ru/ekonomika/12473723
[14] Максима – зд.: краткое выражение фундаментального морального правила или принципа.
[15] Что проявляется в частных вопросах внешней политики России. См.: Мир в XXI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам / Подберёзкин А.И., Александров М.В., Харкевич М.В., Родионов О.Е., Аватков В.А., Боришполец К.П., Зиновьева Е.С., Булатов Ю.А., Каберник В.В., Кузнецов Д.А., Лещенко П.В., Лунев С.И., Малов А.Ю., Подберёзкина О.А., Пономарева Е.Г., Силаев Н.Ю., Сотников В.И., Стрельцов Д.В., Тихова В.В., Юртаев В.И. и др. М.: МГИМО, 2018. 768 с.
[16] Путин В.В. Указ президента РФ № 400 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» от 2 июля 2021 года.
[17] Силовые, но не военные средства и способы политики – зд. институты – государственные и общественные – развития национального человеческого капитала. В работах последних лет, в частности, их использованию в качестве силовых инструментов политики, они рассматриваются подробно. В т.ч. и как объекты противодействия. См.: Подберёзкин А.И., Боброва О.В. Средства противодействия силовым инструментам, направленным на подрыв основ государственности Российской Федерации. Монография. М.: 2021. 88 с.
[18] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современная военная политика России. В 2 ч., Т.2. Обзор современного этапа военной политики России. М.: МГИМО-Университет, 2017, сс. 15–249.
[19] О федеральном бюджете на 2022 год и на плановый период 2023–2024 годов, 24 ноября 2021 / http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001202112070016?index= 4694&rangeSize=
[20] В МИД назвали маловероятными меры ВТО против России/ Известия, 24 декабря, 2021 г. / https://iz.ru/1269205/2021-12-24/v-mid-nazvali-maloveroiatny/mi-mery-ssha-po-linii-vto-protiv-rossii?utm_source=yxnews&utm_medium=desktop
